Влюбленные и мазохисты

               
 О «Перстеньке» Георгия Демидова
(из моей хроники «Колыма становится текстом»)
       
Сочувствие при зоркой ясности зрения вновь обрекают писателя Георгия Демидова на шедевр. На сей раз это повесть «Перстенек» – о любви бандита и блатнячки.
   
 На все вероятные возражения по поводу подбора главных героев можно ответить: а что всемирно известный шедевр аббата Прево «Манон Леско» о другом? Или, может, кто-то еще, а не Пушкин,  выписал разбойника Пугачева, как родного отца?.. Не подарил ему заячий тулупчик  руками Гринева? Или Тургенев в рассказе «Стучит» не подметил страшную удаль  бесов в человеческом образе? Может, узник Рэдингской тюрьмы Уайльд не увидел товарища по несчастью  в убийце? Согласитесь,  в подобных сюжетах основное не метод социалистического реализма, а человечность.
      
Главный персонаж этой повести, хотя и далек по наклонностям от овечки, воплощен без грубой отделки преступных замашек, от чего его характер только приобретает опасную сложность, и тем создает автору кучу проблем. Это отчаянная башка, у него и прозвище Гирей, хотя он мнит себя романтическим Робин-Гудом. Именно такой персонаж невольно связывается с символическим фетишем душевного холода – кнутом.  С  этим предметом в руках и появляется перед ним активная героиня  (она – возница).  Но… это важно! - не как дрессировщица-мазохистка, а как опытная хорошенькая соблазнительница неумелого в любви мужика. Так, не выводя героев из садистской среды, где сам Сатана утверждает насилие, Демидов девальвирует традиционный эротический атрибут.

Эти люди отдаются страсти с языческой отрешенностью. Их отношения не осложнены рефлексией.  Нет сдерживающего начала, характерного для интеллигентов, излишней осторожности, пассивности.  Любовь растворена в стихии психоза, слепая и сумасшедшая. Знающая только саму себя. Над ней постоянно дамоклов меч, готовый опуститься в любую минуту.
   
Основной момент сюжетной интриги в этой повести явно из ряда сюрреалистической выразительности. Имеются в виду отрубленные руки убитого бандита-любовника – деталь, резко меняющая атмосферу рассказа:  действие теряет авантюрную занимательность и превращается в драму. Реальная практика гулаговских опричников дана в полном соответствии правде жизни. Ведь зверские  доказательства означают, что они убили сбежавшего преступника. Но тело не стали тащить в лагерь. Доставили лишь руки  для снятия отпечатков пальцев – порядок, обязательный для  списания заключенного в смертный архив-три. (Дактилоскопический узор пальцев – это второй паспорт узника на Колыме). Не похвалиться своей добычей они не могли…  Вывалили принесенное на всеобщее обозрение! И героическими победителями встали перед толпой ободранных испуганных женщин.
   
Оказавшаяся среди них подруга бандита, узнав руку любовника по перстеньку, не помня себя, в приступе горя и ярости схватила обрубки, и, бросив их в реку, «в темноту глубокой воды», потопила с ними надежды преследователей на повышение в службе, ордена и награды. Триумф победы обращен ни во что, и это ничто как бы вопрошает: «Ад, где твоя сила?».               

В этой сцене национально окрашенный колорит повествования теряет лакомую географическую и политическую  привлекательность. Варварская деталь выводит повесть в пространство большого времени, где господствует миф с его магическим набором  имен. Среди них – имя Эрнесто Чегевары, героя кубинской революции, с телом которого проделали что-то похожее. Может, в его память на развилке дорог где-то в Южной Америке огромная ладонь, высеченная из камня, обращает к небу неподвижные  пальцы. Кто знает, не отзовется ли этот жест непредсказуемой карой  - какой-нибудь небесной активностью, посланной всем нам -  упорствующим,  привязанным к запятнанному агрессивному времени.