Казачий лабиринт. Глава 8

В светлое Христово Воскресенье, 22 апреля, пастух – киргиз передал есаулу Алаторцеву сложенный в четверо помятый лист бумаги, исписанный мелким почерком и стал требовал за доставку мзду деньгами, получив которую, тут же молча удалился. Это было запоздалое донесение от секретного агента, отправленное им ещё накануне вторжения красногвардейцев на войсковую территорию. Вероятно, киргиз пробирался в Уральск кружным путём, потому и опоздал с доставкой этого донесения, как минимум на два дня.

«В Дергачах настроение находящихся там красногвардейцев воинственное, – сообщал агент. – С шумом собираются наступать и усиленно поговаривают о том, что когда придут в Уральск, то наложат семи миллионную контрибуцию. Сейчас здесь собрались все бежавшие члены Уральского Совдепа, про которых сами же красногвардейцы говорят, что они страшные «картежники» и имеют в Дергачах силу. Благодаря им, на станции многие наши пассажиры задерживаются и арестовываются.
В Новоузенске среди солдат – фронтовиков, приехавший из Саратова комиссар, начал распространять слухи о том, что уральские казаки заняли Дергачи и вырезали всё иногороднее население, благодаря чему собрался один эшелон и уже выступил, другой эшелон совсем было собрался выступать, но узнав о том, что казаки вовсе не думали переходить свою грань, от выступления отказался и не пошёл. Приехавший эшелон в Дергачи, увидев, что он обманут, вернулся в Новоузенск обратно. Когда комиссар потребовал сдать оружие – солдаты этого требования не выполнили.
В Дергачах, сразу после этого начались расспросы среди красногвардейцев, почему пришедший эшелон ушёл. Начальство сообщило, что этому эшелону приказано наступать на казаков от Новоузенска. Но истинная причина ухода этого эшелона стала известна красногвардейцам и на этой почве произошла стычка, результатом чего было 10 убитых и до 60 раненых».

Другая сторона листа была сплошь исписана цифрами, понять смысл которых мог только Вениамин, потому что этот шифр был придуман им самим. Здесь агент сообщал об эшелоне с вооружением, который прибыл в Дергачи, а также о суммарной численности войсковой группировки противника.

На Уральское казачье войско было совершено организованное нападение большого отряда, до трёх тысяч человек, отлично вооруженного пушками разных калибров, пулеметами, с большим запасом снарядов и патронов, имевшего в своём распоряжении бронированный поезд, а ещё такие же автомобили, несколько аэропланов, саперное и подрывное имущество и всё необходимое для немедленного восстановления испорченной или же разобранной железной дороги.

– Слава Богу, что нападение это не явилось неожиданностью для войска, – подумал Вениамин. – Оно подготовлялось большевиками давно и давно ожидалось нами. Жаль вот только, что мы не имели на этом направлении достаточных сил для немедленного отражения противника...

Красногвардейцы, переступив грань, с «огнём и мечом» продвигались по войсковой земле, грабя и уничтожая имущество трудовых казаков, добивая раненых, зверски уродуя убитых. Казачьи передовые отряды отходили, и вместе с ними уходило всё войсковое население от мала до стара, увозя свой скарб, угоняя скот. Дороги по направлению на юг, вглубь степи, покрылись обозами беженцев. Так войско встретило великий праздник Пасхи.

– Христос Воскресе! – доносились с улицы голоса мальчишек, бегающих с холщовыми мешками по дворам горожан. – Пацаны! Всё собранное несите в общий котёл! Отправим нашим отцам и старшим братьям на фронт…

Все способные носить оружие в посёлках, застигнутых нашествием врага, шли в отряды и по мере сил боролись с неприятелем. Им пришли на помощь, созданные из молодых казаков, учебные воинские части. По соседним станицам спешно формировались дружины и торопились на поля сражений. Казачьи отряды росли, окружали противника, смыкались вокруг него кольцом. Они порвали у него всякую связь с внешним миром, уничтожая телефонное и телеграфное сообщение, разрушая железную дорогу. Всё, что восстанавливалось советскими войсками в течении дня, снова уничтожалось казаками ночью.

По городу, всюду, были расклеены патриотические плакаты – призывы:

«Граждане!
Жертвуйте на нужды, связанные с защитой войска.
Жертвуйте деньгами, вещами, мылом, спичками, табаком и т. д.
На фронте всё будет принято с благодарностью.
Граждане! Не забывайте наших защитников.
Жертвуйте! Спасибо вам скажет сердечное весь народ!»   

Простившись с семьёй, Вениамин уехал на Саратовский фронт. За два дня боёв противнику удалось продвинуться на 60 – 70 верст вглубь казачьей территории. Пустив впереди себя бронированный поезд, красногвардейцы заняли станцию Шипово, а следом и Каменный посёлок, казачья дружина которого отступила к горе Ичка и закрепилась на её крутом склоне. Беда была в том, что мало было у казаков огнестрельного оружия, а дедовскими шашками и самодельными пиками против пушек и пулемётов много не повоюешь. Но, даже редкие выстрелы из старых «берданок» заставили красногвардейцев отказаться от штурма горы до лучших времён. Выставив у подножия боевое охранение, красные части отошли на станцию Шипово, под прикрытие бронированного поезда.

– Матвей Филаретыч, есть одна рискованная задумка, благодаря которой можно будет вооружить казачьи дружины, – обратился есаул Алаторцев к полковнику Мартынову. – Следом за советским войском, движется по железной дороге поезд с вооружением, боеприпасами и амуницией. Когда неприятель начнет наступление на станцию Деркул, этот поезд окажется на перегоне Семиглавый Мар – Шипово. Чем на пальцах объяснять, господин полковник, лучше бы нам прогуляться до холма с южной стороны станции Шипово.

– Который возвышается за хутором Логашкина? – переспросил Мартынов, а получив утвердительный ответ, добавил. – Красногвардейцы неделю назад разграбили тот хутор, поэтому вряд ли сунуться туда вторично. Брать там уже нечего большевистским мародёрам. Айда, есаул! Пстрели – те, заразой!

Устроившись на вершине холма, Мартынов и Алаторцев стали разглядывать железнодорожные пути в бинокли. Видимость была прекрасная и железная дорога просматривалась, вплоть, до Семиглавого Мара.

– Вон там самое подходящее место для засады, – Вениамин показал рукою в сторону «американского» моста. – Насыпь высокая и поезда на том участке непременно сбавляют ход. Захватив поезд, получим вооружение на целый полк. По донесению агента, там одних винтовок не менее тысячи штук, патроны, снаряды и другая амуниция.

– Предложение заманчивое, есаул, но как его осуществить? – задал вопрос полковник Мартынов.

– Я выберу казаков, служивших в отрядах особой важности, – заверил его Вениамин. – Вот только, кто будет вывозить трофеи и удержит на какое – то время мост в наших руках?

– За это не беспокойтесь, есаул, – успокоил Мартынов. – «Учебники» Курина помогут решить эту задачу. Его полк уже действует в тылу неприятеля…

С раннего утра, во вторник, красногвардейцы силою около трёх батальонов повели наступление по обеим сторонам железной дороги по направлению на станцию Деркул, пустив вперёд бронированный поезд, который непрерывно вёл обстрел казачьих позиций. Особенно сильный огонь из орудий и пулемётов, противник сосредоточил по левому флангу, ведя наступление густыми цепями, которые подгонялись автомобилем, ставя своей целью охватить обходным маневром весь левый фланг фронта.

– Чисто басурмане какие, заразой – те, убей! – возмущался Иван Фокин, приехавший из города с Порфирием Чалусовым. – Теперь будем знать, что красных антихристов и великий праздник не держит по домам.

– Это их, Иван Лексеич, комиссар на автомобиле гонит в атаку, – загалдели молодые казаки. – Вечор, ведь, обговорили с их солдатами устроить дневку в честь Пасхи. Мы с ними и похристосоваться успели…

– Ништо можно этим антихристам верить! – не унимался Фокин. – Ладно, братцы, разбирайте скорей куличи с кокурками, да мы поскачем восвояси. Не ровен час, ещё окружит нас тут супостат. Пстрели – те, заразой!

В это время на правом фланге фронта, десятка три – четыре казаков, в районе хутора Чеснокова, бросились в атаку в конном строю, не став дожидаться подходящей дружины. В этой лихой атаке было изрублено до пятидесяти красногвардейцев. Противник сразу пришёл в замешательство, но, заметив малочисленность атакующих, оправился и, открыв беглый огонь, принудил казаков отойти на прежнюю позицию.

– Как же до обидного нас пока мало! – сокрушался полковник Мартынов, наблюдая за ходом боя с невысокого пригорка. – Ну ничего, ещё день – два и подойдут с низу наши Горынычи. Вон, и Фокин сказал, что город весь пришёл в движение. Даже, иногородние горожане в дружины записываются. Значит, правда за нами, а не за большевиками. Пстрели – те, заразой!

В час дня противнику удалось обойти казаков на левом фланге и наши части вынуждены были начать медленный отход по совершенно открытой степной местности к станции Деркул, не имея возможности где – либо задержаться. Ивану Фокину и Порфирию Чалусову не удалось ускакать далеко. Их подвода угодила под артиллерийский обстрел, и они укрылись в небольшом овражке. Старики периодически высовывали седые головы наружу и зорко озирались по сторонам, боясь быть застигнутыми врасплох. Они не испытывали страха на поле боя, но и попадать в плен к красногвардейцам им не хотелось.

– Матри, Иван Лексеич, какая она нынешняя война, – зло пробурчал Чалусов. – Бухают по нам бонбами и ладно тебе. Зачем тебя послушал, да записался в команду подводников. Пошёл бы ветеринаром. Пстрели – те, заразой!

– Да не по нам бухают, Порфирий Андреич, а казачков наших пытаются от железной дороги отогнать, – со знанием дела пояснил Фокин. – Наши, видно, хотели путь повредить, да боятся теперь и головы поднять. Ништо, ты не слыхал, в подводники всех отставных призовут, даже из чиновных людей…   

 Невзирая на артиллерийский обстрел, казаками были испорчены два моста и железнодорожный путь. Бронепоезд красных застрял на путях, но войска к вечеру всё же заняли посёлок Зелёный и всю ночь оттуда постреливали из винтовок и пулемётов, очевидно с целью охранения, так как никто из казаков на них не нападал…

Построив в шеренгу особую команду, вахмистр Чернояров незамедлительно доложил есаулу Алаторцеву, который тут же позвал на смотр командующего фронтом полковника М. Ф. Мартынова.

– Казаки от успеха вашей операции будет зависеть судьба родного войска! – напутствовал Матвей Филаретович. – Постарайтесь, братцы, от всего войска вас прошу! Не посрамите. Пстрели – те, заразой!

– Постараемся не посрамить, господин полковник! – последовал дружный ответ. – Наконец, дождались знакомого дела! Ура!

К вечеру того же дня, особая команда подошла почти вплотную к железной дороге, расположившись в овраге, неподалеку от «американского» моста и стала ждать условный сигнал со станции Семиглавый Мар. Агент, которого Вениамин снабдил сигнальным пистолетом, должен был запустить белую ракетницу, как только поезд с вооружением тронется в путь на Шипово. Ждать долго не пришлось. Лишь только чуть стемнело, «учебники» повели наступление на станцию Семиглавый Мар со стороны станции Озинки. Поезд с вооружением не стал дожидаться развязки боя, а на всех парах двинулся на станцию Шипово, под защиту бронепоезда.

– Есть белая ракета! – обрадовался вахмистр Чернояров. – Пора снимать охранение моста и закладывать заряды под рельсы. За мной, братцы!

– С Богом! – напутствовал пластунов Вениамин. – Я дождусь сотню из полка Курина и вместе с «учебниками» присоединюсь к вам у моста…

Оказалось, что от станции Семиглавый Мар следовали два поезда: первый был санитарный, который казаки пропустили через «американский» мост на станцию Шипово, а вторым шёл эшелон с вооружением; его казаки и зажали в «клещи». Сначала взорвали рельсы на мосту, а когда поезд остановился, прозвучал взрыв позади состава. Захват произошёл столь быстро, что охрана поезда не успела сделать ни единого выстрела…

Ранним туманным утром, в среду, казаки Каменской дружины спустились с горы Ичка. Лихой атакой в конном строю, не взирая на сильный пулеметный и ружейный огнь противника, посёлок Каменный и станция Шипово были заняты казачьими отрядами. Все находящиеся там красногвардейцы были уничтожены. Захвачены патроны и несколько повозок с консервами и награбленным имуществом. Среди других трофеев было захвачено красное знамя с серебряной позолоченной каймой. Обе стороны его имели надписи, из которых первая таковая: «Тамбовский 1 – й отдельный революционный отряд рабоче – крестьянской армии». Вторая – «Да здравствует рабоче – крестьянская армия!!! Смерть врагам! Все на защиту советской власти! Война дворцам – мир хижинам!».

– И где же это большевики ведут войну с дворцами и дают мир хижинам? – вопросительно произнёс Вениамин. – Где же этот долгожданный мир всему трудовому народу, который был ими обещан?

– Ваша правда, есаул! – согласился войсковой старшина Курин и добавил. – Разве разграбление жителей Семиглавого Мара, Каменного, Шипова или Зелёного, хутора Вавилина – война дворцам? Нет там никаких дворцов с мрамором, зеркальными стенами и бархатными коврами!

– Где большевики идут, там всё пустеет! – мрачно заметил Вениамин. – В домах опустошаются закрома, вывозятся последние крохи бедняков, жгутся не дворцы, ибо их нет, а хижины мирных казаков…

– При освобождении Шипово и посёлка Каменного изрублено 106 красногвардейцев и захвачено 10 тысяч патронов, – подвёл итог операции Курин. – Порвано телеграфное сообщение и разбирается железнодорожный путь в нескольких местах. Свою задачу мой полк выполнил и направляется по железной дороге на станции Семиглавый Мар и, далее, Озинки.

– Особая команда здесь тоже не задержится, – добавил Вениамин. – Мы начнём уже этой ночью тревожить тылы советских войск.

– Похоже, братцы, гражданская война стала реальностью для России! – мрачно заметил Мартынов, развернув трофейное красное знамя. – Ленин и Саратовский совдеп бросили против нас Красную армию, созданную для отражения внешнего врага – германца. Теперь рабочие – красногвардейцы не более, чем ширма. Вот и нам нужна своя армия, а не казачьи дружины по посёлкам, которые, порой, действуют по своему усмотрению. А противника нужно тревожить и днём, чтобы земля горела под его ногами, в прямом смысле!

И нервы непрошенного завоевателя не выдержали постоянной тревоги, постоянного ожидания нечаянного нападения, запасы его стали быстро истощаться, и он попятился назад. В течение всего дня, 26 апреля, красноармейцы под прикрытием своих орудий были заняты спешным исправлением железнодорожного пути на перегоне Деркул – Шипово. Исправление проводилось таким авральным и топорным способом, что для Вениамина, знакомого с устройством железной дороги, были хорошо видны многочисленные огрехи, даже при беглом осмотре полотна.

– Пока противник идёт медленно, огрызаясь из орудий и пулемётов, но уже бережно тратит свои запасы, – доносил есаул Алаторцев полковнику Мартынову. – Казаки окружают его кольцом, сторожат каждый шаг его, и делают всё возможное, чтоб разрушением путей сообщения создать его пребыванию на нашей земле как можно больше неудобств.

– Думаю, что отряд Курина, осуществляющий рейд вдоль железной дороги, ускорит бегство красноармейцев, – заключил Мартынов. – Вас же, есаул, оставляю в Шипово, для выяснения всех обстоятельств пребывания там красных. Постарайтесь не упустить никаких мелочей. Борьба предстоит долгая и жестокая, а посему знать норов неприятеля мы вынуждены.

Казачьи цепи, разъезды, а также передвигающиеся конные части обстреливались орудийным и пулемётным огнём. Противник целые сутки находился в беспрестанной тревоге и напряжении от действий уральцев. Одиночные выстрелы со стороны казаков вызывали беспорядочный ружейный огонь всего красноармейского отряда. К вечеру, 26 апреля, их цепи вошли на станцию Шипово, о чём доносили казачьи разъезды.

В пятницу, 27 апреля, особых перемен не было. Красноармейцы укрепляли окопы вокруг Шипово. Ночью, казаки не давали советским войскам отдыхать, заставляя их открывать как ружейный, пулемётный, так и орудийный огонь. К вечеру, из Шипово вылетел аэроплан по направлению в Саратов, но прибыв на ночевку в Озинки, он был захвачен отрядом Курина, занявшим станцию в полночь, 28 апреля.

В ночь с 27 на 28 апреля, красноармейцы в Шипово сильно занервничали, открывая беспорядочную стрельбу. С утра, тревога среди солдат стала нарастать. После полудня, под прикрытием бронированного поезда они спешно стали отступать от Шипово вдоль полотна железной дороги на Семиглавый Мар. Казаки, преследуя противника, около четырёх часов дня вошли в Шипово. Следом, на станцию прибыл и есаул Алаторцев…

Вениамин шёл вдоль улицы, по обе стороны которой догорали добротные дома зажиточных казаков и иногородних. Всюду валялись свежие трупы красноармейцев, сраженные казаками в азарте боя. Возле одного, зарубленного наотмашь шашкой, стоял седовласый человек и плакал навзрыд.

– Ништо родственник ваш? – поинтересовался Вениамин, показывая на убитого. – Да перестаньте, наконец, рыдать!..

– Никакой не родственник, а злодей, – вытирая слезы, проговорил человек. – Когда пришли Советы, то ко мне на постой встал начальник, а этот злодей у него помощником был. Сразу то, вежливым казался. Мы, мол, пришли сюда иногородних мужиков освобождать. А вечора ворвался в мою избу, злой, как кобель. Меня прикладом огрел по голове, жену в живот пнул, и выгреб весь гардероб женского белья: нижние юбки и панталоны из батиста. Дочке в приданное собирали. Да, видно, не унёс далеко, зарубили его казачки…

– Так, что же вы плачете, уважаемый, – успокоил иногороднего Вениамин. – Забирайте своё добро и ступайте домой с миром.

– Не отдаёт злодей, – вновь разрыдался мужик. – Схватил торбу мёртвой хваткой и не отдаёт…

Вениамин склонился над убитым красноармейцем и попытался разжать его пальцы, но не смог. Тогда от достал немецкий окопный нож и вырезал два больших клока в мешке, освободив его от мёртвых пальцев красноармейца. Батистовые панталоны вылезти наружу, но Вениамин заправил их обратно в мешок и протянул добро законному владельцу, который стал раскланиваться и благодарить казака, а затем поплёлся домой, вытирая всё ещё слёзы.

По пути на станцию, Вениамин заглянул в аптеку, оставшуюся не сожженной. Его встретил сам хозяин, бывший во время пребывания красноармейцев в посёлке. Поздоровались и аптекарь, как – то сразу, стал откровенно изливать всё, что накопилось на его фельдшерской иногородней душе.

– Знаете, за это время весь развинтился, – признался аптекарь. – Приходили красные фельдшеры за медикаментами, перевязочными средствами, как будто честь – честью, с форменными требованиями, со списками, а брали своей рукой что попало. Конечно, не противоречишь, а не то пулю в лоб получишь. Попробовал раз возразить, он сразу за наган схватился и к голове приставил. Молчать стал, полагая хоть этим избавиться. Так нет же, две шубы отняли – мою и женину. Всего посещение красногвардейцев обошлось мне, этак, тысяч в десять…

– Можете ещё, что рассказать? – поинтересовался Вениамин.

– Вдовая казачка Хохлова прятала на своём гумне, в кизяках, красного командира Чапаева! – выпалил аптекарь. – Только сам я не видел, а люди сказывали. Ещё, красногвардейцы отказывались идти в караулы. Требовали у начальства оплату

– Может разговоры какие вели промеж себя? – выспрашивал Вениамин.

– Шабра моя, Авдотья, часто солдат привечала у себя в доме, – ответил аптекарь. – Сидят, говорит, за столом и калякуют: «И зачем мы сюда пошли? Ведь нам говорили, что нас в Уральске примут, как избавителей, с хлебом – солью. Хорошо, у казаков снарядов мало…»   

– Безобразия натворили ужасные, – докладывал Вениамин полковнику Мартынову. – На станции взорваны машины у водокачки, всё расхищено и выбиты все окна. В Каменном сожжены около 30 домов. Во всём посёлке учинён полный погром. Убита женщина – казачка, у которой отрезаны обе груди и сама вся испорота. Это же, право, варварство какое – то…

– Мне доложили, что член правительства Михеев с отрядом чижинцев занял станцию Чалыкла! – отозвался Мартынов. – Надеюсь, что противник дорого заплатит за все страшные беды, которые он принёс на нашу землю.

– Тут, ещё, господин полковник, местные жители поведали, будто бы вдова казака в своём доме красного командира прятала, – проговорил Вениамин. – Некто Чапаев, вроде, не успел убежать, когда наши казаки спустились с Ички, а казачка его в куче кизяков схоронила. Никто из казаков в её двор с обыском не заглядывал. Ведь, своя же…

– И, где теперь эта казачка? – спросил Мартынов. – Может болтают местные жители? Со страха может им померещилось?

– Её вместе с дочерью – девушкой, красноармейцы увезли с собою, – ответил Вениамин. – Я проверил: Николаевский военный комиссар Василий Чапаев командовал одной из колонн красногвардейцев, наступавших на Шипово. Ну, теперь вряд ли сунется к нам. Пстрели – те, заразой!

– Если это тот Чапаев, который был фельдфебелем Белгорайского полка, – мрачно заметил Мартынов, – то не простит георгиевский кавалер уральцам, что двое суток в навозной куче просидел. Помниться, о его подвигах на Юго – Западном фронте легенды ходили…

В понедельник, 7 мая, в 8 часов утра, прибыл из Гурьева пароход, на котором в Уральск был доставлен груз керосина, нефти и рыбы. С пароходом прибыло в Уральск несколько пассажиров, среди которых была и Акулина Дуракова. Прибытие парохода собрало на яру массу публики, сбежавшейся на свистки этого чуда техники. На берегу стояли несколько извозчиков, среди которых Иван Фокин, надеявшийся подзаработать деньжат на развозе пассажиров.

– Акулина Ивановна! – закричал Фокин, едва завидев соколинскую старую деву, сходившую по трапу на берег. – Вот так встреча! Спускайся скорей, домчу куда прикажешь!

– Здравствуй, Иван Алексеич! – степенно проговорила Акулина. – Ништо Ипатий Ипатич за мной прислал? Вроде я им не сообщала о приезде.

– Да нет, Акулина Ивановна, я случайно здесь оказался, – стал оправдываться Фокин. – От Белых горок заслышал свисток парохода и примчал на берег. Не ровен час, думаю, кто из знакомцев с низу приедет. А ли дружину подвезут, так я мигом казаков на фронт домчу.

– Ништо правда, у вас здесь война идёт? – с испугом спросила Акулина.

– Ещё какая правда, матушка, – подтвердил Фокин. – Мы, с вашим сватом Чалусовым, неделю назад чуть в плен к антихристам не угодили. Еле ноги унесли. Пстрели – те, заразой!

– Ну и дела – а! – ужаснулась Акулина и тут же скомандовала. – Хватит лясы точить, вези скорей к Ипатию Дудакову!

Уральск напоминал прифронтовой город. Всюду сновали военные патрули и встречались конные казачьи разъезды. По городу, были расклеены большие белые листовки с текстом, напечатанным крупным шрифтом:

«По приказанию Командующего войсками Уральского казачьего войска довожу до сведения граждан города Уральска, что ходить по улицам после 9 – ти часов вечера могут лишь те, кто имеет выданный из Войскового Штаба печатный пропуск за подписью заместителя Командующего войсками полковника Щепихина с печатью Штаба.
Пом. Начальника Штаба войсковой старшина Семенов».

– Ипатий Ипатич, встречай гостей! – прокричал Фокин, подъехав к калитке дома Дудаковых и завидя хозяина во дворе.

– Здравствуй, Акулина! – обрадовался Ипатий долгожданной гостье. – А мы давно тебя ждём. Жаль, Веня вчера уехал в Сламихин. В Саратове восстание против большевиков. Ну, даст Бог, скоро воротится. Проходи в избу, будем тебя пирогами почивать. Катерина, Вера! Встречайте гостью, дорогую!

– Тётя Акулина, голубушка, как мы тебя все ждали, особенно дети! – радостно протараторила Вера. – Ну, здравствуй моя дорогая! Катерина, иди скорей, Акулина Ивановна приехала! – крикнула вглубь избы Вера.

– Бегу, бегу! – отозвалась Катерина. – Только пирог в печь посажу!..

Поздним вечером того же дня, Вениамин стал невольным свидетелем телефонного разговора начальника Сламихинской дружины подполковника Н. Н. Бородина и председателя Александров Гайского Совета Т. Г. Чегункова.

– Друзьями мы можем быть только тогда, когда у вас будет власть Совета! – громкоголосо заявил Чегунков, вызвавший на разговор Бородина. – Борцы советской власти не боятся угроз и невинной крови, и неустанно готовы ко всему!

– У нас община, управляемая Съездом, выбираемым всеобщим голосованием! – спокойно ответил Бородин. – Пользуемся своею землею и всеми угодьями совершенно равноправно. У нас нет помещиков. Но у нас здесь свои особые общинные условия, не подходящие под общую мерку и казачество будет отстаивать их до последнего человека.

– Советская власть не остановится ни перед чем, ждите нас! – прокричал в трубку, заканчивая разговор Жидков, представитель военной Новоузенской коллегии.

– Ништо, есаул, Александров Гайский Совет объявил нам ультиматум? – вопросительно проговорил Бородин, вешая трубку на рычаг. – Уж слишком наглым мне показался тон Жидкова, раньше он такого не позволял себе.

– Так этого следовало ожидать, Николай Николаевич! – отозвался Вениамин. – Видимо, восстание в Саратове подавлено и большевики опять готовятся к наступлению на землю Горынычей.

– Езжайте, есаул, в Уральск и добейтесь там разрешения на проведение наступательной операции на Алгай! – приказал Бородин. – Хватит сидеть сложа руки и ждать в гости большевиков. Сами пойдём на них войной!

Войсковой Съезд заслушав телефонограмму начальника отряда Бородина об ультиматуме войску Александров Гайским Совдепом, постановил поручить Командующему войсками командировать в помощь Бородину отряд, но оставил без внимания его просьбу о нападении на Александров Гай.

– Как же меня достала эта половинчатость решений Войскового Съезда, – нервничал М. Ф. Мартынов. – А, семь бед, один ответ! Пусть выступает под мою личную ответственность. Поезжайте, есаул, к Бородину и окажите ему содействие по части разведки. Нам сейчас, как никогда нужна победа, любой ценой. Пстрели – те, заразой!

Домочадцы опечалились скорым отъездом Вениамина в Сламихин, но были успокоены им тем, что там нет военных действий, а командировка связана исключительно с заготовкой кизяков для населения города.

– Как же так, Веня, я даже на тебя не нагляделась, а ты снова уезжаешь, – сокрушалась Вера. – И тётя Акулина с тобой толком не поговорила. Она зовёт меня с дочками к себе погостить…

– Скоро возвращусь, наглядимся и наговоримся, – смеясь, успокоил жену Вениамин. – Вы, главное, тётке Акулине скучать не давайте. Днями, выйдет приказ, разрешающий прогулки по улицам до 11 часов ночи. А мне пора в путь – дорогу. Казаки ждать не будут. Пстрели – те, заразой!

В воскресенье, 13 мая, Уральск облетела печальная весть: убит хорунжий Александр Павлович Любавин, командовавший сотней в Учебном конном полку. Казаки называли его умилительно «Сашенька – братец». В этом же бою с красногвардейцами погибли сотник Ефим Агуреев и 5 казаков. Съезд постановил: торжественно похоронить героев, павших за Родное войско.

В четверг, 17 мая, в час дня из Войсковой больницы двинулась печальная процессия по Атаманской и Большой Михайловской улицам, к храму Христа Спасителя, около которого была приготовлена первая братская могила защитникам Уральского казачьего войска.

– Пошли и мы, Прохор Палыч, не то догонять будем! – обратился Ипатий к классному фельдшеру Веселову. – Свата Чалусова дожидаться не стану, сам дорогу найдёт. Айда, потихоньку, джайляп – джайляп!

– Айда! – согласился Веселов. – Как бы нам на задворках не очутиться, а Ипатий?

– Немудрено! – ускоряя шаг, проговорил Ипатий и потянул товарища за рукав.

Погода благоприятствовала собравшейся публике. Такого скопища людей, как сегодня, Уральск едва ли когда видел. Да и сама процессия была обставлена пышно и торжественно. За крышками гробов, на которых были прибиты шашки и папахи, несли металлические венки с развивающимися лентами: от Войскового Съезда, 1 – го конного полка, родных, знакомых и учреждений.

Далее двигался собор всех священников города Уральска во главе с протоиереем о. Василием Быстролетовым. За священниками несли первый гроб с телом героя – мученика сотника Агуреева, за гробом: родные, друзья и знакомые, здесь же вели и строевую лошадь покойного под черной попоной. Второй гроб был с телом героя хорунжего Любавина. И так семь гробов по порядку. За гробами шёл хор музыкантов, играя похоронный марш. Заканчивали процессию 1 – й конный полк в пешем строю и публика.

– Ипатий Ипатич, а ты Гавриила Палыча то видел? – спросил Веселов.

– А то, как же! – отозвался Ипатий. – В понедельник навестил его в Старом соборе. Выразил соболезнование, помолились рядом…

Вся похоронная процессия растянулась чуть не на полверсты, двигаясь торжественно, грозно и мощно. Прибыв к братской могиле, где процессию встретили депутаты Войскового Съезда и члены Правительства, расставив гробы, венки, духовенство приступило к отпеванию тел. Хор Александро – Невского собора великолепно спел погребение. Море людей окружили братскую могилу с телами ещё не погребенных героев, отдавших свою жизнь за других и несли свои молитвы к Господу Богу.

– Миру то сколько, Сашенька – братец собрал! – проговорил и перекрестился Ипатий. – Царствие небесное, рабу Божьему Александру и павшим героям!

Перед вечная память протоиерей о. Василий Быстролетов сказал очень прочувственное краткое слово и так растрогал публику, что очень многие не смогли сдержать хлынувшие из глаз слёзы.

– Больше сея любви никто же имать, да кто душу свою положить за други своя! – начал своё слово о. Василий, коснувшись кратко событий последних дней большевизма вообще и их гибельной политики «углубления революции», в частности, когда Брест – литовский договор оказался не договором прочного мира, а простым «клочком бумаги» в руках кровавого Вильгельма, стремящегося покорить всех и вся. – Несмотря на этот договор, Россия вся разодрана и стонет от мудрости правления большевиков и только один уголок во всей России живёт прежней тихой жизнью, не подчиняясь до сих пор большевикам, – это Уральское войско, и оно, как бельмо в глазу, особенно ненавистно большевикам, а потому теперь они и на него протянули свою лапу. Павшие герои своею грудью и смертью задержали поток насильников и заслонили нас от их гнусных притязаний.

Слёзы хлынули из глаз Ипатия и Прохора. Старики не стеснялись оплакивать героев, неистово крестясь и шепча под нос слова молитвы.

– Пусть память об этих героях – борцах будет вечна в наших сердцах! – продолжал говорить о. Василий. – Нельзя не вспомнить о горе и печали родных и близких этих героев. Ведь каждый из них оставил дорогую семью: отца, мать, жену, детей и любимую невесту. Горе всех их не подлежит описанию, но больше всех убивается и будет убиваться родная мать, вспоившая и вскормившая своё детище, она будет безутешна в своём горе.

Публика разом выдохнула: «Угу!» и у многих опять навернулись на глазах слёзы. Расплакался классный фельдшер Веселов, а следом зарыдал Ипатий.

– Помолимся об упокоении душ усопших и помянем всех их в своих молитвах! – протяжно и громко закончил своё слово о. Василий.

Панихида кончилась. Родные и близкие отдали последний горький поцелуй умершим и крышки стали заколачивать. При опущении и установлении гробов в общую могилу играл хор музыкантов «Коль славен». Засыпали гробы, поставили кресты, оставили мёртвых почивать сном мертвецов, а живые во главе стройно построившегося полка с хором музыкантов, под звуки марша, тронулись обратно по Большой Михайловской и стали расходится по своим домам…

Вскоре, по Уральску поползли слухи, что чехословацкими войсками заняты города: Пенза, Ртищево, Кузнецк, Сердобск и Сызрань, где большевики свергнуты. Чехи прорываются на восток, через Самару.

– Ништо, сват, скоро конец придёт большевикам? – спросил Порфирий Андреевич у Ипатия. – Говорят, у чехов большая силища…

– Как же, сват, держи карман шире! – отмахнулся Ипатий. – Кабы они на Москву пошли, а то на восток драпать собрались. Пошумят, пошумят, а как вагоны на пути подадут, только «Митькой» их и звали. Пстрели – те, заразой!

В четверг, 24 мая, лихим Сламихинским отрядом под командой полковника Бородина был занят Александров Гай, и Вениамин телеграфировал в Штаб:

«Взято: одно орудие, зарядный ящик с 128 – ю шрапнелями, 2 автомобиля, 60 винтовок, две лазаретные линейки, походная кухня, три фургона. Подсчет остальных трофеев и убыль противника ведётся. У нас ранено 3 казака.
Одновременно с этим заняты: деревня Таловка, где красногвардейцы обезоружены, а Совет бежал и в том числе известный вор Иргалей Аралбаев, и д. Новая Казанка, где сопротивление оказано не было, а взято 22 винтовки и 5 револьверов.
Операции продолжают успешно развиваться».

Против Александров Гая военная операция закончена 25 мая. Было отбито 3 пулемёта, из которых уничтожены 150 красноармейцев. Казаками был схвачен и убит с особой жестокостью советский начальник Чегунков, требовавший признать его власть казаками Сламихинской станицы. Вениамин тогда мрачно заметил, что террор с обеих сторон теряет человеческое лицо и принимает звериный облик.

– Ничего не поделаешь, есаул, на войне, как на войне, – успокоил Вениамина полковник Бородин. – Слышали, что казак Кожехаровского поселка Иван Азовсков за уклонение от призыва приговорен к 1 году тюрьмы, к лишению казачьего звания и выселению. Тяжесть нашего положения вынуждает нас быть жестокими не только к противнику, но и к своему брату – казаку…

Вскоре стало известно, что уральский казак Ф. Неусыпов, прибывший от доктора Ружейникова для переговоров, был арестован, предан военно – полевому суду и повешен. Два сопровождавших его красноармейца были отпущены восвояси.

– Теперь мосты окончательно сожжены и назад возврата нет, – размышлял Вениамин по пути из Сламихина в Уральск. – Как уж не хотел старик Евтихий Дураков, чтобы Уральское казачье войско было отдельно от России. А тут, и вовсе, в войну с Россией ввязались. Ништо только Советы нас втянули, а мы сами, как подливали масло в огонь. Теперь, союзники то наши кто? Киргизы с южной стороны, да чехословаки, бывшие австрияки, с северной. Не противно ли тебе, есаул? Противно! Только своя рубашка ближе к телу и защищать родное войско я буду до последнего вздоха. Буду драться с врагом, пока смогу держать в руках оружие. И только смерть выбьет меня из рядов борцов за свободу родного Урала – Яикушки. Пстрели – те, заразой!

По прибытии в Уральск, есаул Алаторцев получил от полковника Мартынова новое задание, которому Вениамин несказанно обрадовался. Его посылали в Калмыковскую станицу на совещание, а оттуда с начальником Гурьевской дружины полковником Толстовым, ему надлежало отбыть на Астраханский фронт, для создания агентурной сети в занятых большевиками поселениях.

– Вера, собирайся с дочками в дорогу, – объявил жене Вениамин. – Через два дня выезжаем на низ. Я провожу вас до Соколиного, а сам поеду дальше, в командировку. Останешься гостить у тётки Акулины, пока, а там, видно будет…

– Веня, касатик, вот удружил, – обрадовалась Акулина. – Уж, не чаяла, что всех вас увижу за своим столом.

Две кареглазые дочки Алаторцевых: Клеопатра и Елена, затаив дыхание слушали разговор родителей, а поняв, что они поедут в гости к бабаке Куле, весело запрыгали и подняли такой шумный гвалт, от которого взрослые схватились за головы. Их глаза округлились и стали похожи на торонины.

– Ура! Ура! – закричала Елена. – Ура! – вторила ей старшая сестра. – На низ поедем, к бабе Куле! Мама, где наши платья и башмаки! Чур, я…, чур, я!..

Попрощаться с дочерью и внучками пришли Пелагея Миновна и Порфирий Андреевич, который с порога завёл разговор про нынешнее рыболовство.

– Ты знаешь, сват, как не старались мои артельщики обметывать неводами на рубежном песке, а рыбы как не было, так и нет, – с досадой рассказывал Чалусов загрустившему Ипатию. – Одну мелочь забродили. Судак же, сазан и жерех совсем не ловились.

– Кто о чём, а вшивый о бане! – огрызнулся Ипатий. – Дети уезжают, а ты со своей рыбой пристал. Я всю ночь глаз не сомкнул. Предчувствие нехорошее: будто не увижу больше своих любимых внучек Клеопатру и Елену.

– Ладно тебе, дядяка, грусть – тоску на себя нагонять, – успокоил Вениамин. – Погостят у тётки Акулины, до плавни, да воротятся назад со своим дедом, Порфирием Андреевичем. На низу, хоть войны нет, как здесь.

– Правда твоя, Вениамин, – поддержал зятя Чалусов и продолжил разговор про рыболовство. – Товарищ из Сарайчика написал в письме, что «севрюга» очень удачная в этом году. Рыбы много. Ватаги приготовили, соли навозили, киргиз понаняли для уборки рыбы. Спрашивал, почему не поехал с артелью? Как ехать, когда враг у ворот. Я на подмогу войску, сам в подводники пошёл. Уж, натерпелись мы страха с Фокиным. Да, вот и сам он подкатил.

У ворот остановился тарантас Фокина, и Вениамин стал укладывать багаж.

– Иван Алексеич, надо же и сюда меня привёз и назад с тобой поеду, – обрадовалась Акулина. – Ты к родне, что ли едешь в Соколиный?

– Что ты, Акулина Ивановна, по долгу службы! – с гордостью ответил Фокин. – Вениамин без меня теперь никуда. Приставлен к нему подводником на всю командировку. То есаула Карпова катал, а нынче вот, Алаторцева…

Когда тарантас обогнул Свистун – гору и покатил по ровной, как стол степи, Вениамин положил голову на колени Веры и закрыл глаза, пытаясь заснуть. Вдоль уральных берегов не слышны были выстрелы, не свистели пули. Война сюда ещё не дошла. Рессоры тарантаса мерно поскрипывали и пыль клубилась из – под всех четырёх колёс, а от палящих солнечных лучей негде было даже укрыться в открытой степи. Первая остановка намечалась в Бударинском посёлке, где есаула Алаторцева дожидался тамошний станичный атаман и давнишний его приятель Пётр Изюмников. Прослышал атаман от киргизов – пастухов, что некоторые «бастыки» Алаш – Орды, пытались вести тайные переговоры с оренбургскими большевиками, в частности, упоминался Халел Досмухамедов, бывший врач Темирского уезда Уральской области. Договорись они о военном союзе, и это могло бы стать «кинжалом в спину» для Уральского казачьего войска.