Гримасы рыночной любви. Омут невезения

Омут невезения в океане бурь
Из интернета: «Любовь не приносит боль. Боль приносят люди, которые не умеют любить». А, может быть, не хотят?
Можно было бы, конечно, назвать Марину ночной бабочкой, путаной, шлюхой, или просто глупой курицей. Я думаю, что всё немного сложнее. Ей всегда хотелось какого-то праздника, каких-то новых впечатлений. Временами она становилась неуправляемой, неадекватной, могла наломать дров. А иногда я не мог Мариной нарадоваться. Казалось, что над ней тяготеет какое-то проклятие, которое кидает её из стороны в сторону, заставляя делать необдуманные поступки, ошибаться, падать, взлетать, набивать шишки и опять мучить себя и окружающих, причиняя им боль и страдания. Видя всё это, всё равно тянулся к своей мучительнице и не мог её бросить. Временами всё же пытался вырваться из этого порочного круга, понимая, что Марина мне не пара, но проходило несколько дней – и всё возвращалось на круги своя.
Может быть, виной всех несчастий (и моих теперь тоже) была красота Марины. Её мать не раз в сердцах говорила, что лучше бы она родилась уродиной. Марине не было ещё и тридцати. Я не раз наблюдал, что парни и молодые мужчины так и увивались возле неё, не давая проходу. Даже торгуя на рынке, она умудрялась постоянно с кем-либо познакомиться. Казалось, что на неё надо надеть паранджу. Думаю, сама Марина толком никого не любила, а если и любила, то это была любовь на день, на час, на сладкое мгновение. В крайнем случае, могла вспомнить о своём возлюбленном через пару месяцев. А дальше следовали новые приключения и знакомства и новое увлечение. Мужчины для Марины, скорее всего, служили просто предметом развлечения и увлечения, или новой ступенькой в мир фантазий и грёз, как новые погремушки для ребёнка. Поиграв с ними, малыш постоянно хочет новых игрушек, изредка возвращаясь к старым, поломанным и затёртым.
Марина шла по жизни как-то рывками, то делая крутые повороты и виражи, иногда вылетая с трассы в кюветы и тяжело выбираясь из них, то идя в обратную сторону, как побитая собака, впрочем, никогда не каясь. Будущее экстремалку никогда особенно не заботило. Она знала, что кто-то да поможет, вытянет из очередной трясины, болотной жижи, кучи навоза, если не сказать лучше. Марина могла, кинув детей на мать или знакомых, или просто оставив их самих дома, исчезнуть на день или два, не давая о себе знать, а потом, как ни в чём не бывало, вернуться угрюмой, разбитой, с воспалёнными глазами и похмельным синдромом. Мать, как правило, на бестолковую дочь не кричала и ни о чём не расспрашивала, иногда, правда, тихо плакала. Она, как попугай, повторяла, что у Марины слабые нервы и её нельзя расстраивать. А можно ли Марине было расстраивать окружающих? Оказывается, можно.
Скорее всего, мне надо было не бегать за этой скандальной красавицей, а просто с ней расстаться, но я, как неисправимый романтик, старался, чтобы она стала чище, добрее, возвышеннее. А зачем? Я ведь не господь бог. Пусть бы и дальше калечила свою судьбу, делая необдуманные поступки. Что-то меня заставляло быть с ней рядом, помогать ей, подсказывать, делиться последним, подставлять своё плечо. Наверное, в этом секрет русской души, когда чужую боль мы воспринимаем как собственную. Мои розовые очки постоянно слетали, разбиваясь вдребезги, но я их спешил надеть, вставляя новые стёкла. Мне, конечно, всё это тяжело давалось. Часто приходилось сдерживать себя и чуть ли не насиловать. Но проходило несколько дней, я успокаивался, и всё повторялось. Как кем-то проклятый, не мог выйти из этого заколдованного круга, хотя десятки раз хотел. Я сам себя истязал своей глупой добротой, доверчивостью и уступчивостью и напоминал себе кающегося грешника, замаливающего чужие необдуманные грехи.
Я забыл на время известное изречение, что судьба человека – это его характер. А характер у Марины был не сахар. На неё постоянно что-то давило, грозя раздавить и тех, кто был рядом. Может быть, это были и наследственность, и издержки воспитания, и безумство воспалённой души. Я, как мать Тереза, вытирал её слёзы и проливал свои. Марина была непредсказуемым вампиром, истязателем душ, смазливой обезьяной с гранатой и одновременно –  тихой, покорной, доверчивой душой, способной даже при случае унижаться. Это, наверное, и покоряло. Иногда же её сумасбродство напоминало мне просто поведение алкоголика. Неделя, месяц – всё нормально, а потом срыв, побег, непредсказуемость – и пустота. Так, организм алкаша, или наркомана требует новую дозу разрушительной отравы, входя в состав его крови. Я нервничал, но продолжал бороться за Марину, хотя и сам не знал, зачем. Я чувствовал себя в каком-то омуте, из которого не мог выбраться.