Птицы. Глава 9

Маргарет была очень странной девушкой. Её слегка зеленовато-синие глаза, глаза влюблённой инопланетянки, всегда выражали какую-то неземную грусть по существованию среди непонятных событий, диалогов, совершенно противоестественных для неё поступков среди окружающего её человеческого планктона. Можно было со всей греческой мудрой уверенностью сказать, что она была абсолютной эгоисткой, самовлюблённой в собственное отражение в зеркале своей внешности и своего ума.

Лексу Маргарет понравилась всем: в ней был отсутствующий в Оле шарм Победительницы, уверенность в своих словах, даже если их никто не слышит. Маргарет ЖИЛА ДЛЯ СЕБЯ, и была в мистическом поиске СВОЕГО ДВОЙНИКА, чтобы, а) было кому её слушать, и б) было кому записывать за ней всё то, что она хотела сказать, а затем дополнить, после положительных оваций её гениальному женскому хитрому уму, в котором древняя как страх природа гуляла как кошка – сама по себе.

Постепенно, как море или паводковый разлив рек завоёвывает у застывшей в бездействии суши всё новые и новые пространства, Маргарет отдаляла от Лекса Олю. И это становилось тем стремительнее и с ещё большим ускорением, чем более РУССКИХ мест посещала эта странная троица молодых людей, больше хранивших молчание, чем произносивших обычные для туристов возгласы удивления и животного восторга.

За 8 дней руки Лекса почти слились как разномерные детали тела кентавра с коляской Маргарет. Одно тело, один дух, одни полёты несбывшихся желаний.

Именно тогда Оля записала в своём походном блокноте густые тревожные строки-мысли о иллюзорном понятии любви в этом мире одиночек и безумцев:

«Я тону в тихом море, и не надо луны,
И не надо ни ветра, ни бури, ни стона,
И не важно, какая зима до весны,
Всё равно я тону в море тихого Дона»

После паломничества в Троице-Сергиеву Лавру Оля занемогла как ребёнок, подхвативший нелепую скарлатину. Температура, мысли о смерти, бессонные ночи. Она погрузилась в какой-то загадочный поглощающий её чёрный квадрат. Ей становилось страшно от любого шороха, любая предметная мелочь поднимала в ней суетную нервозность, чувство оставленности и потери себя в близком её сердцу человеке.

Она любила Лекса, принимала его таким, какой он был, хотя и всё её сильное женское естество не желало подчинению сильному плечу мужчины. Возможно, это и чувствовал Лекс, это и положило в нём начало внутреннего разрыва с девушкой, с которой когда-то было хорошо, а сейчас стало невозможно. Его мысли были полны Маргарет, то, что раньше казалось ему некрасивым в ней, в эти дни прогулок на колёсах по «Золотому кольцу» России завладело им красивой эротической страстью.

В больницу к Оле Лекс позвонил лишь пару раз, и то, как скорее одолжение прежней дружбе. Она смеялась с бульканьями в горле в трубку нагретого ладонью смартфона, старалась сказать больше нелепиц и несуразностей, Лекс от этого всё больше мрачнел, делал безумно продолжительные паузы в разговоре, жаловался на адски плохую связь, пытался перевести разговор на тему «какая всё же замечательная эта девушка Маргарет», но ни у него, ни у Оли не получилось, что либо сказать по адресу американки, её достоинств или критических недостатков. Оля молила возлюбленного: поддержи меня, обними меня, верни себя мне, но всё подходило к своему концу, и птицы уже готовы были разлететься в разные части света, лишь бы забыть то небо на двоих, в котором они рисовали Любовь.

Когда произошёл первый интимный контакт с Маргарет, Лекс испытал раздвоенность своих чувств: новое казалось шагом вперёд, но подспудные камни воспоминания о прошлом тянули к тяжёлым раздумьям, к комплексу провинциального театрального актёра, выступающего на столичных подмостках театра с мировым уровнем.

- Маргарет, нам надо уехать в США.

- Милый, что с тобой? Вчера ты говорил, что не представляешь для себя нормальной жизни вне пределов Родины.

- Нам нужно сменить обстановку, иначе я сойду с ума.

- Что тебя так беспокоит?

- Как будто ты сама не понимаешь. Если бы я сказал об этом и по-русски, ты всё равно поняла бы то, о чём я хотел сказать тебе.

- Ты ещё любишь Хельгу?

- Да.

- А как же я? Разве я чем-то хуже, чем она?

- Нет, конечно.

- Конечно, я инвалид, за мной нужен уход, я не смогу родить тебе ребёнка, я иностранка, мысли мои далеки от идеала, я…

- Перестань.

- Лекс, это потому что она русская?

- Нет.

- А в чём тогда причина, я не понимаю.

- Причина во мне.

- Я люблю тебя, мой мужчина! И ты любишь меня! Что ещё нужно, что, скажи?!

- С тобой не так как с ней.

Маргарет что есть силы рванула своё инвалидное кресло вглубь кухни, шумно открыла холодильник и пачку с молоком, налила и перелила даже поверх стакана, выпила, что-то выплюнула на пол, выругалась и заплакала. Заплакала так шумно и страшно, как бывает только в сумасшедшем доме.

«Я птица раненная, я – Печаль.
Ты не смотри в мои глазницы.
Да, были птицы, были птицы,
Но то что «были» - очень жаль».

Лекс в эту ночь ночевал на скамейке в городском парке. В этом небольшом городке Подмосковья они хотели пробыть три дня. Маргарет захотела себе портрет на фоне старых советских бараков, потом – интервью, их совместное, в редакции местной газеты, чай с круассанами в вечернем кафе, покупка красивого нижнего белья в ночном бутике «для взрослых», а в завершение – умопомрачительные плотские утехи до утра.

Но утро каждый из них встретил в разных местах и совсем не во фривольных играх.
Лекс не смог разлюбить Олю, но Оля уже не желала прощать ему эту чудовищную измену.