Бреднитизация

Мир вокруг сломался, окрасившись в красный, пульсирующий фон. Звон в ушах нарастал с каждой секундой. Серый потолок, вместе с этой трещиной по середине, вызывал рвотные спазмы. Последняя рабочая лампа в люстре мигала своим жёлтым, ядовитым цветом, видимо, ей осталось не долго прожить в цоколе. Но больше всего раздражал цвет обоев, серо-жёлтый, в каких-то египетских квадратах, придуманных повёрнутым абстракционистом.

— Бредотня… з-з-з, зас-с-с-сад-д-а… — сквозь стучащие зубы промямлил Агафон, дивясь окружающей обстановкой. Вроде родная квартира, а почему-то казалось, что чужая, и кто только ремонт этот ужасный делал? Холод стоял несусветный, мужчина дрожал под двумя одеялами, на диване, вылупив в удивлении глаза.

— Что Агафон? Сдулся? — перед ним появился Антон, друг с далёкого детства с лицом учителя по Химии из школы, фамилию которого даже не мог вспомнить. Он был одет в шотландскую юбку, деревянные сабо на ногах и кожаную куртку, с пурпуровой звездочкой октябрёнка на груди. В руках этот тип держал стакан с водой, в которой копошились красные черви. — А ведь совсем недавно ты предавался философией о Вечном Бытие с этими протестантами из кафедры Металлургии… На, вот, пей! Без мотыля сейчас никак нельзя, это первое лечебное средство при новых то условиях Всеобщего Кирдыка… Главное во рту не держи, а то заползут под пломбу или в пульпит на зубах, сам понимаешь!

— Я з-з-заседаю? Уффф, я это, как его… ум-м-м-мираю?! — с трудом нашёл нужное слово, Агафон, не отводя взгляда от протянутого стакана. Черви весело плавали, создавая небольшие завихрения в воде.

— Отзаседался! Теперь только созерцание со стороны и мудрые пододеяльные мысли о насущном… Давай, открывай мечту стоматологического профессора, — Антон, или учитель Химии, или шотландец в сабо, склонился над Агафоном и стал вливать в рот мотыльное лекарство, — не боясь, комары не успеют проклюнутся в твоём желудке, хотя кто знает… а теперь надо проглотить вот эти колпачки, две красные и одна беленькая…

На ладони лежали колпачки от ручек, они переливались разными оттенками, но при этом красного или белого цвета не было.

— Может н-н-н-не надо, хотя надо… д-д-д-давай… — схватил колпачки Агафон и задумался как глотать, поперёк или вдоль? Из задумчивости вывел потолок, он пульсируя стал приближаться. Вдоль трещины разбегались чёрные точки, наверно стая каких-то насекомых, не очень согласных пульсировать в глазах человека.

— Не тяни, Нео, глотай, — Антон суетливо пританцовывал перед диваном, напоминая чем-то богомола. Агафон боялся увидеть сквозь юбку «бубенцы», а потом он вспомнил, что друг погиб в автокатастрофе лет десять как назад и страх отпал. Вряд ли за эти десять лет хоть что-то могло остаться на нём. В зубах захрустели пластмассовые колпачки, почему-то они очень хорошо разжевывались и даже имели горьковатый вкус. — Вот, молодец, давай, запивай.

И опять друг протянул стакан с водой и мотылём, только там ещё плавал голубой глаз, смешно болтаясь на поверхности, как будто шариковый поплавок. Агафон лишний раз убедился, что любит классику, то есть гусиный поплавок!

— Антон, тебе в гроб-б-б-бу не х-х-х-холодно? — Агафон поёжил плечами от трясущей лихорадки и закрыв глаза, стал заглатывать содержимое стакана.

— Наверно холодно, но это лучше спросить у Антона, я не эксперт… — учитель Химии в шотландской маскировке мигнул в глазах Агафона, и вот уже перед ним пританцовывал волосатый чёрт, с вывернутыми наоборот коленами. Рога были не большие, скорей рожки, а вот хвост был размашистый, весь в свёрнутой шерсти и застрявшим репейником. Копыта ритмично цокали по полу отплясывая адский степ. — я больше люблю тепло, вот даже жаркость, а ещё лучше – пеклость! Чтоб трещали волосики на спине. Как-то так… а сейчас тебе надо согреться, я помогу!

После этих слов, чёрт наклонился, ласково подоткнул со всех сторон одеяла и с нежностью погладил слипшиеся волосы на голове Агафона. Звон в ушах стал пропадать и жёлто-кровавые цвета в квартире смягчились. Пальцы были хоть и нечистой силы, но всё равно вызвали какую-то приятную эйфорию нежности.

— Не ос-с-с-танавливайся… замирумир, квант-т-тасенция… — закатил от удовольствия глаза Агафон, по спине бегали мураши, а может статическое электричество, вызванное глажением шерстяной ладошкой. — Ты меня за-б-б-берёшь к себе в Ад? Согреешь?

— Ээх, Агафончик, дорогой ты мой… да рад бы, только не уверен, что нас с тобой туда пустят вместе. Ты же святой, тебе в другие края… Тут и моё слово не поможет, но ты сильно то не переживай, при твоём интеллекте ты и в Раю найдешь себе Ад. Ладно, я тебя сейчас оставлю, жди действия колпачков. Под кроватью горшок для малых, эх, так и быть, и для больших, нужд. — Чёрт стукнул копытами по полу и пропал, оставив после себя сернистое амбре.

— Колопарация, экзекуция, константа, распетиция, сопротивландия, большевизация, антидеприснязация, — скороговоркой зашептал Агафон, прикрыв глаза. Казалось очень важно говорить эти полу-выдуманные слова. Под веками плясали в бешенном танце белые звездочки, проецируя недавний чёртовый степ, — ступенизация, инден-кумароновые смолы, пропилен-бутанол, чёртизация, бесотрилогия, комунистолиберализм, Аркаим-Рим-Бим…

И в какой-то момент Агафон заснул. На смену Андрею-учителю-по-химии-чёрту-с-звёздочкой-октябрёнка, периодически, в течении странной ночи приходили коллеги по университету, студенты и голые студентки, политики всех партий и их руководители, потом навестил сам Ленин, стряхивая со лба прилипшие крошки нафталина, с терпким запахом формальдегида. Потом заглянул в гости настоящий неандерталец из кафедры биологии и под улюлюканье стал натирать ноги Агафона веществом, с чётким запахом этилового спирта. Под утро с краю дивана устроилась Баба-Яга, она руками-крюками достала из подола грязного платья большой шприц и стеснительно улыбаясь, сделала болезненный укол в левую ягодицу. И пустота…

— У-ф-ф-ф, — открыл глаза Агафон. Жар, кругом жарища и мокрота. В ногах большой кучей лежит куча из одеял. Лампа в люстре потухла, видимо своё отслужила. Трещина на потолке улыбается. Утреннее солнце из окна приветственно подмигивает. — Боже мой, я живой!

— Доброе утро! Проснулся? — в дверях стоит Инна Васильевна из химического факультета. В руках она держит на подносе что-то очень напоминающий завтрак с чашечкой кофе. — Ох, Агафон, как же я сегодня ночью с тобой намучилась…

— Привет! — улыбнулся Агафон, больше он не хотел жить один, и пора было что-то менять. — Прости меня и спасибо!