Дедушка Сёма - американец

Старший брат Лёвиной бабушки по маме в начале прошлого века эмигрировал в Америку. Всего у неё было десять братьев и сестёр, из которых к той поре, когда родился Лёва, осталось в живых только трое. Сама бабушка, её сестра и тот самый брат-американец, владелец фабрики по производству туалетной бумаги и салфеток. Поначалу он, конечно, был просто русским эмигрантом Сёмой, но через несколько лет выгодно женился и с помощью жены стал фабрикантом Сэмом Фишманом. Потом, правда, развелся, но владельцем этого бизнеса как-то удачно остался.

Когда Лёве исполнилось пятнадцать лет, произошло экстраординарное для Советского Союза вообще и для винницкой общественности в частности событие. К его бабушке Полине и её сестре Рите собрался приехать в гости их американский брат. Эта новость шёпотом обсуждалась в семейном кругу примерно полгода. Никто не верил, что это возможно. Из Америки! Миллионер! Сэм Фишман!

И, наконец, свершилось. Делегация в составе самого фабриканта, его сына Леонарда и невестки Ребекки прибыла в Москву. Семьдесят четвертый год, разгар холодной войны. Конечно, и в то время к нам приезжали туристы из западных стран, но вы бы видели эти группы. Передвижение только на автобусах, в сопровождении экскурсовода и человека из органов безопасности, по определенному и утверждённому кем-то наверху в генеральских погонах маршруту.

С семейством Фишманов была такая же история. Та же дама-экскурсовод и шофёр из органов. Двухнедельная поездка Москва – Ленинград – Киев – Винница – Москва. Все расписано по часам. На посещение родственников выделено двое суток.

Поезд из Киева пришёл в пять часов вечера. На перроне стояли две пожилые сестры Сэма Фишмана и ещё человек пятьдесят родственников разной степени дальности. Лёва свою бабушку ещё никогда не видел такой счастливой. И после этого тоже.

Они не виделись пятьдесят восемь лет. То есть, можно сказать, что не виделись вообще. Сёма уехал в шестнадцатом году, когда младшей Полине было три года. Сейчас ей было шестьдесят один. А Сэму – семьдесят семь.

Поцелуи, знакомство заново. Затем встречающих оттесняют от прибывших, которых сопровождают в ожидающую у вокзала «Волгу». Самую лучшую, что нашлась в городе.

– Товарищи близкие родственники, – пытался перекричать всех сразу человек в чёрном костюме. – Сначала вашим гостям необходимо разместиться в гостинице, а затем уже у них по распорядку личное время. Сегодня на встречу с вами запланировано три часа. Говорите адрес, куда нам подъезжать к девятнадцати ноль-ноль.

Тут же стало тихо. И в тишине Лёвина двоюродная тетка назвала свой домашний адрес на улице Ватутина. Перепуганные американцы жались к даме-экскурсоводу, явно жалея, что решились на это путешествие. «Волга» отъехала, а разочарованная толпа, ожидавшая, что миллионеры при встрече начнут раздаривать бриллианты или хотя бы фирменные футболки, разошлась по домам. К тётке поехали только близкие родственники, список которых был утвержден заранее. Не более восьми человек, как строго заявил человек в чёрном костюме. Хотя бы пятнадцать, умолял Лёвин дядя Давид. Сошлись на двенадцати.

И вот этот момент настал. Ровно в семь вечера в квартиру маминой двоюродной сестры позвонили. Первым вошёл кагэбэшник. Он проверил все помещения, зачем-то слил воду в унитазе и выглянул на балкон. Гости находились пока в машине, ожидая сигнала. Советская часть родни смирно сидела за накрытым столом и даже слюнки боялась глотать.

Наконец вошли американцы. Для них были приготовлены три кресла. И два табурета для офицера в штатском и экскурсовода. В маленькой двухкомнатной квартире было не развернуться. Стол ломился от яств. Но никто не знал, с чего начать. Тогда Лёвин дядя, как человек, знавший по работе одного румына, то есть лучше других ориентирующийся в отношениях с иностранцами, взял в руку бутылку водки и встал. Сначала он налил человеку в чёрном, потом невестке дедушки Сэма, затем ему самому и его сыну. Закончил собой. Остальные обслуживали себя сами. Лёвин дядя Давид поднял стопку на уровень глаз и сказал:

– За дружбу между народами!

Человек в чёрном одобрительно кивнул и, ни с кем не чокаясь, выпил. Экскурсоводша перевела, и Леонард с супругой выпили тоже. Дедушка Сэм свою стопку поставил, объяснив сестрам на идиш, что он давно на диете. Поэтому всё то, что громоздилось на столе, ему нельзя. То есть нельзя ни фаршированную рыбу, ни форшмак, ни заливное, ни салат «оливье». Вообще ничего. Ребекка тоже положила себе на тарелку ломтик сыра и веточку петрушки. Хозяйка застолья чуть не плакала. Ради чего тогда она старалась? Чтобы накормить этих ненасытных винницких родственников? Но тут что-то горячо заговорил сын Сэма Леонард.

– Он сказал, – перевела дама, – что будет кушать за троих. И пить тоже.

– Так это же совсем другое дело, – обрадовался Лёвин дядя и подсел поближе к Леонарду.

Задача Лёвиных родственников была предельно проста: рассказать доходчиво и в слезах американцам, как тяжела их жизнь в СССР. Чтобы впоследствии получать посылки с материальной помощью в виде одежды и денег.

Дедушка Сэм пил куриный бульон с укропом и жаловался сестрам, что ни в одной гостинице Советского Союза нет туалетной бумаги. Если бы он знал, он бы привез с собой.

– Туалетной бумаги у нас в стране нет совсем, – отвечала бабушка Поля. – Да и вообще, ты же видишь, как мы бедствуем.

Экскурсовод и мужчина в чёрном не были готовы к такому повороту событий. Они не могли контролировать разговоры между Фишманами. Они не знали идиш. Они думали, что все вопросы и ответы будут происходить через переводчицу-экскурсовода. Комитетчик поначалу очень нервничал, но потом напился вместе с дядей Давидом и Леонардом из Америки. И сильно расслабился.

А Лёвина мама и ее двоюродная сестра обрабатывали Ребекку слезами и скромными взглядами. Самого Лёву вся эта обстановка очень раздражала, и он, сославшись на дела, тихо свалил.

На следующий день принимать гостей должны были Лёвины мама и бабушка. Человек в чёрном убеждал обе стороны, что этого делать не следует. Что господин Фишман – пожилой человек и может не выдержать такой картины. Но еды было приготовлено на пятнадцать персон, а Лёвина мама ну очень понравилась комитетчику, поэтому торжественный приём на улице Ленинградской всё же состоялся. А может, и зря.

Жили Штейны в невероятных с современной точки зрения условиях. Этот двухэтажный дом был одним из бывших офицерских бараков. Отдельные блоки на двух соседей, у каждого из которых комната и кухня. Плюс общий коридорчик, в котором двери надо было открывать по очереди. Из удобств холодная вода и газовая плитка. Явно чего-то не хватает, не правда ли? А это самое чего-то во дворе. Деревянный домик на два очка, продуваемый со всех сторон, в том числе и снизу.

И в эту конуру приехали гости из Америки. По сути, приём от вчерашнего ничем не отличался. Единственное, что все расселись сразу по интересам. Лёвин дядя Давид рядом с сыном фабриканта Леонардом и комитетчиком. Мама и её сестра рядом с Ребеккой. Сэм между двух своих сестёр. Бабушка Поля подготовилась к приёму брата гораздо лучше. Она с утра сбегала на рынок и принесла кролика, не успевшего еще остыть после ножа мясника. Этот кролик был приготовлен специально для Сёмочки и Ребекки. Без всяких дополнительных жиров, в собственном соку. Остальные давились рыбой-фиш, жарким по-нашему с черносливом и чесноком, салатами, нарезкой из говяжьего языка и прочим. Лёвина мама, благодаря своим торговым связям, достала лучшую в то время водку «Посольскую». Даже комитетчик одобрительно заявил, что он пил такую водку только один раз, на юбилее у своего начальника.

Проблемы начались, когда фабрикант Фишман захотел в туалет. Его начали убеждать, что лучше подождать до гостиницы.

– Ноу, – помотал головой Сэм, – выпустите меня, я хочу сейчас.

– У нас нет туалетной бумаги, Сёмочка, – привела последний аргумент Лёвина бабушка.

– Мне только пописать, – ответил Сэм.

Процессия, состоящая из комитетчика, переводчицы, Лёвиной бабушки и её брата, спустилась во двор. Первым в один туалет заглянул человек в чёрном, потом заглянул в другой. Подумал и в отчаянии показал на первый. Фабрикант вошёл туда и долго не выходил. Вышел он, улыбаясь всеми тридцатью двумя фарфоровыми зубами. Из глаз стекали слёзы. Он что-то сказал бабушке Поле. Она заплакала тоже.

– Что он сказал? – забеспокоился комитетчик.

– Сёмочка вспомнил наше село. Он не был там пятьдесят восемь лет.

Фишман что-то горячо, по-английски, начал говорить переводчице.

– Да, да, – кивала та, – на завтра у нас запланирована поездка в Ворошиловку. На кладбище, где похоронены ваши родители.

На кладбище Лёва уже не поехал. Только вечером пришёл на вокзал проводить гостей. Все рыдали, понимая, что больше никогда не увидятся. Американцы ненастойчиво приглашали в гости, а наши неуверенно соглашались. После этой встречи регулярно, два раза в год, Ребекка присылала Лёвиной маме посылки. Там лежали отрезы на пальто и платья, джинсы и свитера.


(Отрывок из повести "Таки служба")