Гибель Вавилона

Если Вам понравится, загляните на мою страницу ВКонтакте
vk.com/publichorrorstoris

НЕНОРМАТИВНАЯ ЛЕКСИКА! 18+

"И воскликнул он сильно, громким голосом говоря: пал, пал Вавилон, великая блудница, сделался жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу, пристанищем всякой нечистой и отвратительной птице; ибо яростным вином блудодеяния своего она напоила все народы, и цари земные любодействовали с нею, и купцы земные разбогатели от великой роскоши ее."

Откровение Иоанна Богослова

Гл. 18:2, Гл. 18:3

– …но эвакуацией близлежащих районов дело не закончилось. Токсичный пепел основной массой осел в море. Морские животные непрерывно всплывают на поверхность. Власти очень озабочены возможными последствиями извержения. И дело тут не только в том, что огромная доля дохода региона приходится на морепродукты. Питьевая вода также…

Борис выключил звук и вжал педаль газа в пол. Облезший Гольф зарычал, набирая скорость. Свет фар выхватывал из темноты воронки от ударов с воздуха и останки сгоревших автомобилей. В воздухе висел кислый запах помоев и собачьего дерьма.

Тротуары заполонили гопота, шлюхи в мини-юбках и их сутенеры. Небольшие кучки стояли по пять-шесть человек. Редкими исключениями – довольно многочисленными толпами по двадцать человек.

Ездить по этой улице сотрудникам категорически не рекомендовалось, но Ленинский перекрыли отморозки с дубинами, коктейлями Молотова, цепями и прочими атрибутами. Из двух зол пришлось выбирать наименьшее.

Худая девчонка двенадцати-четырнадцати лет в одной только рубашке с длинным рукавом выбежала на проезжую часть, махая руками. Борис вжал кнопку клаксона в руль. Шлюха отпрыгнула на обочину. В заднее стекло тут же прилетел камень.

– Дегенераты! – выкрикнул Борис.

Свет луны слабо пробивался сквозь смог. Ближе к жилым районам пришлось сбросить скорость и рассчитывать лишь на свет фар. Он заехал в просаленный переулок и свернул к спуску в метро. Выезжать на проспект не решился, побоявшись, что машину разграбят. Обнаружив достаточно темный угол, он припарковал Гольф там. Дом давно считался нежилым, хотя Борис прекрасно знал, что ни одна хибара, где есть хоть что-нибудь напоминающее крышу, не останется пустым. Свято место пустым не бывает. Пустые глазницы окон всматривались в него. Борис спиной чувствовал их тяжелый взгляд. Он поспешил выйти со двора.

Грудь мгновенно покрылась потом. Интересно, за что только люди любят лето? За грязь? За возможность искупаться в засранной речке? За ароматы, источаемые ими самими? За душный, воняющий говном воздух, прилипающий к коже, словно паутина?

У зияющей дыры в асфальте, ведущей в подземный мир, стоял Коротков. Облокотившись бетонный метровый заборчик, он щелкал семечки. Это был худощавый мужчина сорока лет в выцветшей рубашке и джинсах. Рядом с ним на земле валялся старый ободранный рюкзак. Коротков протянул руку и вяло улыбнулся, блеснув железом во рту:

– Долго же ты.

– Круг пришлось дать, – проворчал Борис в ответ. – На Ленинском опять жесть.

– И чего не сидится мудакам? – озвучил мысли Бориса Коротков.

Борис посмотрел на утопающую в темноте лестницу. Изнутри исходил едкий кислый запах. Коротков раскрыл рюкзак и вытащил два противогаза. Протянул один Борису.

– Зачем?

– Не спрашивай. Арзамас передал, чтобы надели намордники. Я сам еще внутри не был.

– Арзамас? А он что тут потерял?

– Да откуда я знаю? Сейчас вообще хрен разберешь, что творится, – Коротков махнул рукой.

– Народ собрался?

– Ага, – Коротков ступил на лестницу. – Пойдем. Там, говорят, ****ец полный.

Борис не стал отвечать. Он натянул противогаз на макушку и поплелся за опером.

Запах усилился, как только они погрузились в царство железобетона. Сделался почти осязаемым. Коротков направил мощный луч фонаря в глубь станции. Вонь стала невыносимой, и Борис натянул противогаз на лицо. Его примеру последовал и Коротков.

Пройдя мимо сломанных турникетов, они поняли, что станция пуста. Метро не работало уже несколько лет, но тут всегда обитали люди, не имеющие крова над головой в мире сверху. Сейчас же, погрузившись в оглушающую тишину, Борис испытал некий когнитивный диссонанс. Это как в ночном клубе оказаться случайно в полном одиночестве или прийти на работу на час раньше.

Обычно тут работал генератор, но сейчас метрополитен был погружен в кромешную тьму. Фонарь выхватывал редкие предметы „первой необходимости“ для бездомных. Повсюду были разбросаны тонкие матрасы и одеяла. Исписанные граффити стены казались отчего-то голыми.

Они прошли через ряд бутиков и вышли к платформе.

Луч фонаря уперся в стену туннеля и они увидели огромное багровое пятно еще свежей, видимо, крови. Складывалось впечатление, словно кто-то разбил о стену огромный, заполненный жидкостью, шар. Борис посмотрел на пол и только теперь понял, что стоит на брызгах крови.

Тогда они увидели первый труп. Если бы не свежий глянец, то Борис непременно подумал бы, что тело лежит тут уже как минимум несколько лет. Однако еще мокрая одежда неопределенного цвета и свежие потеки говорили об обратном. Череп мертвеца в темноте казался особенно зловещим.

– Что тут произошло? – противогаз приглушил голос Бориса.

Коротков ничего не ответил. Он стоял у следующего мертвеца – скелета в женской одежде. Опер сочно выматерился. Луч фонаря побежал по каменным плитам. Вокруг лежали несколько десятков трупов-скелетов.

Они подошли к краю платформы и спрыгнули на рельсы. Борис заметил, что Короткова пошатывает. Его можно было понять – Борис и сам чувствовал огромный ком в зобу.

Поезд находился в пятистах метрах от станции, но отсюда его не было видно. Луч фонаря пробежал по забрызганным кровью стенам.

В двух метрах валялся еще один скелет. Борис наступил во что-то вязкое. Под ногами была глубокая ямка, заполненная кровью. Он тут же почувствовал, как жидкость заполняет ботинок.

– Какого хрена!

Коротков опять не ответил, но теперь стало ясно, почему. Луч фонаря уперся в землю, а его обладателя, поднявшего противогаз, одолевали спазмы. Ужин не удержался в организме и полился бурой жидкостью на рельс.

– Какого хера? – выдавил он из себя. – Борис, какого хера тут происходит?

– Пойдем. Вон вагон уже.

Он помог шатающемуся Короткову пройти несколько шагов.

Через запыленное окно вагона пробивался тусклый свет. Борис облегченно вздохнул. У самого носа вагона лежали десятки скелетов. Осторожно обходя их они приблизились к передней двери. Поезд не доехал несколько сотен метров до станции, когда его накрыло. Несколько месяцев он так и стоял там в одиночестве, пока пара предприимчивых бездомных не приспособила вагоны под свои нужды.

– Мне что-то хреново, – Коротков отошел к стене туннеля и уперся рукой. – Глянь туда. У меня или глюки, или там какая-то хрень происходит.

Борис проследил направление взгляда опера. В том месте, где они только что проходили, луч фонаря не прорывался сквозь темноту, а растворялся в ней, как в каком-то облаке.

– Надень намордник, – сухо приказал Борис и тут же поправил свой.

Темнота выглядела искусственной. Она не была похожа на кромешную тьму в запертой комнате без малейшего источника света. Она словно была осязаема. Наверное, если посветить фонарем в Черную дыру, то получится похожий эффект.

В двери их ждал Арзамасцев. Он протянул руку и помог Борису подняться в вагон. Вдвоем они подняли Короткова.

Оказавшись внутри, Борис осмотрелся. Луч мощного прожектора бил в потолок, распространяя свет по вагону. Из живых кроме Арзамасцева были еще четверо: эксперт, следак и двое оперативников. Столпились они возле кучи костей в пропитанной кровью одежде. По стенам с потолка стекали багровые нити крови. Все походило на некий фарс. Складывалось впечатление, что пассажиры сварились в микроволновке.

Борис только теперь заметил, что тут слишком уж просторно. Почти все сидения нагромоздились вырванные с корнем в конце вагона. На четырех оставшихся сидели в непринужденных позах трупы.

– Стекла целые, – заметил Борис.

– Че? – по глазам Короткова было понятно, что он все еще не может прийти в себя.

– Стекла, говорю, целые. Что бы тут ни произошло, это случилось внутри вагона. Что там с остальными?

– Пустые, – ответил Арзамасцев.

Сотрудник внутренней безопасности сунул руку в жерло найденного окровавленного рюкзака и достал одеяльце. С довольным видом он расстели его на сидении рядом со скелетом и сел.

О том, что скоро всем сотрудникам полиции, прокуратуры, внутренней безопасности и даже армии придется, собственно, сотрудничать друг с другом, давно ходили слухи.

Арзамасцева Борис знал давно. Мерзкий беспринципный тип, готовый продать хоть мать родную ради удобств, рос буквально на глазах. Еще пару лет назад обычный оперативник, сегодня он возглавлял отдел по борьбе с коррупцией. Борис хорошо помнил его „теорию бумажки на полу“, с которой тот, видимо, все-таки умудрился подняться за столь короткий срок.

Теория бумажки на полу заключалась в следующем: если ты видишь на полу бумажку, то ни в коем случае не должен поднимать ее и бросать в корзину для мусора. Сначала нужно пойти к начальнику и дать тому знать о проблеме. После этого вернуться и выбросить мусор. Затем вернуться к шефу и объявить о том, что проблема решена. Смысл в том, что убери ты мусор сразу, никто и знать не будет, что ты сделал.

Борис подошел к скелету в кресле. Никаких рациональных объяснений произошедшему в голове не рождалось. Без сомнений – человек умер несколько часов назад. Даже размазанная по черепу тонким слоем кровь не везде успела засохнуть. Будто на него вылили бочку фтористой кислоты. То же самое можно сказать и об остальных трупах. Скелеты, нагроможденные друг на друга, отражали свет кровавым глянцем.

Из под груды костей выбралась крыса. Следователь вскрикнул и с отвращение пнул животное.

– Хрен его знает, – вставая с корточек, заявил эксперт. – Я даже примерно не могу сказать, что тут могло произойти. Чертовщина какая-то.

– Я вообще не уверен, что тут нам место, – Арзамасцев встал и стал осматривать костюм на предмет пятен.

Борис подошел к горе сидений в конце вагона. Что-то вырвало их со своих мест и просто вмяло в заднюю стену. А стекла все целые, вновь подумал он.

Он взял у Короткова фонарь и выбрался из вагона. Посветил в глубь туннеля. Луч растворился в темноте. Он прошел к следующему вагону и посветил внутрь. Тут было чисто, но от того не менее жутко. Сидения стояли на своих местах.

– Нужно прочесать весь туннель, – раздался за спиной голос Арзамасцева.

Борис обернулся. Сотрудник внутренней безопасности, сняв противогаз, прикуривал сигарету.

– Свидетели есть? – спросил Борис.

– Хрен его знает. Еще не искали толком. Кто-то ведь оповестил вас. Курить будешь?

– Давай, – Борис достал сигарету из протянутой пачки.

***

Рассвет обволок небо тяжелым свинцовым слоем туч. Воздух от этого не стал легче. Обычной утренней прохлады не последовало. Солнце окрасило улицы в мрачные тона.

Борис остановил машину у разрушенного здания ЦУМа. По радио говорили об очередном катаклизме. Где-то в Западной Европе нашествие саранчи. Цунами накрыло японские берега. Америку сразила эпидемия африканской чумы.

Дверь машины открылась и в салон сел Давид. Это был мужчина пятидесяти лет без признаков какой-либо растительности на голове и лице. От него пахло мочой и блевотиной. Он протянул руку и усмехнулся, обнажив ряд коротких кривых зубов и коричневые с серыми пятнами десна.

– Достал? – спросил Борис.

Давил вытащил из недр куртки целлофановый пакетик с таблетками, и убедившись, что за ними никто не наблюдает, протянул Борису. Тот в свою очередь достал пистолет.

Он пересчитал таблетки: двадцать штук.

– Что так мало?

– Больше не смог достать. На десять дней теперь хватит. А я в это время еще достану. Просто все в последний момент обломалось.

– А ты не тяни до последнего, чтобы оставалось время на план „Б“.

– Ствол чистый? – Давид вытащил магазин и передернул затвор.

– Ты, ****ь, совсем тупой или как? Где я тебе чистый ствол достану? Хочешь чистый – иди в магазин. Да и какая тебе разница?

– Да твои кореша меня сами и повяжут с этим стволом.

– А ты не белись! Я что ли за тебя отвечать должен?

Они помолчали какое-то время. Давид все время теребил облупленную обшивку дверей.

– Не ковыряй! – раздраженно сказал Борис. – Что-нибудь новое есть? Ничего о бунте не слыхал?

– Слыхал, конечно. Только глухой не слыхал.

– Кто?

– Мало что ли отморозков? Один начал, кореша поддержали…

– Без философии. Давай сразу к делу.

– Есть тут кое-что… Я, правда, не знаю, стоящее или нет.

– Выкладывай.

– Ну, в общем, тут один кекс нарисовался. Провозгласил себя новым пророком. Он, короче, и подбивает народ к бунтам.

– А толпа отморозков с Ленинского неожиданно поверила в бога?

– Не-не, Борис. Там другое. Говорят, этот тип и вправду чудеса творит.

– Что за тип?

– Не знаю, как его зовут. Без понятий. Просто слушок о нем ходит. Там пара наших ребят у него на выступлении было. Пришли воодушевленные, готовые хоть на костер, еле угомонили их. Но это так… Не знаю, стоящее или нет. Ну, я пошел? Через неделю тут же. Я принесу остатки.

– Стой, – остановил его Борис. – Еще вопрос есть. Слышал о метро уже?

– Ну да, слышал. Краем уха.

– Что говорят?

– Ничего конкретного. В основном чушь всякую. Демоны, американцы, эксперименты, мутанты – в общем, чудеса.

– Что-то много чудес на сегодня. Тебе не кажется?

– Ну… времена чудесные, вот и чудеса повсюду.

– Найди мне человека, который там был. Сегодня. И да, стволы сегодня подальше держите. Мы вас немного помнем вечером.

– А что опять?

– Ничего. Сольешь мне свидетеля. Да и так, для профилактики. Чтобы вы не там совсем. Маякнешь на паренька. А еще лучше, скажи, чтобы сам добровольно вызвался. И быков своих предупреди, чтобы брыкались.

– Хорошо. Давай.

– Не болей.

***

Ира уже не спала, когда Борис приехал домой. Она сидела с книгой у окна на кухне. Оторвав взгляд от пожелтевших страниц, она посмотрела на мужа, но ничего не сказала. Борис положил лекарства на стол и пошел к умывальнику.

– И все? – догнал его голос жены в дверях.

– Больше не было, – он повернулся.

На глаза Иры наворачивались слезы.

– На десять дней хватит. Я найду другого поставщика. Как она?

Под уставшими глазами женщины четко обозначились черные ямы. За последние полгода она постарела, как и Борис, лет на десять. Ира кивком указала на коридор. Борис обернулся. В проходе стояла Соня.

– А ты почему не спишь уже? – Иван постарался улыбнуться.

– Болит, – ответила Соня тоненьким голосочком.

Ира вышла из кухни и через минуту вернулась с десятком разноцветных пузатых таблеток и капсул в ладони. К ним присоединилась одни из принесенного Борисом пакетика. Соня обняла отца и села за стол. Ира поставила перед ней стакан воды и высыпала таблетки. Процедура, ставшая традицией в последние полгода, продлилась несколько минут. Все это время Ира, уперев подбородок в ладонь, смотрел в окно.

– Завтракать будем? – выдавила она из себя.

Соня кивнула, впрочем, без особого энтузиазма.

Борис поплелся в душ. Отмывшись, он попросил разбудить его через пять часов и пошел в спальню. После завтрака Соня прилегла к нему.

***

В притоне воняло коноплей и потом. Борис стоял у входа с пистолетом в одной руке и рупором - в другой. На нем были бронежилет и каска, обтянутая черной материей. За его спиной находились Коротков и восемь бойцов СОБР с автоматами наперевес, только ожидавшие команды. Тридцать удивленных лиц смотрели на непрошенных гостей, застыв в самых нелепых позах.

– Всем оставаться на своих местах! Полиция!

Музыку выключили. Постояльцы заведения смотрели на Бориса с ненавистью. Они расступились перед ним, образовав коридор. Борис осторожно прошел вглубь. В такой обстановке можно легко получить перо в бок от какого-нибудь невменяемого наркомана. Полицию в подобных местах не жаловали.

– Мы не хотим проблем, – сказал он уже без рупора. – Нам нужен человек, который был в метро, когда все произошло. Мы не собираемся его арестовывать. Зададим несколько вопросов и сразу отпустим.

Повисла гробовая тишина. Борис посмотрел на Давида, сидевшего у стены со стаканом в руке. Едва заметным движением глаз он указал на праву сторону. Из толпы вышел болезненно худой паренек в рванной одежде.

– Ты там был? – спросил Борис.

– Да, – хриплым голосом отозвался паренек.

– Пойдем. Не бойся. Через час-два вернешься сюда.

Борис облегченно вздохнул, выйдя наружу. Он пропустил парня вперед к небольшому микроавтобусу. Дверь поползла вбок, и они забрались внутрь. Водитель тут же завел двигатель и тронулся.

Паренек сидел, нервно покачиваясь и почесывая исцарапанные запястья.

– Вы все равно не поверите, – сказал он. – Никто не верит.

– Ты выкладывай, а мы уже будем решать, чему верит, а чему – нет. Не парься. Рассказывай все, как есть.

– Сигаретой не угостите?

Борис протянул пачку. Парень подкурил и начал рассказ:

– Я, в общем, и сам мало что понял. Там не так уж и много народу было в тот момент. Мы с пацанами сидели на станции. Леха пошел в вагон: думал достать что. Там ведь киоск для посвященных. В метро и без этого душняк всегда, а тут что-то совсем невыносимо стало. Я вышел поссать наверх. Внутри нельзя: если спалят, пику сразу в бок вгонят или, если повезет, вылизывать заставят. Ну, короче, из туннеля загремело. Как будто гром. Не знаю, что это было. Я рванул назад. Свет замигал – похоже, генератор накрывался. Леха уже выходил с платформы. И вдруг он лопнул. Он просто шел, и в один момент его разбрызгало по стенам, будто он в микроволновке был. Одни кости остались.

Парень остановился и тяжело вздохнул.

– Потом я эту хрень увидел. Ну, как увидел? Вроде как почувствовал. Я не знаю, как это объяснить. Хотя хер проссышь. Темно стало так, будто что-то там темное было. Не просто темное, а по-настоящему черное.

Борис вспомнил облако в туннеле. Выходит, что они с Коротковым, а может, и со всей группой чудом избежали той же участи?

Паренька еще какое-то время расспрашивали о деталях, но ничего интересного выведать не смогли.

Что думаешь? – спросил Коротков, когда они пересели в машину Бориса.

Автомобиль медленно выехал на проезжую часть.

– Ничего. Я не знаю, что говорить, – ответил Борис. – Можно было бы сказать, что он обожрался ЛСД или тарена, но ты и сам видел трупы. Ты сам видел эту темноту в туннеле. В любом случае – это не наша забота. Я думаю, что-то природное. Даже если какое-то оружие, то нам не по зубам. Есть военная полиция, ученые – их заботы.

Остаток пути ехали молча. За весь день, не смотря на грозные тучи, с неба не упало ни капли дождя. Спертый воздух раскалился еще больше. Становилось трудно дышать. Липкий пот обжигал глаза солью. Борис сделал глоток теплой воды из пластиковой бутылки и поморщился:

– Чертова жара убьет меня.

Машина остановилась у отделения. Борис заглушил двигатель и вышел наружу. Коротков вяло поплелся следом.

Зайти им не удалось: на входе их встретил Арзамасцев в бронежилете и каске. За ним следом выбегали остальные сотрудники в полном обмундировании.

– Что происходит? – спросил Коротков.

– пойдем. Там в центре мясо. Поджигают дома. Есть жертвы. У СОБРовцев людей не хватает. Попросили о помощи.

– И тебя? – удивился Борис.

– Всех.

Они вернулись к машине за бронежилетами и касками.

***

Бутылка с керосином разбилась о стену, озарив все вокруг желтым светом. Копоть тонкими струйками оседала на красном кирпиче. Парень в повязке, прикрывавшей лицо, бросивший зажигательную смесь, ликующе закричал.

Таких ребят тут было несколько тысяч. Не меньше чем сотня из них стояла с новыми снарядами наготове. Кто-то держал нож, кто-то – дубинку. Самые отъявленные целились в полицейских из пистолетов. У ног протестующих лежал парень и держался за живот. Ладони его окрасились в багровый. Никто не обращал внимание на раненного.

Толпой, судя по всему, никто не управлял. Как и сотни таких же, эта демонстрация была стихийной. Только в этот раз все не обошлось криками – пролилась кровь.

Полицейских было на порядок меньше. Сплотив прозрачные щиты, они медленно продвигались вперед.

Борис выскочил из автобуса и встал в ряд с остальными. Ими руководил двухметровый офицер с уродливым шрамом на пол лица. Он провел короткий инструктаж, выдал щиты, и отряд двинулся в пекло.

Совсем рядом разбилась пустая бутылка. В один из щитов стукнул камень. Лысый отморозок крикнул в их сторону что-то угрожающее, вслед за этим в отряд полетели десятки камней.

Обе стороны потеряли бойцов. Погибли четверо демонстрантов – совсем еще мальчишек по пятнадцати-восемнадцати лет. Причем, трое из них погибли по глупости самих же протестующих: какой-то мудак попал бутылкой с зажигательной смесью прямо в толпу. Одного СОБРовца „разорвала“ на части толпа прямо на глазах у Бориса.

К утру отморозков все-таки смогли успокоить. Их сажали в автобусы, грубо стягивая запястья стяжками для кабелей, и отвозили в переполненный обезьянник. Многие разбежались. Парень с порезанным животом умер, не доехав до больницы.

Кровавый рассвет окрасил улицу в унылые тона. Борис заходил домой совершенно разбитым. Соня и Ира еще спали. Позавтракав в одиночестве, он лег на диван в зале, чтобы никого не разбудить.

По радио передавали о начале военных действий на Востоке. Добрая треть исландцев отравилась питьевой водой. Многие из них находились в критическом состоянии. Массовые беспорядки охватили весь регион. Молодежь словно взбесилась. Огонь медленно пожирал крупные города.

Иван засыпал с плохим предчувствием.

***

– И падет на человека семь последних язв ярости Божия! И не спастись грешникам! И кара их будет жестока! Не поддавайся зверю, если не хочешь гореть в геенне огненной весь остаток вечности!

Вокруг старца уже собралось несколько десятков человек. Половина из них слушали пророчества, развесив уши, вторая же пыталась заткнуть старика. Борись пробрался сквозь толпу и взял оратора за локоть.

– Вам нельзя тут оставаться, – сказал он. – Все! Расходимся! Концерт окончен.

– Что вы делаете? – гневно завопил старец. – Руки прочь!

– Слыхали, что ночью было? Хотите тут тоже апокалипсис устроить?

Глаза старика округлились. Он стоял несколько секунд, потеряв дар речи, и затем воскликнул:

– Не смей говорить слов, значения которых не ведаешь!

– Пойдем!

Иван грубо толкнул старика в сторону машины и осмотрел толпу. Никто из них не решился противостоять полицейскому. Коротков открыл дверь. Старик сел на заднее сидение. Не смотря на ненависть в его глазах, Ивану стало его жалко. Приказ сверху был таков: "Любое разжигание розней, неважно какого характера, должно пресекаться в корне".

– Все предстанем на суд Христов, – не унимался старик. – Неужели вы не видите знаков? Зверь уже тут. Сорок два месяца осталось нам всем. Потом придет суд Божий. И будут гореть грешники, и вознесутся праведники.

Закрыв глаза, он начал молиться громким шепотом:

– Отче наш, ежи еси на небеси, да светится имя Твое…

Они отвезли старика домой. У порога его встретила полная дама в домашнем халате с грязными волосами – его дочь. Она слезно извинялась и благодарила за то, что отца не арестовали.

– Нужно было вести его в отделение, – пробубнил Коротков.

– Для чего? Что он сделал?

– Да из-за таких уродов все и случается! Богом он прикрывается.

– Успокойся. Старик боится. Вот и все.

– Да в жопу их всех! Я что ли не боюсь? И все равно я не иду на улицу, чтобы разжечь очередную кровавую бойню. По-твоему, бог этого хочет?

– Я не знаю, чего он хочет, но явно не того, чтобы старика посадили.

– И что? Мы теперь всех будем по домам развозить?

***

Солнце, так и не появившееся из-за туч за весь день, уходило за горизонт. Вход в клуб выглядел, как никогда зловеще. Изнутри не доносилось никаких звуков. А ведь только вчера был тут.

Борис поправил рубашку под бронежилетом и передернул затвор пистолета. Коротков подмигнул ему:

– Становится привычкой, а?

– Не дай бог, – проворчал Борис и дал знак майору-СОБРовцу

Один из бойцов в маске потянул дверь на себя. Она поддалась удивительно легко. Боец резким движением дернул створку.

Изнутри пахнуло прохладной свежестью и кровью. СОБРовцы заходили первыми. То, что они увидели, заставило их замереть на месте и раскрыть рты от изумления. Борис протиснулся вперед и замер.

Огромный зал, казавшийся еще вчера таким тесным, был завален трупами. Их было не меньше нескольких сотен. Тела лежали в нелепых позах, в коих их застигла неизвестная сила. Весь пол залило кровью. На лицах многих застыл ужас. В немом болезненном крике были раскрыты рты.

Взгляд Бориса пробежался по мертвецам. Девушка лет восемнадцати прижимается к своему парню. Двухметровый амбал лежит на животе, уперев лицо в барную стойку. У паренька справа открытые глаза. Ужаса в них не видно, потому что их полностью залило кровью. Возле двери на спине лежит Давид, раскинув руки в стороны.

На стенах вокруг ужасающим блеском сияли непонятные знаки. От особо жирных вниз стекали струи крови.

В центре помещения сидел человек. Это был мужчина лет двадцати на вид в одежде пропитанной кровью. Парень ритмично качался взад-вперед и что-то бубнил себе под нос.

Борис подошел к нему, присел на корточки и прикоснулся к плечу. Никакой реакции не последовало. Казалось, что парень не видит ничего вокруг. Ему помогли встать и вывели из здания.

Все происходило в абсолютной тишине. Ни один из сотрудников не произнес ни слова. По примеру майора все его бойцы стянули маски. Руки Бориса тряслись, как после тяжелого похмелья. Немая сцена длилась несколько минут. Коротков пытался несколько раз что-то произнести, но все время сбивался с мысли. Наконец, ему удалось выдавить из себя:

– Борис, что это?

Борис не ответил. Он уже успел прийти в себя и, обходя тела, подошел к бару. Весь стол был усыпан брошюрками. Борис поднял верхнюю и прочитал: „Иди за Мной“, выведенное красным цветом над фотографией худощавого бородатого мужчины с приятной располагающей к себе внешностью лет сорока в строгом костюме.

***

Павильон стоял на окраине города. В этом месте раньше стояла больница. Несколько авиаударов сравняли здание с землей. После войны, когда правительство еще полагало, что сможет восстановить город и былую жизнь, рабочие разровняли место. Равнина в итоге так и осталась равниной.

Рядом с павильоном стояло несколько десятков машин. Борис заглушил двигатель и вышел наружу. Из недр палатки доносился низкий голос рассказчика. Время от времени его прерывали шумные овации.

Борис подошел ко входу. Позади вяло шествовал Коротков. Он не понимал, зачем они тут. Борис и сам этого не знал. Никакого пресловутого чутья. Да и брошюрки с массовым убийством никак не свяжешь. В городе ходили слухи о новом „пророке“. После встречи с Давидом Борис узнал, что „пророк“ якобы лечит тяжело больных. Отчаяние – вот ответ. Короткова взял с собой, чтобы хоть как-то оправдать отсутствие в рабочее время. Последний приказ о запрете демонстраций давал им карты в руки.

Они зашли в павильон. Народу внутри было не так уж и много, если говорить о чем-то действительно значительном. Публика была настроена довольно агрессивно: стоило Борису или Короткову задеть кого-нибудь, им тут же приходилось выслушивать недовольные возгласы возмущения.

Они приблизились к трибуне. На подиуме стоял человек в строгом костюме. Борис узнал в нем мужчину с фотографии на брошюре. На мгновение взгляд оратора остановился на нем. Борис глупо улыбнулся и едва заметно кивнул. Оратор продолжал:

– И пока мы сидим сложа руки, они пьют нашу кровь! Довольно! Я не собираюсь ждать еще одной голодной смерти в трущобах. Я достаточно отдал. Пора мне взять свое! Кто решил за нас нашу судьбу? Кто дал им право вершить судьбами? Никто! „Человек“ звучит гордо только на бумаге! Мы – хуже собак!..

Проповедь продолжалась еще четверть часа. Борис заметил, что все в зале слушали оратора, раскрыв рты. И что бы он ни говорил, слова встречались овациями, криками одобрения. Через пять минут после того, как они зашли в палатку, Коротков и сам смотрел на трибуну с блеском в глазах и, как показалось Борису, шепотом вторил говорившему.

Нельзя было не отдать должное оратору – завести народ умел. Но речи его показались Борису совершенно пустыми. Все это он уже тысячи раз слышал от других людей. Говоривший старался охватить каждую проблему, но при этом не предлагал никакого выхода. Вся суть его призывов заключалась в том, что все плохо и что ему это надоело. Время от времени призывал идти за ним. Ничего религиозного в его словах не было. Борис уже пожалел, что доверился непонятному чувству и пришел сюда.

И только лишь загадочная одержимость окружающих насторожила его. Атмосфера казалась настолько искусственной, что становилось не по себе. Глаза зрителей были пустыми. Что это? Может, гипноз? Но ведь он сам чувствует себя нормально. И потом Коротков. До того, как американские часы показали начало первого, он служил в спецназе ФСБ и не поддавался гипнозу.

Было еще кое-что. Оратор очень часто, даже чересчур часто, останавливал свой взгляд на Иване. Однажды он даже осекся и прервал речь на секунду.

– Вы хотите увидеть, на что я способен? – вдруг спросил он. – Каждый из вас пришел сюда, дабы узреть чудо своими глазами. Разве не так?

Слушатели молчали. В глазах оратора появился огонек. Он ухмыльнулся и повернулся спиной к залу. Некоторое время он простоял без движений, затем повернулся и указал пальцем в толпу.

– Выйди ко мне, Николай.

В толпе стали шептаться. Через полминуты люди расступились, и вперед вышел сгорбленный худой старик с кожей цвета сырого теста. Он подошел к оратору и склонил перед ним голову. Тот улыбнулся и положил руку на плечо мужчины.

– Что с тобой, мой друг?

Старик что-то промычал в ответ. Из толпы женщина крикнула, что у него цирроз.

– Это так, Николай? – спросил оратор.

Старик кивнул.

– Ты боишься смерти?

Старик снова кивнул.

– А хотел бы снова стать здоровым?

„Циррозник“ поднял полные надежды глаза и уставился в самодовольное лицо оратора.

– Ты должен пойти за мной. Скажи, ты пойдешь за мной, если я тебя вылечу?

Старик закивал.

– Скажи это. Скажи, что пойдешь за мной, и вновь станешь здоровым.

Старик силился выдавить из себя простые слова, но изо рта его вырывались лишь хрипы. С огромным трудом он все же прокряхтел:

– Я пойду.

– Хорошо, – улыбка исчезла с лица оратора. Он закрыл глаза и стал что-то шептать себе под нос. Грубо притянув старика к себе, он замер. Немая сцена продлилась секунд тридцать. Когда он отпустил „циррозника“, то вдруг выпрямился и отошел от спасителя на метр. В глазах его читался испуг и недоверие. Оратор протянул руки в его сторону. Старик раскрыл рот и расплакался. К нему тут же подбежала женщина в слезах, обняла.

Зал оглушил гром оваций.

Им пришлось прождать еще битый час, пока павильон освободился от большинства посетителей. Оратор встретил их улыбкой. Как выяснилось его звали Анатолием. Он собирал в стопку кучу бумаг, когда Борис с Коротковым приблизились к нему.

– Извините, – проговорил он. – Не могу напоить вас кофе. Времени в обрез.

– Но для двух слуг закона найдете минутку? – поинтересовался Борис, показывая промасленную корочку.

– Если только минуточку, – Анатолий просканировал Бориса и Короткова внимательным взглядом и вернулся к бумагам.

– Впечатляющее выступление.

– Рад, что вам понравилось. Благодарю.

– А я не говорил, что мне понравилось. Я сказал, что оно было впечатляющим. Особенно трюк с больным стариком. Вас, видно, сам бог к нам послал.

– А вы говорите о Нем свысока.

– С нашей работой неизбежно станешь циником.

– Как же вы любите придумывать красивые и оправдывающие названия своим грехам, – стопка бумаг замерла в сантиметре над столом, как и взгляд Анатолия на лице Бориса.

– Это – грех, по-вашему?

– Разумеется, – Анатолий не прервал зрительного контакта, как это обычно происходило с другими людьми. Коротков смущенно зафыркал сбоку и глупо усмехнулся, отойдя назад. – Не подобает нам, рабам Его, отзываться о Нем в столь саркастичном тоне.

– Что-то я не услышал в ваших речах ничего о боге.

– Я не проповедую религию. Для этого есть более достойные личности.

– А что вы проповедуете? Простите за откровенность, но в ваших речах я не нащупал нити. Говорили много, но не углубились ни в один вопрос полностью. А конец выступления и вовсе вводит в ступор. Красиво, да, но где связь? Политика, предвыборные дебаты и вдруг – бац! – и исцеление. Я что-то пропустил?

– Похоже, вы – единственный, кто меня вообще слушал, – он бросил бумаги на стол и неприятно улыбнулся. – У меня создалось впечатление, будто вокруг меня собрались одни трупы. Но все-таки, милсдарь, дабы понять меня, мало одного семинара. Нужно побывать, как минимум, на трех.

– А лицензия на проведение сего мероприятия у вас есть?

– Мне не нужны лицензии для того, чтобы говорить с людьми.

– Ошибаетесь. Мы закрывали глаза на мирные демонстрации до сих пор, но после событий на Ленинском…

– Да, – перебил Анатолий. – Это чудовищно. То, что там произошло. Мне очень жаль, но я и люди, приходящие сюда, не имеем к этому никакого отношения.

– Хотелось бы верить, но закон есть закон. Я дам вам одно устное предупреждение. В следующий раз будем вас разгонять. И как вы понимаете, в сложившихся обстоятельствах вряд ли можно говорить об административном наказании. Вам все понятно?

– Любите пользоваться своей властью?

С этими словами Анатолий подошел к Борису и прикоснулся к плечу. Тот внезапно испытал странное чувство, будто через голову его прошел электрический разряд. В глазах на мгновение потускнело. Борис грубо оттолкнул руку оратора и отошел назад.

– Вот как? – проговорил Анатолий впившись в взглядом в Бориса. Лицо его вновь исказилось в неприятной улыбке. – Господа! Прошу меня простить. К сожалению, не могу составить вам компанию. Не стану обещать, что мы больше не увидимся. Вы сказали свое слово. Я же только начинаю говорить.

– Все в порядке, – Коротков продолжал глупо улыбаться, будто извиняясь за что-то. – Мы пойдем, пожалуй.

– Мы еще не закончили, – отрезал Борис.

– Закончили, – возразил Анатолий. – Если у вас нет намерения меня арестовывать, то я пойду. Очень плотный график.

– Пойдем, – Коротков потянул Бориса за локоть.

– Да подожди ты! – вырвался тот. – Я повторяю: если вы еще раз…

– Не утруждайте себя. Я и с первого раза все прекрасно понял. Я приму к сведению.

Борису вдруг захотелось ударить в эту самодовольную морду и стереть с его лица эту ухмылку. Ему стоило огромных усилий сдержать сей порыв. Коротков вновь потянул Бориса за локоть и потащил к выходу из павильона.

***

Ира встретила его с недовольным лицом, а Соня – болезненно-серым цветом кожи. На первое Борис давно привык не обращать внимания. Единственным связующим звеном некогда любящих друг друга людей оставалось второе обстоятельство.

Болезнь дочери проявилась впервые два года назад. С теперешней системой здравоохранения диагноз стал смертным приговором для девочки. Благодаря связям лекарства не являлись проблемой. Да только они не помогали и лишь оттягивали неизбежное. Совсем плохо стало полгода назад. Доза лекарств удесятерилась, а болезнь распространялась с геометрической прогрессией.

Час „икс“ неумолимо приближался. Ира окончательно впала в депрессию, а Соня перестала жаловаться, словно ей стало безразлично.

Борис глотал безвкусное варево и читал „биографию“ Анатолия. Информации не много, но больше раздобыть не удалось. По всем фронтам „пророк“ был чист, как стеклышко. Перед ним лежали характеристика с места работы, копии аттестата и диплома. Учился Анатолий очень хорошо, имел два высших образования. До последних событий работал учителем математики в средней школе. Ни разу не привлекался, ни в чем предосудительном замечен не был.

С этим каши не сваришь, подумал Борис. Можно, конечно, посадить его в обезьянник для острастки на пару дней, но что это изменит? Народ на грани. Дай им мученика, и акции не ограничатся зажигательными смесями.

Борис закрыл папку и посмотрел на жену. Та уставилась в пожелтевшие страницы толстого томика, который читала уже четвертый месяц. Она вдруг оторвалась от текста и сказала:

– Говорят, что в городе появился какой-то человек.

Борис замер. Он с полуслова понял, о ком она говорит и к чему ведет. Фотографий в папке на столе не было, поэтому порыв Иры был стихийный. Борис не стал ее перебивать.

– Говорят, что он лечит… – она проглотила ком в горле, – неизлечимо больных.

– Я разговаривал с этим человеком, – ответил он, не глядя в глаза жены. – Шарлатан и не более того.

– Но говорят…

– Не нужно, – сухо и холодно отрезал Борис.

– Но попробовать…

– Что попробовать?

– Дай мне сказать наконец! – глаза Иры наполнились слезами. – Юля говорит, что он вылечил ее соседа. Я сама его видела. Там невозможно было что-то сделать. Он ходил с катетером и пакетом. Юля говорит, что он теперь здоров, как бык.

– Ладно – ты, – Борис говорил тихо, чтобы Соня не услышала, но твердо, – но не смей поселять ложную надежду в ней. Не тебе сейчас тяжело. Не мне. Она – вот, кому сейчас по-настоящему хреново. Даже не смей думать об этом.

Ира демонстративно оттолкнула книгу и покинула поле зрения Бориса. Тот просидел еще какое-то время в одиночестве, слушая тяжелое дыхание дочери, доносившееся из детской, затем собрался и вышел из квартиры, хлопнув дверью.

Несмотря на то, что на дворе стояла глубокая ночь, жара не собиралась спадать. Влажный воздух, нагретый до двадцати восьми градусов, сушил рот и делал мокрым все остальное. Люди, которые не смогли заснуть в эту ночь, тупо бродили по пустынным полуразрушенным улицам забытого богом мира. На спинах их собирались лужи, поблескивая в свете луны. Повсюду воняло дерьмом. Человек уже не справлялся с количеством субстанции, выделяемым им самим.

Борис влился в этот грязный поток в поисках дешевого бара. В кармане звенела мелочь, а в барсетке болтался пистолет – улика, нигде не числившаяся, – который можно выгодно продать. Он вышел на набережную и побрел вдоль бетонного берега.

Далеко идти не пришлось. Он зашел в прокуренное душное заведение и заказал выпивки. Бармен налил в граненый стакан из бутылки без этикетки.

– Водка только теплая. Камера полетела.

– Сойдет, – сказал Борис и огляделся.

Бар был набит под завязку людьми среднего возраста. Редкие из них сидели по двое-трое. Остальные, как и он, – в одиночестве. Борис сделал глоток противной жидкости и сморщился.

Откуда-то взялась девочка лет восемнадцати с разукрашенным лицом. Она улыбнулась, обнажив ряд ровных желтых зубов, и положила руку ему на колено.

– Не нужно, милая, – сказал он и убрал руку.

Девочка мгновенно потеряла к нему всякий интерес и отошла в сторону. Борис проглотил остатки водки и почувствовал горячие потоки в животе. Он заказал еще порцию. И еще…

Через полчаса его глаза стали красными, а сознание поплыло. Он спустился в туалет в подвале и умыл лицо холодной водой. Нужно уходить, подумал он. В голове зарождались бредовые пьяные мысли, пистолет в барсетке не давал покоя.

Поднявшись наверх, Борис увидел на своем месте Арзамасцева в компании с Анатолием. Борис нахмурился, но подошел к ним. Арзамасцев приветствовал его дружеским похлопыванием по плечу.

– А мы мимо проходили и увидели тебя в окно. Решили зайти, а ты вдруг исчез. Я уже думал, что показалось. Ты что тут делаешь? Ничего получше не нашел? – он придвинул к Борису стакан с мутной жидкостью.

– Вы знакомы? – Борис указал на Анатолия.

– С Толиком? Да. Я теперь за ним иду, – Арзамасцев глупо ухмыльнулся.

– И кого ты вылечил для этого? – обратился Борис к Анатолию.

– Представляешь, он дал мне вещицу, которая приносит удачу, – сотрудник внутренней безопасности достал из кармана старинную монету.

– И? Работает?

– Ха! Еще как!

– Вы меня извините за сегодняшнее поведение, – проговорил Анатолий. – Постоянная нервотрепка и еще…

– Как ты это делаешь?

– Что именно? – одна бровь Анатолия поползла вверх.

– Как ты завлекаешь их? Ведь ты – совершенно пустой. Твои слова ничего не стоят. Театральные представления: смотрите, я излечил старика. Но ведь не все же тупые, как он, – Борис кивнул на Арзамасцева, от чего тот мгновенно стал красным, как томатный сок.

– Приходите на мое выступление завтра, – спокойно ответил Анатолий. – Вы все сами увидите.

– Не собираюсь я никуда идти, – Борис залпом осушил стакан с водкой и, морщась, добавил: – Я не верю в таких, как ты.

Он поправил лямку барсетки на плече и двинулся к выходу. Анатолий схватил его за локоть. Борис остановился и посмотрел ему в глаза.

– Я помогу тебе.

– Я сам себе помогу.

– И с дочерью?

Борис оттолкнул его к стойке и вдогонку ударил кулаком в скулу. Арзамасцев тут же встал между ними и схватил Бориса за руки. Анатолий не принял никаких ответных действий. Борис освободился от рук сотрудника внутренней безопасности и ткнул пальцем в лицо:

– Если ты еще хоть кому-нибудь расскажешь о моей дочери, если ты вообще хоть раз произнесешь ее имя, то держись. Мне плевать, где у тебя подвязки и кто прикрывает твою жопу. Я тебя на куски порву. А ты, – он посмотрел на Анатолия, – не смей лезть не в свое дело. Это понятно?

Не дожидаясь ответа, он развернулся и вышел из бара.

***

Похмелье было тяжелым, как никогда. Язык, покрытый вязкой горькой пленкой, прилипал к нёбу. Черепная коробка казалась маленькой и давила на мозг. Алкоголь, выпитый ночью, навязчиво напоминал о себе и просился наружу.

Борис встал с дивана и поплелся в уборную. Соня вышла оттуда красная и растерянная, оставив приторный запах крови за собой. Борис сел на крышку унитаза, забыв о своих позывах и прислонился головой к теплой кафельной плитке.

Из головы не выходил ночной разговор с Анатолием. А если и вправду поможет? Если он действительно обладает этим даром? Стоит ли попробовать? Ведь, если есть хоть малейший шанс, то нужно непременно им воспользоваться. Стоит ли делать то, от чего вчера предостерегал Иру? Он никогда не простит себе, если упустит возможность вылечить девочку.

С этими мыслями он вышел из квартиры.

***

Шатер поставили в другом конце города. Количество посетителей удвоилось. В большинстве это были женщины и старики. Все они следили мертвыми взглядами на Анатолия с микрофоном в руке. Сегодня он был одет в черный фрак. Он держал в руках микрофон и живо объяснял зрителям об истинной их бесполезности в современной социальной системе и, не скрываясь за метафорами, откровенно называл их быдлом и вонючим дерьмом.

– Плати, дура! Плати, дурак! Если вы такие тупые, что отдаете половину своего заработка, то идите вон отсюда. Здесь вам не место. Мы здесь для того, чтобы сказать "Нет!" ублюдкам, сосущих нашу кровь. За что? Кому? Я трачу свои силы! Я трачу свое время! Так за что и кому я отдаю то, что заработал? Подумайте об этом.

Борис зашел в душное помещение, пряча взгляд по козырьком кепки, и попытался пройти вглубь зала, потеряться. Как и давеча, публика собралась агрессивная, но конфликты ограничивались лишь испепеляющими взглядами.

Анатолий увидел Бориса практически сразу. На лице его появилась еле заметная довольная ухмылка. Он поклонился в знак приветствия, приложив руку к груди. Он выглядел довольно бодро. Синяка на лице не осталось.

Борис развернулся и вышел.

***

Война на Востоке разразилась громом артиллерии. Число убитых за несколько дней перевалило за десять тысяч. В одном из мегаполисов взорвалась бомба, оставив за собой десятки трупов. Африканская чума распространилась по всей Северной Америке, закрывая целые города под военный карантин. Открылись махинации благотворительной акции, проводимой для стран третьего мира. Как выяснилось, с голода умерло несколько тысяч человек.

Вместе с миром продолжала умирать и дочь Бориса. Кровавые салфетки в туалете уже не убирались ей самой, а она не скрывала своего страха и несколько раз закатывала истерику в приступе паники. Борису и Ирине с тяжелым трудом удавалось удерживать дочь от прыжка в окно. Большую часть времени девочка спала. Она почти не ела и окончательно ослабла. Таблетки больше не приносили никаких результатов. Иван достал у знакомых морфий, но оставил на "черный день".

Он посещал семинары Анатолия уже седьмой день подряд. Речи "спасителя" были такими же пустыми, как и прежде, но в последний раз он собрал аудиторию в несколько тысяч человек. Толпы прихожан собирались за стенами ставшего маленьким шатра. Семинары превращались в ток-шоу из девяностых. Каждый раз напоследок выходил какой-нибудь больной и "чудом" выздоравливал.

Борис навел справки об одном таком больном и узнал, что тот и вправду был неизлечимо больным. Но что-то все равно мешало ему привести дочь сюда. Он боялся. Но боялся чего? Стать таким же зомби, как все, что „идут за Анатолием“? Вон, Коротков уже превратился в одного из них и стоял в первых рядах перед трибуной.

Анатолий встретил Бориса, как и предыдущие дни, едва заметным поклоном и ухмылкой. Сегодняшний монолог оказался и вовсе пошлым и грязным. Анатолий не скрывал этого, и публика была в восторге. Он сорвал шквал аплодисментов и попрощался со всеми с улыбкой. Никто и не заметил, что никаких чудес в этот раз не было. Народ расходился, воодушевленно перешептываясь.

– Решился? – не глядя на Бориса, спросил Анатолий.

– Кто ты? – спросил вдруг Борис.

– Зачем тебе это знать? У тебя есть просьба. Попроси и я помогу.

– Зачем тебе это?

– Как это „зачем“? Неужели ты ничего не видишь? Еще два месяца назад обо мне не знал никто, а сейчас люди идут сюда толпами, просто, чтобы посмотреть на меня. Они идут за мной.

– Скажи правду.

– „Правда“ – очень гибкое слово. У каждого она своя. Что хочешь услышать ты? Зачем я прошу людей идти за мной? Я только что ответил на этот вопрос. Хочешь знать, кто я? Я – тот, кто поможет тебе.

– Я почувствовал это тогда. Когда ты прикоснулся ко мне, я почувствовал.

Анатолий замер и какое-то время с интересом изучал Бориса.

– Я не знаю, о чем ты говоришь, но я уверен, что ты и сам в это веришь.

– Они словно зомби. Они не понимают, что ты говоришь. Но со мной это не работает, ведь так? Поэтому ты тогда так удивился? А потом решил найти меня через Арзамасцева.

– Ах, – Анатолий улыбнулся. – К черту конспирацию. Ты ведь все равно должен знать.

Он подошел к столу и наполнил две кружки коричневой жидкостью из термоса. Один протянул Борис. Кофе. Сделав глоток, он закрыл глаза и простоял какое-то время так.

– Люди… Самые вонючие создания Отца нашего. Стоит кому-либо из вас не помыться неделю, и вы воняете так, словно обмазались говном. Не почисти зубы две недели и запах изо рта будет таким, что и в аду себе не представляют. Любое живое существо на земле – ни от одного из них так не смердит, как от человека. Не понимаю, как самые зловонные создания в мире смогли до такого додуматься, – он поднял кружку вверх. – Это ведь и вправду божественно. Я уверен, что Старик спускается к вам раз в неделю, чтобы попить кофе.

– Кто ты такой?

– А как ты сам думаешь? – Анатолий улыбнулся, обнажив ряд белоснежных зубов. Его глаза блеснули красным цветом. Борис отошел на шаг назад.

– Не бойся, – успокоил его Анатолий. – Зачем ты мне мертвый? Мучеников и так будет достаточно, чувствую я.

– Что тебе нужно?

– Ты и такие, как ты.

– Для чего?

– Потому что ты – особенный, как бы пошло это ни звучало. Я на тебя не могу повлиять. Могу, конечно, убить, чтобы ты под ногами не путался, но это будет против правил. Не стоит оно того. Ты не стоишь того.

– Апокалипсис?

– Что? – он откинул голову назад и беззвучно захохотал. – Ты чего? Побойся Бога. Кому вы нужны со своим засранным мирком? Вы и сами друг друга отлично поубиваете без нашей помощи.

– И зачем тебе я?

– Хочу поставить во главе этой… массы. Им нужен предводитель. Такой человек, как ты.

– Для чего?

– Об этом ты узнаешь в свое время, мой друг.

– Ночной клуб и метро – это ты? Или кто-то из твоих дружков?

– Ну за кого ты меня держишь? Что же я зверь какой-то? Если хочешь, то я могу помочь в расследовании. Я уверен, что найду виновных.

Повисла напряженная пауза, после которой Борис спросил:

– И ты… – он сглотнул огромный ком, – сможешь вылечить ее?

– Сонечку? Да. Если ты скажешь это. Я не делаю ничего просто так, да и тебе не советую. Вы, люди, – странные. Всегда пытался понять таких, как ты, но не мог. Одни берут все. С этими все ясно. Они мне не интересны. А вот такие, как ты… Вы ведь все готовы отдать. Для чего? Кому? Тем, кто сыпет соль в твои раны?

– Оставь это для своих прихожан. На меня твоя магия не действует.

Анатолий подошел к Борису почти вплотную.

– Скажи это, и все пройдет. Она будет жить. Если хочешь, то еще тысячу лет. Все в твоих руках. Решай, – он протянул руку, которая, впрочем, застыла у груди Бориса. – Давай, друг. Ей осталось жить максимум две недели. Но ты и попрощаться с ней не сможешь. Она ведь уже и не она вовсе. Завтра она не сможет нормально говорить от боли, а послезавтра превратится в чудовище, в котором ты не узнаешь свою милую дочурку.

Борис попятился и покачал головой.

– Нет, – выдавил он из себя и увидел в глазах Анатолия разочарование.

– Жалкий трус, – прошипел тот. – Я так и думал, что у тебя духу не хватит.

Борис развернулся и быстрым шагом пошел к выходу. У дверей его догнал голос Анатолия:

– Помни. Неделя-две. Ты знаешь, где меня найти. Для тебя мои двери всегда открыты.

Борис сел в машину и несколько раз с силой ударил кулаком в приборную панель. По щекам его лились слезы. Он вдавил педаль газа в пол и бросил сцепление. Машина сорвалась с места, едва не придавив какого-то зазевавшегося мужика.

***

Борис зашел в квартиру. Соня лежала на диване и безразличным взглядом изучала потолок. Он сел с краю и положил голову дочери себе на колени. Воображение рисовало довольную ухмылку Анатолия. Борис снова заплакал.

Соня уснула, а у него тем временем мелькнула сумасшедшая мысль. Анатолий прав. Девочке осталась не больше двух недель. Неделя на сознательную жизнь, пока все не перекроет адская боль, против которой не помогут ни морфий, ни что-то гораздо сильнее. Зачем ей эти мучения? Она настолько вымоталась, что даже не проснется. Девочка уже сейчас мало походила на себя саму две недели назад. Ужасно похудела – кожа да кости. Глаза стали похожи на две черные впадины.

Борис вытер слезы и сопли рукавом рубашки и положил ладонь на рот дочери и двумя пальцами зажал ноздри. Через секунду он отпустил ее и встал.

Что же я делаю, семеня по кругу в кухне, думал он.

Вошла Ира.

– Что случилось?

– Она скоро умрет, – выдавил он из себя.

Ира замерла на мгновение, затем подошла к мужу и обняла.

Борис набрал воздуха и рассказал ей об Анатолии. Ирина слушала раскрыв рот. Когда он закончил, она грубо оттолкнула мужа и вышла из кухни. Он пошел за ней и схватил за плечо.

– Я сама сделаю это, – сказала она.

– Ты не понимаешь, кто он такой.

– С каких пор ты стал таким трусом? Убери от меня свои руки!

– Ты не сделаешь этого, – сказал он. – Даже не думай, что я выпущу тебя отсюда.

Ира успокоилась лишь к утру. Она поклялась, что не будет ничего делать, и Борис немного успокоился.

У Сони начался новый приступ. Она кричала и пыталась всеми - невесть откуда взявшимися - силами вырваться из цепких объятий отца. Она действительно стала монстром. В ней не оставалось ничего человеческого. Глаза, полные звериной злобы, смотрели исподлобья. Она не узнавали ни отца, ни мать. Приступ закончился лужей крови на полу. Соня потеряла сознание. Борис положил ее в комнату.

Она не просыпалась до вечера, а проснувшись, не смогла подняться с кровати. Борис не решался посмотреть ей в глаза. Ему было стыдно за свое малодушие. Он оставался на кухне. Ирина сидела в спальне с дочерью и что-то ей напевала. Борис пил гадкий фруктовый чай.

В глазах его вдруг помутнело. Голова закружилась. Веки сделались тяжелыми. Борис встал и пошел в ванную. Что же ты наделала, пронеслось в голове. Он открыл шкафчик над раковиной. Морфия не было на месте. Ноги его совсем не держали. Колени подкосились, и он упал на пол.

***

Когда он открыл глаза, было уже темно. Он не сразу понял, почему он лежит, прижавшись щекой к обслюнявленному кафелю. Борис вдруг все вспомнил и подскочил. Он быстро пробежался по всем комнатам: в квартире кроме него никого не было. Он похлопал по карманам - ключи тоже исчезли. Он достал из кладовой сумку и достал из ее недр пистолет. Передернув затвор, он сунул оружие за пояс и вышел из дома.

Воздух был настолько влажным, что казался осязаемым. Он тянулся, подобно соплям или выплюнутой бездомным жвачке. Рубашка Бориса мгновенно стала мокрой.

Ему понадобилось полтора часа, чтобы попасть к шатру. Прямо возле входа он увидел свою машину. Она одиноко стояла в свете луны. Сердце Бориса замерло в предчувствии чего-то непоправимого. Он достал пистолет, снял с предохранителя и зашел в шатер.

Внутри у трибуны были только Анатолий и Соня. Девочка стояла к нему боком и смотрела в пол. Анатолий сразу заметил его. Во взгляде его промелькнула жалость. Борис проследил за взглядом дочери и увидел на полу распростертое тело Ирины.

Он медленно прошел сквозь зал. Голова Ирины была повернута под неестественным углом. Изо рта женщины тонкой струйкой текла темная ниточка крови, образуя черное пятно на земле.

Соня повернулась к нему. Борис прочитал в глазах ее испуг и растерянность.

Он направил ствол пистолета на Анатолия и сделал еще несколько шагов.

– Папа! Что ты делаешь?

– Что ты наделал?

– Уже поздно, Борис, – ответил Анатолий. – Опусти пистолет.

– Что ты с ней сделал?

– Успокойся. Она сама выбрала свою судьбу. Она принесла свою жертву.

– Зачем ты убил ее? Она ведь сама пришла сюда.

– Нет. Ты вообще слушал меня? Мне не нужно было ее согласие. Мне нужен ты. Свое согласие дала девочка. Ведь так, София?

Девочка повернулась к Борису, и тот вдруг понял, что выглядит она вполне здоровой.

– Теперь поговорим о…

Анатолия заглушил грохот выстрела. Пуля врезалась в лоб „пророка“. Тонкая струнка крови потекла вниз. Анатолий так и остался стоять. Он спокойно вытащил расплющенный кусок свинца из вмятины во лбу и бросил вниз. Достал салфетку из внутреннего кармана пиджака и приложил к ранке.

– Ну зачем ты так? – спросил он.

Борис опустил пистолет.

– Убедился? Теперь мы можем поговорить, как мужчина с мужчиной?

– Отпусти ее. Я пойду с тобой, если ты ее отпустишь.

– Нет. Мне кажется, что ты немного не в себе. Девочка, вполне вероятно, – такая же как ты. В этом нет никакого смысла. Просто иди за мной. Тогда ты сможешь остаться с ней.

– Умоляю, – выдавил сквозь слезы Борис.

– Я останусь здесь еще на две недели, Борис. Этот город – он словно эликсир. Он подпитывает меня. У тебя есть ровно столько времени, сколько было отпущено с нею, останься все на своих местах. Да, я буду столь великодушен, если позволишь так выразиться. Потом она придет ко мне. Не пытайся помешать ей. Если решишься, приходи сразу с ней. Если – нет… Что ж… Помни: мои двери всегда открыты для тебя. А теперь иди. Все.

Борис сел на землю и обхватил голову обеими руками. Соня прижалась к нему и крепко обняла. Он поцеловал дочь в лоб и сжал рукоятку пистолета…

Конец
Если Вам понравилось, загляните на мою страницу ВКонтакте
vk.com/publichorrorstoris