Виктор Небаран. Судебный исполнитель

Мы получили извещение от судебных приставов о дне и часе, когда к нам нагрянет судебный исполнитель - описывать все, что было нами преступно нажито и я, не будь дурак, за день до того вознамерился скрыть факт наличия в нашей квартире дорогой для сердца и привычной для глаз картины со стены спальной комнаты, где неведомый автор натюрмортно изображал недоступное нам в реальной жизни пищевое изобилие, не первый год эффектно дополняющее нашу в целом сдержанную в желаниях жизнь.
Куда спрятать этот шедевр - это был вопрос, ибо в родном подъезде, в пестрой среде моих социально разношерстных соседей все складывалось далеко неоднозначно: популярный махровый адвокат Алексей Робертович, как правило, был настолько вне доступа, что и соли при случае не попросить, соседи в коммуналке левее его были значительно проще, но вечно с отчаянными воплями собачились между собой и я не раз от греха уговорами, силой и матом  их замирял и потому обе наслаждающиеся стороны меня откровенно недолюбливали. Сосед повыше в коммунальных дрязгах замечен не был, ибо работал заместителем министра финансов нашей великой страны, но, прилетая из своих бесконечных командировок, в  упор никого ниже себя не замечал, по-акульи воспринимая меня мелким, не видимым глазу планктоном. Правда, была у меня в запасе, на крайняк, живущая прямо над нами и периодически тупо заливающая нас водой алкоголичка Люся, в которую я, сам такой же безбашенный, но непьющий, как в себя самого верил. Люся, похоже, бухала каждый Божий день и при том умудрялась работать дипломированным доктором-гинекологом в какой-то далеко не последней по рейтингу популярности городской клинике. Не так давно я шел к себе домой, а на ступеньках - гляжу - скукожилась какая-то в драбодан пьяная фигура.
Я присмотрелся :  на грязной плитке возлежала наша, в одном халате  и даже без трусов, докторица, кривясь и корчась от молчаливого рыдания.
« Что, Люся? - спросил я ее, озадачившись, - Чего такого, на фиг,  у тебя произошло?»
Захлебываясь от переживаемых эмоций, Люся выдохнула:  "Я человека убила!"
И, всхлипнув, спросила у пустоты: "Как же мне теперь жить?!"
Оказалось, она по пьяни или, может быть, с бодуна, учавствовала, как могла, в хирургической операции, однако, где-то в каком-то моменте у нее дрогнула верная рука и дело пошло не по уму, а чисто на удачу, в результате чего больная откинулась.
И я понял - именно этой женщине, не лишенной редких ныне человеческих качеств, в моем деле можно было довериться.
 И действительно, она не задала мне лишних, никому не нужных вопросов, просто показав место для картины в углу.
А потом наступил назначенный день и судейские приперлись на час раньше обещанного - в пять, а не в шесть вечера, как в повестке было нам заранее объявлено. И этот час в сторону дня - уверен - следует отнести за счет желания всей этой честной компании свалить домой пораньше, а не от простого человеческого сочувствия  в ситуации, когда вся страна в лице своих виноватых и не очень виноватых граждан уже пребывала в предпраздничной лихорадке встречи Нового года.
По всему чувствовался особо проплаченый заказ, призванный, по-фашистски разоряя дом в самом преддверии этого призванного радовать души события, возможно больнее нас ударить и попытаться в самом логове морально раздавить. И, похоже, исполнитель - молодой человек с пуговицами от кальсон вместо глаз, в этих неблагородных целях имел на каждом квадратном сантиметре своего долговязого тела толстую, профессионально защищающую от лишних эмоций и ненужных переживаний кожу.
По-хозяйски устроившись в теплом уюте нашего еще недавно веселого и дружного обеденного стола, он предложил нам дать свое согласие описать все ценное, что может быть по акту обнаружено в тесных пределах обследуемой пропащей квартиры. Отказ от согласия ничего не менял и запущенный судом процесс остановить уже был не способен - мы стояли перед  символическим выбором без выбора. 
Я смотрел рассеянным, уставшим от передоза впечатлений взглядом - вон там, у окна эркера, была наша детская, куда мы с моим маленьким в то время сыном однажды - впервые - зашли и упали на теплый густой палас, раскинув широко руки - у нас, после всех коммуналок и съемных квартир, появился, наконец, свой дом... А вот тут мы, бережно восстанавливая старопетербургский интерьер, установили уникальные праздничные колонны гостиной, на имперские головы которых я навечно посадил пару спящих, с приспущенным крылом, ангелов-хранителей, которые нас, к несчастью, в тяжкий час испытаний оставили, а у этого камина, в который  уткнулся мой растерянный и заблудившийся взгляд, мы, сжимая ножки высоких бокалов, не раз сидели с горячими и сияющими от огня и праздника лицами...
Между тем, исполнитель, начав свое неторопливое движение, безжизненным и безучастным тоном озвучивал и записывал имена отчуждаемых от нашего крова предметов, призванных уйти на публичную, чужим людям, распродажу:  "стол обеденный", "диван кожаный", "люстра металлическая на пять рожков" - заупокойно-мерно звучала его, сопровождаемая печальными звоночками нашей памяти, суровая песня.
За всем происходящим напряженно наблюдали одетые во все зимнее понятые, так и не посмевшие раздеться в теплом, разграбляемом законом, пространстве - обычные, не приученные делать гадости, люди.
Одного из них, Володю, мы знали уже много лет - честный, преданный и предельно исполнительный, именно он был личный водителем и своеобразным, на все случаи, адъютантом у нашего могущественного и предельно опасного друга, последовательно и умело  разорявшего нас - уже отняты были бизнес, офис, безвозвратно отсужена в его пользу единственная наша квартира...
Рассказывали, что во время одного из имевшегося в прошлом у его шефа запоя, он сумел разблокировать дверь и реально спасти этого уже почти угасшего в пороках темного сознания петербургского олигарха, будучи всегда не только семейным, на все руки, помощником шефу, но и, в лучшие времена, нашим общим приятелем и, на все житейские случаи, помощником. Как верный породистый пес, ценящий сильную и щедрую стабильность, сейчас он выполнял очередное задание, судя по всему, с трудом помещающееся у него в мозгах, ибо мы, всей семьей когда-то представленные ему как многолетние, со времен юности, друзья босса, сегодня по-дружески теряли последнее, чем жив на этом свете человек.
Я смотрел на него, неловко жмущегося в углу на холодной поверхности дивана, кожей ощущая весь некомфорт обстоятельствами принуждаемого к подлости человеческого существа и, чтобы выручить слабого, протянул ему одобряющей фразой руку:
- Да что это мы, как на похоронах? Отчего же здесь никто не улыбается? Забыли, что ли - Новый год во дворе?
Моя взвинченная, в растрепанных чувствах жена, из которой в этот праздничный  вечер вынули душу, провожая в дверях эту быстро завершившуюся, по отсутствию особых квартирных богатств, угрюмую миссию, попыталась, кое-как переведя застрявшие в горле рыдания в улыбку, завершить все по-людски:
- С наступающим праздником вас!
И, пока еще мокрые от работы подмышки исполнителя были рядом, протянула в их недра пару бутылок припасенного на случай шампанского.
Ничего у нее, больно раненой, не получилось - мелкий бес судебного исполнительства, окруженный демонами-понятыми, безразлично взмахнул рукой, ускоряя свой тяжелый по лестнице шаг.
Дымное, горькое наше счастье вчерашнее, прощай!