Изерброк. Глава XIII

XIII



   Вино в буфете закончилось. Доктор Пеу танцующей походкой подошёл к переговорной трубе, дёрнул за шнурок – там, внизу у вахтёра, зазвонил колокольчик, вахтёр подошел к своему концу переговорной трубы и громко произнёс в раструб: «Слушаю!»

Доктор Пеу заказал еще вина, которое незамедлительно и было доставлено к пирующим с помощью специального лифта на механическом приводе. Вахтёр вращал рукоятку внизу, и небольшой лифт со скрипом поднимался наверх.

Алхимики раскрыли дверцы лифта и приняли груз. В переговорную трубу вниз было отправлено сообщение: «Спасибо, уважаемый. Будь на страже».

«Служу Федерации!» – послышался из трубы приглушенный далекий голос вахтера.

С каждой новой выпитой бутылочкой вина доктор Пеу становился всё вальяжнее и вальяжнее. Он взял веер. Дурачился, обмахивался веером, кривлялся, взвизгивал и запрыгивал на ручки к доктору Треу. Доктор Ваю, не отрывающийся от лабораторного стола, иногда ворчал. Он желал, чтоб пьянчужки отправились к чертовой матери и не мешали ему работать. Те, однако, не унимались, пили, пели, веселились. Они напоминали Мамушке двух каких-то больших вычурных экзотических птиц. Разница с тем, какими они предстали перед ним вначале, была разительна. Куда исчезли те величественные недосягаемые гроссмейстеры духа? Доктор Треу, несмотря на то, что недавно тоже тряс сиськами, кое-как еще сохранял остатки достоинства, но доктор Пеу совершенно скатился уже до состояния пьяной портовой шлюхи. Он шатался, не выпуская из рук бутылки с вином; колпак его съехал набок, тушь на глазах потекла. Он пытался в чем-то признаться Мамушке, поделиться с ним самыми сокровенными своими переживаниями, но у него плохо получалось, язык заплетался, слова путались. Он жаловался на несладкую участь быть великим алхимиком и хранителем какой-то печати.

Как это было принято на пирушках, стали играть в кинжалы, то есть метать кинжалы в мишень. Возле стены между окон находилась широкая деревянная доска с намалеванной на ней рогатой мордой. Доктор Треу встал около противоположной стены и принялся метать в мишень острые бронзовые старинные нумидийские кинжалы. Все кинжалы в основном попадали в цель – впивались между глаз рогатого чудовища. Далее кидал доктор Пеу. У него получалось хуже. Несколько кинжалов воткнулось мимо цели по краям доски, один попал в стену, а один вовсе упал на пол. Но после каждого удачного попадания доктор Пеу прыгал и хлопал в ладоши с радостным визгом и смехом, как очень эмоциональная женщина.

Дошла очередь до Мамушки он сначала пытался отказаться, но вежливый напор алхимиков невозможно было сдержать. И он взялся за кинжалы. Три кинжала из семи вонзились в цель. Два попали в молоко. И еще два упали на пол. Доктор Пеу всё равно бросился поздравлять Мамушку с успехом, повис у него на шее и несколько раз поцеловал. Сыщик мягко, но непреклонно отстранил от себя доктора Пеу, разжал его руки у себя на шее, в общем, четко дал понять, что к подобного рода дружбе не готов и к дальнейшему сближению подобного качества не расположен, несмотря на высочайший статус визави. Доктор Пеу обиделся. Он понял, что его отвергли, сел в угол и надул губки. Некоторое время в башне стояла тишина. Только какое-то шипение доносилось от стола доктора Ваю.

Мамушка обеспокоился: не слишком ли он был резок с доктором Пеу? Но доктор Треу ухмылялся, махал в сторону обиженного рукой и молчаливо призывал не принимать близко к сердцу.

Вскоре, обиженный и правда вернулся к компании, опустошил еще одну бутылочку вина, признался в любви ко всем присутствующим и… далее он собрал все кинжалы и с торжественным видом вручил их Мамушке, как букет цветов. А сам встал к мишени и развел руки в стороны, гордо выставив вперёд  обнаженные груди.

– Кидай в меня древние нумидийские ножи. Я верю, что рука твоя не дрогнет и не промахнётся. Тебе осталось только закончить начатое. Сердце моё ты уже пронзил.

Мамушка открыл рот, попятился. Конечно же, он был пьян, но не настолько, чтоб осмелиться на подобную рискованную буффонаду. Он что-то замычал, бросил кинжалы на стол.

– Что?! – завизжал доктор Пеу от мишени, – ты смеешь сомневаться в провидении? Сейчас же взял кинжалы и кидай в меня! Это я от имени Высокого  триумвирата как член Департамента Алхимии и Астрологии тебе говорю. Я, великий алхимик, действительный магистр 8-й ступени, доктор астрологии, секретарь  Королевской Эзотерической Комиссии, член-корреспондент Всепланетной Академии Оккультизма…  Ни один волос с моей головы не упадёт!

На происходящее действо отвлекся доктор Ваю. Он повернулся к развлекающимся. Однако о Мамушке, сильно побледневшем от тревоги, сложно было сказать, что он развлекается.

Доктор Треу пришел к Мамушке на выручку. Он взял кинжалы со стола и патетично, словно в опере, произнёс, обращаясь к доктору Пеу:

– Ты жаждешь испытания судьбы? Взыскуешь судьбоносного кинжала? Хорошо. Честнее будет, если это сделаю я. Вина мне!

Мамушка поспешил откупорить бутылку и подать своему спасителю. Тот отхлебнул, отошел к стене, выбрал кинжал и начал прицеливаться. Теперь побледнел доктор Пеу. А потом и вовсе зажмурился.

Первый кинжал вонзился в пяти сантиметрах от его левого уха. Доктор Пеу открыл один глаз, потом второй. Перед каждым новым броском он зажмуривал глаза, а когда кинжал с резким стуком и дребезжанием втыкался в дерево, вновь открывал.
Все семь кинжалов достигли цели. Расположились они следующим образом: два по обе стороны головы в пяти сантиметрах от каждого уха, два – под мышками, еще два – по бокам тела на уровне бедёр, и один – между ног, в опасной близости от паха. Перед этим последним броском доктор Треу потребовал от доктора Пеу, чтобы тот расставил ноги. После некоторого давления и угроз, тот расставил и задрожал всем телом. Полы мантии повисли, как чуть раздвинутые кулисы. Доктор Треу пригвоздил одну кулису кинжалом к дереву мишени. Натянувшаяся ткань обрисовала бугорок мужских гениталий в паху доктора Пеу.

Когда аттракцион завершился, Мамушка с облегчением вздохнул, но потом на краткий миг опять встревожился: «А не захотят ли они продолжения игры, чтобы все по очереди вставали к мишени? Тогда заставят и меня…»

Но никто не захотел продолжения. Выяснилось, что вино опять закончилось. Доктор Треу подошёл к раструбу переговорной трубы, дернул за шнурок и потребовал еще вина. А доктор Пеу уже со скрипом опускал лифт.

Через минуту из раструба послышался далёкий гулкий и приглушенный голос вахтера:

– Ваше Сиятельство, но вино кончилось!

– Как кончилось? Совсем? – опешил доктор Треу.

– Я глубоко сожалею, но это так.

– А в погребе смотрел?

– Да. И в погребе ничего нет.

Имелся в виду подвал башни, в котором постоянно находился некоторый запас вина и продуктов, а также отдельные алхимические реактивы.

Доктор Треу задумался.

Между тем Мамушка глянул в окно башни – за окном стояла густая черная ночь. Можно было представить, что время уже давно перевалило за полночь. Мамушка вглядывался в черноту ночи за окном, как будто что-то хотел в ней разглядеть. И в этот момент из темноты к стеклу с глухим стуком прилепилась летучая мышь, распластала кожаные крылья, расплющила отвратительную мордочку на стекле, взглянула на Мамушку двумя изумленными глазками-бусинками и низринулась вниз. Видимо, мышь напилась цветочного нектара до опьянения, потеряла ориентации в пространстве и врезалась в башню.

 Из переговорной трубы доносилась далекая монотонная, словно из параллельного мира, речь вахтёра:

– И лари все посмотрел. И полки. Нет ничего, Ваше Сиятельство. Одна камедь осталась. Надо? А… слюда еще есть. И квасцы.

Мамушка, напуганный пьяной летучей мышью, поймал себя на сожалении об отсутствии вина. Сейчас бы он с удовольствием опустошил бутылочку. Да и развлечение с кинжалами его почти отрезвило. Ему хотелось вина, как успокаивающего целебного эликсира.

– А как там вообще внизу? Как мир? Воздух? Как пространство? – начал задавать странные, не имеющие казалось бы никакого отношения к вину, вопросы доктор Треу.
Из трубы полился рассказ. Мамушке почудилось, что приглушенная речь вахтёра похожа на какое-то далёкое послание, голос из системы давно погасшей звезды.

Далекий мир уже давно погиб, исчез во вспышке сверхновой, а послание продолжает поступать – слабый, похожий на гул, голос долетает до нас сквозь галактики:

– Темно тут. Темно ужасно. Но тихо. Старые ветры успокоились, а новых пока нет. Цветы распустились, аромат сильный, густой. Листва на деревьях пока еще плотна, внешние огни за нею не видны, а центральный путь, основной, который у нас имеется, освещен слабо, но с божьей помощью стабильно, – доносилось из трубы, словно голосок чревовещателя.

Доктор Треу и доктор Пеу склонились над раструбом переговорной трубы, придвинули каждый своё ухо, чтобы не пропустить ни единого слова. Они, кажется, перестали дышать.

Мамушка подошёл к ним, чуть приоткрыл рот, но доктор Пеу строго взглянул на него и приложил к губам палец, запрещая издавать любой звук.
Мамушка замер.

Из трубы лилось сообщение:

– По периметру – совершенная темнота. Я туда не заходил. Я прохаживаюсь только вдоль центрального освещенного пути по гравию между кустами. А там, за кустами, – тьма. Я слышу какое-то копошение в недрах тьмы, а иной раз четко слышится всплеск воды. Всплеснет и – снова тишина. А в тишине будто копошится кто-то. И бормочет как будто. Слов не разобрать. Но что-то тревожное. Словно хочет предупредить, предостеречь.

– А что вообще происходит? – спросил в трубу доктор Треу и вновь приставил ухо.

– Ничего не происходит. Всё тихо. Всё замерло, погружено в глубокий многовековой сон. В сущности, все спят. Один я, вечный не спящий, брожу тут, прислушиваюсь к периметру, вглядываюсь в темноту, но ничего не вижу. Нет в этом тихом сне никаких сновидений. Только шумы тихие, густой цветочный аромат и редкий всплеск во глубине чащи. Летучие мыши тоже, кажется, спят. Но я знаю, они не спят, а сидят в кустах и тихо сосут сладкий сок цветов. А кто их если потревожит, они вылетят стаей, нарушат монолит неба. Звезд в небе не видно, как всегда. Уже много лет не видать звезд. Ослепли мы. Это наше наказание, стало быть. Мы слушаем недра, прислушиваемся, не идёт ли кто из темноты, не слышно ли его шагов? И всегда уже много веков на наших устах взведен вопрос: «Кто ты?» – как стрела на тетиве. Кто бы ни был. Мы остановим его вопросом. Но никто не приходит. Многие, уже многие годы, мы ждем. Но никто не приходит.

Мамушка не выдержал, сделал шаг и взволнованно сказал:

– Спросите его, спросите про Надю.

Алхимики вывернули на него, не поворачивая голов, свои крупные глазные яблоки, отчего Мамушке стало немного страшно. Доктор Пеу замахал на него рукой и с некоторым раздражением прошипел:

– Не знает он никакую Надю! Откуда ему знать? Отстань!

– Но как же… – Мамушка, разочарованный, потупился и умолк. Отошел в угол, присел на табурет, раскрыл портсигар, достал папиросу и, чиркнув спичкой из плоской коробки, закурил.

Не успел сыщик докурить папиросу, как алхимики закончили переговоры в трубу, выпрямились, застегнулись, спрятав груди и, судя по всему, к чему-то приготовились.

– Ну что ж, – громко заговорил доктор Треу, – вино кончилось. («Эх, кончилось», – как слабое эхо вторил ему доктор Пеу) нужно идти за вином. Кто пойдет? – доктор Треу пронзил собутыльников испытующим взглядом.

Мамушке захотелось поднять руку, как в школе. Но тут же было сказано, что он не знает дороги. После небольшой дискуссии было принято решение, что за вином пойдут все вместе – так безопасностей и веселей.

Какая опасность может ожидать их в центре резиденции Департамента Алхимии и Астрологии, практически в самом сердце Центральной Зоны главного города Федерации, Мамушка не понял. По сути, они находились в наиболее безопасном месте вообще всей Федерации, а, следовательно, и всего мира. Безопаснее только в Священном городе на горе Элборц.

Сад летучих мышей, в центре которого возвышалась Башня алхимиков, занимал довольно обширную территорию – на юго-востоке он упирался в стены большого белокаменного строения – главного здания Департамента Алхимии и Астрологии, состоящего из трех частей. К центральной части, квадратной о три этажа, примыкали два длинных двухэтажных крыла. В левом относительно башни крыле наряду с другими хозяйственными службами находилась и кухня Департамента. В этом же крыле, кстати, располагались аудитории Государственного училища астрологии под патронатом Департамента. В училище получали образование студенты от 12 лет до 18-ти – в основном дети высокопоставленных чиновников и прочих богатых и влиятельных горожан. Училище считалось элитарным. В 18 студенты выпускались в степени магистра 1-й ступени и по желанию могли продолжить образование в любом высшем государственном учебном заведении Триполи.

За аудиториями располагалась часть спален, за ними – трапезная, за ней – кухня. Кухня находилась в самом конце крыла. По ночам она продолжала работать – там готовились завтраки и обеды на следующий день. В высоких ярко освещенных окнах кухни ловко двигались люди в белых блузах и колпаках – ночные повара.

Из кухни можно было спуститься в погреба; там, в отдельном большом винном погребе и находились запасы вина – от самого дорогого, старого, выдержанного, до дешёвого молодого. Ушлые студенты знали свои методы проникновения в погреба и со времен основания училища воровали оттуда вино и сыры.

Сад летучих мышей, Башня алхимиков, главное здание Департамента – всё это находилось в конце Бульвара летучих мышей. В целом бульвар был известен как вотчина алхимиков. Он и выглядел как-то по-особенному, как-то особенно таинственно, что ли. Газовые фонари его светили как-то особенно загадочно.
Дворец генерал-бургомистра находился в другом месте – на площади Принца Луи. Кроме дворца, у генерал-бургомистра, разумеется, имелось множество других резиденций.

Итак, чтобы добраться до вина, нашим выпивохам нужно было спуститься с башни, пересечь половину сада по диагонали, войти в левое крыло с торца, на кухню, а оттуда – в погреба. Послать вахтёра за вином алхимики, конечно, могли, но тогда они заставили бы его нарушить собственноручно утвержденные строгие инструкции: выходить за пределы центральной дорожки, ведущей к башне, вахтеру строго-настрого запрещалось за исключением чрезвычайных ситуаций. Под чрезвычайными ситуациями подразумевалось: стихийное бедствие, наступление врага во время войны, диверсия, нашествие диких зверей и прочее. Понятно, что ситуация, когда заканчивается вино, тоже при определенном взгляде может считаться чрезвычайной…  а войн, стихийных бедствий, диверсий никто уже и не помнит на Бульваре летучих мышей.

 Но недавно, в связи с угрозой конца света, доктор Треу сам приказал провести среди всего служащего персонала Департамента строгий инструктаж, а среди охранников – внеплановые учения. Конец света мог начаться со дня на день в виде появления на улицах города множества разбойников, убийц, чудовищ, мутантов, сумасшедших… как это описывается в одном из предсказаний. Нет, отлучаться вахтёру от башни ни в коем случае нельзя. Поэтому пьяные алхимики и сыщик Мамушка за компанию с ними сами должны были сходить за вином.

Операция представлялась простой только на первый взгляд. Весь сад за исключением нескольких дорожек (включая центральную), тускло освещенных газом, утопал в липкой густой темноте. До рассвета – еще несколько часов. Пелена дыма и облаков, круглые сутки закрывающая небо над метрополией, ночью совершенно непроницаема ни для звезд, ни для луны. Кроны платанов, еще не опавшие кусты сирени, разросшиеся пахучие кусты центропогонов, усугубляют темень. В саду можно заблудиться, любые звуки в нём глохнут, движения замирают, ночью в нём можно завязнуть и утопнуть.
Перед выходом из башни Мамушка внимательно рассмотрел вахтера – неужели это он далёким голоском чревовещателя вещал в переговорную трубу? – обыкновенный, ничем не примечательный, бородатый и лысеющий, пожилой человек небольшого роста. Преувеличенно строгий, серьезный и даже несколько напуганный, но таким и должен быть сторож на Башне алхимиков. А так – ничего особенного.

Вышли в гулкую прохладную ночь. Алхимики сразу же, как два уличных гуляки, положили друг другу руки на плечи, запели песню и пошли вперед, покачиваясь. Мамушка поплелся за ними. Газовые фонари освещали розовый гравий на дорожке слабым родным теплым желтым светом.

Дружная парочка пела всё громче и шаталась всё сильнее. Мамушке показалось, что алхимики на самом деле не пьяны, а только изображают пьяных в пародийном гротеске. Но зачем? Выпили, впрочем, более чем достаточно и для песен, и для шатаний. Алхимики двигались зигзагообразно от одного куста к другому. Вдруг на очередном переломе зигзага доктор Пеу оторвался от тандема, вероятно, под действием центробежной силы, и свалился в куст. Из цветочных зарослей тут же вспорхнула стая летучих мышей и с ультразвуковым писком принялась носиться туда-сюда. Мамушка опасался, что какая-нибудь из летучих тварей коснется кончика его носа крылом. От этого каплевидный кончик носа его еще больше набух и покраснел. Черная молния промелькнула у него перед глазами. Мамушка поглубже натянул шляпу на уши и прикоснулся пальцами к медной пряжке.

Фонари, казалось, загорелись ярче.
Доктор Пеу выбрался из куста, поправил колпак на голове. На плече его сидела летучая мышь. Он смахнул её ладонью, будто прилипший лист, и глупо улыбнулся.
С освещенной дорожки решили идти наперерез по темноте, чтоб сократить путь. Вернее, так решил доктор Треу. Он раздвинул кустарник и повел всех за собой. Абсолютная темнота окружила Мамушку. Он вытаращил глаза и выставил вперед руки. А алхимики быстро шли вперед, будто обладающие ночным зрением. Мамушка слышал их удаляющиеся шаги, голоса, смешки. Какое-то время он видел отсветы фонаря – слабый блеск на звездных колпаках алхимиков. Потом запнулся обо что-то, упал, поднялся… Алхимики уже ушли далеко вперед. А окликнуть их Мамушка почему-то стыдился. Он обернулся – свет фонарей тоже уже пропал, сокрывшись чащей. Сыщик быстро пошел вперед, надеясь нагнать алхимиков, но вскоре понял, что сбился с пути, – остановился, прислушался. Темнота сделалась тотальной. Сад окружил его со всех сторон и захватил в плен. Прохладный воздух, пахнущий ночными цветами, дождем и прелой листвой, успокаивал его, что-то нашептывая. На мгновение кожей лица Мамушка почувствовал легкий ветерок, а потом всё застыло. Трудно было пошевелиться. Тишина оглушала, длилась, а потом вдруг обрывалась плотным шорохом со всех сторон.

Некоторое время Мамушка не мог сдвинуться с места. Он словно врос в темноту, тишину, шорохи. Затем, совершив усилие, двинулся, пошёл, и сразу же пространство сделалось как будто светлей. В иссиня-черном воздухе проступали серые стволы деревьев, бурые купы кустарника. Он шёл в синие просветы, прислушиваясь к своим шагам и окружающим шорохам.

Впереди и чуть слева вдруг послышался громкий разговор алхимиков и смех, но почти сразу же заглох. Мамушка побежал на голоса, перешёл на шаг, набрался смелости и закричал: «Постойте! Вы где? Подождите меня!»
Остановился, прислушиваясь. Ни единого звука в ответ. Снова пошёл вперед. Темнота снова загустела. Несколько раз он врезался в стволы платанов, несколько раз падал.

Потеряв надежду догнать алхимиков, Мамушка остановился, присел на мягкий укрытый листвой дёрн и закурил. Перекурив, он встал и медленно пошёл в неизвестном направлении. Он решил просто идти и идти, пока не выйдет к свету. Ему даже понравилась подобная одинокая бесцельная прогулка в ночном саду. Временами в прохладном запахе дождя и листвы проплывали густые сладкие струи аромата цветущих центропогонов.

Однако вскоре спокойствие прогулки было прервано неизвестно откуда взявшимся доктором Пеу – он пробежал впереди в темноте с криком: «Господин сыщик! Господин сыщик! Вперёд, за мной! Не упустите!..»

Голос отдалился и пропал. Мамушка, встревоженный, пробежал несколько метров в темноте, перешёл на шаг и остановился. Со всех сторон снова подступила плотная ирреальная тишина. Темень снова сгустилась. Всё застыло. Мамушка почувствовал, что не может пошевелиться, будто пчела в янтаре.

«Кого доктор Пеу хотел догнать?» – задавался вопросом он.

В тишине, как сладкий ручеек цветочного запаха в воздухе, проявился какой-то глухой, гулкий и далёкий звук. Сначала звук напоминал сплошное гудение. Мамушка вслушивался, тараща глаза в темноту так, будто это могло помочь ему лучше слышать, вслушивался и вспоминал что-то далёкое, знакомое из детства.

Звук сделался четче, и Мамушка различил в нём голос вахтёра из переговорной трубы в башне:

«…Линии на карте указывают нам точку между Сириусом и Альдебараном. Именно там нужно искать невидимого врага. Бросить горсть золотой пыли, высветить лик его при помощи субстанции света…»

Далее звуки сделались неразборчивы… а через миг и вовсе исчезли. Снова воцарилась тишина.

Вдруг сбоку, справа, послышался громкий всплеск. Мамушке показалось, что всплеск прозвучал совсем близко, в трех шагах за кустом сирени. Мамушка пошел в ту сторону, раздвинул ветки, пробрался и очутился на небольшой сравнительно хорошо различимой в темноте полянке. Посреди полянки находился круглый каменный бассейн.

 Сыщик осторожно подошёл к нему. Каменная кладка поднималась на полметра над землей, а внутри до края была заполнена водой. Поверхность воды в темноте казалась лаково-черной. На поверхности серыми пятнами выделялись палые листья; между листьями в неподвижной холодной воде отражались голубые звезды, что Мамушку поразило. Он глянул в небо – никаких звезд в мутной вышине, естественно, не было. Между черными кронами платанов находилась плотная завеса  из дыма и облаков и ничего не пропускала. Но в странном бассейне звезды почему-то отражались.

Сыщик вглядывался в эти отраженные звезды, пытаясь понять, откуда они взялись, какова природа их происхождения… Он строил догадки, предположения. Может быть, в самом бассейне установлены светильники, создающие иллюзию звезд?.. Но нет, поверхность воды отражала именно звезды ночного неба. Мамушка провел над поверхностью воды ладонью, рука своим отражением загораживала отражения звезд. Затем Мамушка зачем-то зажег спичку. Спичка, погорев, с шипением упала в воду. В следующий момент из воды прямо на сыщика с плеском вынырнула огромная черная рыба. Мамушка в ужасе отпрянул. Рыба полулегла на бортик бассейна и уставилась на сыщика большими круглыми глазами. Непонятно, как она существовала в столь маленьком для её размеров водоеме. Но, возможно, будучи небольшим в диаметре, бассейн обладал очень большой глубиной и, возможно, на глубине он соединялся с подземным озером.

Рыба походила на сома, шевелила усиками в углах рта и явно была разумна. Выплыть из глубин бассейна на воздух её заставило любопытство. Мамушка, глядя на рыбу, старался унять при помощи глубокого дыхания быстро стучащее сердце. Когда сыщик понял, что рыба разумна, или он, возможно, только предположил это, он решился поговорить с ней.

– Может быть, вы подскажете, где мне искать Надю? – спросил он негромко.

Рыба, ничего не ответив, оттолкнулась от стенки, булькнула, громко плеснула хвостом и исчезла в темных тревожных глубинах.

Утром, провожая Мамушку до главных ворот, доктор Треу (доктор Пеу в это время уже безмятежно спал в башне, но не наверху, а внизу у вахтера) подводил итоги ночи: оказывается, они не просто пировали, а проводили ночное рабочее совещание, – короче говоря, главной ближайшей задачей являлась идентификация Раху и Кету, или людей, руководимых этими теневыми планетами. Персонифицированные Раху и Кету тоже ищут Надю. Они хотят найти её и убить. Необходимо выследить Раху и Кету, и когда они выйдут на Надю, обезвредить их. В ближайшие ночи алхимики займутся определением круга личностей, чьи астральные карты наиболее подходят для персонификаций Раху и Кету.

Домой возвратился Мамушка в служебном шарабане Департамента, любезно предоставленном ему алхимиками; пешком дойти до дому у него уже сил не было, – ночь без сна, слишком много вина, да и возраст уже не тот.

«Будем поддерживать связь», – сообщил ему напоследок доктор Треу и улыбнулся. Он, как и Мамушка, выглядел не лучшим образом: глаза покраснели, к растрепанной косице-бороде прилипли какие-то перья, одна из звезд на колпаке наполовину отклеилась.