От заката до рассвета

От заката до рассвета
Уже начало темнеть, когда Лью Шталь вошел в кинотеатр «Одеон», где его сосед по комнате Том Ли работал швейцаром. Было ровно 6:15.
Лью Шталу было двадцать пять лет, он был без работы, совершенно разорен и до смерти честен. Он никогда никого не убивал. Он никогда не держал в руке смертоносное оружие. Он никогда даже не видел, чтобы кто-нибудь лежал мертвым. Все, чего он хотел, - это посмотреть шоу, а у него не было необходимых тридцати центов.
Дежурный на пороге бросил на него неодобрительный взгляд, в то время как Лью стоял в вестибюле и ждал, когда Том проведет его бесплатно. Взад и вперед, снова и снова швейцар ходил, как будто «тебе нужно нервничать!» Но Шталь остался в стороне. Какой смысл иметь приятеля в качестве помощника в кинотеатре, если вы не можете время от времени выпрашивать пропуск?
Том просунул голову в дверь и помешал ему войти. «Мой друг, герцог», - успокоил швейцар.
«Может, вас за это вызовут?» - спросил Шталь, следуя за ним.
Том сказал: «Все в порядке, пока менеджер меня не видит. В любом случае, это между выступлениями; все дома за ужином. Место настолько пустое, что на балконе можно преследовать оленей. Давай, можешь курить там.
Шталь повел его наверх, через антресоль и вышел в темноту наклонного балкона. Том протянул к проходу свой фонарик, чтобы его гость мог видеть. На экране внизу голова женщины колебалась, в два или три раза больше, чем в жизни. Прозвучал металлический голос, эхом разносясь по всему дому, как современный Дельфийский Оракул. «Вернись, вернись!» она сказала. «Это не место для вас!»
Когда она говорила, ее большие светящиеся глаза, казалось, смотрели прямо на Лью Стала. Ее палец высунулся и указал, и казалось, что он целился прямо в него и только его. Это было странно; он почти остановился как вкопанный, потом продолжил. Он не ел весь день; он подумал, что он, должно быть, одурманен, чтобы так думать.
Том был прав; на всем балконе был только один парень. Дети ходили туда в основном во время утренников, и все они уже разошлись по домам, а вечерняя публика еще не пришла.
Шталь выбрал второй ряд и сел точно в его середину. Том оставил его, сказав: «Я вернусь, когда наступит мое пятиминутное облегчение».
Шталь думал, что шоу отвлечет его от забот. Позже, вспоминая ту часть вечера, он был готов признать, что еще не знал, в чем заключалась настоящая проблема. Но все, о чем он мог думать, это то, что он не ел весь день и насколько он голоден; пустой желудок отвлекал его от консервативной истории, происходящей на экране.
Он начинал чувствовать слабость и зябкость, и у него даже не было ни цента на чашку горячего кофе. Он не мог просить у Тома больше денег, даже никель. Том ухаживал за ним уже несколько недель, нес его долю арендной платы за комнату, и все, что он зарабатывал сам, было грошием. Лью Шталь был слишком порядочным, слишком справедливым молодым парнем, чтобы просить у него еще пенни, даже если он упадет с ног от недоедания. Он не мог найти работу. Он не мог просить на углу улицы; он еще не дошел до этого. Он предпочел бы сначала голодать. Что ж, он уже голодал.
Он натянул ремень на выемку, чтобы живот казался более напряженным, и на минуту прикрыл рукой глаза.
Тот одинокий мужчина, сидевший там сзади и принимавший участие в шоу, выглядел преуспевающим и сытым. Шталь подумал, откажется ли он от него, вернется ли он к нему и конфиденциально попросит у него десять центов. Он, вероятно, подумал бы, что это странно, что Шталь оказался в кинотеатре, если бы он был в плохом состоянии, но с этим ничего не поделать. В этой первой попытке попрошайничества его вдохновили два фактора. Во-первых, здесь в темноте легче сделать, чем на улице. Во-вторых, рядом не было никого, кто бы стал свидетелем его унижения, если этот человек выкрикнет его. Если он вообще собирался с ним схватиться, ему лучше не сидеть дольше и думать об этом, лучше сделать это, пока дом не начал заполняться, иначе он знал, что у него никогда не хватит смелости. Вы удивитесь, насколько сложно просить милостыню у незнакомца, если вы никогда этого не делали раньше, какой психологический барьер отделяет честного человека от попрошайки.
Лью Шталь повернул голову и оглянулся на человека, чтобы заранее оценить его шансы. Затем он, к своему удивлению, увидел, что человек задремал на своем месте; его глаза были закрыты. И вдруг дело не в том, чтобы просить у него денег, а в том, чтобы взять их, помочь себе, пока этот человек спит. Том вернулся на главный этаж, и там никого не было, кроме них двоих. Прежде чем он это осознал, он сменил место, сел рядом со спящим.
«Доллар, - продолжал он думать, - это все, что я возьму, только доллар, если у него есть бумажник. Достаточно, чтобы купить большой толстый бифштекс и ... »
Его желудок сжался в болезненный узел при этой самой мысли, и соленая вода хлынула ему в рот, и его голод был настолько велик, что его рука вытянулась почти сама собой и нащупывал внутренний карман пиджака мужчины.
Пальто было свободно застегнуто и удобно распахнулось, как сидел мужчина, и опускающие вниз пальцы Шталя без особого труда нашли жесткий зернистый край бумажника. Он попал между двумя пальцами - это все, что он осмелился вставить в карман, и он был многообещающе толстым и тяжелым.
Секундой позже бумажник оказался между ног Лью, и он разрезал его на бок. Мужчина, должно быть, вспотел, кожа была липкой и влажной только с одной стороны, той, которая была рядом с его телом. Некоторая липкость прилипла к кончикам пальцев самого Шталя.
Он был забит купюрами, мужчина, должно быть, носил с собой от семидесяти до восьмидесяти долларов. Шталь их не пересчитал и даже не вынул всю партию. Верный своему слову, он снял только верхнюю, единственную, сунул ее в ладонь и вернул бумажник туда, где он его нашел.
Теперь это было сделано; он был виновен в своем первом уголовном преступлении.
Он сунул ее через отверстие кармана, выпустил и начал осторожно отдергивать руку. Все благоговение на той стороне пальто мужчины начало приходить с рукой Лью, как будто они оба соединились. Он застыл, держал свою руку на месте, неподвижно лежащую на груди мужчины. Малейшее движение, и спящий может проснуться. Наружная пуговица на манжете Лью причудливо зацепилась за отверстие для пуговицы на лацкане лацкана мужчины, каким-то образом закрученная. И это была неисправная пуговица с зазубринами, теперь он это хорошо помнил; у него были зубы, за которые можно было держаться.
Он попытался просунуть другую руку между лацканом и рукой и освободить их. Для рычагов не хватало места. Он попытался прижать лацкан мужчины вниз и освободить собственный рукав, изолируя буксир, чтобы он не проник в сознание спящего. Пуговица держалась, нить была слишком прочной, чтобы так порваться.
Это была самая мучительная форма душевной агонии. В любую минуту он ожидал, что глаза спящего вылезут и обвиняюще остановятся на нем. У Лью в кармане был складной нож с дурной репутацией. Он отчаянно возился с ней одной рукой, чтобы освободить проклятую кнопку. Он был как в смирительной рубашке; он вынул его из правого кармана левой рукой, скрестив для этого одну руку с другой. В то же время он должен был держать свою заключенную руку неподвижно, и кровообращение уже выходило из нее.
Он открыл потускневшее лезвие ногтем большого пальца и покачал ножом в руке. Он сильно потел. Он начал распиливать тройную нитку для пуговиц, которая скрепляла их вместе. Лезвие ножа было не слишком острым, но в конце концов отрубилось. Потом что-то случилось; не то, чего он боялся, не обвинение во внезапно открывшихся глазах. Что-то похуже. Спящий начал медленно наклоняться вперед на своем сиденье. Легкая вибрация рубящего ножа, должно быть, передалась ему, сместила его. Он начал качаться, как мешок с песком. А люди так не спят, наклонившись к полу.
Шталь бросил за собой панический взгляд. И вот уже с четырех-пяти рядов назад ему встретились обвиняющие глаза. За последние пару минут вошла женщина и заняла место. Она, должно быть, видела, как там внизу дергается лезвие ножа, она, должно быть, задавалась вопросом, что происходит. Она определенно смотрела не на экран, а на них двоих.
Исчезнув из-за всякого присутствия духа, Лью попытался приподнять своего смятого напарника обратно в вертикальное положение. Представьте ей, что они друзья, сидящие рядом; ничего, если только она не заподозрила, что он только что ковырял в кармане. Но что-то было не так - дряблость мускулов, отсутствие тяжелого дыхания для того, чтобы заснуть настолько глубоким, что он не сломался, как бы ни падало тело спящего. Это сказало ему все, что ему нужно было знать; последние пять минут он тихо сидел рядом с мужчиной, который был либо в коме, либо уже был трупом. Кто-то, кто, должно быть, упал замертво во время шоу, даже не упав со своего места.
Он выскочил в проход мимо мертвеца, удивленно взглянул на него, затем взволнованно направился к спине, чтобы предупредить Тома или кого-то еще, кого он мог найти. Но он не смог удержаться, оглянувшись во второй раз, когда пошел в погоню. Глаза женщины обвиняюще смотрели ему вслед, когда он проносился мимо.
Том имитировал статую у стены гостиной рядом с лестницей.
«Вернись туда, где я сидел!» Лью задыхался. «Рядом со мной парень замерзший, весь валяющийся!»
«Не беспокойтесь, - вполголоса предупредил Том.
Он вернулся с Лью и быстро зажег фонарик, и лицо, которое он высветил, не было цвета всего живого; это было похоже на замазку. «Помогите мне отнести его в туалет», - сказал Том себе под нос и взял его за плечи. Лью схватил его за ноги, и они поползли обратно по темному проходу с трупом.
Женщина, которая наблюдала за всем этим, лихорадочно собирала бесчисленные пожитки с решимостью, которая почти приближалась к истерии, как будто собиралась немедленно отправиться с жизненно важной миссией.

Лью и Том не заметили этого, пока они не затащили его в уборную и не растянули на диване у стены - рукоять ножа вонзилась ему в спину. Он не сильно торчал, был под углом, почти прижат к нему. По бокам справа налево, но, очевидно, достаточно глубоко, чтобы коснуться сердца; они могли сказать, глядя на него, что он ушел.
Том пробормотал: «Я позову менеджера! Останься здесь с ним на секунду. Не впускайте никого! » На пути к выходу он схватил табличку с надписью «Вход воспрещен», повесил ее на внешнюю ручку двери и ударил.
Лью никогда раньше не видел мертвых. Он просто стоял и смотрел, смотрел. Затем он подошел еще на шаг и посмотрел еще немного. «Так вот на что это похоже!» - неслышно пробормотал он. Наконец Лью медленно протянул руку и коснулся его лица и съежился, когда почувствовал это липкое ощущение, отдернул руку и взмахнул ею вниз, как будто желая что-то от нее избавиться. Плоть все еще была теплой, и Лью внезапно понял, что у него нет времени на алиби.
Он чем-то накинул это лицо, и это избавило от ужасного ощущения, что за ним наблюдает что-то из другого мира. После этого Лью не побоялся подойти к нему; он просто выглядел как сверток старой одежды. Мертвец был на его стороне, и Лью возился с рукоятью ножа, пытаясь вытащить ее. Его поймали быстро, поэтому он оставил его в покое, схватив пальцами с нескольких разных сторон.
Затем он пошарил по карманам, думая, что поможет его опознать.
Этим человеком был Лютер Кемп, сорока двух лет, он жил на 79-й улице. «Но все это больше не было правдой», - озадаченно подумал Лью; он все это оставил. Его одежда, его дом, его имя, его тело и шоу, за которое он заплатил, были здесь. Но куда он вообще делся, черт возьми? И снова это странное чувство на мгновение охватило Лью, но он отмахнулся от него. Просто одна из самых обычных вещей в жизни - смерть - все еще была для него чуждой. Но после странности следует фамильярность, после фамильярности - презрение.
Дверь распахнулась, и Том снова вбежал в комнату, все еще один и тяжело дыша, как будто он бежал вверх с этажа ниже. Его лицо тоже выглядело белым.
"Да ладно!" - сказал он весело, отрывисто. «Выходи, поторопись!»
Прежде чем Лью понял, в чем дело, они оба оказались снаружи, и Том поволок его через тускло освещенную гостиную на другую сторону дома, где была еще одна ветвь лестницы, ведущей вниз. Его хватка за руку Лью была такой, будто что-то пронзило ее середину.
"В чем идея?" Лью удалось выбраться.
Том мотнул головой назад. «Ты действительно этого не делал, не так ли? Этому парню.
Лью чуть не упал на пол. Его ответ был просто набором слов.
Том выдвинул это как «Нет», и, затаив дыхание, бросился: «Что ж, тогда у тебя есть еще одна причина убираться отсюда поскорее! Спуститесь на эту сторону, пока они не поднялись сюда! Я расскажу вам об этом ниже ».
На полпути вниз, на площадке, Том остановился во второй раз и жестом пригласил Лью прислушаться. Где-то на улице раздался слабый, жуткий вой сирены патрульной машины, которая по мере приближения крещендо перешла к крещендо, затем резко остановилась прямо перед театром.
"Получить это? Вот они и сейчас! » - зловеще сказал Том и устремил Лью в оставшийся полумрак, повернул назад и через дверь с надписью «Только для сотрудников».
В подвал вела лестница. Он толкнул Лью впереди себя до конца пути, но Том остался на месте. Он выдвинул что-то, что вспыхнуло, и Лью ловко поймал это, прежде чем даже понял, что это было. Ключ.
«Открой двенадцать и переоденься в мой синий костюм», - сказал Том. «Оставь свой серый в шкафчике».
Лью отступил к нему на шаг и откинул руку. «Я ничего не сделал! Что с тобой? Ты пытаешься меня втянуть? "
«Ты уже в одном, я пытаюсь вытащить тебя из него!» - рявкнул Том. «Там дама держится за шею менеджера обеими руками, клянется, что видела, как ты это делал. Вы знаете такие галлюцинации! Говорит, что он начал на вас засыпать, и вы толкнули его, одно слово перешло в другое, а потом вы его зарезали. Его тоже ограбили. Она достаточно истерична, чтобы сама поверить в то, что говорит ».
Колени Лью опустились. «Но святой дым! Разве ты не можешь сказать им, что я первый рассказал тебе об этом сам? Я даже помог тебе отнести его в туалет! Похоже на то, что я…
- Мне потребовалось много времени, чтобы получить эту работу, - кисло сказал Том. «Если управляющий узнает, что я передал тебя бесплатно - из-за этого плохая репутация его дома и все такое - я могу поцеловать свою работу на прощание! Подумай и о моем конце. Почему они должны что-то знать о вас? Вы этого не сделали, так что ладно. Тогда зачем быть болваном и ночевать в подвале городской станции? К завтрашнему дню у них, вероятно, будет нужный парень, и со всем будет покончено.
Лью подумал о том долларе, который был у него в кармане. Если он вернется и позволит им расспросить его, они захотят узнать, почему он не заплатил за вход, если у него есть деньги. Это скажет им, откуда взялся доллар. Он ненавидел раскошелиться на этот доллар теперь, когда он у него был. И он вспомнил, как он повредил рукоять ножа, и смутно знал, что есть нечто, называемое отпечатками пальцев, по которым они могли определить, кто этим занимался. А потом мысль о том, чтобы дать отпор этой женщине - судя по тому, что он вспомнил по выражению ее лица - потребовала больше нервов, чем он. Том был прав, почему бы не выключить свет и держаться подальше от всего беспорядка, пока у него была возможность? И, наконец, возник этот аргумент: если бы они однажды схватили его и поверили, что он это сделал, это могло бы их удовлетворить, они могли бы даже не пытаться смотреть дальше, и где тогда он был бы? Чистая совесть не всегда способствует мужеству, иногда бывает наоборот. Мистические слова «косвенные улики» танцевали перед его глазами, парализовав его.
"Пил!" - сказал Том. «Шоу прерывается еще через пару минут. Когда вы услышите рожок, ведущий в кинохронику, выскользните отсюда и смешайтесь с остальными выходящими. Она отметила тебя в сером костюме, так что будет достаточно легко сделать его в моем синем. Им не придет в голову взломать шкафчики, чтобы посмотреть. Жди меня у нас ». Затем Том выскочил, и дверь в коридор бесшумно закрылась за ним.

Лью не дал себе времени подумать. Он запрыгнул в синий костюм, как сказал ему Том, надел шляпу и прикрыл полями глаза пальцами, которые дрожали, как ленты на ветру. Он боялся, что в любую минуту кто-нибудь, один из помощников, войдет и поймает его. Что он собирался сказать, что делал там?
Он захлопнул шкафчик о свою одежду, как раз в тот момент, когда с экрана снаружи донесся приглушенный тада. Через минуту послышались шаркающие ноги за дверью и гул приглушенных голосов. Он распахнул дверь и прижал ее за собой локтем. Немногочисленные уходящие кинозрители были вокруг него, и он позволил им унести себя с собой. Похоже, они не знали, внизу, здесь, того, что произошло наверху так недавно. Лью не слышал ни одного упоминания об этом.
Это было похоже на вызов. Были две пары дверей и ярко освещенный вестибюль между ними. Один из детективов стоял рядом со швейцаром у первых дверей. Бдительный взгляд, которым он сканировал все лица, подсказал Лью, кто он такой. Второй был за дверью. Он так долго смотрел на каждого выходящего - это говорило, кем он был.
Лью увидел их обоих, прежде чем подошел к ним через прозрачное стекло внутренних дверей. Свет был на их стороне, Лью был в темноте, а шоу все еще продолжалось позади него. Его храбрость замерзла, он хотел остаться там, где был. Но если он вообще собирался выбраться, то сейчас самое время с большинством толпы, а не позже, когда он станет более заметным.
В его пользу был цвет костюма. Он видел, как детективы останавливали всех мужчин в сером и жестом отводили их в сторону; он насчитал шесть отвлекшихся еще до того, как вышел в вестибюль. Они никому не мешали.
Но этот билетный кассир представлял больший риск, чем любой из людей в штатском. Так был швейцар. Прежде чем войти, он простоял прямо у них под глазами целых пять минут, ожидая, когда Том спустится. Он вошел, не заплатив, и это сжег билетную кассу. Но, проходя мимо них, Лью приходилось идти медленно, так же медленно, как и все остальные, иначе он выдал бы себя вдвое быстрее. Он не мог сейчас повернуться и вернуться назад; он был слишком близко к детективам, и они заметили маневр.
Бункер перед ним пришел ему на помощь, когда он подумал, что кончил. Бункер для комьев неожиданно отступил, чтобы взглянуть на что-нибудь, и все его копыто попало, как молоток камнереза, по пальцам ноги Лью. Лицо Лью неудержимо скривилось от боли, и, прежде чем он снова выровнял его, смертоносный швейцар безвредно окинул его взглядом, не узнав его, и Лью прошел мимо него, и все, что он мог видеть, был затылок Лью.
Лью затаил дыхание. Ничего не случилось. Правая нога вперед, левая нога вперед, правая нога вперед ... Казалось, вестибюль тянулся на многие мили. Чья-то рука коснулась его, и ртуть прошла по его спине до самого низа, но это была только женщина, которая стояла позади него, надевала перчатки.
После того, что казалось вечностью замедленного движения, он наконец оказался вровень с дверями улицы. Только тот второй детектив, который сейчас бросит вызов, и он не сильно его беспокоил. Он прошел через все остальные, прошел достаточно близко к детективу, чтобы дотронуться до него, и даже не смотрел на Лью. Его глаза были прикованы к хлопку дверей, которые продолжали раскачиваться взад и вперед с каждым новым выходом.
Лью вышел из-под яркого света фонарей в укрывающуюся тьму. Он не оглядывался, и вскоре адское место превратилось в пятнышко света далеко позади него. Тогда и этого уже не было.
Он все время вытирал лицо, и после этого долгое время чувствовал себя безвольным в ногах. Он сделал это, но уф! какой опыт; он сказал себе, что претерпел все эмоции преследуемого преступника, не совершив преступления.

У Тома и Лью была дешевая меблированная комната в многоквартирном доме примерно в получасе ходьбы. Теперь Лью без колебаний шел туда по прямой от театра. Насколько он мог видеть, все кончено, волноваться больше не о чем. Он был не на своем месте, и это все, что имело значение. Правого парня у них посадят, может быть, до того, как закончится ночь, во всяком случае, не позднее завтра.
Он вошел в коридор с ключом, поднялся по лестнице, никого не встретив, и закрыл за собой дверь комнаты. Он щелкнул перегоревшей лампочкой, свисающей с потолка, и сел ждать Тома.
Наконец часы перешли на 11 часов вечера. Последнее шоу началось в 11:30, и когда Том приехал сюда, было около двенадцати.
Примерно в то время, когда должен был появиться Том, мимо проехал грузовик, разносящий газеты, и разносил полуночный выпуск. Лью увидел, как он остановился у стойки на углу и выбросил кипу бумаг. Повинуясь порыву, он встал и спустился туда, чтобы взять один, гадая, есть ли в нем история и поймали ли они этого парня. Он не открывал его, пока не вернулся.
Это не пугало, но сделало колонку на первой полосе. «Человек зарезан в кинотеатре; женщина видит совершенное преступление ». На минуту Лью испытал какое-то косвенное возбуждение, пока не прочитал дальше. Они все еще искали парня такого же роста и телосложения, в сером костюме, который прорывался на свободе. Мотив - вероятно, уловленный жертвой, когда он ковырялся в кармане во сне. В панике Лью погасил свет.
С тех пор это был случай, когда я стоял и смотрел из-за опущенной шторы, и стоял, прислушиваясь, за дверью, и стирал пол между двумя местами, как медведь в клетке. Он знал, что был сумасшедшим, оставаясь там, и все же не знал, куда еще идти. «Было бы еще безумнее, - подумал он, - бродить по улицам, его обязательно заберут до утра». Горячий пот выступил из каждой поры, а потом стал холодным. И все же ни разу не пришла в голову идея вернуться туда по собственному желанию и сказать им: «Ну, вот и я; Я этого не делал », - приходит в голову ему. Теперь это выглядело очень плохо, когда он переоделся и убежал. Он проклял Тома за то, что тот подтолкнул его к этому, и себя за то, что потерял голову и слушал его. Было уже слишком поздно. В печати есть окончательность, особенно для новичка; поскольку в той газете говорилось, что они ищут его, казалось, что это убило последний шанс Лью очиститься раз и навсегда.
Он не видел приближающегося Тома, хотя все время выглядывал в угол в окно; Том, должно быть, прокрался ближе к строительной линии внизу. По лестнице внезапно послышались быстрые шаги, и Том с яростью пытался повернуть ручку двери. Лью запер ее внутри, когда потушил свет.
«Поторопитесь, впустите меня!» Том тяжело дышал. А потом, когда Лью отпер дверь: «Оставь свет, дурак!»
«Я думал, ты никогда не доберешься сюда!» Лью застонал. «Что они сделали, устроили полуночный утренник?»
«Они сделали это в штаб-квартире!» - возмущенно сказал Том. «Притащил меня туда и с тех пор держит меня там! Я удивлен, когда они меня отпустили. Я не думал, что они собираются. Он распахнул дверь. «Тебе нужно убираться отсюда!»
«Куда я пойду?» Лью причитал. «Ты прекрасная вошь для друга!»
«Предположим, здесь внезапно появится полицейский и застает вас здесь, как это заставит его искать меня? Как я узнаю, что за мной не следили, вернувшись сюда? Может, поэтому меня отпустили! »
Том все пытался вытащить Лью в коридор, а Лью все пытался держаться за дверной косяк и оставаться внутри; Еще через минуту они были бы уже горячими и тяжелыми, но внезапно раздался стук в дверь тремя этажами ниже. Они оба замерли.
"Я знал это!" - прошипел Том. «Прямо по пятам!»
Стук продолжался. «Идем! Подожди, а? - раздался женский голос сзади, и тапочки зашлепали по клеенке. Лью теперь оказался на площадке по собственному желанию, суетясь вокруг нее, как мышь, пытающаяся найти дыру.
Том показал большим пальцем на поднимающуюся лестницу. "Крыша!" он прошептал. «Может, тебе удастся пройти через соседний дом». Но Лью видел, что его заботило только то, что его нет в комнате.
Том закрыл дверь тихо, но определенно. Тот, что внизу, открылся в тот же миг под аккомпанемент громких говоров хозяйки, которые эффективно заглушили скрип лестницы под летящими ногами Лью.
«Идея вытащить людей из постели в этот час! Не говори мне молчать, детектив или никакой детектив! Это респектабельный дом… К тому времени
Лью уже прошел верхний этаж. Последняя секция больше не была наклонной лестницей, а была вертикальной железной лестницей, заканчивающейся прямо под свинцовым потолочным окном, защелкивающимся с нижней стороны. Он щелкнул защелкой, поднялся на ступеньку выше и склонил голову в сторону, прижимая его к плечу, как Атлас, поддерживающий мир. Он должен был так оставаться там, пока он не вылезет из лестничного колодца; он подумал, что иначе коп услышит скрип и стон. У него не было петель, его нужно было смещать телесно.
Внезапно в дверь Тома на третьем месте раздался властный стук и крик: «Открой сюда!» это не оставляло места для споров. Том мгновенно открыл его, всхлипнув: «Что тебе нужно на этот раз?» Затем дверь снова закрылась, к счастью для Лью, и детектив был там с Томом.
Лью изо всех сил поднялся вверх, и ему показалось, что он целиком поднимает крышу с дома. Его голова и плечи выходили в открытую ночь. Он поймал два нижних угла штуки обратной рукой, чтобы она не упала снова, когда он выскользнул из-под нее, и осторожно прижал ее к раме. Однако прежде, чем проем полностью закрылся, он увидел сквозь него весь путь до нижней части лестничного колодца, и на полпути по нему, на третьем этаже, из-за перил торчало лицо, уставившееся на на него. Хозяйка, которая оставалась там и подслушивала. У нее был такой же взгляд на него с высоты птичьего полета, как и у него.
Он отпустил крышку светового люка и изо всех сил устремился по покрытой гравием смоле к следующей крыше. Детектив будет здесь через минуту.
Разделительной линией между двумя крышами служил лишь кирпичный парапет высотой по колено, который было достаточно легко очистить, но после этого осталась только одна крыша, а не целая их блочная длина. За соседним домом виднелся шестиэтажный пустырь. Линия крыш разной, но доступной высоты лежала позади него в другом направлении; он свернул не в ту сторону в темноте. «Но это не имело значения, - подумал он, - главное, чтобы он мог попасть через двойник в потолочное окно, из которого вышел.
Он не мог. Он нашел его, ударившись о него пальцем ноги и упав на него, а не с помощью глаз. Потом, когда он встал на колени, хватал и тянул ее, она не поднималась. Защелкивается внизу, как и первый!
Сейчас не было времени возвращаться назад. Желтый свет загорелся на крыше позади него, когда детектив поднял ловушку. Сначала предупредительная нить, потом большая рана, и член вылезал на крышу. Лью подумал, что он увидел в руке пистолет, но он не стал ждать, чтобы узнать. Немного позади Лью находился трехфутовый кирпичный дымоход. Он бросился за ним, в то время как голова его преследователя все еще была повернута в другую сторону. Но гравий под ним издал предательский небольшой треск, когда он выполнял маневр.
Долгое время стояла тишина. Он боялся высунуть голову и посмотреть. Затем раздался еще один из тех маленьких шорохов, на этот раз не его, доносящийся с той же крыши, с другой стороны трубы.
Затем с внезапностью, заставившей его подпрыгнуть, новый вид планеты присоединился к звездам прямо над его головой, вспыхнул и заметил его с головы до ног. Карманный фонарь. Лью просто прижался к себе, беспомощный против кирпичной кладки.
«Давай, вставай», - сказал детектив безо всяких эмоций, где-то прямо за ярким светом. Для Лью это было похоже на фару локомотива; он не мог ничего видеть в течение минуты. Он выпрямился, моргая; даже думал, что он собирается быть спокойным и смирился на минуту. «Я этого не делал», - сказал он. «Честное слово, я этого не делал! Дай мне перерыв, ладно?
Детектив насмешливо сказал, что будет, конечно, используя выражение, не терпящее повторения. Он схватил Лью одной рукой за обе стороны куртки одновременно, притянув почтенных вместе близко под подбородком Лью. Затем он уравновесил зажженный факел на краю трубы дымохода, чтобы он оставался направленным на Лью и залил его водой. Затем он обыскал его этой рукой.
«Говорю вам, я просто сидел рядом с ним! Я не трогал его, не тронул его пальцем! »
«И поэтому ты прячешься на крыше, не так ли? Ты тоже сменил костюм, не так ли? Я выбью из тебя правду, когда доставлю тебя туда, куда мы идем! »
Именно это и внезапный вид наручников, мерцающих в лучах факела, заставили Лью потерять голову. Он дернулся назад в хватке детектива, пытаясь уйти от него. Его спина задела кирпичную кладку. Фонарик внезапно погас и с грохотом пошел вниз по трубе. Лью оказался зажат между детективом и штабом. Он внезапно приподнял колено и ткнул им вверх между ними, как поршнем. Детектив отпустил воротник Лью, наручники со звоном упали, и он рухнул к ногам Лью, корчась и стоня. Как бы он ни был в агонии, его рука как бы беспомощно вертела руками, пытаясь что-то нащупать; Лью видел это даже в темноте. Лью опередил его, вырвал пистолет из кармана и бросил его вперед и назад. Он приземлился где-то за спиной Лью, но остался на крыше.
Детектив тем временем согнулся пополам, как беспомощный жук на спине, подтягивая ноги к своему телу. Они предложили ручку, чтобы схватить его. Лью был слишком напуган, чтобы убежать и оставить его, слишком напуган тем, что он придет за ним и все начнется сначала. На самом деле это был излишний испуг; есть такая штука. Он схватил мужчину за лодыжки обеими руками, начал тащить его на спине по гравию к краю крыши, пыхтя: «Ты меня не поймаешь! Ты меня не поймаешь! Ты не возьмешь меня с собой, пока я это знаю! "
К боковому краю здания он потащил детектива. Он не удосужился посмотреть, что было внизу; просто отпустил ноги, развернул детектива на спине, так что рыхлый гравий вылетел из-под него во все стороны, схватил его за плечи и толкнул через голову. Член не издал ни звука. Лью не знал, был ли он все еще в сознании или уже потерял сознание от удара в пах, нанесенного ему Лью. Затем он исчез из виду, как будто мощный магнит внезапно потянул его вниз.
Потом Лью сделал забавную вещь. В тот момент, когда детектив ушел, Лью непроизвольно протянул руки туда, где он был, как будто хотел схватить его, вовремя поймать и спасти. Как будто до этого момента он действительно не осознавал истинный смысл того, что делал. Или, может быть, это было его последнее проявление торможения, прежде чем оно совсем его покинуло. Тормоз, который больше не работал, пытался остановить его, когда было слишком поздно. В следующую минуту он почувствовал странное головокружение. Но не головокружение от раскаяния, головокружение, как у человека, которого связали быстро и внезапно освободили.

Лью не смотрел вниз, туда, куда ушел человек, вместо этого он взглянул вверх - на звезды, которые, должно быть, видели много других зрелищ, подобных той, что была только что, не мигая.
«Гоша, это просто!» - удивился он с открытым ртом. «Я никогда раньше не знала, как легко кого-то убить! Двадцать лет, чтобы вырастить их, и все, что нужно, - это один маленький толчок! "
Он внезапно был опьянен какой-то новой силой, не обнаруженной до этой минуты. Власть жизни и смерти над своими собратьями! Оно было у всех, у всех хватило сил, чтобы поднять жестокую руку, но они боялись им воспользоваться. Что ж, он не был! И вот он неделями ходил, живя впроголодь, без денег, без достаточного количества еды, когда все, что он хотел, все это время было у него под рукой! Он был зеленым, и в этом нет ошибки!
Смерть стала знакомой. В семь для него это было самой загадочной вещью на свете, а к полуночи это уже старая история.
«А теперь пусть они идут за мной!» - мстительно подумал он, покачиваясь через крышу к потолочному окну другого дома. «Теперь я дал им реальную причину для попытки схватить меня!» И он мрачно добавил: «Если смогут!»
Что-то плоское вылетело у него из-под ноги, он остановился и поднял пистолет, который выбросил вне досягаемости. Он осмотрел его после того, как прошел через окно в крыше и увидел свет, чтобы рассмотреть его. Он никогда раньше не держал ни одной в руке. Он знал достаточно, чтобы не прищуриться, и это было все, что он знал.
Лестничный колодец был пуст; Хозяйка, должно быть, временно удалилась в свои апартаменты внизу, чтобы разбудить мужа, чтобы он не пропустил волнение от поимки и буксировки. Лью прошел мимо закрытой двери Тома и прошел мимо нее, не останавливаясь, прямо на улицу и новую карьеру, ожидавшую его в дремлющем городе, когда Том сам открыл ее и выглянул. «Должно быть, он услышал скрип и подумал, что это вернулся детектив», - подумал Лью, и решил, что легкое прикосновение никому не повредит.
"Ты поймал его?" Том начал говорить. Затем он увидел, кто это был, и увидел, что Лью держал в руке.
Лью повернулся и вернулся к нему. «Нет, он меня не поймал, - сказал он зловеще тихо, - я его поймал». Он вошел и закрыл за собой дверь комнаты. Он продолжал смотреть на Тома, который немного попятился.
«Теперь ты покончил с собой!» Том в ужасе вздохнул.
«Вы имеете в виду, что я только начинаю», - сказал Лью.
«Я собираюсь уйти отсюда!» - сказал Том во внезапном приступе паники и попытался обойти Лью и добраться до двери.
Лью махнул ему пистолетом в ответ. «Нет, ты не собираешься оставаться там, где стоишь! За что ты меня обманул?
Том забрался за стул и повис на нем обеими руками - как будто это было к лучшему! Затем почти в истерике, когда он прочитал лицо Лью: «Что случилось, ты сошел с ума? Не я, Лью! Не я!"
"Да ты!" - сказал Лью. «Вы втянули меня в это. Вы знали, что они последуют за вами. Ты привел их ко мне. Но они все еще не знают, как я выгляжу - а вы знаете! Тот, что поднялся туда после меня, сейчас не может сказать, как я выгляжу, но вы все равно можете! Они могут поймать меня, пока ты еще рядом.
Том держал обе ладони в сторону Лью, как будто Лью думал, что они могут остановить или отвести пулю! У Тома было время сказать еще одно: «Ты совсем не человек!»
Затем Лью нажал на спусковой крючок, и вся комната, казалось, поднялась с ревом, как будто под ней шли взрывные работы. Пистолет отбросил Лью на полшага; он не знал, что эти штуки им понравились. Когда он посмотрел сквозь дым, лицо и плечи Тома исчезли из-за стула, но его предплечья все еще свисали с его верха, ладони теперь повернуты вниз, и все пальцы шевелятся одновременно. Затем они упали с него, спустились, чтобы присоединиться к остальным на полу.
Лью смотрел на него секунду, что он мог видеть в нем. Том больше не двигался. Лью медленно покачал головой из стороны в сторону. «Конечно, это легко!» сказал он себе. И это было даже менее драматично, чем то, что наверху, на крыше.
Знакомство со смертью уже вызвало к ней презрение.
Он повернулся, распахнул дверь и дважды быстро побежал вниз по лестнице. Двери открывались на каждой площадке, когда он проносился мимо, но не было сделано ни малейшего шага, чтобы остановить его - что было для них также хорошо. Он держал ружье в руке все время и преодолевал нижние ступеньки с коротким прыжком внизу каждого полета. Взрыв! а затем к следующему.
Хозяйка попала в плохое положение. Она оказалась между ним и закрытой дверью, когда он преодолел последний рейс и спустился в холл. «Если бы она осталась на своем месте, - сказал себе Лью, - она могла бы нырнуть обратно в свои апартаменты в тылу, когда он спустился. Но теперь ее побег был отрезан. Когда она увидела, что это Лью, а не детектив, она попыталась выбраться вперед. Она не могла вовремя открыть дверь, поэтому снова попыталась повернуть назад. Она уклонилась в одну сторону, чтобы не мешать Лью, и он тоже пошел в ту сторону. Затем они оба вместе перешли на другую сторону и снова заблокировали друг друга. Это было похоже на игру «Киска в углу», когда потрясенные лица напряженно смотрят на них с лестницы.
Она вздымалась, как больная кошка в песочнице, и Лью решил, что стрелять из нее слишком нелепо. Несмотря на то, что он был новичком в игре убийства, он должен был проявлять достоинство в своих убийствах. Он оттолкнул ее с тыльной стороны, как комара, и перешагнул через ее внезапно выпяченные ноги. Она могла дать ему только искаженное описание.
Дверь открыть было несложно, если бы ты не испугался, как Лью сейчас. Просто поверните ручку и гаечный ключ. С одного из верхних этажей бессмысленно раздался голос: «Убери копов! Он убил человека здесь! Затем Лью вышел на улицу и сразу посмотрел в обе стороны.
Прохожий, который, должно быть, слышал выстрел, остановился как вкопанный, прямо напротив дверного проема на другой стороне улицы, и уставился в глаза. Он увидел Лью и лукаво крикнул: «Что случилось? Что-то там не так?
Было бы достаточно легко передать ему какой-нибудь киоск, притворившись, что Лью сам ищет полицейского. Но Лью охватило это новое презрение к смерти.
"Да уж!" - злобно прорычал он. «Я только что застрелил парня! И если ты будешь стоять и так смотреть на меня, ты будешь следующим! »
Он не знал, видел ли прохожий пистолет или нет в темноте, вероятно, нет. Мужчина не стал ждать, чтобы убедиться, поверил ему на слово. Он бросился к ближайшему углу. Скручи, и он ушел!
«Вот, - коротко сказал себе Лью, - разумный парень!»

Черные квадраты окон тут и там становились оранжевыми, потому что окрестности начали с опозданием просыпаться. Из дома, в котором жили Том и Лью, доносилось множество внутренних криков и топотов. Он направился к углу, противоположному тому, где сбежал его покойный допрашивающий, повернул его и перешел на быструю прогулку. Он убрал пистолет; он слишком далеко торчал из мелкого бокового кармана костюма Тома, поэтому он сменил его на внутренний нагрудный карман, который был глубже. Позади него, в верхнем конце улицы, с которой он только что ушел, раздался слабый свисток копа.
К нему приближалось такси, он спрыгнул с тротуара и побежал к нему по диагонали. Водитель попытался свернуть, не останавливаясь, поэтому вскочил на подножку и вывернул колесо свободной рукой. Другой он снова заткнул себе в карман над пистолетом. «Повернись, ты поедешь со мной в центр города!» он сказал. В спину послышался девичий голос. «У меня там уже двое пассажиров!» - сказал водитель, но он круто повернул, что чуть не сбило Лью с ног.
«Я позабочусь об этом за тебя!» он распахнул заднюю дверь и вошел с ними. «Выходи, с той стороны!» он заказал. Парень прыгнул первым, как предписывалось этикетом, но девушка вцепилась в дверной ремень, слишком напуганная, чтобы пошевелиться, поэтому Лью подтолкнул ее, чтобы она решила. «Жалко разлучить вас двоих!» - позвал он ей вслед. Она повернула лодыжку, спустилась по кропланку и легла в сопровождении своего эскорта, склонившегося над ней посреди улицы.
"К-куда ты хочешь, чтобы я пошел с тобой, приятель?" - болтал водитель.
«Быстро убирайтесь из этого района», - мрачно сказал Лью.
Некоторое время он ускорился, затем заскулил: «У меня есть жена и дети, приятель…»
«Ты очень беспечный парень», - сказал на это Лью.
Он знал, что они пойдут по его следу в любую минуту, учитывая, что эти двое остались стоять посреди улицы, чтобы вести их, поэтому он направился в скрытый лабиринт парка, наименее охраняемую часть города.
«Немного притормози», - приказал он, когда они были в парке. «Сними туфли и брось их сюда». Присутствие водителя было помехой, и Лью тоже решил избавиться от него. Проезжая зигзагом по переулку одной рукой, таксист откинул ботинки. Один из них ударил Лью по колену, когда тот пробился через открытую горку, и на минуту Лью почти передумал и вместо этого выстрелил в него, как самый простой выход из положения. Таксист к этому времени все равно был наполовину мертв от испуга. Лью заставил его тоже снять штаны, а затем сказал ему притормозить и выйти.
Лью сел за руль. Водитель стоял на асфальте в носках и фалдах рубашек и умолял: «Эй, не оставляй меня вот так посреди парка, приятель, без штанов и туфель, мне понадобится всю ночь, чтобы убирайся!"
«Это основная идея», - мстительно согласился Лью и добавил: «Ты не представляешь, как тебе повезло! Вы противостоите правой руке Смерти. Убирайся, пока я не передумал! »
Таксист побежал в темноту, как кривоногое чучело, а Лью сидел за рулем, хохоча за ним. Затем он на максимальной скорости увел такси и через четверть часа выехал на другой конец.
Он был голоден и решил, что лучше всего поесть прямо сейчас, пока дневной свет не увеличил риск и не успел сработать общий сигнал тревоги. Платежеспособность, конечно, больше не была проблемой в этом захватывающем новом существовании, которое началось для него сегодня вечером. Он выбрал самое дорогое заведение, открытое в этот час, круглосуточный магазин деликатесов, где за сэндвич брали доллар и назвали его в честь знаменитости. Несколько человек в высоких шляпах сидели с беконом и яйцами в тусклом искусственном синем свете, который делал их похожими на привидений.
Он оставил такси прямо у дверей и сел так, чтобы было видно. Подошел официант, который не особо о нем подумал, потому что у него не было кипяченой рубашки. Он пробежался пальцем по списку и выбрал пятидолларовую.
«Что такое Джимми Кэгни? Дайте мне одну из них.
«Сваренное вкрутую яйцо с большим количеством паприки». Официант двинулся прочь.
Лью взял стакан с водой и плеснул им по затылку. «Ты вернись сюда! Сделайте это еще раз и скажите сэр! - прорычал он.
«Сваренное вкрутую яйцо с большим количеством паприки, сэр», - заикался официант, извиваясь, чтобы слить воду со своего позвоночника.
Когда он закончил, Лью откинулся на спинку стула и толкнул его. «Сколько вы берете здесь на ночь?»
«О, около пятисот, когда так медленно». Он достал блокнот и нацарапал внизу «5.00», оторвал его и протянул Лью.
«Дай мне свой карандаш», - сказал Лью. Он написал перед ним «Заплати мне» и стер десятичную точку. «Я сам отнесу это в кассу», - сказал он официанту.
Затем, увидев, как официант разочарованно оглядел голую столешницу, он увидел: «Не волнуйтесь, чаевые получите; Я тебя не забываю.
Лью обнаружил, что хитрый синий свет очень помогает. Это заставляло всех выглядеть ужасно с самого начала, и невозможно было сказать, когда кто-то внезапно побледнел. Как и кассир, когда он оторвался от чтения счета, который представил Лью, и обнаружил, что ствол пистолета выглядывает из-под рубашки Лью на него, словно какая-то громоздкая булавка для галстука.
Он открыл ящик и начал пересчитывать купюры. «Перестань так трястись руками, - предупредил его Лью уголком рта, - и не спускай глаз с того, что делаешь, иначе ты можешь меня обмануть!»
Лью нравилось делать это таким образом, увеличивая риск, стоя и позволяя кассиру пересчитать точную сумму, вместо того, чтобы просто чистить кассу и трясти. «Что же такого беспокойного в ограблении?» - спросил он себя. Каждое преступление казалось таким простым, как только ты в этом разбираешься. Ему начинала нравиться эта жизнь, это было здорово!
Когда кассир вошел в ящик, в ящике оставалось около тридцати долларов. Но тем временем менеджера стало любопытно, сколько времени Лью стоит там, и он направился к ним. Лью мог сказать по его лицу, чего он даже не подозревал, а только хотел посмотреть, нет ли каких-то трудностей. В то же время Лью заметил официанта, крадущегося в дальнем конце комнаты, к двери позади него. Он не смог вовремя добраться до менеджера и собирался стать героем в одиночку, и пойти за копом.
Итак, Лью взял его первым. Официант был уже слишком близко к двери, чтобы в этом вопросе мог быть какой-то выбор. Лью даже не прицелился, просто выстрелил, как он слышал, моментальным выстрелом. Официант спустился через порог, словно новый комок. Лью даже не почувствовал, как эта штука расколется, как когда застрелил Тома. Кассир тоже упал, как будто тот же выстрел убил его. Его голос раздался из-под ограды: «Вот ваши деньги, не стреляйте в меня, не стреляйте в меня!» «Слишком много ночной работы вредно для нервов парня, - размышлял Лью.
Снаружи на тротуаре стоял швейцар. Лью провел его через открытый дверной проем, как только он добрался до тротуара, поднося свисток к губам. Он споткнулся, схватился за одну из хромированных стоек, поддерживающих навес, и соскользнул вниз, как пожарный, скользящий по столбу. Управляющий нырнул за стол, и все остальные спустились вместе с ним на уровень пола, как если бы все они были марионетками, которых дергали за веревочки. Лью не видел никого из оставшихся в комнате лиц; просто громкий крик из-за пустых стульев.
Лью схватил пятьсот и бросился к двери. Ему пришлось столкнуться с телом официанта, и он немного пошевелился, как Лью, так что не умер. Затем Лью остановился ровно настолько, чтобы снять десятку и бросить на него. «Вот тебе подсказка, резчик!» Лью кричал на него и бил его.
Лью не смог вовремя добраться до такси, поэтому ему пришлось отпустить его и взять его пешком. В нескольких ярдах позади него была припаркована машина, а впереди - другая, которая могла помешать ему выбраться с первого раза, а сейчас не время для длительных вылазок. Он выстрелил из-за угла, примерно в половине квартала, и он облетел следующий. Еще двое вышли оттуда, как только он добрался до угла впереди, и он выстрелил в ответ на звук их, просто из общего принципа. У него не было цели, о которой можно было бы говорить, он никогда не держал в руке ни одной из вещей до той ночи.
Он развернулся и побежал по переулку, оставив дым от выстрела бестелесно висеть за ним, как детское облако над тротуаром. К настоящему времени копов было двое, но первый был впереди и хорошо бегал. Он перестал стрелять и сосредоточился на том, чтобы пройти с Лью по твердой дороге, на расстоянии вытянутой руки. Лью повернул голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как он прорвался сквозь дым на углу и выбил его невидимым. Он был высоким гибким парнем, который, должно быть, хорошо проявил себя в заплыве на полицейских играх, и он бросился прямо к Смерти. Тик, тик, тик, его ноги двигались, как очень быстрые часы.
В этот момент прогремел пятый выстрел, на этот раз впереди Лью, в нижнем углу. Кто-то присоединился с того направления, где собирался Лью. Его теперь зашили между собой на этом узком переулке. Один впереди, двое сзади - а чтобы нырнуть куда угодно, была занавеска.
Что-то случилось с этим кадром, что случается раз в миллион лет. Трое из них были на прямой линии - Лью посередине, спринтер позади него, тот, кто только что выстрелил, шел в другую сторону. Что-то плюнуло мимо уха Лью, и клещ за его спиной рассыпался царапающим, грохочущим падением - пухлым! - и остановился. Бегун был сбит его собственным человеком впереди.
Он не смотрел, его уши заметили это за него. Он нырнул в дверной проем между ними двумя. Только чудо могло спасти его, и у него оставалось не более шестидесяти секунд, чтобы произойти хоть что-нибудь.
Его звезда, сияющая сверхурочно, превратила ее в открытую уличную дверь, свидетельствующую о бедности. Улица находилась между Второй и Третьей авеню, и на ней царила бедность, та же самая бедность, которая превратила Лью в упыря, вытащившего доллар из кармана мертвеца в шесть тридцать этой ночью. Пролетев мимо, он нажал три кнопки звонка.
«Если они придут сюда за мной, - горячо рыдал он, - будет такая стрельба, как никогда раньше!» И они, конечно, будут. Предложение заголовка у Секунда, который застрелил собственного человека, должно быть, видел, к какому входу он нырнул. Даже если бы он этого не сделал, они бы всех затащили.
Поднимаясь по лестнице, Лью полез в карман и вытащил пригоршню денег, но не пистолет. В его лапе оказалось не меньше сотни. Одна из банкнот вылетела, спустившись по ступенькам позади него, как зеленый лист. Что за десять или даже двадцать, если у вас есть шестьдесят секунд, чтобы купить свою жизнь?
"Там!" Один из выдохшихся, уцелевших полицейских голосов раздался отчетливо, проникая сквозь град с тротуара. Раздался визг крадущейся машины.
Он держал перед собой горсть зеленого теста, как оливковую ветвь древних, когда перед ним открылась первая из трех дверей, на втором этаже. Мужчина с кудрявыми усами, моргая, бросился на него.
«Сто баксов!» - прошипел Лью. «Они преследуют меня! Вот, сто баксов, если вы позволите мне проникнуть в вашу дверь! "
"Whassa mat '?" он хотел знать, пораженный бодрствующим.
«Копы! Сотня баксов! » Пространство между ними было израсходовано, все тело Лью врезалось в дверь, как снаряд. Мужчина держался за нее изнутри, так что она не поддавалась. Удар повернул Лью в сторону, он схватил его одной рукой, а другой пихнул букет денег в лицо мужчине. «Двести баксов!»
"Иди прочь!" - воскликнул мужчина, пытаясь закрыть Лью. Лью решил пристрелить его, если он не
купится. Позади него раздался низкий басовый голос. «Che cosa, Марио?»
«Двести баксов», - задушил Лью, хватаясь за пистолет левой рукой.
Due cento dollari! » Дверь оторвалась от него, распахнула настежь. Там стояла огромная усатая итальянка с чесноком. «Исса хорошо? Исса Рилл? Лью зажал их своей огромной грудью, как самый быстрый способ доказать их подлинность. Может быть, у Марио-младшего была стычка с полицейскими из-за того, что он разбил окно или выхватил фрукты из тележки; может это была просто бедность. Она хлопнула одной рукой по груди, чтобы удержать деньги, а другой схватила Лью за руку.
«Си! Vene presto! » и выплюнул предупреждение: «Силенцио! La porta! » на своего упрямого старика.
Она преодолела длинный внутренний град, таща за собой Лью. Дверь за ними закрылась, и лестница снаружи начала вибрировать от подъема ног - плоскостопия.
В спальне было темно как смоль. Она отпустила его, толкнула его в сторону и вниз, и он растянулся на огромной кровати, заполняющей всю комнату. Кошка вырвалась с дороги и спрыгнула. Он задрал ноги за собой, стал царапать, натянул чесночное одеяло до подбородка. Он начал лихорадочно раздеваться под ней, лежа на боку. Она зажгла свет и стояла, считая деньги. - Falta cento… - агрессивно зарычала она.
«Остальные сотни вы получите после того, как они уйдут». Он просунул руку под покрывало, показал ей. Он вынул пистолет и показал ей это тоже. «Если ты или твой старик выдадут меня ...!»
В их дверь уже начали стучать. Ее муж стоял рядом, не издавая ни звука. Она сунула деньги под тот же матрас, на котором был Лью. Он снял пальто, брюки и туфли, раскинул их с другой стороны от себя, как раз в тот момент, когда она снова выключила свет. Он держал пистолет и деньги с собой, под своим телом.
Следующее, что он узнал, это то, что вся конструкция кровати задрожала под ним, заколебалась, почти провалилась. Она села рядом с ним! Одежда вздымалась, как паруса во время шторма, спала. Она сказала: «Тсс!» как паровой радиатор, и звук вынесен в град. Лью слышал, как мужчина два или три раза поднял ноги и снова поставил их прямо на том месте, где стоял, имитируя бред к двери. Затем он открыл ее, и они вошли. Лью закрыл глаза, просунул руку под себя и держал ее на пистолете.
"Достаточно долго!" - сказал голос в конце зала. «Сюда кто-нибудь заходил?»
«Ном-тело».
«Что ж, мы сами посмотрим! Дай ему свет! »
Подкладка век Лью побагровела, но он сдержал их. Гора рядом с ним шевелилась, кружилась. «Che cosa, Марио?»
«Polizia, non capisco».
Дети просыпались повсюду, в соседних комнатах, добавляя к хору наковальни. Было бы фальшиво продолжать спать в этой рэке. Лью корчился, потягивался, моргал, зевнул, вытаращил глаза в невинном удивлении. В комнате было два полицейских, один из них стоял неподвижно, глядя на него, другой сунул голову в шкаф.
У Лью были черные волосы, и он был желтоватым от недоедания, но он не знал ни слова по-итальянски.
«Кто этот парень?» - спросил коп.
«Il mio fratello. "Ее брат. Громкость шума, который производили она, Марио и дети, накрыла его.
Ушел первый коп. Второй подошел ближе и снял с Лью уголок покрывал. Все, что он видел, было тощее торс в майке. Наружная рубашка Лью была скатана клубком у его ног. Его большой палец нашел и вошел в ямку перед спусковым крючком под ним. Если бы он сказал «Встань отсюда», это были бы последние слова, которые он когда-либо сказал.
Он сказал: «Трое в постели?» с отвращением. «Уверены, что у тебя там тоже нет деда? Эти гинеи! » Он бросил покрывало Лью и пошел прочь.
Лью мог слышать, как он через открытую дверь поднимается по лестнице вслед за остальными на этаж выше. Через минуту их тяжелые шаги послышались в потолке прямо над его головой.
Маленькая коренастая десятилетняя девочка смотрела на него из дверного проема. Он сказал: «Погасите свет! Не пускайте сюда детей! Оставьте дверь открытой, пока они не уйдут! Скажи своему старику, чтобы он стоял там, расправив шею, как все остальные! "
Они прекратили поиски примерно через пятнадцать минут, и Лью услышал, как все они снова направились вниз, на улицу, а затем он услышал их голоса с тротуара прямо под окнами.
"Что-нибудь делает?" кто-то спросил.
«Нет, он, должно быть, выбрался через задний двор и следующую улицу».
«О'Киф сильно ранен?»
«Ударил его куполом, оглушил, вот и все». Значит, коп не умер.

Когда Марио вышел через парадную дверь в восемь тридцать по пути в парикмахерскую, где он работал, его «зять» был с ним так близко, как клейкая штукатурка. На Лью была старая фетровая шляпа Марио и широкий красный свитер, скрывавший пальто синего костюма Тома. Было бы слишком хорошо выйти из такого здания по дороге на работу. Красный свитер стоил Лью еще пятьдесят. Улица выглядела нормально, по тиру, что это было в четыре часа утра, не было бы. Они бок о бок направились к Второму, мимо места, куда О'Киф вел подбородком, мимо угла, где дым от выстрела Лью так призрачно висел в свете лампы. Теперь там был открыт газетный киоск, и Лью купил газету. Затем они с Марио стояли в ожидании автобуса.
Он подъехал, и Лью подтолкнул Марио одного и ткнул пальцем в водителя. Он снова улетел, прежде чем Марио успел что-нибудь сказать или сделать, если бы он захотел. Для Лью, не знающего итальянского, это прозвучало так, как если бы старая дама тренировала Марио, чтобы он получил удушающую хватку над остальными деньгами Лью. Лью громко хмыкнул и легонько провел рукой по карману, где первоначальные пять сотен снова остались нетронутыми. Это было слишком хорошо, чтобы упустить шанс, который она дала ему, вытащить его из матраса, под которым она спрятала, и снова положить обратно в карман, повернувшись к ней спиной. У них были все свои проблемы и риск напрасно.
Лью проделал путь оттуда, прошел на запад до Третьего и затем двинулся по нему. Он остался со свитером и шляпой, потому что они не выглядели неестественно на Третьем. Копы видели его в синем костюме, когда гнали его от Рубина; они не видели его в этом наряде. И как бы синьора ни вспыхнула, узнав, как Лью их обманул, она не могла точно сообщить об этом в полицию и рассказать, во что он был одет, без вовлечения себя и своего старика.
Но нужно было немедленно заняться одним делом - боеприпасами. Насколько хорошо подсчитал Лью (а произошло столько всего, что они уже были довольно туманными), он произвел четыре выстрела из пистолета с того момента, как он снял его с члена на крыше. Один у Тома, два у Рубина и один на улице, когда за ним гнались. В нем должно остаться двое, и если ближайшее будущее будет похоже на недавнее прошлое, ему понадобится гораздо больше. Он не только не знал, где купить, но даже не знал, как сломать вещь и узнать, сколько в ней упаковано.
Он решил, что лучше всего будет ломбард, не здесь, в центре города, а в нижнем Ист-Сайде или где-нибудь на Бауэри. И если они не хотели продавать ему ничего, он просто взорвал и помог себе.
Он проехал на трамвае до площади Чатем-сквер. У него было чувство, что на одном из них он будет в большей безопасности, чем на «Эль» или в метро; он мог бы в спешке спрыгнуть, не дожидаясь остановки, если бы ему пришлось. Кроме того, он мог видеть, куда он идет, через окна, и ему не нужно было слишком много бродить пешком, когда он выходил. Он немного сомневался в том, чтобы поймать такси, одетый так, как сейчас. Кроме того, он не мог точно сказать хакеру: «Отвези меня в ломбард». Вы можете ехать в такси, выходящем из одного, вы вряд ли поедете в такси, идущим к одному.
Он прошел до конца и открыл газету. Ему не нужно было его искать. На этот раз это напугало. «Волна преступлений против одного человека!» А потом под ним: «Бешеный пёс-бандит все еще на свободе где-то в городе». Лью посмотрел на заброшенные головы вперед, ехавших в одной машине с Лью. Ни один из них не бросил на него второго взгляда, когда он только что шел по проходу среди них всех. И все же не один, должно быть, читал именно то, что он был в данный момент; он видел бумаги в их руках. Это был он, прямо в той же тележке, что и они, а они даже не знали об этом! Его презрение к смерти начало опасно распространяться и на живых, и логический шаг за его пределы должен был выйти за пределы здравомыслия - комплекс сверхчеловека.
К счастью, до этого он так и не дошел. Что-то в той же самой бумаге проверило это, прежде чем оно началось. Две штуки, которые как бы обливали его холодной водой. Они произошли в пределах абзаца друг от друга и привели к тому, что его эго опустилось почти до той точки, в которой это было прошлой ночью, прежде чем он коснулся лица мертвого человека в театральной уборной. Первый абзац гласил: «Полиция, надеясь, что молодой Том Ли может по незнанию дать ключ к разгадке местонахождения подозреваемого, договорилась о его освобождении в штаб-квартире вскоре после полуночи. Детективу Уолтеру Дейли было приказано следовать за ним. Дейли поймал Шталя на крыше многоквартирного дома, только чтобы потерять равновесие и упасть с шести этажей во время завязавшейся драки. Он был обнаружен без сознания, но все еще живым через некоторое время после того, как молодой головорез совершил свой второй побег: он лежал со сломанными обеими ногами на куче пепла на пустыре, примыкающем к зданию ».
Это был первый шок. Еще жив, а? И он потерял равновесие, а? Через пару строк последовал второй толчок:
«Шталь тем временем спустился по лестнице с детективным пистолетом и зверски выстрелил в Ли в его комнате. Последний был доставлен в больницу с пулевым ранением в шею; хотя его состояние критическое, у него есть хорошие шансы выжить ... »
Лью позволил твари упасть на пол и просто сидел, ошеломленный. Том тоже не умер! Он не был таким смертоносным, как думал; Смерть было не так-то просто излить, не с той целью, которую он, казалось, имел. Вернулось немного его прежнего уважения к смерти. Шаг первый на пути к выздоровлению. Он вспомнил официанта у Рубина, плюхнувшегося через дверной проем; когда он перепрыгнул через него, он определенно съежился - так что он тоже не добил его. Почти все, что ему действительно удалось, - сказал он себе, - это успешно задержать ресторан, отделить таксиста от его штанов и его машины и трижды перехитрить полицейских - в театре, на крыше и в доме. квартира итальянцев. Достаточно для одного парня, но недостаточно, чтобы с большой долей вероятности превратить его в манхэттенского Диллинджера.
Большая часть его уверенности в себе испарилась, и он, казалось, не мог ее вернуть. Произошло внезапное резкое усиление нервозности, которой почти полностью не хватало накануне вечером.
Он сказал себе: «Мне нужно несколько пуль для этого пистолета! Как только я их получу, со мной все будет в порядке, это снимет озноб, снова включу тепло! "
Он заметил похожую на магазинную лавку и спрыгнул с машины.
Он поспешил в дверь ломбарда и набрал в легкие камфорных шаров. Хозяин подошел к нему по другую сторону стойки. Он оперся боком на локоть, попытался унять начавшуюся дрожь и сказал: «Вы можете дать мне что-нибудь подходящее?» Он потянулся к карману, в который положил пистолет.
Лицо хозяина было похоже на зеркало. Ожидание, ожидание, чтобы увидеть, что это было; затем удивление тому, насколько белым стал его покупатель; затем удивление, почему Лью так схватился за стойку, чтобы не упасть.
Его больше не было. Обыск остальных карманов был всего лишь рефлекторным действием; пустота первого рассказала всю историю. Он думал, что перехитрил эту итальянскую дьяволицу; ну, вместо этого она перехитрила его! Отняла у него пистолет, пока она, казалось, поправляла на нем старый красный свитер своего мужа. И мотив можно было легко угадать: чтобы Марио не подвергался никакому риску, когда пытался шантажировать Лью на улице на оставшиеся пятьсот человек, как она ему и говорила. Лью прошел с ним целый квартал, проехал здесь всю дорогу и даже не пропустил его до сих пор! Он был прекрасным убийцей!
Он чувствовал, как внутри него рушится то, что осталось от его уверенности, как будто это был последний штрих, в котором он нуждался. Надвигалась паника. Он взял себя в руки; в конце концов, у него в кармане было пять сотен. Теперь оставалось только купить новое ружье и боеприпасы.
«Я хочу купить револьвер. Покажи мне, что у тебя есть.
«Покажи мне свою лицензию», - возразил мужчина.
«А теперь послушайте, - тяжело дышал он, - просто пропустите эту часть. Я заплачу тебе вдвое. Он принес деньги.
«Ага, пропустите», - усмехнулся хозяин. «А что потом происходит со мной, когда они узнают, где это у тебя? Я заставил себя задуматься.
Лью знал, что у него есть оружие; по самому тому, как он говорил, это было видно. Он вроде сломался. «Ради любви к Гауду, дай мне пистолет!» он причитал.
«Ты занесен снегом, мак», - сказал он. «Г'ван, убирайся отсюда».
Лью стиснул зубы. «Дай мне пистолет, или…» И он сделал угрожающий жест на внутреннюю часть своего пальто. Но ему нечего было угрожать; его рука снова безвольно упала. Он чувствовал себя в ловушке, беспомощным. Разрушение продолжалось внутри него. Он скулил, умолял, умолял.
Хозяин сделал шаг в сторону двери. «Убирайтесь отсюда сейчас, или я позвоню в полицию! Думаешь, я хочу, чтобы у меня отобрали лицензию? А потом с внезапной яростью: «Где коп?»
Полиция. Менты. Лью повернулся и растрепался, как полоса.
И Лью тогда знал, что делает убийцу; не сам человек, а кусок металла в его руке, созданный людьми гораздо более умными, чем он. Без этого просто рычащая собачка, не сравнится даже с толстым владельцем хоккейной лавки.
Лью потерял представление о том, что произошло сразу после этого. Опрометчивый, непрекращающийся полет - из ничего, в ничто. На самом деле он не бежал, а продолжал ехать, как машина без водителя, как корабль без руля.
Вскоре после этого он увидел газету. Его заголовок кричал наверху стенда, где его продавали. «Убийца из фильма признается». Лью поднял его, дрожа всем телом.
Директор Томского театра. Недели, его звали. Кто-то заметил, что во время дневного шоу он был одет в другой костюм, чем тот, который был на нем ранее. Сиденье позади Кемпа, сиденья мертвеца, было покрыто жевательной резинкой. Они достали костюм, который Уикс оставил в химчистке, и в нем тоже была жевательная резинка на сиденье брюк. Он пришел в спешке около шести, переодевался прямо в магазине, сказал им портной. Он был там и ждал, когда его вызовут. Он признал это сейчас, утверждая, что мужчина ломал свой дом.
Лью уронил бумагу, и листы разделились и упали ему на обувь.
Он прилип к его ботинку, и Лью был похож на человека, пробирающегося по снегу. «Убийца из фильма сознается - убийца признается - признается ...»
Подсознательно он, должно быть, знал, куда идет, но не осознавал этого, находясь в каком-то тумане среди бела дня. Сине-белая табличка на фонарном столбе гласила: «Центральная улица». Он медленно спустился по ней. Он вошел между двумя зелеными фонарями у входа в полицейский участок, подошел к парню за стойкой и сказал: «Думаю, вы меня ищете. Я Лью Шталь ».
Каким-то образом Лью знал, что будет лучше, если они поместят его надолго, и чем дольше, тем лучше. За одну ночь он слишком многому научился, слишком привык к смерти. Убийство могло быть привычкой, от которой было бы ужасно трудно избавиться. Лью не хотел быть убийцей.
***
Смерть в Ёсиваре(cktle.obq hfccrfp)


It was just beginning to grow dark when Lew Stahl went in to the Odeon picture theater where his roommate Tom Lee worked as an usher. It was exactly 6:15.
Lew Stahl was twenty-five, out of work, dead broke and dead honest. He’d never killed anyone. He’d never held a deadly weapon in his hand. He’d never even seen anyone lying dead. All he wanted to do was see a show, and he didn’t have the necessary thirty cents on him.
The man on door duty gave him a disapproving look while Lew was standing out there in the lobby waiting for Tom to slip him in free. Up and down, and up again the doorman walked like “You gotta nerve!” But Stahl stayed pat. What’s the use having a pal as an usher in a movie house if you can’t cadge an admission now and then?
Tom stuck his head through the doors and flagged him in. “Friend of mine, Duke,” he pacified the doorman.
“Are you liable to get called down for this?” Stahl asked as he followed him in.
Tom said, “It’s O.K. as long as the manager don’t see me. It’s between shows anyway; everyone’s home at supper. The place is so empty you could stalk deer up in the balcony. Come on up, you can smoke up there.”
Stahl trailed him upstairs, across a mezzanine, and out into the darkness of the sloping balcony. Tom gave the aisle his torch so his guest could see. On the screen below a woman’s head was wavering, two or three times larger than life. A metallic voice clanged out, echoing sepulchrally all over the house, like a modern Delphic Oracle. “Go back, go back!” she said. “This is no place for you!”
Her big luminous eyes seemed to be looking right at Lew Stahl as she spoke. Her finger came out and pointed, and it seemed to aim straight at him and him alone. It was weird; he almost stopped in his tracks, then went on again. He hadn’t eaten all day; he figured he must be woozy, to think things like that.
Tom had been right; there was only one other guy in the whole balcony. Kids went up there, mostly, during the matinees, and they’d all gone home by now, and the evening crowd hadn’t come in yet.
Stahl picked the second row, sat down in the exact middle of it. Tom left him, saying, “I’ll be back when my five-minute relief comes up.”
Stahl had thought the show would take his mind off his troubles. Later, thinking back over this part of the evening, he was willing to admit he hadn’t known what real trouble was yet. But all he could think of was he hadn’t eaten all day, and how hungry he was; his empty stomach kept his mind off the canned story going on on the screen.
He was beginning to feel weak and chilly, and he didn’t even have a nickel for a cup of hot coffee. He couldn’t ask Tom for any more money, not even that nickel. Tom had been tiding him over for weeks now, carrying his share of the room rent, and all he earned himself was a pittance. Lew Stahl was too decent, too fair-minded a young fellow, to ask him for another penny, not even if he dropped in his tracks from malnutrition. He couldn’t get work. He couldn’t beg on the street corner; he hadn’t reached that point yet. He’d rather starve first. Well, he was starving already.
He pulled his belt over a notch to make his stomach seem tighter, and shaded his hand to his eyes for a minute.
That lone man sitting back there taking in the show had looked prosperous, well fed. Stahl wondered if he’d turn him down, if he went back to him and confidentially asked him for a dime. He’d probably think it was strange that Stahl should be in a movie house if he were down and out, but that couldn’t be helped. Two factors emboldened him in this maiden attempt at panhandling. One was it was easier to do in here in the dark than out on the open street. The second was there was no one around to be a witness to his humiliation if the man bawled him out. If he was going to tackle him at all, he’d better not sit thinking about it any longer, he’d better do it before the house started to fill up, or he knew he’d never have the nerve. You’d be surprised how difficult it is to ask alms of a stranger when you’ve never done it before, what a psychological barrier separates the honest man from the panhandler.
Lew Stahl turned his head and glanced back at the man, to try and measure his chances ahead of time. Then he saw to his surprise that the man had dozed off in his seat; his eyes were closed. And suddenly it was no longer a matter of asking him for money, it was a matter of taking it, helping himself while the man slept. Tom had gone back to the main floor, and there was no one else up there but the two of them. Before he knew it he had changed seats, was in the one next to the sleeper.
“A dollar,” he kept thinking, “that’s all I’ll take, just a dollar, if he has a wallet. Just enough to buy a big thick steak and...”
His stomach contracted into a painful knot at the very thought, and salt water came up into his mouth, and his hunger was so great that his hand spaded out almost of its own accord and was groping toward the inner pocket of the man’s coat.
The coat was loosely buttoned and bulged conveniently open the way the man was sitting, and Stahl’s downward dipping fingers found the stiff grained edge of a billfold without much trouble. It came up between his two fingers, those were all he’d dared insert in the pocket, and it was promisingly fat and heavy.
A second later the billfold was down between Lew’s own legs and he was slitting it edgewise. The man must have been sweating, the leather was sort of sticky and damp on one side only, the side that had been next to his body. Some of the stickiness adhered to Stahl’s own fingertips.
It was crammed with bills, the man must have been carrying between seventy and eighty dollars around with him. Stahl didn’t count them, or even take the whole batch out. True to his word, he peeled off only the top one, a single, tucked it into the palm of his hand, started the wallet back where he’d found it.
It was done now; he’d been guilty of his first criminal offense.
He slipped it in past the mouth of the pocket, released it, started to draw his arm carefully back. The whole revere on that side of the man’s coat started to come with Lew’s arm, as though the two had become glued together. He froze, held his arm where it was, stiffly motionless across the man’s chest. The slightest move, and the sleeper might awake. The outside button on Lew’s cuff had freakishly caught in the man’s lapel button hole, twisted around in some way. And it was a defective, jagged-edged button, he remembered that now well; it had teeth to hang on by.
He tried to slip his other hand in between the lapel and his arm and free them. There wasn’t enough room for leverage. He tried to hold the man’s lapel down and pull his own sleeve free, insulating the tug so it wouldn’t penetrate the sleeper’s consciousness. The button held on, the thread was too strong to break that way.
It was the most excruciating form of mental agony. Any minute he expected the sleeper’s eyes to pop open and fasten on him accusingly. Lew had a disreputable penknife in his pocket. He fumbled desperately for it with one hand, to cut the damnable button free. He was as in a strait-jacket; he got it out of his right-hand pocket with his left hand, crossing one arm over the other to do so. At the same time he had to hold his prisoned arm rigid, and the circulation was already leaving it.
He got the tarnished blade open with his thumbnail, jockeyed the knife around in his hand. He was sweating profusely. He started sawing away at the triple-ply button-thread that had fastened them together. The knife blade was none too keen, but it finally severed. Then something happened; not the thing he’d dreaded, not the accusation of suddenly opened eyes. Something worse. The sleeper started sagging slowly forward in his seat. The slight vibration of the hacking knife must have been transmitted to him, dislodged him. He was beginning to slop over like a sandbag. And people don’t sleep like that, bending over at the floor.
Stahl threw a panicky glance behind him. And now accusing eyes did meet him, from four or five rows back. A woman had come in and taken a seat some time during the past minute or two. She must have seen the jockeying of a knife blade down there, she must have wondered what was going on. She was definitely not looking at the screen, but at the two of them.
All presence of mind gone, Lew tried to edge his crumpled seat-mate back upright, for appearances’ sake. Pretend to her they were friends sitting side by side; anything, as long as she didn’t suspect he had just picked his pocket. But there was something wrong — the flabbiness of muscle, the lack of heavy breathing to go with a sleep so deep it didn’t break no matter how the sleeper’s body fell. That told him all he needed to know; he’d been sitting quietly for the past five minutes next to a man who was either comatose or already a corpse. Someone who must have dropped dead during the show, without even falling out of his seat.
He jumped out into the aisle past the dead man, gave him a startled look, then started excitedly toward the back to tip off Tom or whomever he could find. But he couldn’t resist looking back a second time as he went chasing off. The woman’s eyes strayed accusingly after him as he flashed by.
Tom was imitating a statue against the wall of the lounge, beside the stairs.
“Come back there where I was sitting!” Lew panted. “There’s a guy next to me out cold, slopping all over!”
“Don’t start any disturbance,” Tom warned in an undertone.
He went back with Lew and flashed his torch quickly on and off, and the face it high-lighted wasn’t the color of anything living; it was like putty.“Help me carry him back to the restroom,” Tom said under his breath, and picked him up by the shoulders. Lew took him by the legs, and they stumbled back up the dark aisle with the corpse.
The woman who had watched all this was feverishly gathering up innumerable belongings, with a determination that almost approached hysteria, as if about to depart forthwith on a mission of vital importance.

Lew and Tom didn’t really see it until they got him in the restroom and stretched him out on a divan up against the wall — the knife-hilt jammed into his back. It didn’t stick out much, was in at an angle, nearly flat up against him. Sidewise from right to left, but evidently deep enough to touch the heart; they could tell by looking at him he was gone.
Tom babbled, “I’ll get the manager! Stay here with him a second. Don’t let anyone in!” He grabbed up a “No Admittance” sign on his way out, slapped it over the outside doorknob, then beat it.
Lew had never seen a dead man before. He just stood there, and looked and looked. Then he went a step closer, and looked some more. “So that’s what it’s like!” he murmured inaudibly. Finally Lew reached out slowly and touched him on the face, and cringed as he met the clammy feel of it, pulled his hand back and whipped it down, as though to get something off it. The flesh was still warm and Lew knew suddenly he had no time alibi.
He threw something over that face and that got rid of the awful feeling of being watched by something from the other world. After that Lew wasn’t afraid to go near him; he just looked like a bundle of old clothes. The dead man was on his side, and Lew fiddled with the knife-hilt, trying to get it out. It was caught fast, so he let it alone after grabbing it with his fingers from a couple of different directions.
Next he went through his pockets, thinking he’d be helping to identify him.
The man was Luther Kemp, forty-two, and he lived on 79th Street. But none of that was really true anymore, Lew thought, mystified; he’d left it all behind. His clothes and his home and his name and his body and the show he’d paid to see were here. But where the hell had he gone to, anyway? Again that weird feeling came over Lew momentarily, but he brushed it aside. It was just that one of the commonest things in life — death — was still strange to him. But after strangeness comes familiarity, after familiarity, contempt.
The door flew open, and Tom bolted in again, still by himself and panting as though he’d run all the way up from the floor below. His face looked white, too.
“C’mere!” he said in a funny, jerky way. “Get outside, hurry up!”
Before Lew knew what it was all about, they were both outside, and Tom had propelled him all the way across the dimly lighted lounge to the other side of the house, where there was another branch of the staircase going down. His grip on Lew’s arm was as if something were skewered through the middle of it.
“What’s the idea?” Lew managed to get out.
Tom jerked his head backward. “You didn’t really do that, did you? To that guy.”
Lew nearly dropped through the floor. His answer was just a welter of words.
Tom telescoped it into “No,” rushed on breathlessly, “Well, then all the more reason for you to get out of here quick! Come on down on this side, before they get up here! I’ll tell you about it down below.”
Half-way down, on the landing, Tom stopped a second time, motioned Lew to listen. Outside in the street some place the faint, eery wail of a patrol-car siren sounded, rushed to a crescendo as it drew nearer, then stopped abruptly, right in front of the theater itself.
“Get that? Here they are now!” Tom said ominously, and rushed Lew down the remaining half-light, around a turn to the back, and through a door stenciled “Employees Only.”
A flight of steps led down to a sub-basement. He pushed Lew ahead of him the rest of the way down, but Tom stayed where he was. He pitched something that flashed, and Lew caught it adroitly before he even knew what it was. A key.
“Open twelve, and switch to my blue suit,” Tom said. “Leave that gray of yours in the locker.”
Lew took a step back toward him, swung his arm back. “I haven’t done anything! What’s the matter with you? You trying to get me in a jam?”
“You’re in one already, I’m trying to get you out of it!” Tom snapped. “There’s a dame out there hanging onto the manager’s neck with both arms, swears she saw you do it. Hallucinations, you know the kind! Says he started falling asleep on you, and you gave him a shove, one word led to another, then you knifed him. Robbed him, too. She’s just hysterical enough to believe what she’s saying herself.”
Lew’s knees gave a dip. “But holy smoke! Can’t you tell ’em I was the first one told you about it myself? I even helped you carry him back to the rest-room! Does that look like I—”
“It took me long enough to get this job,” Tom said sourly. “If the manager finds out I passed you in free — what with this giving his house a bad name and all — I can kiss my job good-by! Think of my end of it, too. Why do they have to know anything about you? You didn’t do it, so all right. Then why be a chump and spend the night in a station-house basement? By tomorrow they’ll probably have the right guy and it’ll be all over with.”
Lew thought of that dollar he had in his pocket. If he went back and let them question him, they’d want to know why he hadn’t paid his way in, if he had a buck on him. That would tell them where the buck came from. He hated to pony up that buck now that he had it. And he remembered how he’d tampered with the knife-hilt, and vaguely knew there was something called fingerprints by which they had a way of telling who had handled it. And then the thought of bucking that woman — from what he remembered of the look on her face — took more nerve than he had. Tom was right, why not light out and steer clear of the whole mess, as long as he had the chance? And finally this argument presented itself: If they once got hold of him and believed he’d done it, that might satisfy them, they mightn’t even try to look any further, and then where would he be? A clear conscience doesn’t always make for courage, sometimes it’s just the other way around. The mystic words “circumstantial evidence” danced in front of his eyes, paralyzing him.
“Peel!” Tom said. “The show breaks in another couple minutes. When you hear the bugles bringing on the newsreel, slip out of here and mingle with the rest of them going out. She’s tagged you wearing a gray suit, so it ought to be easy enough to make it in my blue. They won’t think of busting open the lockers to look. Wait for me at our place.” Then Tom ducked out and the passageway-door closed noiselessly after him.

Lew didn’t give himself time to think. He jumped into the blue suit as Tom had told him to, put on his hat and bent the brim down over his eyes with fingers that were shaking like ribbons in a breeze. He was afraid any minute that someone, one of the other ushers, would walk in and catch him. What was he going to say he was doing in there?
He banged the locker closed on his own clothes, just as a muffled ta-da came from the screen outside. In another minute there were feet shuffling by outside the door and the hum of subdued voices. He edged the door open, and pressed it shut behind him with his elbow. The few movie goers who were leaving were all around him, and he let them carry him along with them. They didn’t seem to be aware, down below here, of what had happened up above so short a time ago. Lew didn’t hear any mention of it.
It was like running the gauntlet. There were two sets of doors and a brightly lighted lobby in between. One of the detectives was standing beside the doorman at the first set of doors. The watchful way he scanned all faces told Lew what he was. There was a second one outside the street doors. He kept looking so long at each person coming out — that told what he was.
Lew saw them both before he got up to them, through the clear glass of the inner doors. The lights were on their side, Lew was in the dark, with the show still going on in back of him. His courage froze, he wanted to stay in there where he was. But if he was going to get out at all, now was the time, with the majority of the crowd, not later on when he’d be more conspicuous.
One thing in his favor was the color of his suit. He saw the detectives stopping all the men in gray and motioning them aside; he counted six being sidetracked before he even got out into the lobby. They weren’t interfering with anyone else.
But that ticket-taker was a bigger risk than either of the plainclothes-men. So was the doorman. Before he’d gone in he’d been standing right under both their eyes a full five minutes waiting for Tom to come down. He’d gone in without paying, and that had burned the ticket-taker up. But going past them, Lew had to walk slow, as slowly as everyone else was walking, or he’d give himself away twice as quick. He couldn’t turn around now and go back any more, either; he was too close to the detectives and they’d notice the maneuver.
A clod-hopper in front of him came to his rescue just when he thought he was a goner. The clod-hopper stepped backward unexpectedly to take a look at something, and his whole hoof landed like a stone-cutter’s mallet across Lew’s toes. Lew’s face screwed up uncontrollably with pain, and before he straightened it out again, the deadly doorman’s gaze had swept harmlessly over it without recognition, and Lew was past him and all he could see was the back of Lew’s head.
Lew held his breath. Nothing happened. Right foot forward, left foot forward, right foot forward... The lobby seemed to go on for miles. Someone’s hand touched him, and the mercury went all the way down his spine to the bottom, but it was only a woman close behind him putting on her gloves.
After what seemed like an eternity of slow motion, he was flush with the street-doors at last. Only that second detective out there to buck now, and he didn’t worry him much. He drifted through with all the others, passed close enough to the detective to touch him, and he wasn’t even looking at Lew. His eyes were on the slap-slap of the doors as they kept swinging to and fro with each new egress.
Lew moved from under the revealing glare of the marquee lights into the sheltering darkness. He didn’t look back, and presently the hellish place was just a blob of light far behind him. Then it wasn’t even that any more.
He kept dabbing his face, and he felt limp in the legs for a long time afterwards. He’d made it, but whew! what an experience; he said to himself that he’d undergone all the emotions of a hunted criminal, without having committed a crime.

Tom and Lew had a cheap furnished room in a tenement about half an hour’s walk away. Lew walked there unhesitatingly now, in a straight line from the theater. As far as he could see, it was all over, there wasn’t anything to worry about now any more. He was out of the place, and that was all that mattered. They’d have the right guy in custody, maybe before the night was over, anyway by tomorrow at the latest.
He let himself into the front hallway with the key, climbed the stairs without meeting anyone, and closed the room door behind him. He snapped on the fly-blown bulb hanging from the ceiling, and sat down to wait for Tom.
Finally the clock rotated to 11 P.M. The last show broke at 11:30, and when Tom got here it would be about twelve.
About the time Tom should have been showing up, a newspaper delivery truck came rumbling by, distributing the midnight edition. Lew saw it stop by a stand down at the corner and dump out a bale of papers. On an impulse he got up and went down there to get one, wondering if it would have the story in it yet, and whether they’d caught the guy yet. He didn’t open it until he’d got back.
It hadn’t made a scare-head, but it had made a column on the front page. “Man stabbed in movie house; woman sees crime committed.” Lew got sort of a vicarious thrill out of it for a minute, until he read further along. They were still looking for a guy just his height and build, wearing a gray suit, who had bummed his way in free. The motive — probably caught by the victim in the act of picking his pocket while he slept. In panic, Lew doused the light.
From then on it was a case of standing watching from behind the drawn shade and standing listening behind the door, and wearing down the flooring in between the two places like a caged bear. He knew he was crazy to stay there, and yet he didn’t know where else to go. It would be even crazier, he thought, to roam around in the streets, he’d be sure to be picked up before morning. The sweat came out of every pore hot, and then froze cold. And yet never once did the idea of walking back there of his own accord, and saying to them, “Well, here I am; I didn’t do it,” occur to him. It looked too bad now, the way he’d changed clothes and run out. He cursed Tom for putting him up to it, and himself for losing his head and listening to him. It was too late now. There’s a finality about print, especially to a novice; because that paper said they were looking for him, it seemed to kill Lew’s last chance of clearing himself once and for all.
He didn’t see Tom coming, although he was glancing out through a corner of the window the whole time; Tom must have slunk along close to the building line below. There was a sudden scurry of quick steps on the stairs, and Tom was trying the door-knob like fury. Lew had locked it on the inside when he’d put the light out.
“Hurry up, lemme in!” Tom panted. And then when Lew had unlocked the door: “Leave that light out, you fool!”
“I thought you’d never get here!” Lew groaned. “What’d they do, give a midnight matinee?”
“Down at Headquarters, they did!” Tom said resentfully. “Hauled me down there and been holding me there ever since! I’m surprised they let me go when they did. I didn’t think they were gonna.” He threw the door open. “You gotta get out of here!”
“Where’m I gonna go?” Lew wailed. “You’re a fine louse of a friend!”
“Suppose a cop shows up here all of a sudden and finds you here, how’s that gonna make it look for me? How do I know I wasn’t followed coming back here? Maybe that’s why they let me go!”
Tom kept trying to shoulder Lew out in the hall, and Lew kept trying to hang onto the door-frame and stay in; in a minute more they would have been at it hot and heavy, but suddenly there was a pounding at the street-door three floors below. They both froze.
“I knew it!” Tom hissed. “Right at my heels!”
The pounding kept up. “Coming! Wait a minute, can’t you?” a woman’s voice said from the back, and bedroom-slippers went slapping across the oilcloth. Lew was out on the landing now of his own accord, scuttling around it like a mouse trying to find a hole.
Tom jerked his thumb at the stairs going up. “The roof!” he whispered. “Maybe you can get down through the house next door.” But Lew could see all he cared about was that he was out of the room.
Tom closed the door silently but definitely. The one below opened at the same instant, to the accompaniment of loud beefs from the landlady, that effectively covered the creaking of the stairs under Lew’s flying feet.
“The idea, getting people out of their beds at this hour! Don’t you tell me to pipe down, detective or no detective! This is a respectable hou—”
Lew was up past the top floor by that time. The last section was not inclined stairs any more but a vertical iron ladder, ending just under a fiat, lead skylight, latched on the underside. He flicked the latch open, climbed up a rung further and lowered his head out of the way, with the thing pressing across his shoulders like Atlas supporting the world. He had to stay there like that till he got in out of the stair-well; he figured the cop would hear the thing creak and groan otherwise. It didn’t have hinges, had to be displaced bodily.
There was a sudden commanding knock at Tom’s door on the third, and an “Open up here!” that left no room for argument. Tom opened it instantly, with a whining, “What do you want this time?” Then it closed again, luckily for Lew, and the detective was in there with Tom.
Lew heaved upward with all his might, and felt as if he were lifting the roof bodily off the house. His head and shoulders pushed through into the open night. He caught the two lower corners of the thing backhanded so it wouldn’t slam down again as he slipped out from under it, and eased it down gently on its frame. Before the opening had quite closed, though, he had a view down through it all the way to the bottom of the stair-well, and half-way along this, at the third floor, a face was sticking out over the bannister, staring up at him. The landlady, who had stayed out there eavesdropping. She had the same bird’s-eye view of him that he had of her.
He let go the skylight cover and pounded across the graveled tar toward the next roof for all he was worth. The detective would be up here after him in a minute now.
The dividing line between the two roofs was only a knee-high brick parapet easy enough to clear, but after that there was only one other roof, instead of a whole block-length of them. Beyond the next house was a drop of six stories to a vacant lot. The line of roofs, of varying but accessible heights, lay behind him in the other direction; he’d turned the wrong way in the dark. But it didn’t matter, he thought, as long as he could get in through the twin to the skylight he’d come out of.
He couldn’t. He found it by stubbing his toe against it and falling across it, rather than with the help of his eyes. Then when he knelt there clawing and tugging at it, it wouldn’t come up. Latched underneath like the first one had been!
There wasn’t any time to go back the other way now. Yellow light showed on the roof behind him as the detective lifted the trap. First a warning thread of it, then a big gash, and the dick was scrambling out on the roof-top. Lew thought he saw a gun in his hand, but he didn’t wait to find out. There was a three-foot brick chimney a little ways behind Lew. He darted behind it while his pursuer’s head was still turned up the other way. But the gravel under him gave a treacherous little rattle as he carried out the maneuver.
There was silence for a long time. He was afraid to stick his head out and look. Then there was another of those little giveaway rustles, not his this time, coming from this same roof, from the other side of the chimney.
Then with a suddenness that made him jump, a new kind of planet joined the stars just over his head, blazed out and spotted him from head to foot. A pocket-torch. Lew just pressed his body inward, helpless against the brick work.
“Come on, get up,” the detective’s voice said without any emotion, somewhere just behind the glare. To Lew it was like the headlight of a locomotive; he couldn’t see a thing for a minute. He straightened up, blinking; even thought he was going to be calm and resigned for a minute. “I didn’t do it,” he said. “Honest, I didn’t do it! Gimme a break, will you?”
The detective said mockingly that he would, sure he would, using an expression that doesn’t bear repetition. He collared Lew with one hand, by both sides of his coat at once, pulling the reveres together close up under Lew’s chin. Then he balanced the lighted torch on the lip of the chimney-stack, so that it stayed pointed at Lew and drenched him all over. Then he frisked him with that hand.
“I tell you I was just sitting next to him! I didn’t touch him, I didn’t put a finger on him!”
“And that’s why you’re hiding out on the roof, is it? Changed your suit, too, didn’t you? I’ll beat the truth out of you, when I get you where we’re going!”
It was that, and the sudden sight of the handcuffs twinkling in the rays of the torch, that made Lew lose his head. He jerked backwards in the detective’s grip, trying to get away from him. His back brushed the brick work. The flashlight went out suddenly, and went rattling all the way down inside the chimney. Lew was wedged in there between the detective and the stack. He raised the point of his knee suddenly, jabbed it upward between them like a piston. The detective let go Lew’s collar, the manacles fell with a clink, and he collapsed at Lew’s feet, writhing and groaning. Agonized as he was, his hand sort of flailed helplessly around, groping for something; Lew saw that even in the dark. Lew beat him to it, tore the gun out of his pocket, and pitched it overhand and backwards. It landed way off somewhere behind Lew, but stayed on the roof.
The detective had sort of doubled up in the meantime, like a helpless beetle on its back, drawing his legs up toward his body. They offered a handle to grab him by. Lew was too frightened to run away and leave him, too frightened that he’d come after him and the whole thing would start over. It was really an excess of fright that made him do it; there is such a thing. He grabbed the man around the ankles with both hands, started dragging him on his back across the gravel toward the edge of the roof, puffing, “You’re not gonna get me! You’re not gonna get me! You’re not taking me with ya while I know it!”
Toward the side edge of the building he dragged the detective. He didn’t bother looking to see what was below; just let go the legs, spun the detective around on his behind, so that the loose gravel shot out from under him in all directions, grabbed him by the shoulders, and pushed him over head-first. The dick didn’t make a sound. Lew didn’t know if he was still conscious or had fainted by now from the blow in the groin Lew had given him. Then he was snatched from sight as if a powerful magnet had suddenly pulled him down.
Then Lew did a funny thing. The instant after the detective was gone, Lew stretched out his arms involuntarily toward where he’d been, as if to grab him, catch him in time to save him. As though he hadn’t really realized until then the actual meaning of what he was doing. Or maybe it was his last inhibition showing itself, before it left him altogether. A brake that would no longer work was trying to stop him after it was too late. The next minute he was feeling strangely light-headed, dizzy. But not dizzy from remorse, dizzy like someone who’s been bound fast and is suddenly free.

Lew didn’t look down toward where the man had gone, he looked up instead — at the stars that must have seen many another sight like the one just now, without blinking.
“Gosh, it’s easy!” he marveled, open-mouthed. “I never knew before how easy it is to kill anyone! Twenty years to grow ’em, and all it takes is one little push!”
He was suddenly drunk with some new kind of power, undiscovered until this minute. The power of life and death over his fellowmen! Everyone had it, everyone strong enough to raise a violent arm, but they were afraid to use it. Well, he wasn’t! And here he’d been going around for weeks living from hand to mouth, without any money, without enough food, when everything he wanted lay within his reach all the while! He had been green all right, and no mistake about it!
Death had become familiar. At seven it had been the most mysterious thing in the world to him, by midnight it was already an old story.
“Now let ’em come after me!” he thought vindictively, as he swayed back across the roof toward the skylight of the other house. “Now I’ve given ’em a real reason for trying to nab me!” And he added grimly, “If they can!”
Something flat kicked away from under his foot, and he stopped and picked up the gun that he’d tossed out of reach. He looked it over after he was through the skylight and there was light to examine it by. He’d never held one in his hand before. He knew enough not to squint down the bore, and that was about all he knew.
The stair-well was empty; the landlady must have retreated temporarily to her quarters below to rouse her husband, so he wouldn’t miss the excitement of the capture and towing away. Lew passed Tom’s closed door and was going by it without stopping, going straight down to the street and the new career that awaited him in the slumbering city, when Tom opened it himself and looked out. He must have heard a creak and thought it was the detective returning, thought Lew, and figured a little bootlicking wouldn’t hurt any.
“Did you get him—?” Tom started to say. Then he saw who it was, and saw what Lew was holding in his hand.
Lew turned around and went back to him. “No, he didn’t get me,” he said, ominously quiet, “I got him.” He went in and closed the door of the room after him. He kept looking at Tom, who backed away a little.
“Now you’ve finished yourself!” Tom breathed, appalled.
“You mean I’m just beginning,” Lew said.
“I’m going to get out of here!” Tom said, in a sudden flurry of panic, and tried to circle around Lew and get to the door.
Lew waved him back with the gun. “No, you’re not, you’re going to stay right where you are! What’d you double-cross me for?”
Tom got behind a chair and hung onto it with both hands — as though that was any good! Then almost hysterically, as he read Lew’s face: “What’s the matter, ya gone crazy? Not me, Lew! Not me!”
“Yes, you!” Lew said. “You got me into it. You knew they’d follow you. You led ’em to me. But they still don’t know what I look like — but you do! That one went up there after me can’t tell now what I look like, but you still can! They can get me on sight, while you’re still around.”
Tom was holding both palms flat out toward Lew, as though Lew thought they could stop or turn aside a bullet! Tom had time to get just one more thing out: “You’re not human at all!”
Then Lew pulled the trigger and the whole room seemed to lift with a roar, as though blasting were going on under it. The gun bucked Lew back half a step; he hadn’t known those things had a kick to them. When he looked through the smoke, Tom’s face and shoulders were gone from behind the chair, but his forearms were still hanging across the top of it, palms turned downward now, and all the fingers wiggling at once. Then they fell off it, went down to join the rest of him on the floor.
Lew watched him for a second, what he could see of him. Tom didn’t move any more. Lew shook his head slowly from side to side. “It sure is easy all right!” he said to himself. And this had been even less dramatic than the one up above on the roof.
Familiarity with death had already bred contempt for it.
He turned, pitched the door open, and went jogging down the stairs double-quick. Doors were opening on every landing as he whisked by, but not a move was made to stop him — which was just as well for them. He kept the gun out in his hand the whole time and cleared the bottom steps with a short jump at the bottom of each flight. Bang! and then around to the next.
The landlady had got herself into a bad position. She was caught between him and the closed street-door as he cleared the last flight and came down into the front hall. If she’d stayed where she belonged, Lew said to himself, she could have ducked back into her own quarters at the rear when he came down. But now her escape was cut off. When she saw it was Lew, and not the detective, she tried to get out the front way. She couldn’t get the door open in time, so then she tried to turn back again. She dodged to one side to get out of Lew’s way, and he went to that side too. Then they both went to the other side together and blocked each other again. It was like a game of puss-in-the-corner, with appalled faces peering tensely down the stair-well at them.
She was heaving like a sick cat in a sand-box, and Lew decided she was too ludicrous to shoot. New as he was at the game of killing, he had to have dignity in his murders. He walloped her back-handed aside like a gnat, and stepped over her suddenly upthrust legs. She could only give a garbled description of him any way.
The door wasn’t really hard to open, if you weren’t frightened, like Lew wasn’t now. Just a twist of the knob and a wrench. A voice shrieked down inanely from one of the upper floors, “Get the cops! He’s killed a fellow up here!” Then Lew was out in the street, and looking both ways at once.
A passerby who must have heard the shot out there had stopped dead in his tracks, directly opposite the doorway on the other side of the street, and was gawking over. He saw Lew and called over nosily: “What happened? Something wrong in there?”
It would have been easy enough to hand him some stall or other, pretend Lew was himself looking for a cop. But Lew had this new contempt of death hot all over him.
“Yeah!” he snarled viciously. “I just shot a guy! And if you stand there looking at me like that, you’re gonna be the next!”
He didn’t know if the passerby saw the gun or not in the dark, probably not. The man didn’t wait to make sure, took him at his word. He bolted for the nearest corner. Scrunch, and he was gone!
“There,” Lew said to himself tersely, “is a sensible guy!”

Black window squares here and there were turning orange as the neighborhood began belatedly to wake up. A lot of interior yelling and tramping was coming from the house Tom and Lew had lived in. He made for the corner opposite from the one his late questioner had fled around, turned it, and slowed to a quick walk. He put the gun away; it stuck too far out of the shallow side-pocket of Tom’s suit, so he changed it to the inner breastpocket, which was deeper. A cop’s whistle sounded thinly behind him, at the upper end of the street he’d just left.
A taxi was coming toward him, and he jumped off the sidewalk and ran toward it diagonally. The driver tried to swerve without stopping, so he jumped up on the running-board and wrenched the wheel with his free hand. He had the other spaded into his pocket over the gun again. “Turn around, you’re going downtown with me!” he said. A girl’s voice bleated in the back. “I’ve got two passengers in there already!” the driver said, but he was turning with a lurch that nearly threw Lew off.
“I’ll take care of that for you!” he yanked the back door open and got in with them. “Out you go, that side!” he ordered. The fellow jumped first, as etiquette prescribed, but the girl clung to the door-strap, too terrified to move, so Lew gave her a push to help her make up her mind. “Be a shame to separate the two of you!” he called after her. She turned her ankle, and went down kerplunk and lay there, with her escort bending over her in the middle of the street.
“Wh-where you want me to g-go with you, buddy?” chattered the driver.
“Out of this neighborhood fast,” Lew said grimly.
He sped along for a while, then whined: “I got a wife and kids, buddy—”
“You’re a very careless guy,” Lew said to that.
He knew they’d pick up his trail any minute, what with those two left stranded in the middle of the street to direct them, so he made for the concealing labyrinth of the park, the least policed part of the city.
“Step it down a little,” he ordered, once they were in the park. “Take off your shoes and throw them back here.” The driver’s presence was a handicap, and Lew had decided to get rid of him, too. Driving zig-zag along the lane with one hand, the cabbie threw back his shoes. One of them hit Lew on the knee as it was pitched through the open slide, and for a minute Lew nearly changed his mind and shot him instead, as the easiest way out after all. The cabbie was half dead with fright by this time, anyway. Lew made him take off his pants, too, and then told him to brake and get out.
Lew got in at the wheel. The driver stood there on the asphalt in his socks and shirt-tails, pleading, “Gee, don’t leave me in the middle of the park like this, buddy, without my pants and shoes, it’ll take me all night to get out!”
“That’s the main idea,” Lew agreed vindictively, and added: “You don’t know how lucky you are! You’re up against Death’s right-hand man. Scram, before I change my mind!”
The cabbie went loping away into the dark, like a bow-legged scarecrow and Lew sat at the wheel belly-laughing after him. Then he took the cab away at top speed, and came out the other end about quarter of an hour later.
He was hungry, and decided the best time to eat was right then, before daylight added to the risk and a general alarm had time to circulate. The ability to pay, of course, was no longer a problem in this exciting new existence that had begun for him tonight. He picked the most expensive place open at that hour, an all-night delicatessen, where they charged a dollar for a sandwich and named it after a celebrity. A few high-hats were sitting around having bacon and eggs in the dim, artificial blue light that made them look like ghosts.
He left the cab right at the door and sat down where he could watch it. A waiter came over who didn’t think much of him because he didn’t have a boiled shirt. He ran his finger down the list and picked a five-dollar one.
“What’s a Jimmy Cagney? Gimme one of them.”
“Hard-boiled egg with lots of paprika.” The waiter started away.
Lew picked up a glass of water and sloshed it across the back of his neck. “You come back here! Do that over, and say sir!” he snarled.
“Hard-boiled egg with lots of paprika, sir,” the waiter stuttered, squirming to get the water off his backbone.
When he was through, Lew leaned back in his chair and thumbed him over. “How much do you take in here a night?”
“Oh, around five hundred when it’s slow like this.” He took out a pad and scribbled “5.00” at the bottom, tore it off and handed it to Lew.
“Lend me your pencil,” Lew said. He wrote “Pay me” in front of it, and rubbed out the decimal point. “I’ll take this over to the cashier myself,” he told the waiter.
Then as he saw the waiter’s glance sweep the bare table-top disappointedly, “Don’t worry, you’ll get your tip; I’m not forgetting you.”
Lew found the tricky blue lighting was a big help. It made everyone’s face look ghastly to begin with and you couldn’t tell when anyone suddenly got paler. Like the cashier, when he looked up from reading the bill Lew presented and found the bore of the gun peering out from Lew’s shirt at him like some kind of a bulky tie pin.
He opened the drawer and started counting bills out. “Quit making your hands shake so,” Lew warned him out of the corner of his mouth, “and keep your eyes down on what you’re doing, or you’re liable to short-change me!”
Lew liked doing it that way, adding to the risk by standing there letting the cashier count out the exact amount, instead of just cleaning the till and lamming. What was so hectic about a hold-up, he asked himself. Every crime seemed so simple, once you got the hang of it. He was beginning to like this life, it was swell!
There were thirty or so bucks left in the drawer when the cashier got through. But meanwhile the manager had got curious about the length of time Lew had been standing up there and started over toward them. Lew could tell by his face he didn’t suspect even yet, only wanted to see if there was some difficulty. At the same time Lew caught sight of the waiter slinking along the far side of the room, toward the door in back of him. He hadn’t been able to get over to the manager in time, and was going to be a hero on his own, and go out and get a cop.
So Lew took him first. The waiter was too close to the door already for there to be any choice in the matter. Lew didn’t even aim, just fired what he’d heard called a snap-shot. The waiter went right down across the doorsill, like some new kind of a lumpy mat. Lew didn’t even feel the thing buck as much as when he’d shot Tom. The cashier dropped too, as though the same shot had felled him. His voice came up from the bottom of the enclosure, “There’s your money, don’t shoot me, don’t shoot me!” Too much night-work isn’t good for a guy’s guts, Lew mused.
There was a doorman outside on the sidewalk. Lew got him through the open doorway just as he got to the curb, in the act of raising his whistle to his lips. He stumbled, grabbed one of the chromium stanchions supporting the entrance canopy, and went slipping down like a fireman sliding down a pole. The manager ducked behind a table, and everyone else in the place went down to floor-level with him, as suddenly as though they were all puppets jerked by strings. Lew couldn’t see a face left in the room; just a lot of screaming coming from behind empty chairs.
Lew grabbed up the five hundred and sprinted for the door. He had to hurdle the waiter’s body and he moved a little as Lew did so, so he wasn’t dead. Then Lew stopped just long enough to peel off a ten and drop it down on him. “There’s your tip, chiseler!” Lew hollered at him, and beat it.
Lew couldn’t get to the cab in time, so he had to let it go, and take it on foot. There was a car parked a few yards in back of it, and another a length ahead, that might have blocked his getting it out at the first try, and this was no time for lengthy extrications. A shot came his way from the corner, about half a block up, and he dashed around the next one. Two more came from that, just as he got to the corner ahead, and he fired back at the sound of them, just on general principle. He had no aim to speak of, had never held one of the things in his hand until that night.
He turned and sprinted down the side street, leaving the smoke of his shot hanging there disembodiedly behind him like a baby cloud above the sidewalk. There were two cops by now, but the original one was in the lead and he was a good runner. He quit shooting and concentrated on taking Lew the hard way, at arms’ length. Lew turned his head in time to see him tear through the smoke up there at the corner and knock it invisible. He was a tall limber guy, must have been good in the heats at police games, and he came hurtling straight toward Death. Tick, tick, tick, his feet went, like a very quick clock.
A fifth shot boomed out in that instant, from ahead of Lew this time, down at the lower corner. Somebody had joined in from that direction, right where Lew was going toward. They had him sewn up now between them, on this narrow sidestreet. One in front, two behind him — and to duck in anywhere was curtains.
Something happened, with that shot, that happens once in a million years. The three of them were in a straight line— Lew in the middle, the sprinter behind him, the one who had just fired coming up the other way. Something spit past Lew’s ear, and the tick, tick behind him scattered into a scraping, thumping fall — plump! — and stopped. The runner had been hit by his own man, up front.
He didn’t look, his ears had seen the thing for him. He dove into a doorway between the two of them. Only a miracle could save him, and it had no more than sixty seconds in which to happen, to be any good.
His star, beaming overtime, made it an open street door, indicative of poverty. The street was between Second and Third Avenues, and poverty was rampant along it, the same kind of poverty that had turned Lew into a ghoul, snatching a dollar from a dead man’s pocket, at six-thirty this night. He punched three bell-buttons as he flashed by.
“If they come in here after me,” he sobbed hotly, “there’s going to be shooting like there never was before!” And they would, of course. The header-offer down at Second, who had shot his own man, must have seen which entrance he’d dived for. Even if he hadn’t, they’d dragnet all of them.
Lew reached in his pocket as he took the stairs, brought out a fistful of the money and not the gun for once. At least a hundred’s worth came up in his paw. One of the bills escaped, fluttered down the steps behind him like a green leaf. What’s ten, or even twenty, when you’ve got sixty seconds to buy your life?
“In there!” One of the winded, surviving cops’ voices rang out clearly, penetrated the hail from the sidewalk. The screech of a prowl car chimed in.
He was holding the handful of green dough up in front of him, like the olive branch of the ancients, when the first of the three doors opened before him, second-floor front. A man with a curleycue mustache was blinking out as he raced at him.
“A hundred bucks!” Lew hissed. “They’re after me! Here, hundred bucks if you lemme get in your door!”
“Whassa mat’?” he wanted to know, startled wide awake.
“Cops! Hundred bucks!” The space between them had been used up, Lew’s whole body hit the door like a projectile. The man was holding onto it on the inside, so it wouldn’t give. The impact swung Lew around sideways, he clawed at it with one hand, shoved the bouquet of money into the man’s face with the other. “Two hundred bucks!”
“Go ’way!” the man cried, tried to close Lew out. Lew had decided to shoot him out of the way if he couldn’t buy his way in.
A deep bass voice came rumbling up behind him. “Che cosa, Mario?”
“Two hundred bucks,” Lew strangled, reaching for the gun with his left hand.”
Due cento dollari!” The door was torn away from him, opened wide. An enormous, mustached, garlicky Italian woman stood there. “Issa good? Issa rill?” Lew jammed them down her huge bosom as the quickest way of proving their authenticity. Maybe Mario Jr. had had a run-in with cops about breaking a window or swiping fruit from a pushcart; maybe it was just the poverty. She slapped one hand on her chest to hold the money there, grabbed Lew’s arm with the other.
“Si! Vene presto!” and spat a warning “Silenzio! La porta!” at her reluctant old man.
She pounded down the long inner hail, towing Lew after her. The door closed behind them as the stairway outside was started vibrating with ascending feet — flat feet.
The bedroom was pitch black. She let go of him, gave him a push sideways and down, and he went sprawling across an enormous room-filling bed. A cat snatched itself out of the way and jumped down. He hoisted his legs up after him, clawed, pulled a garlicky quilt up to his chin. He began to undress hectically under it, lying on his side. She snapped a light on and was standing there counting the money. “Falta cento—” she growled aggressively.
“You get the other hundred after they go ’way.” He stuck his hand out under the cover, showed it to her. He took the gun out and showed her that too. “If you or your old man give me away—!”
Pounding had already begun at their door. Her husband was standing there by it, not making a sound. She shoved the money down under the same mattress Lew was on. He got rid of his coat, trousers and shoes, pitched them out on the other side of him, just as she snapped out the light once more. He kept the gun and money with him, under his body.
The next thing he knew, the whole bed structure quivered under him, wobbled, all but sank flat. She’d got in alongside of him! The clothes billowed like sails in a storm, subsided. She went, “Ssst!” like a steam radiator, and the sound carried out into the hail. Lew heard the man pick up his feet two or three times, plank them down again, right where he was standing, to simulate trudging toward the door. Then he opened it, and they were in. Lew closed his eyes, spaded one hand under him and kept it on the gun.
“Took you long enough!” a voice said at the end of the hall. “Anyone come in here?”
“Nome-body.”
“Well, we’ll take a look for ourselves! Give it the lights!”
The lining of Lew’s eyelids turned vermilion, but he kept them down. The mountain next to him stirred, gyrated. “Che cosa, Mario?”
“Polizia, non capisco.”
Kids were waking up all over the place, in adjoining rooms, adding to the anvil chorus. It would have looked phony to go on sleeping any longer in that racket. Lew squirmed, stretched, blinked, yawned, popped his eyes in innocent surprise. There were two cops in the room, one of them standing still, looking at him, the other sticking his head into a closet.
Lew had black hair and was sallow from undernourishment, but he didn’t know a word of Italian.
“Who’s this guy?” the cop asked.
“Il mio fratello. “Her brother. The volume of noise she and Mario and the kids were making covered him.
The first cop went out. The second one came closer, pulled the corner of the covers off Lew. All he saw was a skinny torso in an undershirt. Lew’s outside shirt was rolled in a ball down by his feet. His thumb found and went into the hollow before the trigger underneath him. If he said “Get up outa there,” those would be the last words he ever said.
He said, “Three in a bed?” disgustedly. “Sure y’ain’t got your grandfather in there, too? These guineas!” He threw the covers back at Lew and went stalking out.
Lew could hear him through the open door tramp up the stairs after the others to the floor above. A minute later their heavy footsteps sounded on the ceiling right above his head.
A little runty ten-year-old girl peered in at him from the doorway. He said, “Put that light out! Keep them kids outa here! Leave the door open until they go! Tell your old man to stand there rubber-necking out, like all the others are doing!”
They quit searching in about fifteen minutes, and Lew heard them all go trooping down again, out into the street, and then he could hear their voices from the sidewalk right under the windows.
“Anything doing?” somebody asked.
“Naw, he musta got out through the back yard and the next street over.”
“O’Keefe hurt bad?”
“Nicked him in the dome, stunned him, that was all.” So the cop wasn’t dead.

When Mario came out the front door at eight-thirty on his way to the barber shop where he worked, his “brother-in-law” was with him, as close to him as sticking plaster. Lew had on an old felt hat of Mario’s and a baggy red sweater that hid the coat of Tom’s blue suit. It would have looked too good to come walking out of a building like that on the way to work. That red sweater had cost Lew another fifty. The street looked normal, one wouldn’t have known it for the shooting gallery it had been at four that morning. They walked side by side up toward Second, past the place where O’Keefe had led with his chin, past the corner where the smoke of Lew’s shot had hung so ghostily in the lamplight. There was a newsstand open there now, and Lew bought a paper. Then he and Mario stood waiting for the bus.
It drew up and Lew pushed Mario on alone, and jerked his thumb at the driver. It went sailing off again, before Mario had time to say or do anything, if he’d wanted to. It had sounded to Lew, without knowing Italian, as though the old lady had been coaching Mario to get a stranglehold on the rest of Lew’s money. Lew snickered aloud, ran his hand lightly over the pocket where the original five-hundred was intact once more. It had been too good to miss, the chance she’d given him of sneaking it out of the mattress she’d cached it under and putting it back in his pocket again, while her back was turned. They’d had all their trouble and risk for nothing.
Lew made tracks away from there, went west as far as Third and then started down that. He stayed with the sweater and hat, because they didn’t look out of character on Third. The cops had seen him in the blue suit when they chased him from Rubin’s; they hadn’t seen him in this outfit. And no matter how the signora would blaze when she found out how Lew had gypped them, she couldn’t exactly report it to the police, and tell them what he was wearing, without implicating herself and her old man.
But there was one thing had to be attended to right off, and that was the matter of ammunition. To the best of Lew’s calculations (and so much had happened, that they were already pretty hazy) he had fired four shots out of the gun from the time he had taken it over from the dick on the roof. One at Tom, two in Rubin’s, and one on the street when they’d been after him. There ought to be two left in it, and if the immediate future was going to be like the immediate past, he was going to need a lot more than that. He not only didn’t know where any could be bought, he didn’t even know how to break the thing and find out how many it packed.
He decided a pawnshop would be about the best bet, not up here in the mid-town district, but down around the lower East Side or on the Bowery somewhere. And if they didn’t want to sell him any, he’d just blast and help himself.
He took a street car down as far as Chatham Square. He had a feeling that he’d be safer on one of them than on the El or the subway; he could jump off in a hurry without waiting for it to stop, if he had to. Also, he could see where he was going through the windows and not have to do too much roaming around on foot once he alighted. He was a little dubious about hailing a cab, dressed the way he now was. Besides, he couldn’t exactly tell a hackman, “Take me to a pawnshop.” You may ride in a taxi coming out of one, you hardly ride in a taxi going to one.
He went all the way to the rear end and opened the newspaper. He didn’t have to hunt it up. This time it had made a scare-head. “One-Man Crime Wave!” And then underneath, “Mad dog gunman still at large somewhere in city.” Lew looked up at the oblivious backs of the heads up forward, riding on the same car with Lew. Not one of them had given him a second glance when he’d walked down the aisle in the middle of all of them just now. And yet more than one must be reading that very thing he was at the moment; he could see the papers in their hands. That was he, right in the same trolley they were, and they didn’t even know it! His contempt for death was beginning to expand dangerously toward the living as well, and the logical step beyond that would be well past the confines of sanity — a superman complex.
Fortunately, he never quite got to it. Something within this same paper itself checked it, before it got well started. Two things that threw cold water over it, as it were. They occurred within a paragraph of each other, and had the effect of deflating his ego almost to the point at which it had been last night, before he’d touched that dead man’s face in the theater restroom. The first paragraph read: “The police, hoping that young Tom Lee might unknowingly provide a clue to the suspect’s whereabouts, arranged to have him released at Headquarters shortly after midnight. Detective Walter Daly was detailed to follow him. Daly trapped Stahl on the roof of a tenement, only to lose his balance and fall six stories during the scuffle that ensued. He was discovered unconscious but still alive sometime after the young desperado had made good his second escape, lying with both legs broken on an ash-heap in a vacant lot adjoining the building.”
That was the first shock. Still alive, eh? And he’d lost his balance, huh? A line or two farther on came the second jolt:
“Stahl, with the detective’s gun in his possession, had meanwhile made his way down the stairs and brutally shot Lee in his room. The latter was rushed to the hospital with a bullet wound in his neck; although his condition is critical, he has a good chance to survive...”
Lew let the thing fall to the floor and just sat there, stunned. Tom wasn’t dead either! He wasn’t quite as deadly as he’d thought he was; death wasn’t so easy to dish out, not with the aim he seemed to have. A little of his former respect for death came back. Step one on the road to recovery. He remembered that waiter at Rubin’s, flopping flat across the doorway; when he’d jumped over him, he’d definitely cringed — so he hadn’t finished him either. About all he’d really managed to accomplish, he said to himself, was successfully hold up a restaurant, separate a cab driver from his pants and his machine, and outsmart the cops three times — at the theater, on the roof, and in the Italians’ flat. Plenty for one guy, but not enough to turn him into a Manhattan Dillinger by a long shot.
A lot of his self-confidence had evaporated and he couldn’t seem to gel it back. There was a sudden, sharp increase of nervousness that had been almost totally lacking the night before.
He said to himself, “I need some bullets to put into this gun! Once I get them, I’ll be all right, that’ll take away the chills, turn on the heat again!”
He spotted a likely looking hockshop, and hopped off the car.
He hurried in through the swinging doors of the pawnshop and got a lungful of camphor balls. The proprietor came up to him on the other side of the counter. He leaned sideways on his elbow, tried to stop the shaking that had set in, and said: “Can you gimme something to fit this?” He reached for the pocket he’d put the gun in.
The proprietor’s face was like a mirror. Expectancy, waiting to see what it was; then surprise, at how white his customer was getting; then astonishment, at why Lew should grip the counter like that, to keep from falling.
It was gone, it wasn’t there any more. The frisking of the rest of his pockets was just reflex action; the emptiness of the first one told the whole story. He thought he’d outsmarted that Italian she-devil; well, she’d outsmarted him instead! Lifted the gun from him while she was busy seeming to straighten this old red sweater of her husband’s on him. And the motive was easy to guess: So that Mario wouldn’t be running any risk when he tried to blackmail Lew out on the street for the rest of the five hundred, like she’d told him to. Lew had walked a whole block with him, ridden all the way down here, and never even missed it until now! A fine killer he was!
He could feel what was left of his confidence crumbling away inside him, as though this had been the finishing touch it needed. Panic was coming on. He got a grip on himself; after all, he had five hundred in his pocket. It was just a matter of buying another gun and ammunition, now.
“I wanna buy a revolver. Show me what you’ve got.”
“Show me your license,” the man countered.
“Now, listen,” he was breathing hard, “just skip that part of it. I’ll pay you double.” He brought out the money.
“Yeah, skip it,” the proprietor scoffed. “And then what happens to me, when they find out where you got it? I got myself to think of.”
Lew knew he had some guns; the very way he spoke showed he did. He sort of broke. “For the love of Gawd, lemme have a gun!” he wailed.
“You’re snowed up, mac,” he said. “G’wan, get out of here.”
Lew clenched his teeth. “You lemme have a gun, or else—” And he made a threatening gesture toward the inside of his coat. But he had nothing to threaten with; his hand dropped limply back again. He felt trapped, helpless. The crumbling away kept on inside him. He whined, pleaded, begged.
The proprietor took a step in the direction of the door. “Get out of here now, or I’ll call the police! You think I want my license taken away?” And then with sudden rage, “Where’s a cop?”
Police. Cops. Lew turned and powdered out like a streak.
And Lew knew then what makes a killer; not the man himself, just the piece of metal in his hand, fashioned by men far cleverer than he. Without that, just a snarling cur, no match even for a paunchy hockshop owner.
Lew lost track of what happened immediately after that. Headlong, incessant flight — from nothing, to nothing. He didn’t actually run, but kept going, going, like a car without a driver, a ship without a rudder.
It was not long after that he saw the newspaper. Its headline screamed across the top of the stand where it was being peddled. “Movie Murderer Confesses.” Lew picked it up, shaking all over.
The manager of Tom’s theater. Weeks, his name was. Somebody’d noticed that he’d been wearing a different suit during the afternoon show than the one he’d had on earlier. The seat behind Kemp’s, the dead man’s, had had chewing gum on it. They’d got hold of the suit Weeks had left at the dry-cleaner’s, and that had chewing gum on the seat of the trousers, too. He’d come in in a hurry around six, changed from one to the other right in the shop, the tailor told them. He’d had one there, waiting to be called for. He admitted it now, claimed the man had been breaking up his home.
Lew dropped the paper and the sheets separated, fell across his shoes.
It stuck to his shoe and Lew was like someone trudging through snow. “Movie Murderer Confesses — Murderer Confesses — Confesses...”
Subconsciously he must have known where he was going, but he wasn’t aware of it, was in a sort of fog in the broad daylight. The little blue and white plaque on the lamp-post said “Center Street.” He went slowly down it. He walked inside between the two green lamps at the police station entrance and went up to the guy at the desk and said, “I guess you people are looking for me. I’m Lew Stahl.”
Somehow, Lew knew it would be better if they put him away for a long while, the longer the better. He had learned too much that one night, got too used to death. Murder might be a habit that, once formed, would be awfully hard to break. Lew didn’t want to be a murderer.
Death in the Yoshiwara