На все 360 градусов. Глава 2

7 апреля 2009 года около полудня Остряков подскочил с дивана из–за звонка на мобильный, но, поймав жесткий занос на первом же шагу, повалился обратно. Глядя в потолок, пытался собраться с первыми мыслями, всегда слишком хаотичными и обрывистыми наутро после конкретного «застолья».

В голове что–то безбожно трещало: то ли это была дурацкая мелодия мобильника, разорвавшая оковы его недавнего сна, то ли отголоски вчерашних похождений – следствие пары бутылок коньяка и большого количества баночного пива, выпитого в двоих за бурным обсуждением прошедших выборов.

Телефон зазвонил опять, и на этот раз, уже подготовленный к первым постпохмельным свершениям, он добрался до него.

На связи оказался Гадзевич, но, что он говорил, разобрать было невозможно – слова тонули в потоке людских криков, словно бы тот находился на футбольном матче:
– Давай…центр! …толпа! …рядом со мной студенты, их тут реально до фига!
– Подожди, давай еще раз! Что там у тебя происходит? Где ты?
– …двигаются в сторону…! Давай... езжай…
– Что? Где?
– …

Разговор прервался. Ничего толком не понявший Остряков опрокинулся в кресло. Первая реакция была ожидаема: «Да пошли они все! Накачаться пивом и отлежаться сегодня дома. Какой центр, какая толпа?».

В таком разобранном состоянии невозможно было сконцентрироваться: в памяти то и дело всплывали эпизоды ночных передвижений. Где они были и, случаем, не натворили ли чего противозаконного? В данную минуту все было крайне сложно. Бутылочка пива, вне всяких сомнений, внесла бы ясности в это запутанное дело. О боже, как бы он присосался сейчас губами к холодному горлышку из зеленого стекла!

Оставались лишь сомнения социально–этического характера. Начинать день со вчерашнего гнуснейшего септаккорда означало распрощаться с возможностью сделать сегодня хотя бы что–нибудь полезное и уже через парочку часов являть собой растекшееся в кресле залипающее в ноутбук аморфное желе.

Разрешая эту дилемму, он вспомнил совет одного знакомого доктора об эффективном снятии похмельного синдрома без употребления спиртных напитков. Метод заключался в последовательном выполнении четырех действий: облегчиться – принять душ – покушать горячего супа и прилечь посопеть на полчаса–час. Стоило попробовать хотя бы что–то из этого списка, и он направился в ванную.   
 
От мощного напора холодной воды, направленного прямиком в затылок, перехватило дыхание. Упершись руками в стену, он подставил лоб под распылитель и глубоко выдохнул от нахлынувшего облегчения. Замер так на пару минут, ловя губами живительные струи, затем добавил горячей и перевел дух.

Спустя некоторое время мозг начал оживать. Нет, «опохмел» отменяется! Не может быть и речи! Надо действовать, надо быть на месте и видеть все своими глазами! Это его конек. Пообедать придется где–то в городе.

Наспех собравшись, он вылетел на улицу и с мыслями о паре добротных глотков минералки бросился догонять пропущенные часы на общественном транспорте.
Первые признаки возбуждения, особенно остро ощущаемые в отравленном алкоголем организме, стали проявляться после новостной врезки по радио в маршрутке: «Толпа молодежи, среди которых студенты и ученики старших классов столичных учебных заведений, а также сторонники оппонирующих коммунистам партий, выдвинулась с Площади Национального Собрания в сторону парламента и президентуры. Раздаются выкрики «Долой коммунистов!» и призывы к свержению власти. Напомню, согласно объявленным ЦИК предварительным результатам выборов, Партия коммунистов получает большинство мест в парламенте и может самостоятельно избрать президента. С этим категорично не согласны представители трех других прошедших в парламент демократических и либеральных партий, открыто заявляющие, что выборы были у них украдены. К правительственным зданиям, куда направляются протестующие, стягиваются дополнительные подразделения карабинеров и ОМОН…».   

«Кажется, что–то пошло не так…», – прикидывал Остряков, сгорая от нетерпения как можно быстрее добраться до эпицентра событий и увидеть все своими глазами. В его горле пересохло, как на южных виноградниках накануне сбора урожая, а желудок ныл от голода. Воспаленный мозг, однако приходивший в восторг от мысли о скором столкновении с настоящей «бучей», еще не знакомой проживающему тут прогрессивному поколению, глушил все остальные сигналы организма.

«Полетят головы. Однозначно, – мелькало у него в голове. – С какой стороны?».
 
Маршрутка тем временем уткнулась в троллейбус и больше не двигалась с места. Похоже, ближе к центру города транспорт встал.

– О Господи! Да что ты говоришь? Я как раз еду на пары, – щебетала по мобильному сидевшая неподалеку от Острякова девчонка. Оторвавшись от трубки, она испуганно сообщила своей подружке:
– Какой–то девушке стало плохо в толпе, она упала в обморок и ее затоптали!
«Черт бы их всех побрал! – вскипел Остряков. – Почему сегодня, когда меня трясет не по–детски?!».

Он выбрался из маршрутки, не в состоянии больше терпеть черепашье движение транспорта, и, проклиная все на свете, принялся набирать Гадзевича. Батарея на мобильном разряжалась. Что за день?! Все как всегда один к одному…

 – Гаджик, ну что тут? – голодный до информации набросился он на своего товарища, когда они встретились под Триумфальной аркой на главной площади страны.
– Да полный п*****! – только и ответил тот, пожимая ему руку.
– Давай в двух словах…

Колдовавший над «айфоном» Гадзевич поднял палец в призыве подождать немного.
Остряков сверкал глазами по периметру площади. Прямо перед ними, на ступеньках у здания правительства протекал вялый митинг. Выступавшие на наспех сооруженной площадке требовали отмены результатов выборов и призывали протестующих к мирному выражению недовольства. Им внимало не то чтобы большое количество людей, Остряков определил бы их число в тысячу–полторы. В целом, впечатление массовости создавалось за счет любопытных прохожих, бродивших вдоль и поперек перекрытого бульвара Штефана чел Маре. Корреспонденты и просто любители, снимавшие все, что только попадало под прицелы их фотокамер, добавляли суматохи, а сутулые постовые с недоуменными лицами и периодически «пшикающими» рациями в опущенных руках привносили в эту картину элементы безысходности и неопределенности.

Вот что бросилось ему в глаза в первую очередь! Безнадежность и обреченность всего этого собрания. Несмотря на звучавшие с помоста высокопарные тезисы, одобрительный гул толпы и развевающиеся флаги, во всей этой постановке, и даже в лицах ораторов, он, законопослушный гражданин, читал только одно слово – «беда»! Шабаш продавшихся западным структурам псевдодемократов. И хотя со стороны все выглядело довольно мирно, напоминая собой какой–нибудь народный праздник вроде Храма города, за исключением того, что вместо приглашенных артистов на сцене зажигала жалкая горстка опальных власти деятелей, его охватила тревога. К Кишиневу надвигалась неведомая страшная угроза, которую спровоцировали вот эти люди с мегафонами, выдающие себя за спасителей нации.

– Пойдем, сейчас все сам увидишь, – дернул его за рукав Гадзевич. – Такого на нашем веку действительно не бывало, – он указал рукой в сторону парламента, – еще успеешь приколоться. По дороге быстренько введу тебя в курс дела.
Это было в пяти минутах ходьбы.
– После вчерашнего «флеш–моба», тут, у памятника Штефану, они договорились собраться здесь сегодня в 12 дня, для того чтобы провести мирную акцию протеста. Вот уж не знаю, получили ли они разрешение в Примэрии , но то, что ты сейчас видел на площади, это как бы их мероприятие в теории. Обвинения властей в украденных выборах, популистские заявления по типу «заграница нам поможет» и так далее, ну ты слышал.
– Ага, в роли доверенных лиц ходячий труп Фусу, натовская проститутка и придурок–мэр – то, что надо!
– Ха–ха! Верно! Фонд «Сороса» – все красиво! Мы за свободу слова и права избирателей, долой коммунистов во главе с Ворониным и тому подобное! Но самое главное: это сейчас они трубят там о мирном характере протестов…

Остряков таращился по сторонам. Его беспокойство росло с каждым шагом. Во взбудораженном сознании ежесекундно рождались десятки вопросов. Как это произошло? Кто был зачинщиком? Кто допустил?! Это же настоящий бардак в центре города посреди рабочего дня! Кто–то же должен будет понести ответственность за это! Но кто? Эти выскочки, относящие себя к альтернативному крылу образованной части общества, распинающиеся там, на жалком помосте о грядущей победе либеральных сил над коммунистическим злом? Нет, это же просто говорящие головы, полдюжины деревенских пугал для отвода глаз. Да и не может все лежать настолько на поверхности…

– …на деле, когда их собралось тысяч десять, – продолжал Гадзевич, – когда подтянулись банды праворадикальных отморозков и фанатов Румынии, грань между безобидной акцией протеста и погромом смыло в два счета. Они попросту выдвинулись с площади под чьим–то умелым руководством и разнесли все вокруг.
– Есть предположения, кто командовал парадом?
– Да кто угодно! Засветились все, но по большей части либералы. По идее, это их сторонники вышли сегодня на улицы. Кто еще выйдет кричать «Jos comunistii»?
– Проплаченные крикуны вроде Бреги.
– Типа того. Большинство партийных шишек тоже маячило тут, но кто в действительности повел людей крушить и поджигать – сложно сказать так, навскидку. Надо будет разбираться.
– А что менты?
– А что менты?! Пытались сдержать их. Были столкновения.
– Почему не разогнали их?
– Сотни две карабинеров на тысячи раздраженных людей! Шутишь? Как тут разгонишь?

Остряков понимающе кивнул, хотя многие моменты сейчас, слету, казались ему более чем странными и сомнительными. Ему как–то не верилось, что создаваемая годами полицейская машина Воронина вот так вот взяла и выпустила весь пар в свисток под натиском оголтелой толпы. Видимо, Гадзевич просто не был в курсе всего. Ладно, вопросов в любом случае будет уйма, а пока что: наблюдать, слушать, запоминать, чтобы не упустить чего–либо важного из виду.

– Вон, смотри! – Гадзевич схватил его за руку. – Вон, наверху!

Из–за окруженного высокими деревьями парламента в небо поднимался черный дым, олицетворяя собой таинственное вселенское зло, накрывавшее в эти мгновения беспомощную столицу. У Острякова крутило живот от голода, но в связи с такими событиями обед и желанное пиво откладывались на неопределенное время. Он поморщился. Ему было не по себе.

***
Когда они подошли ближе, их глазам предстала картина доселе знакомая молодым жителям Молдовы лишь по телевизионным репортажам из арабских стран. Выбитые стекла в нижних этажах парламента, почерневшие от пожара стены вокруг пустых глазниц окон, полыхающий костер из мебели и прочей утвари прямо на ступенях у самого входа. Сильно воняло гарью, но, несмотря на это, тысячи людей окружили здание, заполонили все пространство напротив главного фасада. Они нервно гудели, напоминая собой разозленный рой диких пчел, облепивший улей, в котором засели незваные гости. Служебный долг обязывал срочно выяснить текущие обстоятельства: определить градус массового недовольства, поработать с живым материалом, увидеть все наконец собственными глазами.

«Свят, кто слышал отголосок, дважды свят, кто видел отраженье…», – Остряков частенько вспоминал культовые строчки русского подпольного рока в качестве вдохновения к активным действиям. Он прикрыл нос воротником пиджака и ринулся вперед.

Продираясь сквозь гущу толпы, рассматривал лица протестующих, останавливался, чтобы послушать их разговоры, ощутить энергетику озлобленных соотечественников. Всегда интересно узнать поближе, с кем делишь улицы своего города и общее национальное достояние, если таковое сохранилось со времен распада СССР. Задав пару вопросов по–русски, он исключил националистическую подоплеку этого всплеска агрессии, поскольку не встретил принципиального шовинистского упрямства – на язык им было плевать. Это уже успокаивало.

Было много молодых парочек, по всей видимости, находивших присутствие здесь довольно романтичным. Да что говорить, были и совсем дети – школьники и первокурсники с кулечками вместо папок. Хулиганы в черных майках, размахивающие флагами Евросоюза и соседней Румынии, перемешались с порядочными людьми среднего возраста, хорошо одетыми и при более близком изучении не так уж и опасными. Дружно скандировали «Rusine!» , «Jos comunistii!» и другие лозунги и требования. Да, пришел он к выводу, это сборище состояло из представителей разных возрастов и социального статуса, но могло ли реально претендовать на всенародный бунт против действующего режима?

Вскоре, по мере продвижения сквозь людские дебри, выяснилось, что в вестибюле парламента оказались зажатыми около сотни карабинеров – последних «защитников Отечества», загнанных в угол волной всеобщего негодования. Судя по всему, представители «воли народа», выступающие переговорщиками, предложили им мирно покинуть здание, сдать, так сказать, законодательное собрание без боя в обмен на спасение. Бедолагам не оставалось ничего другого, как подчиниться выдвинутым требованиям, и под оглушительный свист и рев толпы они ретировались. Какая участь была им уготована в случае непринятия условий, ребята уже знали – град камней и рукопашная в неравном столкновении с противником, в разы превосходящим их по численности. Это была полная победа над полицией! Разгул произвола, глядя на который было страшно и смешно одновременно.

«Фактор стада грозная штука в руках манипуляторов, – подумалось Острякову. – Подонки знают, за какие рычаги дергать».

Напоследок он обошел лужайку справа: там, во дворе, горело пару кабинетов на третьем или четвертом этаже, но машина службы чрезвычайных ситуаций не могла проехать ближе, поскольку была окружена и практически взята штурмом манифестантами.

Вконец замученный резкими болями в желудке, Остряков решил, что увиденного вполне достаточно и пора бы уже задуматься о себе всерьез, а потому заявил:
– Все, Гаджик, с меня хватит! Я сматываюсь!
– А чего так?
– Если не выпью пива сию же минуту – мне «хана»!
– Ну смотри!
– Что там по нашему делу – ничего не слышно?
– Да какой там! Боюсь, сейчас вообще будет не до этого. Хотя, как знать. После всего этого «кипеша» может, напротив, твое предложение будет весьма кстати. В любом случае на связи.
– Базару нет, договорились!

Его мутило от всего увиденного и малейших мыслей о работе. Может быть позже… например, послезавтра…, а пока организм срочно нуждался в спасении. В памяти уже всплыл самый ближайший «чипок».

Первая бутылка ушла, как в песок. Не раздумывая, он купил еще одну. Заменяющее пищу пиво, делало свое дело довольно быстро: облегчение не заставило себя ждать – в желудке перестало колоть, а напряжение мозга заметно снизилось.
Из таксофона он позвонил Петрушевскому, и они договорились встретиться в одном местечке неподалеку. Остряков купил еще провизии и отправился туда. Как он и ожидал, в крохотном уютном дворике за Венгерским посольством не было ни души, лишь дремлющие у подъездов кошки, небольшой цветник, да невесть когда в последний раз заводившийся «Жигуль». В таких тихих закоулках обычно проживают почетные госслужащие в отставке и учителя средних классов на пенсии. Даже не верилось, что в каких–то двух троллейбусных остановках отсюда, мародеры уже вовсю разграбляют казенное имущество в депутатских кабинетах и крушат мебель в зале заседаний.
Впрочем, сейчас его это мало волновало. Искусственное воскрешение тела, ставшее возможным благодаря полученной порции алкоголя, притупляло чересчур обостренное восприятие окружающей среды. С каждым глотком усиливалось обманчивое ощущение бесконечности текущего момента покоя. Он усмехнулся. Вполне вероятно жуткие предчувствия, посетившие его там, в гуще событий, были всего лишь результатом чрезмерной природной впечатлительности, не более.
 
– Гребаный стыд! – возопил Петрушевский, только зайдя во двор и увидав его. – Они что там с цепи сорвались?! Ты видел, что они там устроили?!
– Разумеется, – улыбнулся в ответ Остряков. – Революция по–молдавски. А как ты хотел?

Они поздоровались и обнялись. Петрушевский был с Шуниным, они частенько появлялись вместе, чему причиной были схожие интересы и подозрительно часто совпадающее желание «попинать воздух».

– Сижу я сегодня дома, никого не трогаю. Проснулся к обеду, заварил чай, покурил на балкончике, засел в «Одноклассники» и шпилю параллельно в «Войну миров», – Петрушевский говорил речитативом, словно бы читал вслух куплет песни. –  И тут постепенно от народа стремные сообщения стали приходить: «слышал, что в Центре ?» и тому подобное. Ну а я естественно ни сном, ни духом…
Они открыли по банке пива и вскрыли пакетики со снеками. Тема для разговора была задана априори.
– По ходу это «либерасты» весь этот кизяк намутили? – интересовался Петрушевский.
– Ну а кто еще по–твоему?! – кричал Шунин. – Непонятно только, почему правительство не приказало ОМОНу разогнать их всех к чертям. Есть же резиновые пули и другие способы.
– Погоди, я слышал, что уже дана команда начинать зачистку. Скоро приедут и будут крутить всех, кто попадется под руку.
Остряков пил вкусное как никогда пиво и закидывал в рот сухарики, иногда кивая головой и комментируя их версии.
– Да, я тоже не въехал, почему они выставили против них так мало полицейских и карабинеров. Смыть их всех водой с гидранта, а кое–кого подвесить за яйца, да так, показательно, в прямом эфире! Кстати, а ну–ка зайди в сеть с мобилы, надо пробить кое–что.
– Секунду, бро!

Петрушевский попытался подключиться к интернету с «Нокии», но тщетно: одни сайты подгружались слишком медленно, другие не открывались вовсе.
– Ни фига, даже соцсети не работают, – констатировал он.
– Понятно, ребята наконец–то «заблочили» сайты. А что так рано?! Я бы еще повозился до завтра. Первым делом в таких случаях следует вырубать на фиг мобильную связь и глушить доступ в сеть. Помогает локализовать беспорядки и лишить их организаторов возможности мобилизовать своих сторонников.
– Но это же незаконно!
– Плевать! Это ЧП национального масштаба, тут все методы пригодны.

Вскоре подтянулись Карпухин и Гринько. Все вместе они решили перебраться в другой двор, где была беседка, и можно было расположиться большей компанией.

Пока шли по бульвару Штефана чел Маре, встречали группы молодых людей, тащивших из разгромленного парламента мониторы, книги, настенные коврики с гербом и другие «трофеи». Их лица светились от счастья, похоже, что веселье било через край. Стоявшие на перекрестках патрульные постовые лишь провожали их взглядом. В тротуарах зияли уродливые пробоины: почти вся плитка была раскурочена и вытащена – этим орудием протестовавшие атаковали подразделения карабинеров и выбивали громадные стекла президентуры.

***
Они купили водки и всего, что к ней полагается: колбасы, соленых огурчиков, сока и «колы» на выбор для запивки. После первой рюмки обсуждение «революции» разгорелось как политое керосином высохшее и выеденное термитами полено.
– Либералы и только они! – орал Гринько. – Это коммунисты построили здесь полицейское государство! Меня достало, что сегодня никому нельзя дать в голову нормально – у того обязательно кто–нибудь из родни окажется мусором: брат, кум или сват!
– Да они продали здесь все, что только можно было! – вторил ему Карпухин. – Вполне вероятно, что в один прекрасный день их припрет продать дом, в котором я живу и кто, скажите, сможет им помешать в этом?!
– Развалили Республиканский стадион к тому же. Давай по «полтишку»!

Взяв паузу в жарком диспуте, Остряков наблюдал, как добропорядочные горожане возвращаются домой с работы. Вот, в подъезд четырехэтажной «хрущевки», зашел мужчина с дипломатом в одной руке и пакетом с продуктами в другой. Ему четко, в подробнейших деталях, представилось, как он, будучи крайне взволнованный от услышанных новостей по радио и прочитанных в интернете сводок противоречивого содержания, совершал покупки в супер–маркете и молился, чтобы его ребенок, ученик старших классов, не оказался замешанным в эту историю. Как он напряженный заходит в квартиру, его встречает жена, а получивший должное воспитание сын пьет чай на кухне со своей подружкой, и камень падает с отцовских плеч – все хорошо и по–другому быть не могло!

В своем воображении Остряков моделировал реальность исключительно позитивного характера – это способствовало снятию стресса, и было вдвойне приятнее и эффективнее в состоянии алкогольной эйфории.

Вот, двое мужиков одетые в спортивные штаны и обутые в туфли подошли к старенькому «Опелю» и стали ковыряться в капоте, дымя оттуда сигаретами. Управившись, один из них выудил из салона пластиковую бутылку с вином, и они принялись распивать его там же, у машины. А в это время из открытого на втором этаже окна две девушки на смешанном русском и молдавском разговаривали с парнями, щелкавшими жареные семечки на улице, и звонко смеялись. Похоже, что пацаны кадрили снимавших тут квартиру студенток – какое занятие может быть приятнее в спальном районе вечером?

Это была незатейливая и мирная сторона вечернего Кишинева, не имеющая ничего общего со спровоцированным политическими технарями «антикоммунистическим восстанием».

Остряков обожал монотонное размеренное течение жизни в своем городе, дорожил этим привычным с детства уникальным и приятным местным бытом, и даже думать не хотел, что в один из дней он будет разрушен непостижимым его скудному уму образом.
Между тем их организованный с легкой подачи политликбез перекинулся в бар, где можно было посмотреть футбол, ну и, конечно же, продолжить полемику за горячительными напитками. Едва разместившись, они оформили заказ, и вечер закрутился с 40–ка градусными оборотами по новой.
– Я вам пытаюсь втолковать еще раз, – кричал захмелевший Остряков, наполняя стопки, – посмотрите на эту ситуацию глазами сотрудников органов внутренних дел. Да тех же призывников, которые отхватили сегодня так, что мало не покажется. Слышишь! Если какой–нибудь урод нарушает общепринятые нормы поведения и откровенно бузит, то пускай и отвечает по установленному порядку: дубинкой по спине и в автозак! – он грозно махал указательным пальцем. – Выпускать на площадь все войска и закрывать всех беспредельщиков поголовно!
– Да ты знаешь, что бы началось, если бы хоть один малолетка пострадал? Туда бы выскочили все их родители, и вот тогда бы начался капитальный замес.
– И что?! Где слезоточивый газ и водометы?! Они что, не отрабатывают разгон демонстрантов на своих учениях?!
– Все правильно, – гнул свою линию Карпухин. – Так им и надо – держат всех за лохов! 61 мандат – ровно столько, сколько нужно для избрания президента. Очнись! Они что, погнали? Думали, что народ будет терпеть этот цирк?!
– Так, мужики, предлагаю тост, за нас, – быстро отреагировал Шунин на закипающие страсти. – За то чтобы, несмотря на принципиальные расхождения взглядов в политике, мы всегда оставались друзьями и проводили время так же душевно!
– Во–о–от! – последовала одобрительная реакция. – Правильно! Давай по половине!

Остряков выпил, даже не поморщившись. В таких случаях они шутили мол «лицо привыкло», то есть больше не реагирует на горечь напитка.
– … ни в коем случае не торопиться, – нашептывал ему на ухо сидевший рядом Петрушевский. – Ни в коем разе! Приходишь, заряжаешь, берешь пиво и следишь, куда он будет кидать. И так четыре–пять спинов  подряд, если, конечно, не падают ну просто очевидные «верняки»…
Остряков отмахнулся:
– Да срал я на этих выродков с промытыми мозгами! Это им жить в этой стране, и копаться в этой грязи, что они развели тут! Я буду зависать в Амстердаме на террасе с видом на канал, попивать кофе за утренней газетой, доставленной из–за океана, в отличие от этих пострадавших…
– Смотри, смотри! Ну! – оборвал его Карпухин, тыча пальцем в экран. – Г–о–о–о–о–л!

Они вскочили оба, два ярых поклонника футбола, чьи интересы на поле совпали в этом матче, и обнялись радостные голу в ворота ненавистной обоим команды. К чертям все! Давай по пятьдесят за «голешник»! Ух, немного не так пошло, но ничего! Остряков запил водку «Спрайтом», вытер ладонью мокрые губы и подбородок и шлепнулся обратно на стул. Почувствовал, что набрался под завязку. Рубикон был пройден: эмоциональный подъем на почве непрекращающегося затяжного пьянства достиг своего пика – через некоторое время истощенный организм уже не сможет бороться с усталостью и мозг начнет выключаться.
В такой ситуации главное не теряться и постараться протянуть как можно дольше. О чем это они?
– …думаю: ну все, наконец–то созрела, – рассказывал Гринько с широкой улыбкой на его обезображенном печатью порока лице. – Столько раз отмораживала, и тут сама зовет в гости. Зашел после работы в аптеку, купил всего, чего надо. Потом заскочил к корешам в бар, выпил две кружки пива для храбрости.
– Правильно, для должного настроя! А дальше что?
– Договорились встретиться у магазина около ее дома. Иду на расслабоне, думаю, сейчас возьмем баттл вина и вперед! Подхожу ближе, а там такая подстава: она стоит еще с каким–то чехлом и говорит, типа мы все вместе идем к ней бухать! Да что ты будешь делать?!
– Ха–ха–ха! Прогон!
– Вот скажите, я, что, с пацанами не мог остаться забухать? Зачем мне было пилить для этого к подруге домой? Это что за прикол такой? Короче, такой злой был в тот вечер.
– Ха–ха–ха! Вот кадр!

Остряков топил в алкоголе раздражение. У него никак не укладывалось в голове, каким образом немыслимое, преступное и позорное, с какой стороны на него ни посмотри, происшествие, может быть воспринято, как нечто само собой разумеющееся и чуть ли не единогласно оправданное деяние. Его приятели продолжали делиться историями из серии «кто кого развел и трахнул», а он сидел погруженный в свои невнятные хаотичные размышления, всерьез полагая, что беззаботность и вальяжность в этом случае неуместны.

В то же время он прекрасно осознавал, что народ расслабляется, в отличие от него – постоянно озабоченного проблемами глобального масштаба. Но что же конкретно гложет его?

Потянувшись на другой край стола за салфетками, он опрокинул на пол чей–то бокал с пивом. Появилась официантка, а за ней уборщица с веником и совком, сопровождаемая хохотом и ором. Рядом шла игра в бильярд под громкое обсуждение перипетий матча, а парни уже считали денежный выигрыш с угаданного результата и шутили с девчонками, расположившимися за соседним столиком.
 
Остряков в бессилии расплылся на стуле. Его выжатое, как лимон, тело обмякло – он явно был переутомлен. Мышление сбрасывало скорость в нейтральное положение, в то время как реальность приобретала размыто–приглушенную форму.
– Мы рады приветствовать вас в этом зале, – пробормотал он и икнул.
– Что говорит? – переспросил Петрушевский. – А–а–а! Понятно. Поздно стучать кулаком по столу, когда ты сам уже только овощ…

Держась из последних сил, чтобы не вырубиться раньше времени, Остряков автоматом поднял стопку с новой порцией водки, чокнулся со всеми, но пить не стал.
– Пока не понял, что к чему, лучше тормознуть ногой и перекурить, – плотно наседал на уши Петрушевский. – Если посмотреть на все это отвлеченно, со стороны, то можно выделить некоторую закономерность…
– Хватит пить – пора гулять! – веселился Шунин.
– Все будет хорошо! Или нет… – подвел итог Карпухин.

До него доносились обрывки фраз, перед глазами маячили чьи–то руки, тянущиеся в неизвестном направлении. Внезапно, затуманенный мозг разродился удачной мыслью, но она была слишком глубокой, чтобы расшифровать ее здесь и сейчас, на дне пустого стакана, среди пропитых лиц и душ.

Он достал мобильный, чтобы записать только что родившуюся строчку, но тот был полностью разряжен. Услышал, что кто–то галдит над ухом и с трудом поднял отяжеленную непомерным спиртным грузом голову. Официантка принесла счет и ждала оплату, кричала, что бар закрывается. Шунин требовал жалобную книгу и совал ей деньги.

«Важно посмотреть со стороны…», – повторял он про себя, чтобы не забыть.
Табачный дым разъедал глаза, время остановилось – никто не собирался никуда уходить. Принесли еще пива – попойка продолжалась. Остряков поплыл…

Продолжение: http://proza.ru/2020/11/19/1768