Воронеж, туда и обратно

Накануне семидесятилетия отцу поставили страшный диагноз, о котором тогда, в начале 1990-х, не принято было сообщать пациенту, - удар неожиданной и мрачной новости наносился родне. Папе сказали, что язва, и предложили срочную операцию. Взвесив все «за» и «против» (больное сердце, шрам через весь живот от ранения и операции во фронтовом госпитале, надежда на консервативное лечение), мы с мамой и сестрой решили с операцией не спешить. Врачи не настаивали.

В узком семейном кругу отметили мы юбилей отца, с трудом скрывая за праздничным столом свою подавленность. Казалось, такая беда нас не коснётся… Отец прошёл всестороннее обследование, чувствовал себя нормально, жалуясь только на ноги – давал себя знать давний тромбофлебит. Я лихорадочно думала, за какую же соломинку ухватиться… Не помню уже, от кого узнала о женщине, избавившейся от злокачественного образования на руке с помощью какого-то снадобья. Жила она в нашем городе, мне дали адрес. В ветреный зимний день я отправилась пешком за несколько километров (автобусы в этом направлении не ходили, а машину я ещё не водила) по добытому адресу в старый микрорайон из небольших частных домов. Идти пришлось по тропинке, петлявшей по обочине дороги.  Ветер со снегом хлестал в лицо, словно препятствуя мне в желании найти палочку-выручалочку, но с каждым шагом я понимала, что могу пройти так сколько угодно километров, лишь бы помочь отцу, спасти его.

Вот и нужный дом. Стучусь, вхожу, объясняю, за чем пришла. Молодая хозяйка не удивлена – видимо, не я первая прихожу с такой бедой. Она рассказывает, что руку лечила её мама, довольно долго и терпеливо, и сейчас нет никаких следов. Хотя грозила ампутация. За снадобьем они ездили в деревеньку под Воронежем к какой-то знахарке. Ничего себе! Такого оборота я не ожидала. Но выбирать пока не из чего.
 
- А как найти эту знахарку?

Девушка порылась на кухонной полке между банками с крупами,  вытянула оттуда какую-то бумажку, протянула мне:

- Вот. Тут адрес и имя-отчество бабушки.

Я переписала, кое-что уточнила и, поблагодарив, ушла.

Обратный путь прошёл в раздумьях. Да уж, полагаться на знахарку, да ещё искать её где-то под Воронежем – это что-то мало реальное и сомнительное.  Ну а что у нас есть взамен? Только операция, которой мы боимся. И гарантий в медицине давать не принято.

***

Несколько дней раздумий, согласований с родными и редактором, и вот я с большой надеждой и мольбой в душе отправляюсь на поезде как бы в командировку (с выданным редактором командировочным удостоверением) в Воронеж, в котором никогда не была, практически на кудыкины горы. До Москвы у меня купе, в котором я одна. Чтобы не терять времени даром, взяла с собой блокнот с собранными сведениями и интервью к материалу, который должна буду сдать в номер, вернувшись из поездки. Сама пообещала редактору. Вагон, хоть и покачивается, но писать можно. Статья будет критической, о загрязнении Немана, из которого пьём воду, промышленными и сельскохозяйственными стоками. Но в голове совсем другое – беда с отцом…

Вспоминаю, как накануне Нового года после очередного обследования мы с ним вышли из больницы, что у самого леса, и мне захотелось сломать ветку сосны, чтобы, нарядив, украсить ею стол. Протянула руку, но мне и достать-то её было трудно, не то что сломать. Папа в своём сером драповом пальто и каракулевой шапке, переделанной из его полковничьей папахи, одним движением руки в чёрной кожаной перчатке – хрусь! - легко переламывает облюбованную мною ветку. Господи, он ещё такой сильный, проносится в голове, неужели не справится с этой мерзкой болезнью?..

Строчки мои прыгают, ложатся вкривь и вкось, за окном густеют сумерки, включаю лампу, рука уже устала писать, растираю ладонь, разглядываю тонкие неровные бороздки на ней – линия жизни. Ещё в институте кто-то из сокурсников рассказал мне, как расшифровать этот рисунок и предугадать судьбу. Хотя не очень-то я в это верю. Постой-ка, на обложке моего блокнота – карта нашей области, на ней голубая змейка Немана с притоками – ну словно линия жизни на ладони! Впрочем, так оно и есть – линия жизни для тех, кто живёт на его берегах. Река и поит, и кормит, её водой мы умываемся и даже (через радиаторы) обогреваемся. А сколько же грязного и отработанного уносит она с собой… Вот и найдено начало для моей публикации, а заодно и название – «Линия жизни».

Только-только я выпила чаю с припасёнными бутербродами, в купе постучали. Вошёл молодой офицер, похоже, лётчик. Теперь в купе нас двое. В те времена ещё не формировали отдельные купе для женщин и для мужчин. Мы совсем немного пообщались, и мой попутчик засобирался в ресторан, для приличия пригласив и меня.

- Нет. Спасибо.

Вернулся он не скоро, когда я уже спала. Спала так крепко, что почти не слышала, как мой сосед ни свет ни заря вышел, по-моему, в Вязьме. А когда проснулась, увидела на столике бутылку шампанского и пакет с трюфелями. Ничего себе! На подступах к Москве в купе вошла проводница с билетами, я попросила её взять шампанское, а конфеты, так уж и быть, оставила себе.

***

Завтракала в буфете на Белорусском вокзале и сразу оттуда помчалась на Курский, закомпостировала свой транзитный билет и спустя шесть часов уже была в Воронеже. Ах, какой там огромный красивый вокзал! Ничего больше я в городе, собственно, и не видела, кроме как из окна автобуса, везущего меня в посёлок - центр района, в котором предстояло искать деревню и дом знахарки. Спрашиваю у попутчиков, где здесь редакция газеты. Переспрашивают:

- Типография?

- Да.

Уж в типографии-то знают, где редакция. А больше, чем коллеги, мне никто не поможет в моих розысках. Да и командировку там надо отметить.

- Как раз мимо будем ехать, покажем.

Скоро кто-то из местных машет рукой и кричит водителю:

- Стой, стой!

А потом мне:

- Вон типография! Там, где свет в окнах!

Начало января, ещё день, но темнеть начинает рано. Выбираюсь из автобуса, скользко, снега по колено. Как хорошо, что вещей у меня только небольшой кожаный рюкзак. Топаю к типографии, узнаю, что редакция в этом же здании, но там никого. Невезуха… Узнав, что приехала издалека, дают адрес редактора газеты, Тамары Николаевны. И показывают, как найти её дом. Ох, как неудобно быть в роли незваного гостя…

Звоню в дверь. Открывают. На пороге милая миниатюрная женщина, светлые волнистые волосы собраны на затылке в пучок и заколоты шпилькой. Она ничуть не удивлена. Видимо, привыкла к неожиданным визитам. Представляюсь, рассказываю, что привело в их края. Приглашает войти. Проходим на кухню. Тамара, помешивая на сковороде какую-то ароматную острую поджарку, вслух рассуждает:

- Странно, впервые слышу об этой знахарке… Даже интересно, надо будет о ней написать.

Из комнаты выходит мальчик лет девяти:

- Мама, скоро ужин?

- Скоро-скоро, Павлик. Папу позови.

Заглядывает в кухню Тамарин муж, высокий, симпатичный, темноволосый.

- Серёжа, сейчас поедим, и надо отвезти коллегу в деревню неподалёку, у железной дороги, там, оказывается, знахарка живёт, известная даже в Белоруссии. А мы и не знаем! Я бы и сама подъехала, но надо в типографию, номер подписывать… Заодно и печать поставлю на командировке, - это она уже мне.

Жутко неловко, но не могу придумать, как отказаться от предложения попробовать домашнее овощное рагу. Мы с Сергеем по-быстрому расправляемся со своими порциями, он выходит во двор, где стоит редакционный УАЗ, я успеваю извлечь из рюкзака и протянуть черноглазому, как папа, Павлику пакет с трюфелями, сувенирный блокнот с логотипом нашей газеты и авторучку – всё, что могу… И мы уезжаем в снежную мглу и метель…

***

Деревня в самом деле не так далеко, окружена лесом, каким-то чудом мы находим нужную хату, долго стучим в дверь, потом в окошко. Отпирает старушка и то ли строго, то ли неприветливо спрашивает:

- Вы кто?

Сергей объясняет, что из редакции, привёз гостью издалека, из Белоруссии. За лекарством.

- Из Белоруссии? – недоверчиво переспрашивает старуха, которая всё больше кажется мне похожей на лесную колдунью.

- Мне сказали, что вы готовите снадобье, которое помогает при раке, - робко вступаю в переговоры.

Бабка впускает нас из сеней в хату. Сергей садится на табурет в углу комнаты, а я отвечаю на вопросы знахарки: что случилось, с кем, когда, что предлагают врачи и как я про неё прознала. После дотошного допроса старушка говорит:

- Посуда есть?

- Какая? – я в полном недоумении.

- А во что я настой наливать буду? Банок и бутылок на всех не напасёшься…

Честно говоря, я думала, что это будут небольшие пузырьки…

- Ладно, - машет рукой старуха, - пойду поищу.

И уходит в сени. Мы с Сергеем оглядываем хату. Она бревенчатая. Ничего лишнего. В углу под образами полка, на ней несколько фотографий.

Входит бабуля, в руках она держит две тёмные бутылки из-под шампанского, до краёв наполненные зельем. Объясняет, что содержимое бутылок различается. Травы местные, сама собирает. Диктует мне, по сколько капель принимать, как чередовать смеси, схема довольно сложная. Даёт свой номер телефона для связи с ней в случае чего. Я всё прилежно записываю. Старуха подходит к образам, снимает с полки фотографию, показывает, мы узнаём известного фигуриста, олимпийского чемпиона, на обороте его дарственная надпись. Бабка с достоинством сообщает, что вылечила его своим зельем от такой же напасти. Я благодарю и достаю деньги.

- Ни за что! – качает головой знахарка. Может, она Сергея боится? Тот выходит.  Я как-то уговариваю её взять деньги. Мы уезжаем. По дороге Сергей, успевший в сенях заглянуть в чаны с зельем и даже понюхать его, говорит:

- Судя по запаху, она добавляет туда креозот…

- А что это?

- Его используют для пропитки шпал… Чтобы не гнили…

- Ничего себе!.. – мне становится не по себе.

- Но я слышал, что креозотом действительно лечатся… Вроде от туберкулёза.

Сергей подвозит меня к типографии, Тамара ещё там, она отдаёт мне проштампованное командировочное удостоверение. Прощаемся. Я очень тронута пониманием и участием моих славных коллег. Успеваю на последний автобус до Воронежа, а там – на поезд до Москвы. Потом метро от Курского вокзала до Белорусского, завтрак в том же буфете, что и вчера утром, но сегодня очень мешает двигаться в очереди вдоль прилавка с подносами и расплачиваться на кассе тяжёлый пакет, который боюсь выпускать из рук и ставить на пол, чтобы, чего доброго, не разбить бутылки с добытым снадобьем. Наконец купе, нижняя полка, можно достать блокнот и пробежать глазами то, что успела урывками записать в дороге. «Линия жизни»… Смогу ли я хоть чуть-чуть продлить её отцу?..

***

Он прожил ещё три года. Несколько месяцев сам пунктуально принимал по каплям воронежскую настойку, иногда я созванивалась с травницей, что-то уточняла. Но избежать операции так и не удалось.