Епифан и Маврикий. Часть третья

- Стояли мы как-то в лондонских доках, грузили: не то апельсины - бочками, не то речную воду - стаканами, - сказал дед Епифан и бросил в ведёрко мастерски очищенную картошку.
Сегодня они впервые подкопали несколько кустов "Чародея" - сорта желтошкурого и беломясого, плоско-вытянутого, размером с ладонь взрослого человека. И уж такого "хохотуна" - не уследишь при варке, разлетится на сахарные хлопья! Долго - целых пять минут - решали, что будут готовить: картошку с укропчиком да чесноком, или пюре с подливкой, или же жарёху с репчатым луком и "обабками". Маврикий настаивал на пюре, поскольку обожал подливку из куриной печёнки. Епифан склонялся к жарёхе потому, что грибы, собранные с утра, могли испортиться от долгого ожидания. В итоге поставили варить картошку, намельчили загодя зелени с остро-пахнущими дольками чеснока, печёнку "обрекли" томиться в латке и на здоровенной чугунной сковородке пожарили с луком коричневошляпые, запашистые подберёзовики. Прибрав кухню от грязной посуды, постелили льняную скатёрку с рязанскими, пёстрыми узорами, разложили снедь по тарелкам и вновь подцепили прерванный разговор "на крючок". Дед степенно хлопнул рюмашку смородиновой настойки, кинул в рот ложку "обабков", с чувством прожевал, разгладил усы и продолжил:
- Английские докеры - ребята ушлые, работают споро да ловко, без лишних "перекуров", то бишь без того, чтобы деньга капала, а груз на месте оставался. Но при этом, ежели у них "ланч" приключился, то можешь себе все волосы до лысины выдрать, они на твои проблемы внимания не обратят, попивая чай с молоком или молоко с чаем - кто их разберёт.
Маврикий тем временем слизал подливку и принялся за кусочки мягко-упругой печёнки, урча от блаженства и от присущего котам желания облегать чувства в песни. Епифан располовинил сахарную картофелину, подгрёб к ней побольше чеснока, чтобы устроить во рту разом рай с адскими горелками.
- А среди англичан, почти чистопородных, затесался ирландец - рыжий, как морковка, склочный, будто в его рождении участвовала тётка Гликерия с улицы Карла Маркса, заводной, как десяток белок, крутящих колесо, и беспринципный, словно Остап Бендер. Поначалу утверждал, что он - дальний родственник какого-то киношного героя и требовал сверхоплаты своих скромных трудовых достижений за закорючку на плакате. Затем попытался всучить чифу записи битлов, оказавшиеся матерными "частушками" из ирландского паба. А когда за эти номера мы макнули его в грязную, забортную водицу, то он долго "поливал" нас избранными "сочинениями" великого английского языка, а потом смылся, прихватив на память две бутылки "Киндзмараули", припрятанные коком на день рождения капитана.
- Ну, не гад ли! - подумал Маврикий. - Совсем, как Валерка из дома напротив. Напакостит соседям, а глаза при этом честные, как у пономаря из Ильинской церкви. И не захочешь - поверишь!
Епифан поскрёб ложкой по дну сковороды, подбирая грибные остатки, отнёс её в мойку, стряхнул скатёрку от крошек у порожка на забаву воробьям и уселся снова на табуретку. Кот улёгся круглым пузцом на думку - маленькую, цветастую подушечку и замурлыкал от всей души.
- Так бы мы о нём и вспоминали, как о прохиндее первостатейном, если бы... Да, мил друг, если бы через неделю нам не рассказали, что этот Майк попал в больницу, обгорел на пожаре. Четверых чужих ребятишек из пламени вытащил, а самого балкой упавшей приложило. Жив остался, а рожа и половина тела в шрамах. Узнали мы, где он лежит, и завалились туда всей командой. Всю выпивку, что была на судне, собрали в несколько сумок и ему притаранили. Правда, их местная докторица на нас чуть полисменов не спустила, а как узнала, что русские, выпила вместе с нами и ирландцем стаканчик "Московской". Конечно же, после смены!