Монолог из родильного дома

 
   За одну ночь всё переменилось.

   Сын родился – вместе с ним родилась новая я.

   Ни разу не крикнула во время родов. Дала себе слово.

   В родильном отделении стоял животный ор. Женщины до изнеможения вопили, кого-то проклинали, по-звериному выли, бились, как в припадке. Мучения других - разве не дополнительная пытка к твоим страданиям?

   Сказала себе: "Моё дитя не появится под аккомпанемент проклятий". Боялась неизвестного состояния, боли, которая меня ждала. Боялась - не то слово. Порой паника овладевала так, что леденели душа и тело. Неизбежность непоколебимой скалой выросла передо мною. Никуда не денешься. Через боль придётся пройти. Настраивала себя. Упорно: "Стисну зубы, не промолвлю  ни звука".

   Так и случилось. Тужилась, что было мочи. Силы иссякли. Внимания на меня - никакого. Только вот разве особа в мятом халате, которую не отнесла бы ни к разряду медсестёр, ни, тем более, врачей... Даже няня, уборщица в роддоме должна бы быть  мягче. Особа, оказавшаяся возле меня единственным медперсоналом, грубо ворчала, будто выгоняла свинью из хлева:

   - Ну давай, работай, чёрт подери! Никто за тебя рожать не собирается!

   Если бы она нашла для меня хоть одно нормальное словечко. Простое, незамысловатое. Подбодрила бы...

   Рядом стенали такие же бедолаги, как я. Возле них кто-то хлопотал: я слышала   успокаивающие, даже  ласковые  интонации.

   Молчала и напрягалась. Ничего не получалось.

   Потом – огромное лицо в марлевой повязке нависло надо мной, как падающий потолок. Жёсткое - «Наркоз!» И я оказалась одна-одинёшенька на всём земном шаре, абсолютно лишённом растительности и воды, совершенно голом, гладком, ртутного цвета. Я видела весь шар целиком, и в то же время мои глаза лежали на ртутной поверхности планеты и ощущали жжение гигантского красного солнца, вылезающего из-под линии горизонта. И звук, долгий, гулкий, пустой  -  сквозь меня. Я действительно совсем, совсем одинока в бесконечности пространства.

   Проснулась от истерических шлепков по щекам и покалывания в скулах. Тревога, замешательство, суета касались меня - почему-то, это я знала. Высоко под яркими лампами пунктиром проплыл испуганный издёрганный голос:

   - У вас мальчик.

   Я лежала на каталке под простынёй. Опустошённая, потерянная...
 
    ...В палате дышится, как в яблоневом саду. Хотя цветов нет. Просторно и ясно, кажется, безоблачное небо заполнило собою стандартное больничное помещение. Много кроватей. Юные мамы - красивые, все до одной: нежность и чистота мадонн итальянского Возрождения. Друг на друга мало обращают внимания. Каждая слишком занята собственными ощущениями. Полагаю, для них, как и для меня, стрелки на белых часах над белой дверью отсчитывают первые минуты вселенной. Так оно и есть.  Начало вселенной. Рассвет вселенной. Весна вселенной. Трудно даже самой себе объяснить, что происходит со мной. Внутри - широко, свободно, светло, предчувствие чуда и невозможности это чудо сразу, целиком, во всей его таинственной грандиозности, необъятности, постичь.  Мой звонкий и жгучий сон, или сон-явь, где я  умирала, уже потерял свою силу над памятью, растаял  -  словно и не стыла в жилах кровь. Умирая, я родилась...

   Одна женщина выпадает из гармонии,  суть которой  -  «ещё не полностью осознанное счастье».  Скорчилась на боку,  безучастно уставилась в никуда. К ней пришёл врач, присел на край кровати:

   - Мы Вас скоро выпишем.

   Молчунья не смотрит на врача. Доктор ушёл - отвернулась к стене, закрылась с головой.

   - Мёртвый ребёнок. Второй раз, – шепчет соседка, размешивая чайной ложкой сгущёнку в кружке с водой. – Чтоб молока побольше было.  А у неё - грудь разрывает от молока. Я б не вынесла. Хоть материнского чувства и нет, пока не увидишь малыша. Я ничего не чувствовала, пока мне не показали мою. А только увидела, всё, будто всю жизнь она со мной. Даже не представить теперь, что её ещё два дня назад не было. Кажется, и до родов она была. ...А кто у Вас?

   - Мальчик.

   - На кого похож? Моя - мужнин отец. Смешная.

   - Не знаю.

   Не прониклась тем, что стала матерью. Дикая слабость. Невесомое состояние. И всё.

   Привезли крохотные конвертики. Внутри не ёкнуло. Нет, нет моего.   

   Прибыло на каталке ещё пополнение.  Вот он! С чёрным чубчиком и бакенбардами. Такой родной-родной. Мой, конечно.

   Сестра взяла его, как куколку и, конечно, направилась ко мне. Пронзили  жалость, любовь, страх за моё ненаглядное сокровище. Вот он, рядом со мной. Малиновый,  будто от стыда. Только от какого стыда? Ты ж только родился! Наверное, тебе стыдно за человечество, которое так неприветливо отнеслось к твоему появлению на свет.

   Беспомощные губки тыкаются в материнское тепло.  Это - чудо. Вот  ОНО - ЧУДО.

   ... К вечеру  поднялась: ноги плохо слушаются, худющие (вчера — полные, тяжёлые). Голова кружится.  Покачивает.

   Под окном  -  муж,  далёкий, почти не узнаваемый, другой. Будто он тоже заново родился, только сразу взрослым.

   Близится час кормления. Не терпится  снова прижать к  сердцу любимое создание, вмиг изменившее мир и смысл жизни,  в сморщенной мордашке которого читается: я ваша кровинка,твоя  и папина.