40. Сон Горбова

Выдающемуся  ученому,  первому  психологу  первых  космонавтов,  Федору  Дмитриевичу  Горбову.


                СОН   ГОРБОВА 


 
                …твой  сон  не  нов!»  «И  человек  не нов».
      «Зачем  ты  говоришь о человеке?»
    « А  человек  есть  выходец  из  снов»…
---
    Сны   обнажают   тайную   канву
    Того,  что   совершается   в   мужчине.

И.Бродский     «Горбунов  и  Горчаков»


               
               
     В  « Новом  словаре  Брокгауза» сказано: «Точное  определение  гения  дать  трудно».

   
        Это  сто  лет  назад  им  было  трудно,  когда  гениальность  представлялась     как    нечто   мистическое,   таинственное,    непереводимое   на  язык.

      
                Нам   же  с  вами,  словоохотливым   и   небрежным  во  всём,   дать   определение   чему  хотите,  а   тем   более  гениальности,  не  составит  никакого  труда.    Они    сотнями  лежат  на   поверхности   и     любой  из  нас   может  дать  своё.   Как   можно   красочнее  говори    о  человеке  в  превосходной  степени -  это  и  есть    наш   обывательский    рецепт.    Хотя   многие   профессиональные   объяснители  полагают,  что  количество   точнее  отражает   значимость  личности,  чем  качество.   Например,  композиторов    следует  оценивать  по  числу  исполнений   их  музыки,  учёных  и  писателей  по  объёму  текста  отводимого   им  в  энциклопедиях  или  по  числу   цитат  и  ссылок  на  этих  авторов,  и  т.п.     Конечно,   здесь  много  условностей,  и  в  качественном  определении     гениальности   этих   условностей  во  много  крат  больше,  но  они  мне  ближе…


В  1968  году  целый  поток  выпускников  радиофакультета  МАИ,  и  меня  в  том  числе,  распределили  на  работу  в  Останкинский Телевизионный  Центр  (ОТЦ).


  Линия,  проходящая  по   передовой  идеологического  фронта,  не  разделяла   тогда  нашу   жизнь   вне  стен  ОТЦ  и  внутри  его.  За  пять  лет  работы  на  телевидении,   количество  выпитой  там    водки  и  «румяного», т.е. тяжелого  винного  продукта,  любовных  романов  и  преферанса   в   разы   превышало  количество  перечисленных  позиций,   выпавших   на    другие  годы - до  и  после  ОТЦ.    Такое   было  возможно,  потому  что   этот огромный  комплекс   в  первое   время  эксплуатировался  на малую  долю   от полной  мощности,  и  тысячи  людей  больше  половины  рабочего  времени   маялись   от  безделья.

 
  Работе  на  ОТЦ  отдельный  рассказ.   Только  небольшой  эпизод - через год, от начала  моей  работы  на телецентре, была  организована  комиссия,  и  ваш  покорный  слуга  в  ней  участвовал,  -           «комиссия   по   отысканию  неиспользованных  помещений».  К  нашему  неудовольствию  в « перечень  найденных  помещений»  попала  полностью  оснащенная (вода, зеркала, мягкая  мебель,  стол, мониторы  прямой  линии  из  студии)  артистическая  комната,   в  которой  мы  этот  год   разгульничали.  После  чего  пьянствовать,  утешаться    и  играть  в  карты  мы  стали  непосредственно  на  рабочих  местах.


Но  не  все  так  мрачно,   было  много светлого   и «кое-что  за  долгий  срок  созрело».  Случайно  или  нет, не  знаю,  но   именно  на  рабочем  месте  ко  мне   пришло   увлечение  психологией.


А  началось   с  того,  что  в  газете  «  Книжное  обозрение»   отметил  несколько   заинтересовавших  меня   книг.  Среди   них  была  книга   «Американская  социология».   На  Калининском,  в  «Доме книги»  её  можно  было  купить  только   по   специальному  письму  от  организации.    По  письму, так  по письму.    Напечатал   его  на  машинке  от   имени  мифического  института,  с  помощью  тёплого  варёного  яйца  перевёл  печать   со  страхового  полиса, и  будьте  любезны.     Приобрёл   пять  экземпляров.   Не  для  себя  ведь,  а  для  библиотеки  «института».  Всё  потом  раздарил  друзьям.


                Что  поразило  в  этой  книге?    Из  самых  простых  наблюдений,  нехитрых  экспериментов,  авторы  статей   делали  очень  глубокие  выводы,   которые   затем  ложились   в  базу  законопроектов,   или      инструкций  для   формирования   отношений  между  разными  группами.  Например,  их  социологи  установили,  что  молодые  люди,  выросшие  в  тяжелых   условиях   деревенской  жизни, поступив  на  службу  в  американскую   армию,  труднее   переносят  тяготы  армейского  быта,  чем  новобранцы,   выросшие  в суете  города,  и  как  считалось, абсолютно  не  приспособленых  к  суровой  военной  дисциплине.    Под  этот  факт  был  скорректирован   принцип    комплектации   подразделений.

   
           Тогда  же   мне  подвернулась  ещё  одна,  тоже  переводная,  книга  -  «Инженерная  психология».  Прочитав    её,  набрался  разных  верхушек,  и,  уверовав,   что  становлюсь  психологом,  начал  замечать  за  собой,  что  смотрю  на  всё     не  пустым  глазом,  и  вскоре  поставил  свой  первый (он  же  последний)  психологический  эксперимент.


  На  телецентре  в  каждой  аппаратной   видеозаписи   стояли  пульты  управления.  На  них   в  два  ряда, по  пять  в  ряд, были  расположены   десять  переключателей  на  десять  фиксированных  положений.   Но  в  схему  пульта  эти  переключатели  не  были  задействованы,  только  планировалось   это  сделать.   А   пока,  в  долгие  часы  затишья  от  работы,  мы  рассаживались  в  какой-нибудь  аппаратной  вокруг  такого  пульта  и  трепались,  смотрели  подпольные  записи,  перекусывали  и  т.п.      При   этом   один  из  нас,   как  правило  тот,   кто  был  ближе  к  ним,     невольно   начинал  щелкать  этими  переключателями    и    выставлял  их  в  свой   рисунок,  каждый  по-разному,  но   обязательно  в  симметричный.


Среди     вычитанных    мною  знаний   было  одно  очень  важное –  оказывается,  самое  трудное  в  психологическом  эксперименте,  это  умение  создать  условия  для  его  чистоты,  т.е.  постараться  полностью  исключить  из  опыта  присутствие  экспериментатора.


Родилась  идея,  и  теперь  перед  каждым  нашим  собранием  первым  делом  незаметно  выставлял  все  переключатели  в  хаотичной   последовательности.    Завел  тетрадь,   пофамильно    переписал     взятых  под  наблюдение  и  стал  фиксировать   их   рисунки.  Делал  это,  даже   не  понимая  цели,  не  зная,  что  из  этого  получится,  исключительно  из  любопытства.

 
Шло  время.    Через  месяц  начал  остывать  к  собственной  затее   из-за  её   однообразия  и  монотонности.   И  вот  однажды  увидел  на  пульте  интересный  рисунок,  но  не  симметричный.   Зарисовал  его,  а  кому  принадлежит  не  знаю.     Позднее  выяснил,  что   к  нам   в  отдел  пришёл  новый  инженер.  Дрянь  невыносимая – хамоватый,  надменный.    Зато   как  специалисту  ему    не  было  равных,  да  и   в   разговорах   был  неординарен,   но  форма  отталкивала    от  него  всех.  Уже  через  минуту  общения  с  ним    униженные  и  оскорбленные  собеседники    готовы  были  дать  ему  в  бубен.    Несколько  раз,  поймав  его  рисунки,  у  меня   уже  не  было  сомнений, мой  эксперимент   может быть  пригоден  для   выявления   способных  людей. 

 
Своими  «научными  упражнениями»  поделился  с  моим  другом Борей  Космолинским,  он в  тот  момент    учился   в  МГУ  на  факультете  психологии.    Выслушав  в  подробностях  мой  рассказ,  Боря  закричал,  словно  нашёл  кошелёк:    « -  О-О-О. Всё  это   ты   расскажешь  моему  соседу.  Завтра  идём  к  Феде.  Классный  мужик.  Профессор. Доктор  наук.  Он  недавно  перешел  работать  в  «Институт   психологии».  Ему  в  лабораторию  нужны  люди.  Не  забудь  бутылку».


Вечером  следующего  дня  на  квартире  профессора   состоялась  моя  первая  встреча  с  Федором  Дмитриевичем   Горбовым  (Ф.Д.).  Внешне  он  был  похож  на  поэта  Светлова,  но мне  показалось,  что  у  Ф.Д.  черты  были  резче  и  выразительнее.    Меня  он  выслушал очень  внимательно,  ни  разу  не  перебил,  а  в  конце  неожиданно  спросил:
 
-  Починить  энцефалограф  сможешь?
-  Не  знаю.  Надо  посмотреть.
- Приезжай  в  институт.  Боря    покажет  куда.


Наверно  для  приличия,  Ф.Д.  сказал  несколько  слов  о  значении  моделирования  в  психологии,  подвязав  к  ним  «мой эксперимент»,  и  больше  мы   к  нему   никогда  не  возвращались.  Он  позвал  меня  к  себе  в   лабораторию   скорее  за  мой  энтузиазм,  и  корысть  его  была   проста -  иметь   специалиста  по  электронике.


Через  пару  дней  мы  с  Борей  приехали  в  «Институт   психологии»  Академии  Педагогических  Наук, на Моховой,  рядом  с  журфаком  МГУ.  На  третьем  этаже,  в   двух   крохотных  комнатках  располагалась «Лаборатория  психических  состояний»,  которой  руководил  Ф.Д.  Одну   из  комнат  полностью  занимал  многоканальный  энцефалограф  и  стул,  который  нужен  был только  два  раза  в  месяц,  в  дни   выдачи  зарплаты.  Во   второй  комнате  было  четыре   стула,   узкий   книжный  шкаф,  по  обе  стороны  от  него  стояли  маленькие  столы.   Боря  рассказал  мне,  что  в  лаборатории  всего  пять  человек,  включая  руководителя,   и  в  полном  составе  они  собираются  только   когда   выдают  деньги,  а  на  работу  ходят  по  графику  -  у  каждого  свой  присутственный  день.


Профессор  встретил  нас  радушно  и  весело.  Показал  мне  эту  огромную    бандуру,  которую  надо  было  запустить:

-  Восстановишь?
-  Конечно.
- Тогда  иди,  оформляйся.   


Сказать  по  совести,  электронщик  из  меня  получился,  как  из  собачьего  хвоста  сито. Но  мне  так  захотелось  остаться  в  этом  уютном  месте,  да  и  деньги  не  будут  лишними.   Подумал,  если  сам  не  смогу  разобраться,  найму  кого-нибудь.  На телецентре  у  меня  была  посменная работа, через  день. Получалось, в  институте  тоже  через  день,  то  есть меня   брали  совместителем   на   полставки.


Ф.Д.  познакомил  меня  со  своей  заместительницей. Это  была  очень  энергичная  женщина  -  М.А. Матова.   Они   и   раньше  работали   вместе,  а  она   перешла сюда,  что  бы  дописать  свою  кандидатскую.

 
                Так  начались  мои  годы  рядом  с  выдающимся  человеком.
        Ф.Д.  ушел  из  Института  Медико-Биологических  Проблем (ИМБП),  где  в  звании  полковника  медицинской  службы  участвовал  в  работе  по  профессиональному  отбору  и  подготовке  первых  космонавтов,  и   фактически  стоял  у  истоков  создания  космической  психологии.  В  его  докторской  диссертации  есть    фотографии  космонавтов,  но  со  спины.  Секретность,  в  которую  окутывалось  при  советской  власти  практически  всё,  Ф.Д.  сравнивал  с  фиговым  листом  на  античной  статуе: «  Атлет  со  скалу,  а   на  причинном   месте  у   него  большой  фиговый  лист. Смотришь, думаешь,  что  и  под   листом  «о-го-го»,  а   приподнимешь  лист  там  вместо  «о-го-го»   ни ….(ослаблено  мною- Б.Р. )»


Острый  язык,  блестящий  ум,   независимый   характер  и  классические  слабости -  книги,  вино,  женщины  -  не  могли  быть  терпимы  на  режимном  предприятии  высшей   степени  секретности,   а  значит   и  «высшей  степени  морали».  Женщины.  Женщины  боготворили  его.  Остроумие,  искреннее  к  ним  отношение  и  умение  найти  то  самое  доброе  слово  каждой,  даже  самой  незавидной,  делали  Ф.Д.  всеобщим  любимцем.   «Когда  он  трезв,  он  мил  и  резв.  Когда  он  пьян  и  матерен,  он  тоже  обаятелен».  Замечательные  строки.  Такие  могла  написать  только  влюбленная  женщина.  Но, в  конце   концов,    доносы  доброхотов   и    друзья-завистники   выдавили  его  из  института. 


  Ф.Д.   держал  удары   сколько   мог  и  как  мог.   Однажды,  встретив  в  коридоре  директора  института  -   академика   В.Парина,    он  заговорчески  сказал  ему,  что  сделал  открытие   мирового  масштаба  и  готов  поделиться   им   в  приватной  обстановке.   Академик  тут  же  пригласил  его  к  себе  в  кабинет   и  плотно  закрыл   обе  двери.   Ф.Д.  тихо,  почти  шепото  произнёс:

-  Я  сделал    открытие  -  Если   на  одном   конце   озера  Балхаш капнуть   капельку  спирта,   то  угорь,  находящийся   на   другом  конце  озера,  почувствует   его  запах.
           Здесь  Ф.Д.  остановился  и  взял  паузу,  МХАТ   позавидовал  бы.   И   академик  тоже  держал  её  столько,  сколько  боялся   показаться  невоспитанным,  пока,  наконец,    не   утерпел  и   тоже   шепотом:
-  И  что?
-  В  нашем  институте   огромное  количество  угрей.  Бойтесь  их.


            На  этих  словах   Ф.Д.  встал  и  медленно  вышел.


           Директор,  человек,  который    в   1947  году   сам  был  арестован  по  ложному  доносу  и  обвинен  в  шпионаже,  знал  цену  пасквилянтам  и   хорошо  относился  к  Ф.Д. , но  противостоять    молотильной  машине    целой   системы   был  не  в  силах.   Не  было  и   собственной   воли,  хотя   академик   сделал  предложение  Ф.Д.   вернуться  в  институт   после  увольнения,  но  уже   в  гражданском  чине.  Говорю  об   этом  уверенно,  потому  как  сам   видел  эту   записку, написанную   В. Париным.


                Поскольку  мы  жили   с  Ф.Д.   рядом,  то  часто  ездили  на  работу  вместе,  на  такси.  Он  говорил:  «  Любимое   развлечение   москвичей -  в  часы  пик   ездить  на  городском  транспорте.   Мне  оно  не нравится».


                Настоящая  причина  нелюбви  к  метро была  в  его  болезни,   донимали постоянные  приступы  астмы.  Как-то  он  занемог   и  попросил  меня  зайти,  забрать  бумаги  и  отвезти  их   в  институт.  Вхожу  в  квартиру.   Ф.Д.  навеселе,  встречает     в   своей  полковничьей  форме,  при  полном  параде  и  орденах.  Только  поверх  всех   наград  висели  маленькие  медальки  ВДНХ,  полученные  за  научные  работы  и  приборы,  сделанные  по  его  патентам   и  представленные  в  свое  время  на  специализированных   выставках.   Этими  наградами  он  гордился  не  меньше,  чем   военными.  Китель    был  плотно  подхвачен  офицерским   поясом,  а  за  поясом  у  него   висела   короткая  одноручная  пила.   Эта  карикатура  выражала   его  отношение  не  столько   к  своему  прежнему  званию,  сколько   ко  всему   лицемерному,  что  было  в  его  службе,  что  отравляло  ему  и  жизнь   и  работу.   Сейчас,  в  безветрие,  он  чувствовал   себя   особенно  свободным,  ему  нравилось  немного  актёрствовать,  и  во  мне  он  видел  понимающего  и  доброго  зрителя.  Даже  членство  в  партии   его  особенно   не  тяготило. На  собрания  он  не  ходил:  то  за  дверь  спрячется,  когда    приходили  звать, то  спекулировал    очередным  приступом  астмы.  Так  вот,  никуда  ехать  не  пришлось,  просто  этот  день  был  чем-то   для  него  знаменательным,  он  расслабился,  много  рассказывал    о  своей   службе   в   авиаполку  и  разное  другое, и  неожиданно:  « Сейчас     я  тебе  кое-что  покажу?».


     В  комнате  был  большой  матрас - спальное   место  хозяина  дома.    Матрас  стоял   на  трёх  деревянных  брусках,  а  четвёртой  ногой  служила  стопка  книг.  Ф.Д.  приподнял  угол  матраса  и  вытащил  из  ноги   толстую  книгу  дореволюционного  издания.  Называлась  она  «Графология».   Это  было  своего  рода  пособие  или  учебник  для  криминалистов,   где   на  каждой  странице   размещалась  фотография   с  образцом  почерка,  а  под  ней   перечень  достоинств,  недостатков  и  другие  черты  характера   обладателя   такого   почерка.   Профессор   раскрыл  книгу  на  странице,  в  которой   закладкой   был  листочек  размером  в  две  визитные  карточки.   На  этом  маленьком  клочке  бумаги,  ровной,    как   по  линейке,   «нонпарелью»    была  записка   от  академика  Парина.    Засчёт  мелкоскопности  шрифта,    в   ней   уложился   довольно  большой  текст  с   предложением   Ф.Д.  вернуться     на  работу  в  ИМБП   после  увольнения.
 
« Теперь  сравни  почерки   и  прочти,   что  написано  в  книге».

Сразу   бросилась  в  глаза   абсолютная  схожесть,   будто  текст   для   образца   писал  автор   записки.    Характеристика  обладателю  этого  почерка  была   дана не  очень лестная.


«Как  ты  думаешь,  могу  я  снова   пойти   работать  к  этому……».  С  этими  словами    он   вернул    записку   в  страницы  и    выровнял  покосившийся   матрас.

 
  В  любом  советском  учреждении  мышиная   возня   всегда   шла  впереди  дела,    и  ИМБП  здесь  не  был  на  последнем  месте. Вскоре  после того,  как  Ф.Д.  ушел  из  института,   академика  тоже   турнули  и   отстранили  от  директорства.

 
                Первое  время  как  Ф.Д.  начал  работать  в « Институте  психологии»,  к  нему   очень  часто  наведывались   его  бывшие  сотрудники.  Все  печалились  о  его  уходе,   клялись  в  вечной   дружбе   и   желании оставшуюся  жизнь     вместе    работать.       Но  по  их   разговорам   видно  было,   что   приходили   они   больше  из  практических   соображений:  каждому  нужно  было  его  имя  для  рецензий,  совместных  статей,  нужны  были  новые  идеи.   Примерно   через  полгода   поток  ходоков  стал    мелеть,   а  вскоре  и  совсем  высох.  Вне  сомнения,  среди них  были  и  те,  кто  писал  на  него.    
Что  касается идей,  у  Ф.Д.    их   было  несчётное  количество.  При  его  знаниях   и   фантазии  он  генерил   их,  казалось  из  ничего,   и   мог  это  делать  в  любой  момент.   Был   свидетелем,  как   пришла  к  Ф.Д.  одна  миловидная  девушка,  только  окончившая   медицинский  институт, и  просила его присоветовать тему  для  диссертации.
 
- Чем  бы  Вы  хотели  заниматься?

                Она   без  хитростей:

        -  Не  знаю?


        Ф.Д.   был  сражен   этой  непосредственностью,  но   не  стал  насмехаться   над  ней,   а  неожиданно   приказал:
 
-   Покажите,  что  у  Вас  лежит  в  сумочке?

 
  Это  чистое  создание,  не  задумываясь,   вывалило  всё   содержимое  на  стол.

-  Скажите,  а  зачем  у  Вас  секундомер?
-  Для  работы.  Засекать  время  интервалов  реакций  при  лечении    неврозов.


                Ф.Д.   тут  же  сформулировал  тему  её  диссертации.   Она  ничего  толком  сразу  не  поняла,  но  на  следующий  день   они  беседовали  более  часа.     Ф.Д.  увидел  в  ней  прилежание  и  огромное  желание  работать  на  идею.  Через  два  года  она  с  блеском  защитила  кандитатскую  по  психологии.


Профессор  лишь  однажды  намекнул  мне:

-    Хотел  бы   «диссер  тиснуть» ?
-  Наверно  хочу.  Только  характер  у  меня  недиссертабельный.

Он  посмотрел  на  меня  грустным  взглядом:

-  А жаль.  Есть  хорошая  тема  - «Лень  как  источник  лени».


Ф.Д.  был   добрейшим  человеком,   он  наверняка  сделал  бы   для  меня    не  меньше,  чем   для   случайной   выпускницы   медицинского  института. Но  в  25   жертвовать   своей  праздной  жизнью   для  научной  работы -  такая  глупость  не  могла,  даже   на   миг,    прийти  мне  тогда  в  голову.   А  когда  много,  много  позже  почувствовал   свое  устойчивое     состояние,  было  поздно -  начальника  «лаборатории  психических  состояний»   уже   не  было  рядом.    Годы    упущены.  Обидно   как    пробросался   ими.   Одно  греет,  что   сейчас   хватает   ума  видеть  это.   Кругом   же  чудеса,  и  грустно смотреть  на  то,  как    люди   сжигают  жизни,    словно   бересту  в  печи,   и   счастливы   от   незнания   многих  знаний.  Кто  нам  судья?


  Маленькое  откровение - в  то  время  моё   энциклопедическое невежество  было   большим  препятствием  для  приготовления  в  себе  чего-то  путного.  Будь  у  меня  тогда  хоть  маломальское  образование,  имею  ввиду  не  техническое,   ходил  бы  за  наставником  и  записывал  за  ним  каждое  слово,  да  и  сам  бы  сделал  что-нибудь.   Внутри  себя,  до    тридцати,  чувствовал  в  себе   такую  сумятицу.   Не  знал   и  не  понимал   на  что    в  жизни  опереться,    и   катил,  как  катится.  Оборачиваясь,  единственно  отмечаю  за  собой,  при  огромном  самомнении,    и  дурной  привычке  встревать   со  своим  скудоумием   в  любой  разговор,  отмечаю,  что  тут  же  умолкал,   окажись  передо  мной  умница   и   сведущий  человек,    слушал  его   очень  внимательно, и   все  слышанное   запоминал – этим   и   просвещался.  Но  время шло,  и   к   закомплексованности  относительно  своей  физической  немощи   добавлялось  отсутствие  хоть  каких-нибудь  признаков  в  прибавке  силы  ума.    Не  было  внутреннего  баланса,  не   было   покоя,   а   были   периодические  душевные   тревоги.   После  таких  моментов   мне  казалось,  что  хорошо  понимаю       состояние   тех,   кто  сам  сводил  счеты  с  жизнью.   Кожей  чувствовал  мирское,  а  знаний  и  понимания    не  было.    Неспособность  словами   определить  видимые  противоречия,  объяснить   себе  простые  вещи,  поддерживали   во  мне  это   тревожное   состояние  до  тех  пор,   пока   не  попал  мне  в  руки  гетовский    «Фауст»  в  переводе  Пастернака.  До  этого можно  сказать  книг    не  читал.    Те  три,  что  прочел  не  в  счёт.  С  трудом  одолел    «Фауста»,      ничего  не  понял,  а  из  всего  только:   «Я  часть  той  силы,  что  без  числа   творит  добро,  всему  желая  зла»,  нагло  стал  примерять  к  себе.     И  вот  тут  буквально  снасильничал  над  собой.   Заставил  себя  читать второй  раз,  но  притом,  аккуратно  штудируя  каждую  отсылку   к  примечаниям  в  приложении.  И   вот  он   капкан -   в  этих  примечаниях,    указаний  на  мифологические  и  библейские   сюжеты   оказалось  ещё  больше,  а  их-то  мне  откуда  знать?    Дважды    читанного   «Фауста»  поставил  на  полку.  И  тогда   сделал,  может  быть  один  из   главных  своих  шагов -   на  черном  рынке    выменял  «Историю государства Российского»  Соловьёва   на  две  Библии.    Одна  была    полная,  в  ней   оба  Завета,  а  во  второй  только  Новый.    Раскрыл  и  пролистал  сначала  полную,  как  обычно  листают только   что  купленную  книгу,  и    стало    не  по  себе -   никаких   картинок,     никаких    разъяснений,  тысяча  триста  семьдесят  три  страницы  мелким  шрифтом.  Загрустил.  Где  искать  толкование  неясных  мест,  кто  пояснит   их  смысл?   Еще  больший  тупик,  чем  с   Гёте.   У  любого  пропадёт   охота  к  чтению  священных  книг,    когда  он  дойдет  до  инструкций  по  строительству   шалашей,   планированию  дворов,  деланию  жертвенников   или  шитью  одежды  для  служения  в  святилище.       Это  не  «Фауст» -  читать  второй  раз  не  будешь.  Таким  вот   тупым,   но   неожиданно   для   себя   кротким  и  прилежным,   решил - читать  все  подряд,  ничего  не  пропускать, но  и   секунды  не   задерживаться    в   непонятных    для   меня  местах,   и  не  искать  им   расшифровки,  а  то  конца  этому  не  будет.  В  общем,  приложился  к  Септуагинте  в  свою  силу.  По  прочтении  Библии,  конечно,  никаким  верующим  не  стал.  Но  зато     нашёл   границы  своих  претензий  и  сделал    для   себя   много   может  наивных  и  простых  открытий.   Среди  них,   например,   такие -  львиная  доля    пословиц   и   поговорок  есть   производные   от    текстов   из   святых  писаний,   десять   заповедей сказаны  не  Христом, и  даны  они    не  в   новом,  а   в  старом   завете.   Там   же   были  сфрмулированы   зачатки   уголовного    кодекса,   да   и  вообще  оба    завета  читались   мною   скорее    как   инструкции    к   подобающему   образу   жизни,   а  не   как   подготовка    к   вере.    Сильно  впечатлила    меня   книга Иова –   литература,  слог  и  драматургия  непревзойденные.  Медленно   всё    прежнее    уложилось,  а   новые  поступления   без  истерик  складывались  слоями    на  нужных   уровнях.  Такое   упорядочение  вернуло  меня  к  жизни,    теперь    был  готов  к  ней,  а  самое  главное  почувствовал  свой  предел,    успокоился  и    уже  не  мог   просто  так   утонуть    среди   эрудированных    людей.   Мало   того,  научился   подлавливать    на   незнании   тех,   кому   по   чину   положено   было   знать  простые   вещи   из священных  книг.  Это  была    забава   карлика,  не  больше.   Библия  стала  для  меня  своего  рода  азбукой,  с  помощью которой  без  особого  труда  мог  читать  картины,  философские  работы,  не  чувствовать  себя  ущербным  в  разговоре  с  более   просвещённым   человеком.    И  самое   главное   заключение,   сделанное   мною  из    всего,  -  нигде  и  никогда,   не  стесняться    собственного  незнания   чего  угодно.  Вспомни   о  Ф.Д. ,сравни  себя  с   ним,   присядь   в    уголке   и  слушай   умных  людей.

   
Здесь,   прежде  чем  продолжить,  мне  хотелось   бы   сделать   одно  примечание,   которое,   если  и  не  расположит   читателя   в  пользу  автора,  то  хотя  бы  еще   на  несколько   страниц   протащит  его   за  ним.   Дело  в  том,  что   все  мои   записки  перед  публичным показом     отдавались     на   прочтение   моим   друзьям,  единственно   с  целью   получить   от   них   критику  и  цензуру  на  откровенно  слабые  места.     Вот  и  эти  страницы  сначала  были   даны  тем,  кто   видел   и  был   знаком  с  Ф.Д.  -  Л. Бажанову  и  А.  Ходоровскому.   К  сожалению,  уже   нет  рядом  Бори  Космолинского,    который   знал   профессора   близко,   а   его   отец,   так   и  вовсе   дружил   с  ним,  но  и  Боря  всё-таки  успел  посмотреть,   пусть и  не  полный  текст.   Много  замечаний    было   принято    безоговорочно.   Но  есть   одно,   чему   сопротивляется    все   моё   несовершество -   ну   никак   не  удается   мне   избавиться   от  всевозможных   прыжков   в  сторону,  которые,  по  моему  мнению,   прямо   или   косвенно   всё   равно   приспосабливаются   к     теме   изложения.    Особенно  не   могу  справиться   с  обилием   приводимых   цитат.  Причина   здесь  кроется  в моих  ощушениях,  точнее  в  моем  опыте   читателя.   Повторюсь,  всегда   раздраженно  относился   к  изданиям,  академические  не  в  счет,  где  автор   хочет  показать,   что   многое  знает,  но  специально  не договаривает,   а  подразумевает,   и   переваливает  на  читателя   найти  эти   подразумевания   черти  где: -  «мол,    сейчас   мне   некогда,  не  до  тебя,  если  хочешь  знать   больше,   ищи   мои   мысли  там-то».     Не  знаю,  какой   голубь   сразу  бросится   разыскивать  эти  отсылки.   Но,  если  вдруг  кто  и  решится,   то  найдет  какой-нибудь   пустяк,  как   это  часто   бывало  у  меня,   и  так  разозлится  на  отсылателя  - «ну  зачем  ты    время  мое  угробил,    не  мог  про  эту  мелочь  рядом   сразу  сказать?» ,   разозлится,  да  и   расстанется  с  автором    навсегда.    Так  что,  читатель,   меряю  тебя  по  себе,   и   прими  меня   с   моим   недугом,   и   терпи.     Если  не  сможешь,  без  обид.


Воспоминания    о   моментах    общения    с   Ф.Д,  как   любые воспоминания,  субъективны и эмоциональны.  Без   увеличительного    стекла    каждому   и   дальше      сразу   будет    видна    моя   предвзятость,    что    показываю    всех,   а  не  только  Ф.Д.,    с   парадной    стороны,  и   не   скрываю   это.  Мои   симпатии   ко  всем,     кому    посвящены   эти   записки,    обладают  одним   важным   свойством   -  их     поступки   никогда    не   расходились  с  их    внутренней   сущностью.      Поступки   не  просто   внешность,   а   продолжение    души.    Конечно,   никто   из  них   не   идеален.     В   жизни      много   непредвиденного    и    много    поводов   для   дурного.   Конечно,   необходимость  -  ежедневно,   ежеминутно,   требует    действий  и  решений.   А  это   значит,    поддаться   искушению  и   ради   прибыли    солготь,     предать,  и   еще  черти   чего  сотворить,    эти    соблазны    постоянно    с   нами.     Миллионы   примеров   тому,  как   люди,   однажды  поступив   подло   или   просто  немилосердно,   подобно  чеховскому  герою  из  рассказа  «Казак»,  потом  надолго   приходили    в  душевное  расстройство.     Уверен,   что до   конца  жизни   совесть  терзала  заслуженного  артиста   РСФСР  Николая  Рыбникова  после  того,  как  в  сумеречное   время    он   присоединился  к  травле   А. Солженицына:
      
«… Поднять  руку  на  Родину,  на  свой  народ- это  то  же,  что  поднять   руку  на  мать .   И  нет  ни  прощения,  ни  пощады   такому.   Справедливое  решение  о  лишении  Солженицына  советского  гражданства -  это  выражение   воли  всего  нашего  народа». ( Газета  «ТРУД»,  16.02.1974 г., стр.3).

 
Наверняка,  то  же  было  и  с   народным  артистом   СССР      В.Стржельчиком   после  его  омерзительного   выступления  на  съезде  партии,  когда  он,  повернувшись  к  залу  спиной,  холуйски   глядя  в  лицо   Л.И. Брежневу, высказывал  общественное  мнение,   то  есть  говорил  и  от  моего   имени   и,  сорвав  овации  зала,  клеймил   позором  А.Сахарова:

«Нет  такого  интеллигента  в  среде  нашей   интеллигенции ».

    СкАжите,  заставили.  Верю.  Но  никто  из  них,  и  тьмы   других,  совершивших  подобное,  никто  из  них   публично  не   покаялся,  когда    это   уже   можно   было  сделать  безболезненно.  Никто  из  них  себя  не  спас.

 
За  десятки   лет    дружбы     с   теми,   кому    пою    хвалу,   не   было   ни   одного   случая,    чтобы    с   ними   произошло   что-то    негодное.  Им  не  в  чем  каятся.   Их    жизнь,   как  жизнь    любого из   вас,     прошла   в  непримиримых   противоречиях,    но  они   всегда   справлялись   с  ними   достойно.

   
  Мне   досталось   видеть   Ф.Д.   в  моменты,   казалось  бы,   весьма   сомнительные,   но   при    близком   взгляде   он     всегда    оказывался     прав.     Описание    таких    моментов   может   и   развлекло  бы    читателя,    но   ничего   не   добавило     бы   к   портрету. 

 
  У  нас   сплетни  давно   заменили  интерес  к   творческим   биографиям   выдающихся   людей.    Например, из   года  в  год,  в   юбилейные   дни   Владимира   Высоцкого,  или   Сергея   Есенина  только   и   разговоров   об   их   пристрастии   к  наркотикам    и   водке,  об  их  поэзии – так,  между  прочим.   Для  меня  всегда   было  загадкой -  как   вяжутся  между  собой    поступки   человека   и   его  гениальные   творения.  Об  этом  тома  можно   писать.   Но здесь  и   сейчас    моя  позиция  проста  -   когда   перед   вами   такая  лукавая  форма   моей   биографии,   то  есть  человека ,  самого  не  сделавшего  ничего  заметного,    но   подметившего   много   прекрасного   в  людях,  у  которых  в  жизни,   конечно,  случались   нелепости,   но    они   никогда   не  опустят   глаза,   и  им  не  будет   стыдно  за  прошлое;  здесь  и  сейчас – о  них   только   достойное.   Трудность  для  меня  тут  одна -  делать  это  не  вяло.


  Для  понимания   моей   позиции   приведу   вырезку   из   статьи  Л.Шестова   «На  страшном   суде»  (Последние   произведения   Л.Н. Толстого)  -  (Лев   Шестов,  Москва,  Наука, 1993) : 
« Толстой   где-то   говорит,   что  лучший   вид   литературы   это- автобиография.   Думаю,  что   это   неверно   и   не   может    быть   верно    в   условиях   человеческого    существования.  …   Написать    правдиво   историю   своей   жизни   или   искреннюю   исповедь,  т.е.   рассказать   о   себе   не   то,  чего   ждет   и   что   нужно   обществу,   а  то,   что    действительно    с   тобой   было,   значит   добровольно   выставить   себя   -   к   позорному   столбу….    Ни   одному   человеку   до   сих   пор   не   удавалось   рассказать   о   себе   в  прямой    форме   даже   часть   правды  -  это   равно   относится   и  к  «Исповеди»  бл.  Августина,  и  к   Confessions  Руссо,  и  к   автобиографии  Милля,  и  к  дневникам   Нитше.   Свое   собственное,   главное,   интимное    не   попало   ни   в  одно   из   этих   произведений.     Самую    ценную    и   трудную   правду    о   себе   люди   рассказывают   только   тогда,   когда   они   о   себе   не   говорят.    Если   бы   Достоевский   написал    свою   автобиографию -  она  бы   ничем   не   отличалась   от   страховской   биографии:   щегольнул   бы   лицевой   стороной   жизни,  и   только». 

   
Далее  у  Шестова   отрывок   из   письма   Н.Н.  Страхова,   составителя  жизнеописания   Достоевского,    к   Л.Н.  Толстому.    Впервые   это   письмо   было   опубликовано   в  1913  году.    В  статье   оно   приводится      почти   целиком,     притом  философ  предворяет   его  такими   словами:
 
 «Не   знаю,   много  ли   найдется   в   литературе    документов,   по   своей   ценности   равных   приведенному   письму.   Не  уверен    даже,  понимал   ли   Страхов   смысл   и   значение   того,   в   чем   признавался     Толстому…   
 … Все   время   писания,  -   рассказывает   Н.Н.  Страхов,  -  я   боролся  с   подымавшимся   во   мне   отвращением,   старался   подавить   в   себе   дурное   чувство.   Пособите   мне   найти   от   него   выход.   Я   не   могу  считать   Достоевского   ни  хорошим,   ни   счастливым   человеком.   Он   был   зол,   завистлив,   развратен,    он   всю   жизнь   провел   в   таких    волнениях,   которые   бы   делали   его   жалким   и   смешным,   если   бы   он   не   был    при   этом   так   зол   и   так   умен»… 

   
  В  подтверждение   сказанному  Страхов    приводит    эпизоды   неблаговидных   и   отвратительных  поступков   Достоевского,  которые  опущены  мною   сознательно.   И  уже    в   конце   письма   Страхов   пишет:

 … «В   сущности,   впрочем,   все   его   романы    составляют    самооправдание,   доказывают,   что   в   человеке    могут   ужиться   с   благородством   всякие   мерзости.   Вот   маленький   комментарий   к   моей  биографии;   я   бы   мог  записать   и  эту   сторону    в   Достоевском;   много   случаев   рисуется   мне   гораздо   живее,   чем    то,   что   мною   описано,  рассказ   вышел   бы   правдивее;   но    пусть   эта   правда   погибнет;    будем   щеголять   одной   лицевой   стороной   жизни,   как   мы   это   делаем   везде   и   во  всем»… 

 
    У  Ф.Д.,  и  у  тех  о  ком  вы  прочтете   дальше,   не   было   того,  чему  надо   было   уживаться  с  благородством.   Всё,  всё,  всё.  Сам   чувствую,  пора  зашнуровываться   и   продолжить  о   любимом  учителе.
На  отзыв   к    Ф.Д.  присылались  научные  труды,  диссертации,   статьи  для   специальных  журналов -  он  был  членом  ВАК (Высшая  аттестационная  комиссия).   Однажды  застал   его   в  очень   возбуждённом   состоянии.  Только  переступил  порог   его   квартиры,  он  кричит: - «  Иди  скорей сюда.  Прочти  это»,  и  суёт   мне   в  руки   толстенную  диссертацию: -   «Читай  вслух».      В  глаза  сразу  бросилась   фраза,  дважды  жирно   подчеркнутая   красным  карандашом:

«…  Глядя   на  этот  вывод,   многие  могут  обвинить   автора   диссертации   в   отсебятине.    В  действительности  же - это    отъевотина…»
-  …  Представляешь,  секретарь  обкома…  Эта отъевотина,  хархотина,  блевотина   претендует  на  доктора  наук… Моя  воля,  я  бы   у  него   и  кандидата  отнял  бы  …  И  тема,   и   диссертация  говно… Отъевотина… Нет,  нет,  мимо  меня  не  проползет …»


                Немного  успокоившись,  Ф.Д.  показал   другую  диссертацию,  кандидатскую.   Это  была  работа  школьного  учителя  по  геометрии.
    -   По  сути,  не  очень  сильная   работа.  Но  чувствуется   много   труда,  много  души.    Он  придумал  методику   развития   у   детей  способностей   к  объёмному    мышлению с  помощью  геометрических  фигур.  Вот  ему  самые  хорошие   слова.   Там,  в  Воронеже,   ему  очень,   очень  нужна   поддержка,    положительный  отзыв.   Дело  делает  -  детей  учит.   А  эта  сука…


                Ф.Д.  был  очень  требователен   к  тем  людям, которые  по  роду  своей  деятельности   обязаны  были  хорошо   владеть   русским  языком.   Одного кандидата педагогических  наук,  из соседней  лаборатории,  которого  Ф.Д.    недолюбливал,  но  терпел,  когда   тот   от  безделья    приходил  с  нами  потрепаться, терпел   до  того  момента,  пока  кандидатишка  не  резанул  Ф.Д.  по  уху: - «…талантливый  гений   Пушкин…».  Профессор  отреагировал  мгновенно:  « Мне  очень  не  хочется  ссориться  с  Вашим  начальником.  Он   заподозрит  меня  в  том,  что  я  хочу  Вас  переманить  к  себе.   Буду  признателен,  если  Вы   в  рабочее  время   к  нам  не  будете  больше  заходить.  Только не  подведите  меня».

 
                У Ф.Д.  был  абсолютный   литературный  слух  и  феноменальная   память.  Однажды    сотрудница  принесла  из  библиотеки   три   поэтических  сборника -  Гумилева,  Хлебникова, Северянина.   Вернувшись   из  буфета,  он  заметил   эти  книжки  на  столе:

  -  Чьи?
-  Мои…
-  Прочти  что-нибудь.
Она  разогнула  Северянина,  и  только  начала:
-   Ананасы  в  шампанском…

  Ф.Д.   продолжил  стих  до  конца.   Дальше  через  несколько  страниц    она   прочитала  строку:

-  Нет,  положительно,  искусство  измельчало…

Ф.Д.  громко  продекламировал  из  середины  стиха:

-   Хотя  бы  Фофанов: пропойца  и  бродяга,   А  критика  дала  ему  поэта  роль  …   -   Давай  Гумилёва.


                Зацепившись  за  первое  слово,    прочел  немного  из  «Озера  Чад»   и  много  из  цикла  «Капитаны».   Тут  же  заметил,  как   неучи  декламируют  эти   стихи,  не  вникая  и  не  слыша  их.  Многие,  например,   читают  «сыпется  золото  с  кружев»   вместо   « сыплется  золото  с  кружев».    Особенно  Ф.Д.  раздражался   на  невежественных   профессионалов в  искусстве,  и  привел  эпизод  из  фильма   «Оптимистическая  трагедия»,  где  комиссарша   неверно   произносит  строки  Гумилева   из  этого  же  стихотворения.    Хлебникова  уже  не  открывали - Ф.Д  процитировал   по  нескольку  строк  из  разных  его  стихотворений.  На  том  вечер,  а  точнее  урок   поэзии  и  закончился.

 
                Русскую  литературу   он  безумно  любил,  знал  её  блестяще.  Частым  цитированием  классиков  Ф.Д. больше  раздражал  окружающих,  думая  притом,  что   их  просвещает.   Во  время  службы   в   авиаполку,  на  новый  год   он  поднял  тост  за  русских  писателей.  И  тут  же  получил  от  одной   штабной  крысы,  в  прошлом  шахтера:
               
  -  Я   считаю,  что  евреи  не  имеют  права   пить  за  русских    писателей».


  Никогда  я  не  интересовался  родословной  Ф.Д., знал  только,  что   его  отец  переводчик.  Сегодня  другое  дело  - одно  нажатие,  и  пожалуйста -  Дмитрий Александрович Горбов (19.09(1.10).1894, Москва —1967] — русский советский литературовед, переводчик.  В 1917 окончил филологический факультет МГУ.   В 1920 вступил в РКП(б).  Сотрудник издательств «Academia», «Земля и фабрика». Был одним из теоретиков литературной группы «Перевал».   Что  касается   матушки  Ф.Д.  - ничего  тогда  не  знал,  и  никакое  нажатие  не  помогло.         
  А  тут, как  под  заказ.  Лёня  Бажанов,  сопроводив  её  хвалебными  рекомендациями,   дал   мне  прочесть  книгу  воспоминаний  жены  Зиновия  Гердта,   Татьяны  Правдиной - «Разговор  со  своими».  Из  неё,  неожиданно  для  себя  узнаю,  во - первых – мать  Ф.Д.- Евгения  Викторовна Александрова  тоже  была  переводчиком,   «знала  языки,  французский  в  совершенстве»,   делала  художественные  переводы  Бальзака, Золя,  и  действительно  в  её  родовом  древе  была  «прогнившая»  ветка.  Знал  ли про  неё  шахтер ?  Думаю,  нет.  Скорее  догадывался - нос  с  горбинкой,  глаза  чуть  навыкате,  плюс  сильно  умный.  Этих  признаков  для  юдофоба  довольно,  чтобы  считать,  что   кровь  врача  была  отравлена  ветхозаветным  эритроцитом.  И  второе  откровение – поскольку  Ф.Д.  приходился  Татьяне  Правдиной  двоюродным  братом,  стало  быть  состоял  в  родстве  с  выдающимся  актером  Зиновием  Гердтом.


Коль  заглянули  в  книгу  Т. Правдиной,  будет  грешно  не  одолжить  у  неё  несколько  абзацев  о  Ф.Д. :

«По  медицинской  профессии  он  был  психолог,  невролог.  Обладал  редкостной  интуицией  и  умением  в  каждом  видеть  его  индивидуальность».

«Федор  Дмитриевич  начал  и работал  до  конца  своих  дней  в  институте  космической  медицины. (Наверно, автор  книги  сочла  период  работы  Ф.Д. в  «Институте  психологии АПН»  не  очень  значимым,  потому  его  не  упомянула – Б.Р.)  Готовил  Гагарина  и  подписывал  его  полёт.  И  был  с  Королевым  на  Байкануре  в  момент  запуска.  Рассказывал  о  вселенском  шуме  этого  момента.  А  когда  я  спросила,  согласился  бы  он  полететь,  если  бы  ему  предложили,  ответил,  что  не  задумывался  бы  ни  на  минуты,  давая  согласие!»

«Федя  очень  много  работал.  Кроме  работы  в  космической  медицине  стал  профессором  на  кафедре  психологии  в  Московском  университете.  Он  подал  для  защиты  кандидатской  степени  работу  «Я-второе Я»,  но  её  сочли  докторской,  и  он  вскоре  стал  профессором.  Поэтому  был  полностью  погружен  в  деятельность  и  в  семейные  сложности  вникать  не  успевал».

«Возвращающиеся  с  войны,  конечно,  кто  мог,  везли  трофеи:  одёжку – платья, плащи,  мебель- кресла,  буфеты,  даже  картины.  Федя  привёз  необходимейшую  вещь – шляпу-шапокляк,  складывающийся  цилиндр  (как  у  Чаплина)! »  (никому  неведомо,  какие  мысли и мотивы патрулируют  поступки  выдающихся  людей – Б.Р.)

«В 1977 году  вслед  за  моими  мамой  и  папой  уходит  и  Федя… На  факультете  психологии  МГУ  траурное  собрание.  На  таком  ни  до,  ни  после  я  не  была.  Зал  набит,  все  хотят  говорить,  выступает  знаменитейший  летчик – испытатель  Марк  Галай,  а  потом  молодая  женщина-коллега  говорит:

- В  этом  зале  нет  ни  одного  человека,  который  не  может  не  быть  благодарным  Федору  Дмитриевичу  за  свои  свои  работы  и  ученое  звание…»


  К  последней  цитате  из  книги  Т. Правдиной  добавлю -  я  был  на  том  прощании.  Уверен,  что  среди  присутствующих  были  представители   из  отряда  космонавтов.  Но  в  лицо,  конечно,  не  знал  никого,  кроме  одного  -  запомнилось   короткое  и  трогательное   выступление  космонавта   Бориса  Егорова.

       
Теперь  вернемся  в  новогоднюю  ночь,  к  эпизоду  с  шахтером.   Услышав   отказ  горняка  пить  за  русских  писателей, по  причине  принадлежности   тостующего  к  низшей  расе,  Ф.Д.   поставил  стакан    и   вышел,  прихватив  с  собой   пластилиновый   кулак.

 
Поясню. Но  прежде,  опять в  моем  рассказе   надо  сделать  шаг  в  сторону.  Здесь  обязательно.

   
  Ко  всем  своим  талантам,   Ф.Д.  потрясающе   лепил  из  пластилина.  Он  мог  вести  с  вами  серьёзный  разговор,  не  упуская  из  него  ни  одной  детали,   и   одновременно   разминать  в  руках  пластилин   и  лепить.  Когда  появлялась   фигурка,   Ф.Д.  насаживал  её  на  карандаш    и   откладывал   в  сторону,    до   момента   пока    собеседник  ни  уходил.  Как  только  оставался  один,  он  придвигал     настольную  лампу  и  начинал  медленно  вращать  карандаш  с  фигуркой  около  лампы   и  внимательно  рассматривать  тень, откинутую  на  стену.    Мастерство   Ф.Д.,  как  скульптора,  заключалось  в  том,  что  в  настенном  силуэте,  независимо   от  положения   фигурки,  всегда  угадывалось  её  содержание.   Если  это  был  монах -  как  ни  крути,  на  стене  всегда  был  монах,  если  это  была  лягушка -  под   любым   углом  узнавалась  лягушка.     Известен   « Эффект  Тимирязева»  -  это  когда смотришь  на     памятник   Тимирязеву,   что   в  начале  Тверского   бульвара,  и  смотришь    на  него  со  спины  чуть  слева, то   видишь,  как   выдающийся  ученый,  сомкнув  внизу  руки,  оправляет  свою  нужду.    Кто   видел   этот  эффект,  тот  точнее  поймёт,    какое  это  тонкое   умение – во  время    творения  объемных  вещей   предвидеть    результат.  Слепленное   Ф.Д.    никогда  не   подправлял.   Если    пластилин   заканчивался,  мы  его докупали.  Со   временем  в  шкафу   накапливалась  небольшая  экспозиция,   потом  она   незаметно  исчезала,  а  на   её  место  собиралась  другая.    Вряд ли  сохранилось  хоть  что-то.  Теперь  всё  только  в  памяти.


Так  вот,  в  тот   зимний   вечер  каждому  участнику  застолья  Ф.Д.  вылепил   новогодний  подарок.   А  шахтёру    за   его  недюжинную  силу    он  вылепил   точную  копию  его  огромного  кулака.  После    антисемитской    выходки    Ф.Д.   ушел  в  другую  комнату,  а  когда   вернулся  к  столу,  положил  рядом  с  тарелкой  шахтера  огромный    член.   Гадёныш  от  злобы   готов  был  убить  Ф.Д.   И  сделал  бы  это  одним  ударом.    Но    все  уже  увидели  новый  подарок,  поднялся    хохот,  превративший   Геракла  в    клопа.   Уничтоженный  смехом,    он  был  парализован   настолько,   что  долгое  время  не  мог  даже  двинуться   с  места. 


                Ф.Д.   очень   чувствовал   людей.       Один   пример  тому   от  Сергея  Ениколопова,  сокурсника  и  друга  Бори  Космолинского,  а  ныне  известного специалиста  в  области   медицинской  психологии: - «Помню,   как во  время одного застолья,    Федор  Дмитриевич    взялся  сам   наполнять  собравшимся    рюмки,  и  приговаривая  каждому     приятные слова.    «А  тебе, - сказал  он  молодому  человеку  напротив,  которого,  кстати  сказать,  он  видел  впервые,  -  наливать  не  буду.  У  тебя  лица  нет».    Много   позже,  когда  Федора   Дмитриевича  уже  не  стало,  я  случайно   узнал,  что  тот,  кому   профессор    не  налил  водки   был  офицер   ГБ». 


Ф.Д.    далеко  не  из  робкого  десятка.  Занятия   акробатикой   в   молодые   годы   сделали  его   физически   очень  крепким,   и   в  сочетании   с  его  свободным  и  независимым  духом   он  был   просто  непобедим.

 
                В   служебные   обязанности   Ф.Д., как врача   авиаполка,   входило распределение  шоколада,  который предназначался    исключительно   для  лётного  состава.  То ли  от  лени,  то ли  от  пресыщения  им,   многие  лётчики    не выбирали  весь  шоколад,    и  накапливались  излишки.  Но  Ф.Д.  даже  мысли  не  допускал,  чтобы  раздавать  их  абы  кому.     Один  служака,   не   из   лётчиков, которому   он  отказал   в  просьбе  дать  ему  несколько  плиток,  донёс  на  Ф.Д..  Обвинил  его     в  воровстве  и    приторговывании  сэкономленной  сладостью.  Узнав  об  этом,  Ф.Д.  при  первой  же  встрече,  не  задумываясь,  накостылял  ему,  хотя  тот  был  в  два  раза  габаритнее   субтильного  врача.   Он   вышиб  его  из  землянки,   повалил    на  спину   и   запихнул  этому   ничтожеству   в   рот,   лежащую  рядом    навозную  лепешку:   « Жри,  сука.  Вот  тебе  настоящий  шоколад.  Вот ещё, ещё…».     Быстро  дошло  до  начальства,  и  конечно,  Ф.Д.  не  досчитался  в  своей  колодке     нескольких    наград.


  А вот   случай,  о  котором  рассказывал  Ф.Д.   и, который,  в  общем-то, был  плодом   его  научных   пристрастий.  К  тому   моменту  он  уже  хорошо   понимал  значение   не   только   профессиональной,  но   и   психологической  подготовки  летчиков.  А  произошло  следующее.   В  отряд   на  испытания    поступил  образец  нового  самолета.  Подготовку  к  испытаниям  доверили  самому  опытному  летчику.    Работали    очень  напряженно.   Сразу  многое  не  заладилось,  но  в  отведенные  сроки  все-таки уложились.  Наступил  день   испытательного  полета.  Разного  калибра  начальства  понаехало.   Понятно,  чем  ближе  к  моменту  взлета,  тем  больше  нервозность  всех  служб.  И  вот,    минут  за  пять   до  старта,  к  летчику-испытателю,  который  буквально  излучал    спокойствие  и  уверенность,  подбежал  взъерошенный   инженер,  ответственный  за  телеметрию,   и   командным  голосом   приказывает  ему:  «Будешь  на  такой-то  высоте,  зафиксируй  показания  акселерометра».  Тут  произошло   неожиданное.  Летчик – испытатель  развернулся  и  что  есть  силы   врезал    бедняге в  челюсть. Тот   упал  без  сознания.  Скандал.  Полет  отменили.  Назначали  комиссию  по  расследованию  инцидента.    Время  военное -  суд  быстрый.    Сразу  же  сварганили  документы  на  отчисление  виновника  из  летного  состава.  И  здесь  во  всей   красе,  проявил  себя  Ф.Д..    Он  подготовил  целый  доклад,  с  которым  выступил   перед  комиссией  и  высшими  чинами,  ответственными   за  испытания.   Добился  пересмотра  их  решения  и   проведения  дополнительных  медицинских  обследований.    Ф.Д.  энергично  и  с  блеском  проделал  свою  работу,  итог   которой -  полное  восстановление  доверия  к  летчику,  принципиальное  изменение  регламента  в  части    медицинской  и  психологической  подготовки  к  испытательным полетам.   Суть  принципов,  на  которых  основывался    доклад   Ф.Д.   при  защите  летчика,  сводились  к  следующему (здесь    его  речь   перед  комиссией   в   моем   упрощенном    пересказе):

«За  две  недели  до  полета  была  утверждена  окончательная  программа  испытаний. Эти  две  недели  летчик   только  тем  и  занимался,  что  скрупулезно  её  изучал.   Он составил  для  себя   всю  модель  полета,  от  момента  старта  до   посадки,  т.е. каждое  задание,    уложил     в  отдельный  ящичек,   затем   сложил   их  в  определенной  последовательности,  и  затем  замкнул  всю  эту  конструкцию  в  своем  сознании.

           Он  ещё  стоял  на  полосе,   но   внутренне   был  уже  там,  в  полёте.   Вдруг,  в  это  момент, к  нему    подошел   человек  и   попросил,  казалось  бы,  пустяк.   Но,  что  при  этом  должен  был  сделать  летчик,  чтобы   эту  просьбу    выполнить?   Сначала  он    должен    был           «вернуться  на  землю»,   затем   развалить  построенную   за   две  недели  конструкцию,  создать   для    просьбы  новый   ящик,  вставить  его   в  нужное  место   и   снова   всю  эту   разруху  собрать.   Физически  это  невозможно  ещё  и  потому,  что    при  подготовке   к  полету,  он  обязательно   составил  для  себя  и  другую  модель,  на  случай   непредвиденных   обстоятельств,     и  она   тоже,  особым  местом,  вписывалась  в  общую  модель,  хотя    известна  она  только  ему,  только   его  внутреннему  пониманию,  и  основана   на    многолетнем  опыте.   При  разрушении  таких  внутренних  моделей,   в  его  обстоятельствах,   что- либо   кому-то  объяснять  было бесполезно.  Нет  времени,  и   никто не  поймет   его  объяснений.  Здесь,  не  нервный  срыв,  а   нормальная   реакция  нормального  человека.  Что  на  словах  послать  на три  буквы,  что    в  морду   врезать  -  одно  и  то  же.  У  нас ведь   слова  не  всегда  доходят».
 
Ф.Д.  фактически  спас  жизнь  этому  летчику.

   
              Теория  внутренних  моделей,   которую   он  исповедовал,  лежала  в  основе   наблюдений   и   всех  практических    применений   при  подготовке   и  отборе  профессионалов.  Он  рассказывал   о  том,    как  схожи  внутренние  модели   лидера  и  ведомого:  - « В  предполетный  период   мне  не  обязательно  было  постоянно    наблюдать  за  Гагариным.  Достаточно  было  видеть  Титова.  Гагарин  плохо  спал, сон  Титова  тоже  был  тревожным. Если   один  грустил,  грустил  и  другой.  Совпадали  даже  аппетиты.  Так  что,  когда  пойдешь  к  начальнику  просить  что-то,  поговори  и  разведай   сначала  все  у его  зама,    а  там    решай  идти  к  нему  или  нет».       Здесь к  месту  будет  сказать,  что  Ф.Д.  был  в  числе  тех,  кто  давал  заключение  о  готовности   к   полету    первого  космонавта,  и в  предстартовой   медицинской    характеристике   написал:  «Старший    лейтенант   Гагарин   сохраняет   присущее   ему   чувство   юмора».


  Что  отличает  больших  ученых  -  это  умение    объяснять   самые  сложные  вещи  и  умозаключения  на  простых  примерах,  буквально  «на табуретках».   Ф.Д.,  например,  наставлял    меня  так: - «Никогда  не    советуй  водителям  такси,  как  ехать.   Скажи   только  куда  тебе  надо.     Что  делает  водитель?   Он   сразу  тянет    туда   нитку  и  нанизывает  на  неё  все  повороты,  знаки,  светофоры, т.е. создает    свою  внутреннюю  модель  маршрута  и  поведения  на  дороге.  После   этого   он      едет    легко,    быстро,  почти  с  закрытыми  глазами.   А  твои  просьбы  ехать  иным  маршрутом    ломают   его  модель,  водитель  начинает  нервничать  и  злиться -  на  дороге  у  него  все  не  так.  Но   злиться  он,  в  первую  очередь,  не  на  дорогу, а  на  тебя,  что  заставил  его  ехать  иначе.   Ты  же   не  понимаешь  в  чем  дело   и  начинаешь   сам  на  него раздражаться.  Обратные  связи  накаляют  ваши  отношения.  Хорошо,  если  доберётесь  без  аварии,     обойдетесь    легкой  бранью,    без  рукоприкладства».   При  этом  он  всегда  добавлял, что  внутренние  модели  и  двойственность  сознания  - это  нормальное  явление  психической  жизни  человека.  Надо   тренировать  в  себе  и  тренировать   в   других    правильное  и  выгодное  поведение.

 
                Некоторые  специальные  выражения,  которые  попадутся  в  тексте,  не  должны  обмануть  вас,   у  меня  нет   оснований  на  анализ  и  подробное   изложение  научных  идей Ф.Д.,  да   мне  это  просто  не  под  силу.  Был   рядом  с  ним  и, худо-бедно,  занимался  в  лаборатории  техническими  делами,  попивал  винцо,    не  было  никаких      амбиций  и    знаний.  Мне  было  довольно  того,  что  видел  и  слышал,  а  теперь  получается,  что  подсмотрел  и  подслушал.  Хотя,  не  без  гордости  и,  не   без   иронии  тоже,  замечу,  что  формально  мой научный  вклад  в  психологию  не   равен   нулю.   В   журнале  «Вопросы  психологии»  №2  за 1971  год,  стр. 88-97,   есть  статья  « К  характеристике  психических  состояний   человека  в  усложненных   условиях   деятельности».  Авторы  статьи -  Ф.Д. Горбов,  М.А. Матова  и  ваш покорный  слуга.  А    было  так.

 
  Ф.Д., допускаю,  что  вместе с  М.А.,   придумал     эксперимент  -  на   медленно   движущейся  ленте  электроэнцефалографа  испытуемый  должен  был   писать   последовательность   чисел,  где  каждое   следующее  число  есть  сумма  двух  предыдущих  чисел,  десятка   при  этом  отбрасывалась,  такой  облегченный   или   упрощенный    ряд  Фибоначчи.   На  испытуемом  были  датчики   биоритмов,  пульса   и  наушники.   В   этом заключалось  остроумие  эксперимента  -    на  ленте   одновременно  фиксировались   и  результат   выполненного  задания,   и  состояние  испытуемого.  Конечная   цель  эксперимента -  исследовать,    как   скажутся   на   состоянии   испытуемого-оператора    неожиданные   помехи.  То  вдруг   увеличивалась  скорость  движения  ленты,  то  в  наушниках   он    слышал   случайные   числа,  мешающие   счету,  или  и  то  и  другое  вместе.   На   первых  экспериментах    Ф.Д.  сам   беседовал   и  инструктировал  испытуемых.   Моя   обязанность  была  обеспечить    работу  приборов.   Потом  всю  подготовку,   проведение  сеансов,  обработку   результатов  и, наконец,  написание  статьи   для   журнала  - делала   М.А.  Она  же  отыскала в  латинском  словаре  название  придуманной  методике.  Laborifer – переносящий  трудности,  тягости;  отсюда и  «лабориферная»  методика.  Не  знаю,  прижилось  ли  это  название,   но  изрездка   ссылку  на    «нашу»  статью   можно  встретить   до  сих   пор.  Почему    «нашу»  в  ковычках?  Очень  просто.   При  мне   М.А.    дала   профессору   машинописный  вариант  статьи.   Было  видно,  что   Ф.Д.  хорошо  знаком  с  текстом. Он   быстро,  но  внимательно  пробежался  по  страницам,  и   вернул     рукопись   со   словами:
 
-  Нормально.   Только  здесь  три  автора.

М.А.  поморщилась,  внутри  наверное  и  обматерила  меня,   однако  ни  слова    возражений.  Абсолютно  уверен,  не  будь  меня  в  этой  комнате  в  тот  момент, все  равно авторов  было  бы  трое.    Но   М.А.  знала,  если  профессор  принял  решение,  спорить  с  ним   нельзя.  Вот  так   Ф.Д.  зажег    моё  имя   в  истории  отечественной  психологии.  Теперь  понимаете,  стоит  один  раз   удачно   прислониться   к  гению  и  вы  в  вечности.    Слава   «учёного»    редкими  всполохами    сопровождала   меня  и     даже     спасла   меня   от   очень  больших  бед,  когда   мне  в   девяностые   годы   пришлось  иметь   дело   с   настоящими  бандитами.   Об  этом   пока  отложим   в  сторону. 


Однажды,  прийдя  на  работу,  Ф.Д.     вошел  в  нашу  комнату,  наверно  перепутал  дверь,  потому  что  он  никогда  прежде   не  входил  во   время   испытаний  без  предупреждения.    За  энцефалографом   сидела     студентка  психфака   и  готова  была   начать   эксперимент.  Что  бы  его   заход   не   показался  случайным,  Ф.Д.   резко  спросил  ее:

-  Фамилия?
-   Степанова?
-  Дочь  самого   Степанова?
-  Да.
-  Не  боимся.

Профессор   вышел  быстро,  как   и  вошёл,  оставив  в  недоумении   испуганную   дочь   своего    отца.


Ф.Д.  действительно  никого  не  боялся,  никогда   не   унижался   и  знал  себе   цену.    Его  однажды  включили  в   состав   делегации   на   конгресс   психологов   в  Лондоне.   Причем,  включили  в  список   запасным,   на   случай,  если   кто-то  из  основных   не  сможет   поехать.   Это  была  такая   оскорбительная   форма   отказа.   Наверно,   припомнили  случай  на  конференции   в  Чехословакии,  который  наверняка  был   зафиксирован  в  соответствующем  отчете.   Тогда  в  час   досуга  советскую   делегацию   повели  в  музей   где,  чуть  разморённый  от  хорошего   пива,   Ф.Д.  отстал  от  всей  группы,   присел  отдохнуть  в  кресло  короля   Густава  и  задремал.  На   обратном   пути   делегаты  увлекли  его  за  собой,  на  следующую  экспозицию,  а  экскурсовод   спросила:

- Дорогой  профессор.  Скажите,  что  Вы  чувствовали,  сидя   в  кресле  короля?   
- Первый раз в жизни почувствовал себя  на своем  месте.

  От  командировки   в  Лондон   и  запасным,  и  основным,  Ф.Д.  конечно  отказался.


Знания  и  жизнь  были  для  Ф.Д.  неразделимы.   Как-то  ко  мне  на  работу  зашли  Космолинский  с  Бажановым. Понятное  дело  мы  приняли   на  грудь,  и  прилично.   Ф.Д.  накрыл  нас,  но  не   отругал,  а  наоборот   стал  инструктировать:

- Чтобы   вас  в  метро  не  задержали,  прикиньтесь   инвалидами.   Начните  хромать.   Уродство   отталкивает   людей.  Чем   помогать,  им   легче   сделать   вид,  что   не  замечают   немощного.


Ф.Д.  в  любой   момент   готов  был  прийти  на  помощь.  Никогда     никому   не  отказывал.   Так  было   во  время   войны,  когда  будучи   полковым    врачом, он   лечил  не   только  летчиков,  но и  старушек,   и  детей   в   прилегающих   к  аэродрому  деревнях.  При этом   категорически   отказывался  брать  от  них   подношения.   Наоборот, он их  благодарил,  это   они   помогают   ему  пополнять     лечебную  практику.   Так  было  всегда.   Иногда  по  дороге  в  институт    он  вдруг   останавливал   машину,  подходил   к  прохожему,  что-то  ему   советовал.  Однажды  самому  Ф.Д.  понадобились   таблетки.  Подъехали  к  аптеке.  При   выходе   из неё   он  заговорил   с  человеком  на  костылях.  Потом  сел  в  машину  со  словами:

-  Как  же  разнообразны  вкусы   москвичей -  мне  таблетки,  кому-то   уколы,   а  мальчик    презервативы  взял…
-   А  что  Вы  сказали  инвалиду?
-  Сказал,  отчего   у  него  к  вечеру   появляются  сильные  головные  боли.  Посоветовал   ему   укоротить  костыли.

                Для  Ф.Д.   клятва  Гиппократа  была  не  пустой   звук.


       Сам   того  не  ведая,  Ф.Д.  научил  меня  многому.   Скажу  честно,  что  если  и  были    в    моей  жизни  какие   успехи,  то   во  многом   благодаря  ему.

       
Поскольку  институт  относился  к  педагогической  Академии,  в  обязанности   заведующего  лабораторией   входило  ежегодно  читать   в   школе  десятиклассникам  факультатив   по  психологии – три  лекции,  по  два  часа  каждая.  Вернувшись  с  одной  из  таких  лекций, Ф.Д.  сказал: «  Если  к  шестому  часу  я  пойму,  что  такое  психология,  брошу  ей  заниматься»,  -   « А  что  случилось?», -  « Их  вопросы  не  глупее  моих  ответов.   По-ихнему,  а  теперь  и  по - моему,   психология - наука,  где  каждый  сам  себе  профессор».    Детям  в  школе  он  расшифровывал  стереотипы,  которыми  несчетным  количеством  были  забиты  их  головы,  и  учил  мыслить.  В  то  время   очень  была  модна « теория  акселерации  молодежи».     Пристегнутая   к  современным   детям,  эта   теория   склонялась  на  все  лады  тогдашними  воспитателями.  Они  исходили  из  того, что  технический  прогресс  так  повлиял  на  развитие   детей,  что   те   стали  быстрее развиваться,  стали  много  умнее,  и  их  интеллект   начал  уже    значительно   превосходить   интеллект  детей   предыдущих  поколений.  Сколько «науки»,  диссертаций   сварганили  на  этой  теории.  И  как  плод  её -  юношеский  цинизм,   деградация  и  душевная  пустота.   Ф.Д.  на  исторических  примерах,  показывал  ничтожность  моды  в   науке: - « Скажите,  кому  из  теперешных  поэтов,  современные  технологии  помогли  в  детстве    писать  стихи  на  французском  языке,  подобно  Пушкину?   Если  вы    крохой  научились  набирать  номер  телефона,  это   не  значит,  что  вы  вундеркинд.   Если  зайца  долго  бить – он  тоже  научится  спички   зажигать.    Лучше  скажите   мне, кто  из  вас,  сидящих  в  этом  классе,  способен  был,   подобно « мужичку – сноготку»,   в  шесть  лет  кормить  свою  семью? »

    
В  институте  была  «Лаборатория  полового  воспитания  детей».  Руководила  ей  женщина,  в  прошлом  учительница,  которая  от любого  бранного  слова должна  была  бы  умереть  на  месте.  Эта  лаборатория,  а  точнее  их  труды   и  методики  очень  забавляли   Ф.Д.,   и  он  не  упускал  случая  над  ними  позлословить.  Как-то  мы  спускались   с  площадки  третьего  этажа  вниз,  а  навстречу  нам,  наверх, медленно  поднималась  дама   образца  ещё  начала  века:
 
-  Боже,  отчего  сегодня  так  скверно  пахнет  рыбьим  жиром?
Ф.Д.  мгновенно:
-  Ничего  удивительного.  Только  что  в  «Лаборатории  полового  воспитания»   была  изнасилована  русалка.

   
Однажды  стал   свидетелем   разговора  Ф.Д.  с   заведующей   этой  лабораторией.   Она  зашла  обсудить  какие-то  институтские  дела,  а  потом  поинтересовалась:

-  Федор  Дмитриевич,  а  каков  Ваш  взгляд  на  проблемы   полового   воспитания   молодежи ?
-  Да,  у  меня   есть  взгляд  на  проблему   полового  воспитания   советской   молодёжи.  Считаю,  что  в  семнадцатом  году  была  сделана  грубая  ошибка,  когда  закрыли  публичные  дома.  Хорошая   женщина,  уютный  кабинет  и  кружка  Эсмарха  в  углу,  могли  бы  сделать  много  больше,  чем  вся  наша  академия   педнаук.


Училка  ещё  не  успела  уронить  челюсть,  а  Ф.Д.  уже  начал  потрясающую  лекцию  о  душевном  мире  ребенка   от  рождения   до  момента  появления  в  нем  системы   «я  -  второе  я»,  когда   он  произносит: «Саша  хочет  гулять»  т.е.   уже  смотрит  на  себя  со стороны,  и  как  эта  система   обеспечивает  двойственность  сознания  ребенка.  Он  ей   поведал  о  зарождении  в  человеке  двух  направлений  психической  деятельности,   одна  из  которых  отражает  текущие  события  окружающего  мира,  а  вторая -  создает  его  внутреннюю  модель,  в  которой  проигрывается   прошлое,  настоящее  и  прогнозируется  будущее.  Заведующая  лабораторией,  доктор  педагогических  наук,  автор  сотни научных    публикаций,  ушла  от   Ф.Д.   ученицей  начальных  классов, и  наверно  подумала: - «Лучше  бы  и  не   заходила».

 
Помню  пришли  к   нам    бывшие  сотрудники  из   ИМБП.                У  каждого   были  свои  поводы   поговорить  с  профессором.     Ф.Д.   за  своим   столом  тихонько   разговаривал  с  кем-то  одним.    Остальные   смиренно  ждали   своей   очереди.   Вскоре  в  комнату  вошёл   психолог, который  и  раньше   изрездка  наведывался  к  Ф.Д.    Вошёл   и  увидев,  что  профессор  занят, довольно   громко    стал  жаловаться   ожидающим,    как   его  обокрали:

       -  Представляете,  в   моей   диссертации  есть  глава  « о   психологии  машинистов  электровозов», а  этот  гад   целиком,  без  всяких  изменений,  взял  и  вставил   ее  в  свою  книгу  -  «Психология  автомобилиста».


                Все  слушали   и,   молча,    кивали.   Ф.Д.   продолжал  собеседовать,   а  психолог  не   унимался,   периодически  вспыхивал   и,  в   поисках   сочувствия,   то  к  одному,  то  к   другому:
 
- … Я  это   так   не  оставлю… Я   до  конца   буду   защищать   авторское   право… 
-  …  Каким   же  надо   быть   бессовестным.   Лентяй   и  наглец,   он   даже   не   удосужился  исправить  мои  ошибки  …
-   … Поймите   меня…  Да  нет.  Я  в  суд  подам…


                Психолог   не  знал   предела   своему   возмущению,  и   когда   оно  перелилось   через  край,   Ф.Д.   не   выдержал  и  выстрелил:

-  Лёва,   успокойся.    Радуйся   и    вообще  скажи   спасибо,  что   тебя      читают.


                Лёва   затих.  Стал  таким  жалким.   До  момента   расставания    он   не   проронил   больше  ни  слова  и   расстроился  настолько,  что  уходя  даже   забрал  свою  брошюру,  предназначенную  для  Ф.Д.    Не  скрою,  он  так    шумел  вначале,  что  мне  очень  хотелось   прочесть,  что  такого   интересного   он   написал.   Но,  увы.


Из  числа  дареных  профессору   книг,   была  одна,  о  которой    по-настоящему   сожалею,  что   её   не   умыкнул.     Это  была   довольно  обьёмная  работа о   чувстве   юмора   и  остроумии.    Автор книги (имя  его  не   помню)      приехал  из  Киева.   Это  был   кандидат  наук   бывший   аспирант   Ф.Д.      Пока   учитель  и  ученик   разговаривали,  мне  удалось    наспех  пролистать  книжку.    Единственно,  что из  неё  запомнилось - оригинальная  классификация   литературных   приемов    юмора   по   двенадцати  категориям   и   одно    замечание    о  том,   что  все  приёмы   согласно  этой  классификации   в  полном   объёме   встречаются   только  лишь   в  романах  И.Ильфа  и  Е.Петрова.   Шеф   моё    намерение   заметил  и  кражу   предупредил: - «Только, когда  я  прочту».   Не  дождался.

 
После   войны  Ф.Д.  много   лет   проработал  в   Центральном   научно-исследовательском     госпитале   ВВС.    Врачей  мало,   больных  много,  и   много  изысканного  советского   идиотизма.   Больше  всего   Ф.Д.   раздражало,  что  два раза   в   неделю, в   дневное   время,  самое   важное  для   больных,  почти   всё  его  отделение   загоняли   на   теоретические    занятия   по   противовоздушной   обороне.      Ничего   не   поделаешь – военная  дисциплина.   Молодой    майор в  отставке  учил   их   как   надевать  противогаз,   накладывать  шины  при   переломах,   гасить   фугасные   бомбы   и   тому   подобное.     Он   чувствовал   свою   ущербность    перед   учениками,  они   и  званиями    выше,  и  научные  степени   имели.    Он   их   ненавидел,  а  они  его  терпели.    Но   власть   над  «больно  сильно   умными»,   пусть   на   два  часа,  превращала  служаку   в  Наполеона.  Особенно   ему   нравилось   отказывать   им,   когда  они   буквально  молили   сократить  время  занятий.   И  вот  однажды,   после  объявления   темы   урока – «Совокупность  мер,  обеспечивающих  защиту  населения   и    промышленных  объектов   на  море от  удара  воздушных  сил  противника »,   майор  проявил  снисходительность  к   «шалунам»,  и  как  отец  родной  обрадовал   конфеткой: 
-  Если  сегодня   вы   будете  вести  себя   хорошо,   то   я    отпущу   вас   на  15   минут    раньше.

 
    На  что  Ф.Д.  буквально  закричал:
 
-  Нет.  Нет.   Ни  в  коем   случае.  Ни   в  коем  случае  нельзя   комкать   такой    важный   вопрос.


  После  этого  восклика   майор   застыл,  и  через  несколько  мгновений   на   его  глазах   выступили  слезы.   К  такой   изощренной   форме  издевательства   над   собой   он   был  не  готов.   Он  имел   право  издеваться  над  ними,  а  над  ним  нельзя.


От    уничтожающей   иронии  Ф.Д.  частенько  доставалось  и  мне.  Однажды   решил  удивить    профессора,  скорее  показать,  что  очень  интересуюсь   психологией,  и  тем  оправдать  свое  соавторство.  Вычитав  в  какой-то  газете   примеры  о   создании  больших   тренажеров   для   исследования   в   области  вестибулярного   аппарата   человека,   решил   выйти  к  профессору   с  предложением   своей   методики.  Суть   ее   сводилась  к  тому,  чтобы    электрическими   импульсами  воздействовать    непосредственно  на  вестибулярный  аппарат,    то  есть  имитировать   действие   дорогостоящих    тренажеров,   что  потом  позволит   от  них   отказаться   вовсе.   При  этом  мое  вступление  к  теме было  таким:

-  Ухо - это  единственное  место,   через  которое  мы  можем    подобраться  к  вестибулярному  аппарату   испытуемого.
 
Ф.Д.  тихо,  не  дай  Боже,  кто подслушает  и  украдёт  открытие:

-  Только  об  этом   больше никому.

 
Мне  ли  было  не   услышать в  его  словах издевательскую  ноту. И в  этот   момент   психология,  как   наука,   отодвинулась  от   меня   за  горизонт.


На  одной  конференции  Ф.Д.  должен  был  выступить  с  докладом.  К  назначенному  времени  он  опоздал.  А  когда  поднялся  на  кафедру,    конечно,  прежде  извинился,  и   затем,   после   небольшего   вступления,   он   неожиданно   обратился   к   собравшимся   с   просьбой,   определиться  в  нехитрой  житейской  ситуации:

-  Как  бы  Вы  поступили  если  у  Вас  грязные  носки,  запасных  нет, в  кране   только  холодная  вода,  а  Вам  надо  срочно  ехать  с  докладом  на  конференцию?


Зал   повеселел,  зашумел  и  скоро  разделился  на  два  лагеря -  одни  стали   стирать  носки  в  холодной  воде  и  подсушивать  феном,  другие  оставили  бы  их в  том  виде,  в  каком    они  есть.   Когда   обе  стороны  начали  затихать,  Ф.Д.  вышел  из-за  кафедры,  чуть  приподнял  обе  брючины  и  все  увидели,   что  сегодня   профессор  надел  туфли  на  босу  ногу.  Эта  картинка  стала  предисловием  к   докладу  Ф.Д.,     часть   которого   была   посвящена   умению   находить   нестандартные  решения   в   трудных   ситуациях,   в   которые   попадают    небольшие    коллективы,   выполняющие   совместную   работу.   Ф.Д.   был   фактически   основателем  направления    «психологии   малых   групп».

      
Повторюсь,   даже   если   бы   захотел,   мне   не   поднять   анализ    работ   Ф.Д. ,   но   некоторые   выдержки   все-таки   приведу.   Вот   отрывок   из   работы   Ф.Д.  -  «Я»  для   меня  мало»  - (  сборник  «МИР  ЧЕЛОВЕКА»   Москва.  Молодая   гвардия.  1973 ).  Глава      называется    -   
      « Когда  в   споре   рождается   истина? – Ослиное   ухо   спора» :
   
«Я -  второе   «я»   в   человеке   со   взаимным   оппонированием   сталкивается    в   общении   с   другим   человеком,   тоже   имеющим   в   себе   «я-второе  «я».   Допустим,   люди   спорят.   В   этом   случае  могут   возникать   различные   комбинации,   взаимодействующие   в   системах   «я – второе «я»   спорящих.


  Спор-обсуждение  -   лучший   вид   спора,   в   нем   рождается   истина.   Здесь   возникает   усложненное,   как   бы   возведенное   в   степень   то   позитивное  внутреннее   оппонирование,   без   которого   не   может   жить   человек.    Проигрывание   обсуждаемого   положения   происходит,   образно   говоря,   в   четыре   руки  (если   спорят  двое).

   
Первые   и   вторые   «я»   партнеров   соединяются    в  разных   комбинациях.   Идет   работа   с   проектируемой   моделью,   то   есть   материалом,   служащим   предметом    спора,   и   не   только     результат,   но   и   сам   процесс    спора    может   приносить    радость    и   удовлетворение.


В  других,   более   распространенных   случаях    возникает  «спор   ради   спора»,   процесс   спора   становится   самоцелью.
Материал   спора,   его   тема   могут   быть   разными,   но   структура    всегда  одинакова:  в  ее   основе   лежит   логический   парадокс.    Чтобы   спор   был  длительным   и  ожесточенным,   положения,   которые   выдвигаются    спорящими  сторонами,   должны  быть   неразрешимы   в   понятиях    того    языка,   которым   они   пользуются.


Логический   парадокс,  лежащий   в   основе   такого   спора,   периодически    будет   давать  знать    о   себе,   высовывая   ослиное   ухо    то   на  стороне    одного,    то  на стороне   другого   спорщика.    Ослиное   ухо  -  это   этап,   когда    каждый   из   спорящих   незаметно   для   себя   начинает   отстаивать   то,   что    мгновение   назад   опровергал,   и   отрицать   то,   что   отстаивал.

  А  они,   чтоб   оканчивать   споры,
                Все   сидели   за   дружеским    пиром,
Но   не   дружные   шли   разговоры.
Понемногу    словами   пустыми
Раздражались   они   до   мученья,
Словно   кто-то   сидел  между   ними
И   нашептывал   им   оскорбленья.
И   сверкали    тревожные   взгляды,
Искаженные   лица   горели…
………………………………….
Все   сидели  за   дружеским   пиром,
Словно   тешась   безумной    враждою!


В   этом   стихотворении   Апухтина   примечательно    упоминание   «словно   кто-то».   Этот   «кто-то»   при   наступившем   «заклинании»   неминуемо  возникает  за   счет   двух   систем   «я  -  второе  «я».   Оскорбление  -  своего    рода    опознавательный   знак   поворотного   пункта   спора,   это    и   есть   то     ослиное   ухо,   которое,    высовываясь,   указывает,  что   противники,    достигнув   противоположных    позиций,  пошли   в   обратном    направлении,    по-прежнему   наперекор    друг   другу.


Произошла   перемена   знака,    возникающая    в   разгоне    логического   парадокса,    своеобразная   иллюстрация    явления,   общеизвестное    под   названием   резонерство.


Примечательны    споры,   затеваемые    психопатами-кверулянтами,   а   попросту    сутягами.   Каждое   отдельное    положение,   выдвигаемое   ими,   очень   трудно,  а   иногда   невозможно    опровергнуть.   Но   настоящая   оценка   возможна,   если   логическую   цепочку,   развиваемую   сутягой,   рассмотреть  в   целом   и   определить    ее   место   и   границы   по   отношению   к   реальной    жизни.    Иными   словами,   высказывание   сутяги    не   может  быть  разбито   за   счет   изъятия   звеньев    рассуждений,    надо   установить   всю   логическую    цепь    рассуждений   и   целиком   ее   отвергнуть».

   
Прочитавшему  эту   выдержку   из   работы    Ф.Д.  хочется      присоветовать   посмотреть   передачу  «Поединки  с   Владимиром  Соловьевым».   Во-первых, они      проиллюстрируют   отрывок,   а   второе -  дадут     возможность      увидеть   этих    сутяг,     постоянно   вытаскивающих   свои   ослиные   уши,   и    к   тому    же    помогут   вам   на   практике   усвоить   сказанное   о   спорящих.   Чуть  в  сторону,  но   по   ходу,  обращу   ваше   внимание ещё  на  одно  -  на   манеру   ведения    этих    якобы     споров   упомянутым   ведущим.  Ведь   никому   здесь правда  не   нужна  -  важен   скандал.      Поэтому    ведущий   постоянно  провоцирует    к   взаимным   оскорблениям,   если   они  вдруг    не   возникли   сами    по  себе,   из-за  ничтожной    культуры   участников.      Выделить      хочется   еще    один    момент   -   когда   кто-то   из   них   говорит,  ведущий  вставляет   в  его  выступление   свои   неумелые   шуточки,  подначки,    чем   принижает    и  смысл,   и  значение      речи,   если   они   вдруг   есть,   а   главное   унижает   приглашенных.   Но   зато,    каким  серьезным   и    возвышенным     над    психопатами-кверулянтами     выглядит   он   сам,   когда   говорит   от   себя.    И   ни-ни,   здесь   уже   не   до   шуток,   здесь    высший   суд  -   чисто    мудрец,  и  «что ни  слово, то  Цицерон  с  языка  слетел».  И   опять   же    аплодисменты.     Мягко  говоря,  не  очень  приятно  смотреть    на   эти   заказные   трёпы,   которых,  кстати  сказать,  много   рассыпано   по   разным   каналам.

    
             Уверен,   что   вы   с   интересом   прочтете     многие   работы   Ф.Д.   Тем   более,   что   на   примере    приведенного   отрывка   видно,   как   легко   и   доступно  все  изложено.

      
  Вот  еще  отрывок.   В   одном   из    очерков -  «Я -  ВТОРОЕ  Я» У   ИСТОКОВ» (журнал  «Знание-сила» 1970 № 9)   он  пишет:
 «Итак,  старая   идея   «я – второе  я»   вновь   возрождается    на   современном   уровне   знаний». 

   
Как   настоящий   ученый,   Ф.Д.   не   говорит,  что   это   он   фактически    начал   по-новому     изучать    и   говорить  что: 
- «С   помощью   системы  «я – второе   я»   создается     внутренняя    модель   событий   окружающего   мира,  и  человек   смотрит   на   себя   «со   стороны».

   
  В   этих   очерках   он  говорит  о  том,    как     зарождается  система   «я – второе   я»   у  взрослого   человека   и   у  ребенка:
 
« Переход   нормальной   двойственности   в    болезненное    раздвоение    мы   иллюстрировали     на   «взрослых»   примерах.   У  взрослых   все   выглядит    более   наглядно.   Но   у  детей   кроме    овладения    новыми    внешними   связями   постоянно    возникает    борьба   за   уже     появившиеся,   но    ускользающие   внешние   связи.   Наиболее    частые   случаи  -   это   поведение    детей   в   скучной,   монотонной   обстановке:   тут   и  капризы   и   плач.

Мальчик   трех   лет,   стоявший   рядом   с  матерью   в  сберкассе,   буквально  изнывал,  вис  на  матери,  хныкал.   Когда  стало  совсем  невмоготу,  мальчик  начал   валяться   по   полу.   Конечно,   можно  говорить   о  нехорошем   поведении  Андрюши  (так  звали   мальчика)   или   о   том,   что   он   находится   в   характерном    для   его   возраста   «перечащем»,  как   говорят   психологи,   периоде.

  Но  есть   еще   одно   объяснение:   потребность   усилить   замыкающие    внешние   связи.   Когда   чуть    позже  в  сберкассу  вошла   девочка,   Андрюша   вскочил  на   ноги.   После   обмена   взглядами   с   девочкой,  после     настройки   с   ней   на   одну   волну,   дети   начали   играть.   Коммуникативные   связи   и   усилили   ослабевшие   связи,   замыкающиеся  на   самого   себя».

   
  Все,   что   составляло   суть   научных   идей  Ф.Д.,   он легко   и  просто   открывал   в   обычных   разговорах.     Мозг   гениального   человека  не  знает  перерывов   в   работе.    Что  бы   он   ни   делал,   о  чем    и   с   кем   бы   он   ни    говорил,    Ф.Д.  всегда  был  сосредоточен,  хотя  внешне     казался   расслабленным  и  небрежным.       Вот   Ф.Д.   объяснил   девушке    причину    ссоры    со   своим   молодым   человеком,   вот   он   рассказал,   в   чем   был   неправ   его   зам,   когда   тот   общался    с   директором,   вот   он  растолковал   мне   поведение   приходившего   к   нему   просителя  и   почему   отказал   ему,   а  вот   он   вдруг    начинал    рассказывать    о   значении   снов   для   человека.     Он   говорил   о   колебаниях    глубины  связей   просоночных   состояний   и   внешней   среды,   и   сравнивал   их   с   исчезновением    и   появлением   Чеширского   кота  из  «Алисы   в  стране  чудес»,   который    обладал   способностью     появляться   и  исчезать,  когда   ему   вздумается.

 
  Ф.Д.  для  моего   хоть  какого-нибудь  образования  изредка  подсовывал  мне  разные   книги  и  статьи.  Из   них   почему-то  запомнилась   одна  статья   двух   американцев,  которые   вели   исследования о  значении   сна   для   человека.   Они   установили,   что    между    сновидениями    и   биоритмами    в   коре   головного   мозга    есть   однозначная   связь  -     наличие     сна   всегда   совпадает   с  изменениями    этих    биоритмов,  а   кроме   того,   сон   обязательно   сопровождается   движением   глазного   яблока. Они   провели   эксперимент  -   пятерых   испытуемых     будили   колокольчиками,  как   только   датчик      реагировал   на    первое    движение    глазного   яблока,   то   есть   будили   в   начале   сна.    Через   несколько   дней    у      испытуемых    начинали   появляться   галлюцинации,   усталость,   жуткие    головные   боли,   некоторые   находились   на  грани   психического   расстройства.    Затем   исследователи    повторили   эксперимент,   но   испытуемых    будили   уже   после   окончания   сна.   Человек  за   ночь    видит    до   тридцати   снов,  продолжительность   которых   колеблется    от   нескольких  секунд    до   получаса,  столько   раз   их   и   будили.   Во  втором   случае   все   подопытные    чувствовали   себя   отлично.   К  слову  сказать,  нововорожденный  тоже  видит  сны.

 
Ф.Д.  говорил:
   
 «Сон   выполняет   очень   важную  функцию,   он   подобен   инвентаризации    в   библиотеке.   Ежедневные   поступления     могут   превратить   её   просто   в   свалку   книг,   если  не  будет   одного   дня   в   неделю   для   их    упорядочения.     Но,    из   того   что   видит,    помнит   человек   очень   мало.   Попроси  любого   пересказать   свои   сны,   он     и   пяти   не  наберет.   А   вот   я   один   сон     помню   очень   хорошо.      Потому  как   он    мне   часто   снится».

 
И   тут   Ф.Д.  рассказал   мне   свой   сон:   
«  Меня   включили  в   состав      океанологической    экспедиции.      Мы    попали   в   шторм.    Корабль   выбросило    на   рифы,   он   разбился.  Только   пятерым   удалось   спастись  и  выбраться   на  остров.     Сначала   мы   думали,   что   остров   необитаемый.    Два   дня      бродили   по   нему,   пока   ни   наткнулись    на  деревню,   в  которой  жило   племя   аборигенов.      Внешне   они  были  похоже   на   героев  с   картин    Гогена.    Потом    мы    узнали,  что  остров   очень  большой,  и   деревень   на  острове  оказалось    много.     Мы   побывали   почти   во  всех.    Приветливые   и   добрые    люди,  они   очень  хорошо    нас    принимали.     За   нами   откуда-то    пришёл     парусник.    Но   перед   тем,   как   погрузиться   на  него,   мы   пошли    прощаться   с   вождями    племен.   И   вот   в  этот  последний   день,  я   обратил   внимание  на   то,  что   в   доме   каждого   вождя     висел      ковёр.    Явно  было,   что  они   ткались   разными   ткачами.    Несмотря    на   большую   разницу    в   размерах,     в  цвете,   в  плотности    нитей,   несмотря   на  это  я   увидел   главное   -  на   всех   коврах   изображен    план   острова   Григан –  точно  помню,  именно  так он  назывался.    Я   поделился   своим  наблюдением     с   одним   из   вождей.   Он   ответил: -  «Давно,   давно,   много   племен   тому   назад,    наш   основатель    завещал   вождю    каждого   племени   иметь   ковер   с   изображением    острова».     Все   нутро   подсказывало   мне,   что   здесь    нечто    сакральное.    И  я   решил   в   этом    однообразии   найти   разгадку   скрытого   смысла.       Мои   сотоварищи    сели   на   корабль ,   а   я   остался    на   острове   и    подробнейшим   образом   начал   изучать   все  рисунки.  Систематизировал   их  по  числу  и  типам   элементов,   учёл    искажения   пропорций,  составил  сравнительную  таблицу  и  много  еще  чего  сделал.        Что  бы  тебя   не   мучить,   скажу   сразу,    я   сделал   открытие  -   на   всех   коврах,   несмотря   на      видимые   различия,   была    деталь,   скорее   даже   знак,  который   везде   располагался     в  одном   и   том  же   месте.   Несмотря  на  то,  что   остров   знал   хорошо,    искал    я   это  место  довольно   долго.    Нашел  и  не  ошибся,    мои   раскопки   подтвердили    предположение  -  это   было   место    захоронения    огромного    клада,  некогда  спрятанного  здесь  пиратами.    Что   было   дальше,   не   знаю.    Радость   находки    каждый   раз   прерывается    пробуждением.   Вот   так».

   
Здесь  Ф.Д.  остановился  и через  паузу  доверительный  рассказчик  обернулся в  конферансье:  « Не откажи, премудрый, сделай милость, на   этот  сон  вниманье  обрати».

 
  Ирония   читалась  просто – до  последней  фразы  Ф.Д.  видел  во  мне   друга,  думающего   собеседника,   а  в  конце  он  понял,  что  перед  ним   очередное   олицетворение  невежества,  с  которым   он  сталкивался   ежедневно.   И  он  был  абсолютно  прав.

   
  Много  лет  спустя,    в  мои   руки  легла  книга   З.Фрейда      « Толкование  сновидений».    В   эпиграфе  к  предисловию  стояли  слова из  сонета  «К  стихотворцам»   флорентийского  «слагателя  рифм»  Данте   де  Майино,  адресованные  к  великому  Данте  Алигьери.   Первая  строка  сонета:  « Не  откажи,  премудрый,  сделай  милость,  на  этот  сон  вниманье обрати».   Разговаривать   или  молчать с  Ф.Д.  на   равных   и  понимать  его     дано   было   не   каждому  пешеходу.

               
Прошли   десятки   лет   от     встреч   с  Ф.Д.,   и      не   случайно   в   конец  воспоминаний   о  нём    поставлен  его  рассказ   о  навязчивом   сне.    Но  не   думайте,   что   наглость   моя   перешла   границы,  и   сейчас   вы  услышите    усредненную   компиляцию      из   сотен   существующих   сонников.   Кому  вообще   дано    понять      значение   услышанного?   Приведу   лишь слова  З.Фрейда  из  упомянутой  книги: 
 «…любое сновидение  оказывается  осмысленным психическим феноменом, который может быть в соответствующем месте включен в душевную  деятельность  бодрствования».

 
  Для   меня  же   подстрочником,  в   толковании   сна   Ф.Д.,  может   быть   только   та    часть   его   жизни,   которую во  время  бодрствования  мне   посчастливилось    прожить    рядом   с   гениальным  человеком,    ученым   и   романтиком.

    
                Сны   обнажают   тайную   канву
    
                Того,  что   совершается   в   мужчине