Рассказы о войне ветерана 488

                З Е М Л Я  Г У Д И Т

                Повесть

                Автор повести Олесь Гончар


  Олесь Гончар(1918-1995), полное имя — Александр Терентьевич Гончар —
украинский советский писатель, публицист и общественный деятель.
Участник Великой Отечественной войны.
Один из крупнейших представителей украинской художественной прозы
второй половины XX века. Академик АН Украины (1978).
Герой Социалистического Труда (1978). Герой Украины (2005 — посмертно).
Лауреат Ленинской (1964), двух Сталинских премий второй степени
(1948, 1949) и Государственной премии СССР (1982).

Продолжение 11 повести
Продолжение 10 — http://proza.ru/2020/11/17/1580

  Утром 26 октября на краю городского кладбища, на Огневом поле, немцы расстреливали пленных политруков. Их расстреливали не в яру, а на ровном месте. Никто из пленных не упал на колени, и пули, пронзив горячие груди и не встречая преграды, летели дальше.
Выскочив на выстрелы, Ляля, ещё не причесанная после сна, замерла посреди двора и, не двигаясь, смотрела вверх. Пули тонко свистели над её головой. Если бы она могла увидеть эти пули в полёте, то увидела бы, что они красные от горячей крови политруков.

  Стрельба прекратилась, а девушка всё ещё стояла на месте. Потом оглянулась вокруг себя, будто в незнакомой пустыне. В этот день с нею творилось что-то странное. Первой заметила это Надежда Григорьевна, которая вообще замечала тончайшие, еле уловимые изменения в настроении дочери. «Она смотрит на меня, как слепая, — с тревогой подумала мать о Ляле. — Смотрит прямо на меня и не видит». На расспросы о здоровье Ляля бросала односложные скупые ответы.

  Потом оделась и молча ушла из дому. Вернулась уже во второй половине дня, насквозь промокшая под дождём, но более разговорчивая и оживлённая, чем утром.
— Мама, ты ничего не будешь иметь против, — сказала она за обедом, — если ко мне сегодня придут гости? Хотим кое-что почитать.
— Зачем ты спрашиваешь, Ляля! Ты ведь знаешь, к тебе всегда приходило много друзей. Кажется, я никогда слова не сказала.
— Спасибо, мама.
Константин Григорьевич притащился с работы сердитый и насупленный. Устало сел за стол, закурил.

  Глухо шумел дождь, ударяясь о крышу. Мелкими слезами плакали окна.
— Какая дрянь, — задумчиво произнёс Константин Григорьевич. — Я никогда и не подозревал, что у нас может найтись такое дерьмо.
— Ты о ком, Костя? — сочувственно спросила жена.
— Ты знала… Да кто его не знал… Сынок Архипа Коломойцева…
— Тот, который распространял лотерейные билеты?
— Тот самый.
— И что же он?
— Служит у них! — воскликнул врач с глубокой обидой. — Встречает сегодня на улице, какая-то грязная повязка болтается на рукаве. «Пану Убийвовку моё почтение!» И даже подмигнул мне, как сообщнику. Даже подмигнул, негодяй!
— Всё переиначивают. Девчата для них уже не товарищи, а «паненки», — сообщила тётя Варя, как бы жалуясь.

  Константин Григорьевич в этот день рано лёг спать.
— А вы знаете, — сказал он, уже улёгшись, — большинство этих политруков были ранены… Они их такими и вывели на расстрел.
И врач тяжело вздохнул.
Дождь шумел, как бескрайний камыш. И весь город прятался в этом высоком сером камыше. Затерянный в степях, вылинявший, бесцветный, он будто размывался дождями, становился меньше, уходил в землю. А как только упали первые сумерки, по улице Гребинки, с её глухого конца, со стороны Огневого Поля, промелькнула сначала одна фигура, за нею через некоторое время другая, потом третья, четвёртая. Все фигуры были серые, как заборы, вдоль которых они тайком пробирались. Казалось, что это встают на Огневом Поле казнённые утром политруки и движутся куда-то по глухой улочке, окутанной сумерками и дождём.

  Первым пришёл Борис Серга. Он учился вместе с Лялей в Харьковском университете, тоже на физмате, и раньше часто бывал в доме Убийвовков. В Харьков и из Харькова Борис и Ляля всегда ездили вместе. Если же среди учебного года в Полтаву вырывался кто-нибудь один из них, то прихватывал из дому коржики и для другого. На факультете Ляля редактировала стенгазету «Вектор», а Борис был её заместителем. Когда Лялю избрали секретарём комсомольской организации, Борис стал редактором «Вектора». Он в шутку говорил, что если Лялю изберут ещё куда-нибудь, то прежнюю её работу обязательно поручат ему, как Лялин «пройденный этап».

  Учебе и работе Серга отдавался самозабвенно, со всей страстью своей неистовой натуры. Услышав на лекции какую-нибудь новую, свежую мысль, он не мог усидеть на месте. На переменке его высокий, почти девичий голос был слышен на весь коридор. Задрав свой острый, как топорик, подбородок, он дискутировал, всё распаляясь, непроизвольно хватая пуговицы на груди оппонента и откручивая их. Ему делали замечание, он на миг приходил в себя, а через минуту, увлекшись, уже откручивал пуговицы другому, стреляя снизу вверх очередью отрывистых слов. Ему всегда не хватало времени, и, даже купаясь летом в Ворскле, он жалел, что нельзя одновременно плавать и читать. Все годы он был круглым отличником, и на собраниях, еле выглядывая из-за трибуны острым, продолговатым своим лицом и выпуклым лбом, он призывал товарищей брать науку штурмом.

                Продолжение повести следует.