Тритос

               ТРИТОС      
            Сон  первый.

...Столкнулись  Небо  и  Земля
и  разделились  в  одночасье,
открытым  таинствам  внемля,
и  это  было,  как  причастье...

В  просвет  святыни  и  греха
влетела  тленная  труха:
еще  о  прошлом  прах  тоскует,
а  Дух  уж  о  другом  вещует...

Вокруг  земные  миражи
отождествляют  купол  неба,
и  коршун  в  мареве  кружит,
и  голубь  жаждет  корки  хлеба.

Течет  в  невидимость  река.
Как  явь,  зеленая  поляна.
Костер  уносит  в  облака
дымком  иллюзию  обмана.

И  ночь,  и  день,  рассвета  час,
в  багрянцах  мирных  тихий  вечер,
и тишина на странном вече,
и сквозь нее я слышу Глас...

Тринадцать  путников  вокруг,
хранят  огня  воображенье;
ютиться  среди  них  сближенье,
но  есть  и  недруг  здесь  и  друг...

                1   
               
               
Монах,  как  встарь,  творит  молитву.
Поэт  о  щеку  тупит  бритву.
Художник  с  дамой  сладко  спят.
Богатый  с  бедным  врозь  едят.

Вот,  маг,  как  призрак  Паганини,
гипнотизирует  луну.
Разбойник  заперт  в  скучной  мине.
Ученый  волю  дал  уму.

Косу  узлом  стянула  баба,
а  рядом  юная  краса
мечтает:  вот,  кабы  да  кабы,
да  расплелась  ее  коса...

Вот  странник,  словно  изваянье,
сидит,  задумчив,  недвижим,-
то  омрачит  лицо  страданье,
то  шевельнётся  тень  под  ним...
               
В  ответ  с  угрозой  пыхнет   пламя,
наметит  истины  кольцо,
и  затрепещет,  словно  знамя,
и  явью  высветит  лицо.

Шалит  костер,  его  поленья,
Ворошит  женщина,  и  с  ней,
в  такой  же  маске  отраженья,
тревожит  пламя  странник  дней.

И  тень  его  у  ног  пригрелась,-
таится двойственность  в  тени...
Вдруг,  вся округа  завертелась,-
мираж  влетел  в  шальные  дни...

               
                2
               

Бушуют  огненные  вихри,
являя  миру  острие,-
дивясь  на  жаркое  жнивье,
в  зените  ангелы  притихли.

Смирись  огонь,  не  пробил час,-
еще  материя  тоскует,
и  тень  еще  в  глуши  ликует:
не  всеми  слышим  Божий  глас.
               
...У  моря  замок.  Знойный  полдень
всех  гонит  в  царственную  тень
и  кто  греховен,  каждый  годен
под  ту  печать,  что  ставит  день.

Тенистый  двор,  жилье  из  камня;
замшелый,  но  живой  фонтан
струится  в  жизнь,  за  каплей  капля;
под   ними  замер  истукан...

В  тени  двенадцать  молча  ждут:
все  жаждут  пира  без  утайки,
и  вот  идет  сама  хозяйка,
что  у  костра  дала  приют.

Вино,  напитки,  фрукты,  яства -
столешне  тяжко  от  убранства;
словесный  гомон  за  столом -
ажиотаж  нам  всем  знаком.

Налиты  первые  бокалы:
вино  чуть  плещется  на  дне,-
глоточек  зримый  в  вещем  сне...
Но  что  стоит  за  этим  малым?
                .
                3         


Поэту  слово,  первый  тост:
- Друзья,  банально  будет  слово,
но  жизнь  не  так  уж  и  сурова,
чтоб  с  первой  чарки  на  погост...

Возвысим  сей  глоток  за  женщин,
за  их  божественный  огонь;
он  через  них  и  в  нас  трепещет! -
и  пьет,  прижав  к  груди  ладонь.

...Еще  прошлись  вином  по  кругу.
На  тост  нацелен  толстосум:
- Позвольте  мне  продлить  услугу,
и  я  о  дамах  полон  дум...

Они  соперницы  вселенной!
Мужчины,  мы  пред  ними  бренны:
война  и  мир  -  все  к  их  ногам!
О,  не  глупец  был  тот  Адам!

Мир  познан  был  им  в  искушеньях,
и  я  за  женщин  кину  рай! -
и  выпил  в  редких  ободреньях;
вино  плеснулось  через  край...

...Бокал  не тронула  хозяйка
и  странник  тоже  недвижим.
Поэт  был  солидарен  им.
Притихла  девушка,  как  зайка.

Икнув,  монах  воскинул  бровь,
пролил  вино  в  шальном  испуге...
Немой  раздор  в  трапезном  круге
разогревает  в  жилах  кровь…


                4    


Опять  кувшин  пошел  по  краю,
на  третий  всех  заводит  круг, -
одни  и  пить  уж  не желают,
другим  кувшин  и  брат,  и  друг.

Распалось  пестрое застолье:
вино  родню-то  не  роднит;
кувшин  интригами  набит,
им  наступает  час  раздолья.

Вспугнув  соседей  по  бокам,
как  язва  вскрылася  бабенка,
с  визгливым  голосом  чертенка,
слюнявит  кукиш  мужикам:
.
- Чихала  я  на  пылких  женщин,
и  дам,  я  видела  в  гробу, -
не  ведом  им  кулак  затрещин;
и  вся  их  суть  –  рога  на  лбу!

Весь  дом  возлег  на  наши руки.
на  бабах  держится  весь  свет, -
а  нам  за  это  только  муки!
Я  пью  за  баб  -  умней  нас,  нет!

...Застольный  бриз  сменился  бурей:
словесный  шквал,  слюнявость  брызг...
Перекричав  крикливый  улей,
мадам,  как  бес  сошла  на  визг:

- Молчи,  бодливая  корова,-
в  мозгах  мякина,  да  полова,
оковы  сплетен,  звон  горшков,
да  маты  пьяных  мужиков!


                5      
               

И  как  не  пить  им, -  упряжь  люта:
в  семье  мужик,  как  пристяжной,
а  если  он  и  коренной,
то  воровство  его  валюта!

Ему  не  до  крылатых  муз:
очаг  семьи  углями  тлеет,
а  от  любви  удавкой  веет
за  перевернутый  союз...

...Художник  пальцем,  словно  шпагой,
бабенку  выделил  в  прицел,-
потом  махнул рукой  и  сел,
расслабив  горло  пьяной  влагой...

И  безнадежно,  без  обид,
вздохнул  и  молвил  мастер  кисти:
- Синоним  власти  -  алчный быт,
там  правит  сатана  корыстью...
 
Я  на  такой  вот  был  женат:
она  была  совсем  не  муза,
но  мне  родила  карапуза, -
я  до  сих  пор  за сына  рад…

Художник  не  синоним  денег,
но  дал  Господь  мне  мой  талант;
им  бился  я  в  житейский  берег,
но  был,  как  видно,  не  Атлант...

Задавлен  бабьей  диктатурой,
талант  разбавил  коньюктурой:
мазекал  монстров,  голых  дев,
на  деньги  кидался,  как  лев...
.
6
               


И,  исказил  мировоззренье...
Но,  Бог  мне  дал  мое  прозренье:
я  плюнул  на  чужой  заказ, -
и  пелена  слетела  с  глаз.

Как  жаль  потерянное  время,
в  угоду  бабьей  суеты,
вина  на  мне  висит,  как  бремя:
плодятся  мысли  не  чисты...

Я  точно  знаю:  монстры  живы,
и  ввел  их  я  в  реальный  мир;
они  нахальны,  злы,  игривы,
они  купцы  посмертных  лир...

...Монах  макнул  два  пальца  в  чарку,
перекрестил  застольный  круг:
-  Не  гоже  быть  свечным  огарком, -
приди  на  исповедь,  мой  друг.

И,  если  мне  Господь  позволит,
сниму  с  тебя  тяжелый  крест.
-  А  карма  все  равно  догонит! -
вдруг  маг  изрек,  как  благовест.

-  Картины  шастают  по  залам,
энергией,  пронзая  быт;
скупить обратно - денег мало,
и зритель образы хранит...

Кто  память  ту  в  умах  развеет?
Но  ужас,  что  за  смертью  ждет:
кто  здесь  к  чертям  благоговеет,
тот  их  за  гробом  и  найдет!


                7       


...Художник  криво  усмехнулся:
-  Я  сам  себе  раскрасил  ад.
Богатый  каверзно  ругнулся:
-  К  чертям  ваш  бред!  На,  выпей,  брат.
 
...Маэстро  выпил  равнодушно
и  вышел  вон  из-за  стола.
За  ним  и  дамочка  послушно,
к  плечу  прижавшись,  поплыла.
 
Ушел  монах,  крестясь  востоку,
за  ним  слуга  разбойных  дел...
Бедняк  к  бабеночке  подсел
и  песню  потянул  за  строку...

Хозяйка  с  девой  вторят  им…
А  день  уж  клонится  к  закату:
кровав  закат,  как  просит  плату,
грозя  за  праздность  всем  живым...
                .
Затихли  волны,  зыбь  багряна.
Злодей  к  монаху  пристает:
-  Постой  же,  отче,  тут  вот  рана! -
и  в  грудь  себя  натужно  бьет.

-  Душа  болит:  грехов  не  мало, -
комок  из  змей  душа  моя!
Сними  грехи,  чтоб  полегчало...
Я  чую:  ждет  меня  судья…

...Монах  серьезен,  как  пред  бурей:
-  Тяжел  твой  крест,  раз  духом  хмурен.
Пойдем,  присядем  в  этот  челн,
чай  от  грехов  не  сгинет  он...


                8


...Присели  в  час:  черно  сказанье...
Но  было  ль  это  покаяньем?
Как,  то  сыскать  в  чужих  глазах
и  в  тяжких  призрачных  словах?

...Но  дело  сделано,  как  будь-то
и  надо  исповедь  принять:
- Прощен  ты,  брат,  как  встретишь  утро,
так  можешь  снова  жизнь  начать...

Я  ж  за  тебя  молиться  буду
и  ты  иди,  мой  брат,  молись...
-  Не  делай  из  меня  Иуду:
не  легче  мне,  хоть  удавись!

-  Я  целый  час  тиранил  душу,
а  ты  юродствуешь  со  мной!
...Бандит  затряс  попа,  как  грушу
и  нож  мелькнул  над  головой...
               
...А  в  замке  вой  потряс  окрестность:
в  петле  художника  нашли,
но  от  удавочки  спасли,
ругая,  молча  и  словесно...
               
...Вот,  будь-то  ночь,  все  в  чарах  сна.
Курантов  круг  -  сидят  двенадцать,
а  в  центре он  -  числом  тринадцать,
спина  костром  озарена...

Сидящих  крутит  циферблатом,
а  тень  от  Странника  перстом,
как  остановится  на  ком,
того  ждет  судная  палата...
.

                9    


Как  током  всех  пронзает  тень
и  воли  нет  пошевелиться;
настал  момент  остановиться:
разбойник  замер, словно  пень...

Душа  метнулась,  как  в  ознобе,
от  тела  бренного  во  гробе,
швырнуло  в  сумрачный  астрал,
назад,  во  временной  канал...

Уносит  жуткое  паденье
за  нераскаянность  грехов:
и  свой  крест  тяжек  в  осужденьи,
но  страшен  груз  чужих  крестов...

Голгофой  горб  за  убиенных, -
всех  тяжелей  монаха  крест:
дух  не  проявленных  вселенных
навек  сокрыт...  О,  Божий  перст!
               
...Вернулась  тень  на  отсвет  круга
и  на  художника  легла:
объяла  смерть  его,  как  друга
и  за  собою  повела...

Но  не  костлявая  старуха,
а  словно  мать  или  сестра:
и  русый  волос  легче  пуха,
и  тихий  взор  -  дымок  костра.

Вишневый,  белый,  белый  сад;
художник,  смерть, -  вдвоем  стоят.
Она  качает  головой:
- Не  в  срок  ты  встретился  со  мной.


                10


Лишь  началось  твое  прозренье,
а  ты  уж  затянул  петлю.
Я  только  тех  встречать  люблю,
кто  здесь  по  Божьему  веленью.

Взгляни  за  левое  плечо:
о,  как  мерзки  твои  картины...
С  холста  шагнули  исполины
и  задышали  горячо...
               
...И  снова  круг.  Костер  пылает.
Безмолвный  Странник  недвижим.
А  тень  к  монаху  подползает
и  вот  уж  овладела  им...

Вся  плоть  его  затрепетала
и  стала  легкой,  как  дымок, -
душа  в  испуге  полетала
и  поплыла  на  огонек...

Перелетев  поля  и  рощи,
проникла  в  церковь  через  свод:
внизу  народ  усердно  ропщет,-
молитву  Богу  воздает.

И  зрит  монах  -  пуста  молитва:
из  страха  соткана  она...
Срезает  веру  эго  бритвой,
ума  так  волюшка  сильна.

Как  айсберг  скудно  покаянье:
осмыслен  только  верхний  грех;
под  пленкой  водной  -  оправданья
и  сонмы  суетных  надежд...


                11   


Сокрыта  дверь  за  позолотой
в  огнях  обрядной  пустоты, -
стучать  в  нее  на  век  работа,
а  тут  -  завеса  суеты.

Одно  отрада  -  песнопенье,
да  колокольный  перезвон,
да  светоносное  крещенье
из  зазеркалие  икон...

И  нет  другой  на  свете  веры,
чтоб  так  терпела  и  ждала,
когда  спадут,  как  лицемеры,
вериги  с  правого  крыла…

Не  зря  однажды  над  Россией
пронесся  вихрь  и  церкви  смел,
но  это  лишь  Тому  по  силам,
Кто  фарисеев  в  них  нашел…

Был  Высший  смысл  в  руках  Советов:
порвать  с  наветом  до  поры,
чтоб  сеять  в  ночь  перед  рассветом
зерно  в  духовные  пары...
               
И  вновь  костер  мелькнул  виденьем,-
в  душе  монаха  свет  прозренья,
он  душелюбием  пленен
и  зря  талантом  одарен...

Сокрыл  свой  дар,  свои  творенья
и  возрастных  не  знал  грехов, -
ведь  первый  взмах  на  дне  паденья,
но  после  покаянных  слов…

12
               


Чтоб  свет  познать  -  шагни  за  тьмою
и  ощути  ее  тиски,
а  дальше, Божией  рукою
порви  на  тленные  куски.
               
...Костер,  костер,  костер  пылает
и тот,  кто  в  центре,  круг  вращает,
с  улыбкой  тихой  на  устах,
и  все,  двенадцать, на  местах.

Тенистый  двор.  Дворец  из  камня.
Замшелый,  но  живой  фонтан, -
струится жизнь за каплей капля...
Ухмылку прячет истукан...

Художник  жив,  но  след  веревки
его  попытку  выдает.
Мадам  -  страдальческие  бровки,
его  опекой  достает.

А  он,  с  улыбкой  виноватой,
блуждает  взглядом  вдалеке…
Его  зовут  за стол богатый, -
уж  рюмка  полная  в  руке...

-  Простите,  братцы,  пить  не  буду,
чтоб  не  будить  в  себе  Иуду...
Вернусь  к  жене,  она  мой  крест:
Бог  не  предаст  -  жена  не  съест.

...Вскричала  дама,  как  в  испуге:
-  Так  вот  какая  плата  мне:
спасла  его  на  смертном  круге,
а  он,  Иудушка,  к  жене!


                13 


...Скандалу  быть  бы,  да  явленье:
бандит  с  монахом  на  спине;
и  молит  взглядом  во  спасенье,
и  садит  бережно  к  стене...

Перевязали  быстро  рану
и  уложили  на  покой,
и  навалились  на  буяна,
и  бьют  словами,  как  рукой:

-  Ты,  что,  совсем  ополоумел?!-
стучит  себя  бабенка  в  лоб.
И  маг  сквозь  зубы  цедит:  -  Жлоб,
молись,  чтоб  он  к  утру  не  умер!

И  без  того  твой  крест тяжел,
а  крест  монаха,  он  не  легче,
грехи  его  не  гуттаперча:
он  от  судьбы  своей  ушел...

...И  скрежетнул  бандит  зубами,
но  еле  справился  с  собой,
и  там,  где  кровь  смывал  прибой,
впервые  зарыдал  слезами…

Швырял  песок,  вопил,  стонал
и  на  груди  порвал  рубаху,
вцепился  в  чуб  и,  как  на  плаху,
к  прибою  головой  упал...

Мелькнуло  детство,  лето,  мама:
он  был  тогда  счастливым  самым,
а  вот,  теперь,  в  крови,  как  зверь...
-  Прости  мне,  матушка!  Поверь...


                14


...Померкли  звезды, -  утро  близко.
Волна  удушья  первых  слез,
над  головой  садом  из  гроз:
себя  жалел,  что  пал  так  низко.

Затих  и  встал,  но  детский  всхлип
упасть  заставил  на  колени, -
под  сонмы  горестных  молений.
вновь  зарыдал, сойдя  на  хрип.

Очнулся  он,  когда  светало, -
легко  давно  так  не  бывало;
боясь  утратить  луч  надежд,
вошел  в  волну,  не  сняв  одежд.
 
Умытый,  мокрый,  виноватый
побрел  в  замшелые  палаты,
терзаем  мыслью:  -  Что  монах:
живой  еще  иль  жизни  крах?
               
...А  в  замке,  с  первыми  лучами,
очаг  хозяйка  разожгла.
Девчонка,  с  пылкими  глазами,
попа  заботой  обожгла...

Монаха  совесть  раздирает:
не  знает  как  себя  вести,
он  сердцем  в  чувствах  возгорает,
а  духом  веру  мнит  спасти.

Бликуя  лысиной,  как  каской,
в  покои  вторгся  богатей, -
щипком  девчонку  бросил  в  краску,
и  закуражился  над  ней:


                15


 -  Эх,  вот  где  ягодка  ядрена, -
вкусней  малины  не  сыскать...
Небось  уж  тропка  проторена
иль  надо  приступом  вас  брать?

...И  вдруг,  удар,  по  жирной  шее,
сметает  богатея  с  ног:
разбойник  -  нет  его  страшнее,
ногой  уж  целится  в  висок...

Но  отвели  беду  толпою:
поэт,  ученый,  маг,  бедняк.
Поэт: -  Оставь  нахала  ты  в  покое!
Бедняк: -  Свое  уж  получил  пошляк!

 -  Ты  избежал  беды  однажды:
смотри  -  святоша-то  живой!
 -  Я  богатею  пнул  бы  дважды,
да  меч  уж  над  его  судьбой...

 -  Ты,  братец,  примирись  с  монахом, -
вином  отметим  сей  момент.
 -  В  кругу  добро  -  вражда  на  плаху.
 -  Застолье  с  миром, -  вот  сюжет!   

...От  внутренней  борьбы  в  смятеньи
бандит,  не  чуя  сам  себя,
монаху  буркнул  в  примиренье:
-  Прости,  что  ранил  я  тебя.

Я  выпил  лишнего  украдкой  -
все  черти  ожили  во  мне:
чуть  не  задул  я  две  лампадки
и...  побывал  на  самом  дне...


                16


За  что  от  Бога  шанс,  не  знаю...
Слетела  грусть  с  монашьих  уст:
-  Как  тот  сосуд,  теперь  я  пуст,
и  тоже,  брат  мой  в  днях  плутаю...
.
Мне  в  чем-то  даден  дар  творца,
а  я  его  зарыл  под  кельей:
стою  бред  Богом  без  лица
с  келейной  маской  маловерья…
.
И  скажет  Бог:  -  Неверный  раб,
ты  явлен  в  мир  для  испытанья,
а  ты  явил  свои  скитанья,
но  для  моих,  ты  вижу,  слаб...
.
Бандит  кивнул:  -  Хлебнем  по  полной?
...Девчонка  между  них  стеной:
-  Нет,  он  останется  со  мной! -
и  улыбнулася  невольно...

-  Тебе  есть,  что  в  вине  сжигать,
к  примеру:  совесть  или  скуку,
иль  время  в  рюмочку  сливать
и  выдавать  хандру  за  муку.
.
...Разбойник  было,  рот  открыл,
но  бровь  подняв,  расхохотался:
-  Цыпленок  кочета  побил!
О,  Бог  мой,  вот  и  дорыдался!
.
-  Ну,  ладно,  все:  я  не  птенец!
...Вспорхнула  дева,  но  смутилась, -
зардев,  ресницами  прикрылась...
Бандит  замялся,  как  юнец...
 

                17


...Кувшин  вина  на  тропку  вышел, -
застолье  снова  занялось,
чтоб  то,  что  тайно  улеглось,
набило  с  пьяну  кучу  шишек...

За  рюмкой  все,  кто  рано  встал;
лишь  дамы  нет,  да  бедный  спал,
да  странник  взглядом  ловит  блики,
под  плеск  волны,  да  чаек  вскрики.

Налито,  выпили  внатяг, -
шальные  рюмочки  без  тоста;
тревожно,  будь-то  на  погосте
и...  потянул  вражды сквозняк...

Под  третью  только  захмелели,
задвигались,  зарозовели...
Ученый  с  тостом  важно  встал
и  начал,  словно  застонал:

-  Вчера  мы,  э-э...  за  женщин  пили
и  что?   Не  допит  был  кувшин.
Сегодня  дважды  молча  влили,
но  третью  пью  я  за  мужчин!

Э-э,  мы  в  века  ведем  науку!
Искусством  разгоняем  скуку!
По  силам  нам  война  и  мир!
Э-э,  жажда  воли  -  наш  кумир!

Но,  что  без  женщин  мы,  о  боги...
Богатый,  вдруг  вскочил  на  ноги,
пронзил  насквозь  бандита  злом,
и  всех  оставил  за  столом…


                18


...Сорвался  тост,  молчат  потупясь.
Явились  дама  и  бедняк.
Ученый  буркнул:  -  Ну,  сходняк...
Пить  меж  неравных, -  это  глупость.

-  И  кто  же  равен  тут  тебе?-
взыграл  бандит,  как  на  трубе.
-  А  кто  учености  избранник,
а  тот,  кто  э-э,  в  познаньях  странник!

И  тот,  кто  двигает  прогресс!
Но  дама,  хмыкнув,  с  ритма  сбила:
-  Ну,  разошелся,  как  экспресс!
Я  чуть  его  не  полюбила...

Пойду,  пригрею  богача, -
и  лямку  сдвинула  с  плеча...
Съязвил,  закусывая,  бедный:
-  Доступна  всем,  как  грошик  медный.

Клянусь,  друг  другу  подойдут:
один  нахален,  вор  и  плут
и  эта  совестью  не  блещет.
Художник  рявкнул:  -  Ты,  полегче!

Не  ты  ль  по  совести  живешь?
К  обеду  только  лишь  встаешь.
Как  ленью,  завистью  наполнен.
В  тебе-то  тоже  совесть  вольна!

В  работе  -  лишь  бы  время  шло, -
ты  не  возвысил  ремесло!
Пенять  на  совесть  твой  талант,
а  совесть  делу  не  гарант...


                19   


-  То  фарс  общественного  мненья.
Ты  прав,  мой  друг,  -  поддакнул маг.
-  Ведь  совесть  не  дает  прозренья
и  до  инстинкта  только  шаг...

...Бабенка  взвыла:  -  Вот  так  новость!
Так,  что  есть  выше,  как  не  совесть?
С  ухмылкой  маг  отвел  глаза,
как  будь-то,  в  картах  скрыл  туза...

...Но  тут  поэта  голос  слышим:
-  А  покаянье,  вот,  что  выше,
вот,  что  прозрение  дает! -
налил  вина  и  молча  пьет.
               
...Кувшин  над  чарками  петляет,
и  Странник  с  краешку  присел,
и  круг,  как  будь-то,  посветлел, -
что  странник  чарку  подставляет.

-  Хочу  я  вас  сравнить  с  вином:
налейте  всем,  держать  в  ладонях,
давая  помыслам  раздолье...
Ну,  что  тут  есть  в  вине  моем?

В  вине  полуденное  солнце
искриться  -  значит,  духом  чист,
и  лишь  на  дне  осадок  мглист,
кривиться  радужное  донце...

Тому  виной  живая  плоть:
таятся  тайные  желанья,
за  ними  в  очередь  страданья,
но  я  их  в  силах  побороть.

 
                20 


Спасает  чуткий  опыт  бденья,
с  ним  во  грехе  короток  плен:
упав,  в  тот  час  встаю  с  колен,
ища  в  раскаяньях  спасенье.
               
Свое  вино  яви,  поэт!
И  у  тебя  на  дне  осадок, -
бывал  в  твоей  душе  упадок:
в  твоей  любви  насилья  след...

Три  года  ты  ходил  по  краю,
о  смерти  думал,  жизнь  кляня;
теперь  идешь  дорогой  к  раю,
любовь  в  раскаяньях  храня…

Твоя  судьба  тут  где-то,  рядом, -
беда  вас  вновь  соединит...
Поэт  хозяйку  ловит  взглядом,
а  та  молчание  хранит...

-  Доверит  ли  бокал  ученый?
...Тот  важно  встал,  кивнул  и  ждет...
В  вине  тихонько  тень  плывет,
она  явила  сгусток  черный...

-  У  всех  открытий  антипод
таит  зловредную  начинку:
дух  видит  небушко  с  овчинку,
а  интеллекту  -  небосвод…

Прогресс  не  благо  -  испытанье;
уж  техномысль  не  отменить,
но  с  ней  свободными  не  быть, -
железке  чуждо  покаянье...


                21      


Один  ученый  -  грань  одна,
другой  -  иную  грань  пытает...
Смиривший  разум  не  у  дна,
а  над  кристаллом  всем  витает...

В  пространном  взоре  вечный  Мир,
где  Божья  суть  -  свобода  Духа.
В  отдельной  грани  есть  кумир, -


Гордыня  не  авторитет,  -
живя  в  миру,  не  стой  над  миром!
… Учёный  прочь  шагнул  эмиром,
 лишь  глянул  искоса  в  ответ…

-  Теперь,  мы  магу  глянем  в  душу…
Держи  покрепче  свой  бокал!
А  он  в  ответ:  -  Да,  я  не  трушу!
Я  в  мире  многое  познал…

Я  сам  могу  сказать  о  каждом:
кто  болен,  чем и  как  лечить.
Я  правду  о  себе  не  жажду,
а  впрочем,  можно,  чтоб  сравнить.

Спокоен  маг,  но  лишь  снаружи,
внутри  Гераклова  борьба...
Вино,  бликуя,  тихо  кружит,
давя  испарину  со  лба…

Бокал,  как  камень  тяжелеет, -
держать  его,  уж нет  и  сил…
Рука,  слабея,  костенеет,
маг  жмет  и ...  ножку  отломил.
 

                22 
               
      
И  в  миг  исчезло  напряженье, -
вино  застыло,  как  желе...
-  Одной  рукой  ты  в  просветленьи,
другую  держишь  на  метле...

Вторгаясь  не  в  свои  пределы,
стремясь  болячку  сковырнуть,
не  важно:  черный  или  белый,
ты  искажаешь  Божью  суть!

Лишаешь  душу  покаянья:
больным  осмыслен,  должен  грех!
Меж  двух  богов  твое  метанье, -
плохие  игры  для  утех...

Зачем  открыл  ты  третье  око, -
чтоб  в  цвете  видеть  гниль  порока?
Коль  дал  Господь, -  себя  лечи,
других,  лишь  азбуке  учи!

Тут  в  диалог  влезает  баба:
-  А  как  же  доктор  или  врач?
Я  в  хитроумии  не  слаба,
но  ты  мил  странничек,  ловкач!

Поэт  воскликнул:  -  Эка  дура!
Таблетка  –  грубая  натура:
врачам  подвластна  только  плоть,
а  Дух,  как  тушу  не  вспороть!...

Врачи  нас  лечат,  словно  чудом
и  потому,  страдают  блудом:
без  покаянья  давят  боль, -
но  будет  новая  мозоль...


                23
               
    
В  другом  боку  нарыв  назреет,
ведь  грех  энергию  имеет:
за  каждой  язвой  свой г решок,-
не  осознал  -  страдай  дружок…
               
...Вернулась  дама  с богатеем, -
воркуют,  словно  голубки.
Застолье  тягостно  хмелеет,
уж  в  ход  пошли  и  матерки.

...Бандит взревел: - Начните песню!
Я, вашу мать... кого-то тресну:
достал меня словесный треп,-
и в грудь себя ладонью - хлоп.

...Хозяйка:  -  Будет  вам,  мужчины, -
хмельное  больше  духа  в  вас,
не о мрачайте  этот  час,
споемте,  как  на  именинах!

- Когда  весна  придет,  не  знаю,
пройдут  дожди,  сойдут  снега...
...Бандит  хрипит:  -  Я  всех  прощаю! –
ударил  в  грудь,  как бьют  врага...

...Не  вышла  песня:  все  молчали,
так  странник  души  всколыхнул...
Огонь,  вдруг,  с  неба  полыхнул,-
все,  кто  гуда,  как  одичали...

А  жгучий,  огнеликий  шар
завис  среди  немой  картины,
но  лишь  двоим,  не  страшен  жар:
поэт  и  странник  им  хранимы.


                24


Они  сидят,  смиренно  ждут.
завороженные  явленьем,
а  шар,  наполненный  стремленьем,
как  будь-то  он  тот  Страшный суд!

Поплыл  он  тихо  от  застолья,-
хозяйка  -  трепет  богомолья:
покорны  руки  на  груди,-
шар  мимо,  вот  он  позади…

Фонтан  замшелый  светом  залил,
метнулся  к  замку  и  в  проем,
как  будь-то  кто  разумный  в  нем,
сто  крыльев  в  поиске  расправил.

И…  разметал  он  в  залах  тьму!
Кому  грозит  огонь,  кому?
Одних  совсем  не  замечает,
других,  рентгеном  изучает...
               
...Часовня, склеп, могила, крест
и зверем маг, зажатый в угол,
и шар ударил: пламя, треск,-
пространство сжалось в точку туго...

И вдруг, мир лопнул пополам,-
душа забилась в промежутке,
еще ей не было так жутко,
когда ты вдруг, ни здесь, ни там...

И всюду гниль, и вонь, и грязь:
о, сам нагреб всю эту мразь,
сам создал дьявольские бармы,
когда, как скотник чистил кармы.
               

                25


Пространство вновь сомкнулось вдруг
и разорвав зловонный круг,
очнулся маг, живой, с ожогом,
и люд над ним, а не над гробом.

Порывы ветра, дождь и гром,
по небу мечутся всполохи,-
достались магу только крохи,
и надо думать о живом...

Лишь здесь, когда трепещет сердце, возможность есть возвысить дух.
Не жди, заблудшим иноверцем,
чтоб трижды прокричал петух...
               
...Кувшин, как проклят, недопитый,
стоит в хаосе средь стола.
Небесный купол в тучах скрытый,
а землю ознобь затрясла.

Накрыло мир вселенским гулом,
гора разверзлась адским дулом
и в тучи харкнула огнем,-
ночь властью поменялась с днем.

И рухнул замок в одночасье,
не слышны вопли в громогласье,-
одни развалины и пыль,
и недосказанная быль...
               
Уж ночь, вулкан еще клокочет;
руины изредка дрожат,-
устроил в жерле суд закат
и лавой, булькая, хохочет.
               

                26


...И до утра ночная Тень
по камням с посохом бродила,
ее таинственная сень
плененным на ухо нудила...

Хозяйку первою нашла:
зажата балкой поясница,-
так боль мешает ей молиться,
что голос в шепот извела:

- О, Боже, кто тут? Помогите...
...А тень в ответ: - Спасу, авось,-
да дело вот, к тебе нашлось:
твоя краса еще в зените...

Ожги любовью двух мужчин,
посей вражду крапивой жгучей,
столкни их лбами, да покруче.
У нас обеих шанс один...

Они не клюнут на бабенку,
их и на дамочку не взять;
я бы подсунула девчонку,
да ей еще б себя понять...

- Ну, нет, - ей женщина сказала,-
мне странник мил, но люб поэт.
Я одного лишь только знала;
за двух угаснет женский свет...

Без света я пьянчуге пара...
Я спасена: сюда идут!
...Метнулась тень крылом Икара,
туда, где тайно ее ждут...


                27


Поэт и странник, вот мужчины,-
любовь и дружба - исполины:
с натугой балка поднята...
В объятьях духа чистота.

Спасли источник благодати,
огонь святого очага.
О, идеал духовной рати
и пыл любого смельчака!

В душе, у каждого мужчины,
храним, сей облик с юных лет,-
с того и духом исполины,
с того им Бог дарует свет.
               
...А Тень другую жертву ищет,
среди камней ползет змеей
и вот подвал, как гроба днище,
и темнота над головой.

Бабенка спит: кричать устала;
тяжел и краток этот сон,-
ей снится, что в подвал упала
и, что могилой станет он.

И в темноте, еще темнее,
слепым очам явилась Тень,
и шепот, ветерка нежнее:
- Ну, что, желаешь видеть день?

...Бабенка: - Да, отдам хоть душу,
на что она, раз Бог постыл.
Ей Тень: - Тогда клянись и слушай,-
считай, сам черт тебя просил...

               
                28

 
Клянись, что женщину ославишь
затянешь сплетнею в садом,-
тебя учить не надо в том,
давно ты шабаш в сердце правишь...

Корысти ради, так, шутя
убила в чреве ты дитя,
а тех, которых и родила,
до года только и растила...

А там их в ясли отдала:
с утра бы спать дитю, так нет,-
в чужие руки бух, чуть свет,
лишая милого крыла...

Поклон мой низкий коммунарам:
сравняли бабу с мужиком,-
за трудодень пахали даром.
облошадев, тащили дом...

Потух очаг у домостроя,-
гордыня съела естество,
а это только с адом вровень,
сплошное духа мотовство.

В умишках бабьих жив лукавый,
и редко святость есть в трудах.
Мужик, какой бы не был бравый,
глядишь - под бабою зачах.

Так, что давно ты мраку служишь,-
с того и женщину погубишь.
Девчонку изведешь грехом,-
богач имеет опыт в том...


                29
               

Да помирись, для дела, с дамой,-
пусть жалит всех ее язык.
- Клянусь детьми, здоровьем, мамой...
...А Тени нет - бабенка в крик...

Вокруг темно, в душе темнее,
она затравленно молчит;
сознанье жалостно вопит,
молитва ум надеждой греет.

Вдруг, свода скрежет и удар:
сознанье рухнуло, как в яму,-
судьба на пик возносит драму,
сознанье вон,- исчез кошмар.

Но явь другая наплывает:
являет сумрак зеркала,-
стеклянный лабиринт петляет
и отраженьям нет числа...

Душа узнать себя не может...
Змея свой хвост нещадно гложет:
укус - сжимается кольцо;
внутри лицо, лицо, лицо...

На каждый грех своя личина,
своя, но не земная боль,-
то к покаянию причина,
как очи режущая соль...

Не с первым встала под венец -
больным рождается малец...
О, как кривятся отраженья,
когда мутируют вторженья...


                30


Хозяйки нет - и дома нет:
очаг до вечера не топлен,
а вечер в суете утоплен,-
ушел во мрак уюта свет...

Совсем скривились зеркала,
терзает боль ночная мгла:
змея кусает и кусает,
а ум, страдая, прозревает.

Готовка пищи, - вот он, яд:
в одну кастрюлю все подряд...
С утра чаек, - желудок в узел,
а в ночь юродствуют от пуза...

И сон плохой, и гниль внутри,
и льнут кошмары до зари...
Одно спасенье, - в домострое,
но кто же эту дверь откроет?

Забыли бабы кружева
и вышивка для них безделье,
и в вязке мало рукоделья,
но сплетня, как она жива...

Вот, где узоров паутина,
вот, в чем гордынюшка у дна.
Очнись же, мать, в тебе причина...
О, как же ждет тебя страна!
               
А в лабиринте сумрак света
и тени призрачны, как дым;
одно лишь зеркало с просветом
и, что-то доброе за ним...


                31


Бабенка вжалась в отраженье,-
и словно рухнула стена:
вдали вулкана изверженье,
и воля, вот же, вот она!

Прошла в кошмаре ночь. О, утро!
О, белый день, что ты таишь,
и чем живое ты манишь?
Наверно тем, что всуе мудро...
               
...А Тени уж и ночь мала:
над третьей жертвою кружится,-
ученый, ребра поломав,
под сводом рухнувшим томится.

Лежит, не крикнуть, не вздохнуть
и мысль занудная, как муха:
- Ну вот, пришла ко мне старуха,-
ужель я здесь закончу путь?

Ты так безжалостна, природа!
Все знанья, что я накопил,
умрут во мне под глыбой свода.
Все, как чужое, что открыл...

Не сдвинуть формулой надгробье,
идеей помощь не позвать;
и тьма глядит, как из подлобья,-
ее наукой не прогнать...

Наука, как ты изощренна:
под пользой прячется капкан,-
ведь ты же выросла на войнах...
Вот, где двуличный Ватикан!


                32


Циклоп ты, с оком виртуальным,
и тянешь души в глубь зрачка;
прогрессом, с ликом простачка,
пленяешь с временем реальным.

Ты губишь души власть любя,
в тебе лишь тело обитает,
тщеславье разум обретает,
забытый дух молчит скорбя.

А, что имеет тот на лбу,
кто плоть клонировать решился?
А, как клонировать судьбу?
Атлант, не с Богом ли сравнился?!

За Атлантидою уйдем,
уйдем теперь уж непременно,
уйдем в такое безвременье,
где и не мыслят ни о чем...

Все, техногенному вампиру,
а что у гроба взял себе:
весь разум свой заложил миру,
а сам со скорбью на губе...

О, Бог ты мой, несправедливо:
в таком раскладе смысла нет!
И, что так в сердце сиротливо,
как будь-то, властно меркнет свет.

Ужель душа не дым, а искра,-
мала, но лишь со стороны?
Зачем гордыней Бога выскреб,
считая предрассудком сны?


                33
 

...Вдруг свод заметно приподнялся
и легче будь-то бы дышать;
за ноги тянут, - узник сжался:
и боль, и радость не унять...

Нашли: спасла забота ближних,-
и тут для Тени нет слуги;
у состраданья нету лишних,
тьма с покаянием - враги.
               
...В руинах двор - хаос из камня.
Замшелый, но живой фонтан,
струит, как жизнь, за каплей капля;
под ними хмурый истукан...
 
Рассвета час под серым небом
и, слава Богу, живы все;
и пепел в тягостной росе,
и стол зовет насущным хлебом.

Покоев нет, - натянут полог,
и мнится в нем судьбы крыло:
к прозренью путь тернист и долог.
где так близки добро и зло.

Меж этих двух противоречий
парит материальный мир
и только облик человечий,
врата для духа в сонме лир.

Кому служить, - граница мнима:
вдруг зло является добром,
иль глядь, добро скользнуло мимо
и словно эхо гукнет злом.


                34


Кому служить? А лишь познанью:
безмолвьем ум свой усмирять;
в себе услышать назиданье
и никому не доверять.

Все отвергать, но не навечно,
а чтоб понять, с другим сравнить:
за тем, вжат в облик человечий,
в нас Дух Святой сквозь жизни нить.

Крылатый бриз колышет полог,
и всюду пепел Тень таит...
Беда прошла - прощай нарколог:
кувшин опять в кругу царит.
               
...Все за столом и лишь ученый
невдалеке лежит больной,
лежит, как стрелами пронзенный,
и рассуждает сам с собой:

- Куда идти? - во мне руины,
и свет еще не стал родным...
Научных знаний исполины,
сильны сознанием моим.

В момент себя не переделать,-
куда ж девать пытливый ум?
Эх, запчастей не знает тело...
И как войти в пустыню дум?

Открытие предал огласке,-
оно в тот час к другим ушло.
Как открывать мир без опаски,
чтоб знанье не носило зло?


                35


И где же зло? В самой природе
иль только в голове сидит;
а интеллект, - то мир в уроде,
иль Мир уродами набит?
               
Дана ль наука в услуженье
для облегчения труда,
иль это ада облаченье
с судьбой не ведомо куда?

Дано, казалось бы, то время,
что дарит нам машинный труд,
освободить людское племя,
чтоб в душах возродить уют...

Ан нет: кем времечко дается,
в руках того же остается:
благо намеренье, летя,
умом в нас празднует дитя.

Как слеп прогресс во имя блага.
Тщеславный разум, как ты глух.
Пьянит глаза вся эта брага...
Мир, за Вторым не видит Двух...

Так вот науке направленье:
за Третьим Первого искать...
Науки все в кристалл собрать
и доказать Богоявленье.
               
Ну, доказали: Бог - есть явь.
А дальше, что,- назад, в безверье?
Забрел умом в тупик теперь я,-
тут хочешь, нет, а душу славь.


                36


Сдается, ей тупик неведом,
коль вечность в Боге ей сулят.
Эх, как бы я поверить рад,
да как начать с душой беседу?

О, разум, я твой бренный раб;
мне не порвать твои оковы:
я в них силен, без них я слаб.
Прости душевные хворобы.

Но, все же, разум, кто ты, кто?
Влетишь за смертью ты в ничто...
Иль есть там что-то, за душою;
там, в тонком теле, что открою?
               
...К смиренью сделан первый шаг,-
светлеет в келье подсознанья,
другие ждут теперь познанья.
Смиренный ум, он друг, не враг.
               
...Меж тем застолье захмелело,
об атамане песню пело.
Разбойник, будь-то сам Степан,
был полувесел, полупьян.

Княжной представил он девчонку
и поманил ее в сторонку,-
чем вызвал ревность в двух сердцах:
богатый зол, в тоске монах.

Бабенка, помня тьму подвала,
богатому с советом льнет:
- Девчонка ласки не знавала,-
стыдом бандюгу отошьет.


                37
               
   
Иль ты забыл свою обиду?
Пошли, найдем ее одну...
Я ж сплетней ослеплю Фемиду:
пришьем к богатому вину.
               
...Бандит и дева средь развалин,-
трезвеет, буйна голова;
роняет шалые слова,
учтиво, как влюбленный барин.

В девчонке радость и испуг
безмолвьем замыкают круг,-
так неожиданно признанье...
Но чайки крик пронзил сознанье...

Рывком прервала поцелуй,
глаза в испуге протестуют,
слова холодным ветром дуют:
- Нет, нет, ты парень не балуй...

Оставь меня иль брошусь с кручи!
Бандит бурчит, мрачнее тучи:
- Иди, не трону я тебя,-
ведь я ж серьезно, я ж любя...

...Девчонка пырх: сбежала к морю,-
ласкают ноги волны ей.
Всполохи чувств, сродни прибою,
идущих из глубин страстей...

И сердце надвое разбито,-
меж двух легко ли выбирать:
монаха кротость исцелять
иль дерзость врачевать бандита.


                38
               

Один нуждается в кнуте,
другого сдерживай вожжами;
один закиснет в простоте,
другой озлобится мозгами.

И с тем одна, и с тем одна,
и не испить любовь до дна...
А хмурый день рождает вечер,
и ход времен не быстротечен...

И плеск волны, и трепет дум...
Вдруг пред очами толстосум:
явился деве приведеньем,
и цедит льстиво изреченье:

- Мадам, я весь у ваших ног!
Вчера шутил я неудачно,-
когда влюблен - неловок слог...
...И вдруг надвинул брови мрачно...

Зажал ладонью деве рот
и потащил в скалистый грот...
Не долго билась дева птицей:
удушье, боль и кровь на ситце...

И мрак, и стыд, и пустота...
Очнулась, вдруг, когда стемнело,-
душа в комочке занемела.
сознанье ныло: - Не чиста...

...И снова тьма на нервном шоке,
виденье вызрело в пороке:
в десяток плоть размножена
и, все она, - обнажена...


                39
               

В кругу стыдом душа пылает,
как коршун Тень над ней кружит,
от плоти душу сторожит
и звери с платьями летают.

В когтях у льва монарший шелк,-
одела, вот ты и царица!
За львом толпой бегут девицы,
но тут парчой сманил их волк...

А там, шакал маячит чудом:
о, платье, феи лишь к лицу;
толпа к нему с волшебным зудом,
как к сказочному молодцу.

Одна из дев вцепилась с криком,-
шакал, что лев, ответил рыком,
взлетел грифоном, дева с ним,
сливаясь с платьем дорогим.

Взлетели к звездам: то-то диво,
в наряде дева так игрива!
Шакал завидный молодец:
красавец, барин, удалец!

К нему на шею дева: - Милый!
...Целует страстно в губы но,
вдруг разом кончилось кино:
она одна, кругом могилы...

И девять платьев на крестах,-
под ними чувства пали жертвой.
Наряд срывает дева смертный,    
к душе метнулась, вся в слезах.


                40
               

Шакал ей тело рвет когтями,
и покаянье жжет, как пламя...
- Прости, Господь! Я поняла:
любовь игрой во мне была...

В любви я выгоду искала,
в себе, лелея бабью суть:
сознанье львицы, хвост шакала,
чтоб лисьей хитростью блеснуть.

Ждала от жизни миг послаще
чтоб в замок призрачный залезть...
Не сберегла ни чувств, ни честь.
О, Боже, что же будет дальше?

...Костер ожог шакалью Тень,
раскрыл реальности объятья:
и вот она, с пятном на платье,
и грота сумрачная сень.

Зашевелились в гроте тени,-
девчонка вжалась меж камней,
а тени все темней, темней
и кто-то тронул за колени...

Бедняжка на ноги и в крик,
а перед ней хозяйки лик,
за нею с факелом разбойник,
монах - бледнее, чем покойник.

Хозяйка сразу поняла,
что с бедной девушкой случилось,-
мужчин к ночлегу прогнала
и к морю с горюшкой спустилась.


                41
               

Дышал еще вулкан седой:
драконом дым до горизонта.
Стыдясь словесного экспромта,
хозяйка чайкой над бедой...

- Поплачь и горе в море вылей;
не ты одна, и я в беде:
была с любимым во вражде,-
болела я тогда гордыней...

Он поначалу был так мил,
да я, как с мышкой им играла;
меня он так боготворил,
а я на зло с другим гуляла.

Как змеи сплетни поползли,
что многим я уже доступна,
что мол, за денежку подкупна...
А черт во мне: - Еще позли!

И надсмеялась принародно,
что он способен лишь вздыхать,
а женщин силой надо брать;
что чувства ныне уж не модны.

В тот день и я была хмельна,
и мне аукнулось сполна:
хоть сердцем я его желала,
но жертвой все-таки я стала...

Я им играла, а он нет,-
он был в тот день не узнаваем:
он силой взял... Во мне весь свет
перевернулся, угасаем.


                42
               
   
И он мне дважды жизнь спасал:
в тот вечер с шеи петлю снял,
а позже подменил отраву,
и видно Господу во славу...

Прозрела я, увидев дно,
а смерть казалась неотвратна;
как голосила я чудно,
что яд не выплюнуть обратно.

Была я с год неумолима,
да вот увиделись на днях,-
вчера назвал своей любимой,
когда нашел меня в камнях.

Зачем будить в мужчине зверя?
Нет, то не женщины стезя;
будить скота, то баб потеря
и забывать про то нельзя.

Мужик до старости ребенок,
нуждаясь в женщине с пеленок.
до смерти ищет идеал:
без женских грез он духом мал...

Пред Богом мы, как зеркала,-
первичный импульс отражаем:
вот, как себя воображаем,
так у мужчин идут дела...

Из берегов не выйдет море,-
поплачь, подруженька, поплачь;
слезой размочим, как калач
и на двоих поделим горе.
               

                43
               
 
...Сокрыли небо облака.
Хмельной кувшин уносит скуку:
ко всем он льнет, кто тянет руку
и вот уж выпита река.

Не пил бандит,- девчонку ищет,
он пьян, но только без вина:
влюбленный волк у моря рыщет,
любовь от истины сильна.

Но то уже не волк,- собака,
которой надоела драка;
пусть своенравен этот пес,
но крест свой до любви донес.
               
...Монах одну лишь выпил чарку,
она, как мертвому припарка,-
весь мир расколот пополам,
а он в щели: ни тут, ни там...

Служить не хочет букве ветхой:
венок подвижника истлел,
и дух пророс житейской веткой
с отравою любовных стрел.

Откуда взяться покаянью,
коль в теле не было греха;
а, не вкусив плодов страданья,
венец не вечность, а труха.

Ах, дева, дева, кто ж ты, дева?
Кто ты, девичья чистота?
Шагнуть направо иль налево?
О, бездна чистого листа...


                44
               
    
Как сделать первую помарку,
и сколько их судьба таит?
Вино из жил не вылить в чарку...
Ах, сердце, как оно болит!

Вдруг сил не хватит или духу,
чтоб устоять в мирских тисках,-
попробуй съесть в ночи краюху
и чтоб ни крошки на руках.
               
...Гульба в разгаре, день к обеду.
Бликует свет в прогалах туч.
Поэт и странник за беседой,
их озаряет тайный луч...

А за столом в разлете песни:
бабенка с дамой голосят;
ученый, маг, богатый - здесь же,
бедняк, художник - в лад басят.

Но заплетается интрига,-
в гулянке этой скрыта фига:
перешагнет порожек хмель
и дверь вражда сорвет с петель...

Бабенка - ведьмино отродье,
пускает сплетен половодье:
наушничает бедняку,
и дама ухом начеку...

- Вон, на скале, сидят два дурня:
поэт, да странник - херувим;
глядят на гору - смолокурня,
с дымком приносит глупость им...


                45


Свихнулись оба с верой в Бога...
А вот, тихонюшка монах,-
забыл совсем про Божий страх:
к хозяйке протоптал дорогу...

Ласкал у моря в ночь ее:
она ж для вида отбивалась,
потом, как ведьма распласталась...
Не ангел, черт вошел в нее...

Свихнулся с выпивки народ:
бандит завел девчонку в грот,
та не брыкалась, шла покорно,-
пропала честь ее бесспорно...
               
...Злорадно хмыкнув, величаво,
бабенка шасть из-за стола;
кивком богатого, лукаво,
как на уздечке повела...

Поет гулянка отрешенно,
кувшин плутает по рукам,
а баба крысою, проворно,
за тенью шмыгнула к горам.

За нею, пьяным приведеньем,
спешит с ухмылкою богач:
в мыслишках алчность прегрешенья
и в этом смысле, он ловкач...

И не хотел бы так, да надо
кормить тщеславие свое:
в мозгах клонирует жулье,
как тать чванливая бравада.


                46


И вот, на этом вираже,
в плену предательской корысти,
вся жизнь, как будь-то на ноже,
и этот нож в костлявой кисти...
               
...Но вот гора и Тени взгляд
лукаво в скалы указует...
С утеса шумный водопад
потоком пенным озорует.

А за завесою воды
едва наметилась пещера;
исчезла Тень во тьме вражды.
зато открылась яви мера...

В пещере сыро, валуны;
в глуби под сводом лучик света,
а у заплесневшей стены
мерцанье дивного браслета...

Вещица яви не земной,
для взора алчного услада;
шумит изнанка водопада,
а алчность кажет норов свой...

Схватила вещь сначала баба,
да силой вырвал богатей...
Бабенка думает: - Ну, змей,
я камнем стукнуть ведь не слаба...

Вдруг голос пьяный бедняка
заставил вздрогнуть злую пару:
- Чудачит водами река!
А я гулянке задал жару...


                47


Сейчас там, у костра садом,-
я сделал все, как ты шепнула...
Своим разгульным языком
мадам в пожар искру раздула.

Всем объявила без прикрас,
кого разбойник растлевает.
Художнику подбила глаз:
глубокой синью он сияет!

Что оскоромился монах:
теперь хозяйка на сносях
и, как родится монашенок,
из рясы накроит пеленок.

Что ты, богатый - голубой,
и тайно вяжешься с поэтом.
Что странник в сговоре с тобой:
убить бандита пред рассветом.

Бандюга кинулся с ножом -
я ноги в руки и ужом...
Тому подставил кто-то ногу...
А я до вас и, слава Богу...

- Не знаю: слава или нет,-
...богач натужно загнусавил,-
но жизнь себе ты, змей убавил,
пропел последний ты куплет...

Не смог бандит, так я достану!
...Бедняк вдруг выхватил браслет,-
врагов себе, прибавив с пьяну,
и из пещеры шмыг на свет.

                48



Тропа змеей от водопада,
бедняк же кошкой на карниз,
браслетом машет от услады
и, ухмыляясь, смотрит вниз...

- Ну, что догнали, жизнелюбы?!
Попробуй, влезь сюда, пузан:
сорвешься, брякнешься на зубы!
Ну, лезь, раскормленный Тарзан!

- Заткнись, пародия Кощея,-
как воробья камнем сшибу!
...У бедняка глаза на лбу
и в плечи вдавленная шея...

- Не надо! Тихо... Это... Там...
Прими меня, не слезу сам.
За той скалой чужое что-то:
машина не земной работы...

- Приму, когда отдашь браслет.
- Лови, а не набьете рожу?
- Лупить тебя,- корысти нет:
где тайна есть, шуметь не гоже.
               
...Спустились, обошли скалу
и притаились за кустами:
глазам предстало наяву
то, что владеет только снами...

Как будь-то две сковороды
прикрыли тайный центр круга;
металл блестит тоской слюды.
как потеряла сущность друга...


                49


Открыта дверь: овальный зев -
застывший, в грозном рыке лев,
манит искристым полусветом,
струит не познанным секретом...

Но видим этих струй поток,
как пеленой металл окутан:
паук незримый кокон спутал,-
виток вплетается в виток.

А пустота и звень покоя
землянам смелость придают,
и вот они к дверям идут,
в виток сторожевого слоя.

Немая дверь уж в трех шагах:
богач шагнул в струистый кокон,
но пал, откинутый потоком.
Лежит и бедный на камнях.

И лишь бабенка устояла:
она в руках браслет держала,-
он загорелся, как огонь
не обжигающий ладонь.

Прикрывши рот, явилась дама:
в хмельных глазах немой восторг;
шагнула в зев, вскричала: - Мама!
...Удар: мадам слетела с ног.

Бабенка - прыг, за вязь защиты...
Бедняк вскричал: - Отдай браслет!
Та тычет фигушку в ответ:
- Сама слетаю на орбиту!


                50


- Вот, дура баба,- взвыл бедняк,-
там пропадешь одна,- верняк!
...В мольбе и дама в просьбе млеет:
- Возьми нас,- будет веселее!

...Бабенка: - Ладно, вот рука:
браслета пальцами коснитесь;
кучней, кучней, кучней толпитесь,-
чай дверь не так уж широка.
               
...Вершины скал горят свечами;
набухли тени чернотой,
и вся четверка за чертой,
и мир иной перед глазами...

Четыре кресла. Зыбкий час.
Бликует в центре полусфера
и света призрачная мера
в браслете вскрыла огнеглаз.

Вот глаз моргнул и, дверь закрылась,-
телами овладела стылость,
но разум равнодушно чист.
Браслет свеченьями искрист.

Качнулись занятые кресла;
с окон исчезла пелена:
ширь панорамная видна
и притяжение исчезло.

Браслет над креслами поплыл.
завис над бедным огнеоко,
умы сливаются с потоком,
в полет без мыслей и без крыл.


                51


Сердца у всех наполнил скукой
белесый жиденький туман.
Мелькнет где лучик, - тут же Бука
зевотный выбросит аркан...

Натянет мороку, да хмари,
и заснуют в тумане твари,
и что цветное, где найдут,-
тоскою серенькой затрут.

Иль ворохнется подсознанье
и явит мысленный предмет,
тут, пошлой мысли выползанье,
растлит его в пустой сюжет.

И нет предмета, лишь обломки,
как прах на жизненной тропе,-
судьбы кандальные постромки
сокрыты в родовом пупе...

Тот пуп - тоннель в конце тумана,-
черно, как дуло у нагана;
и пуповину не порвать,
и свет в тоннеле не догнать.

Невежество - залог маразма,
лишь перед смертью дверь мелькнет,
но лень, оскалившись, зевнет,
и нет души,- сплошная язва.

То, на земле, как приговор,
и эти путы очень носки:
скорее запакуют в доски.
чем избежишь тюрьмы, как вор.


                51


О, нищета,- сродни бродяги
и всяк юродивый ей брат:
душа свободна, как дворняга,
которой кто-то пнул под зад.

Да только та ли то свобода,
себя не помня, вить на даль?
На бедных снова нынче мода:
вот, демократии медаль!

Медаль висит на антиподах:
бедняк - богач, противовес;
чтоб уравнять их, вот свобода,-
пока мир в злобе не исчез!

Вот, зависть вышла из тумана,
как меч, в зените острие,-
эх, рубанет меридианом,
и загорланит воронье...
               
...Браслет завис над богатеем,
и меч уперся в горизонт,-
явили недра странный терем,
в ответ на суетный экспромт.

Из черепов сложен фундамент,
от безымянных мастеров.
На стенах каменный орнамент,
в самих себя влюбленных слов.

Собачьи будки вместо окон
и в каждом злобится по псу.
Округу колобродит роком
под ритмодолбную попсу.


                53


Она так души растлевает,
довлея ритмом на интим...
А терем стены ввысь вздымает,
где тесно башенкам глухим.

И чья-то тень в плаще крылатом,
во фраке черном, как смолье,
туда-сюда, подводным скатом,
шныряет в странное жилье.

Таскает в терем утварь, шмотки;
притащит и в подвал снесет,
потом на крышу заползет,
из тьмы бойниц в бинокль смотрит.

Как коршун местность сторожит,
следит: где плохо, что лежит.
Узрит: хозяина обдурит
иль зельем импортным обкурит...

Иль гнусно выпросит в залог,
вживляя в ум тлетворный слог,
иль просто, вещь уносит силой,
смирив хозяина могилой.

Таскал, таскал, таскал и вдруг,
у горизонта дрогнул круг,-
округа сделалась водою,
водою мертвой, не живою...

И терем выкинул кульбит:
перевернулся, но не тонет;
на дне богач под башней стонет...
И меч над теремом висит.


                54


Луна исчезла с небосклона;
на водной глади тонкий лед,-
не слышно под водою стона:
богач пред Богом предстает.

Стоит средь тех, кого обидел,
руками, прикрывая стыд,
в ком жертву денежную видел,
кто был ограблен, иль убит.

Немеет дух от скорбных взоров,
как морок аура темна
и вот, она уже черна:
обуглилась сознаньем вора.

Вдруг кокон начало трясти:
душа внутри, как погремушка
и то, что смог в подвал снести,
вместила подлая игрушка...

То ухнет в бок углом диван,
то стукнет в лоб телеэкран,
то пачкой денег рот скорежит,
иль от обжорства дых скукожит.

Сверкнув, вонзился в кокон меч,
и прекратились все движенья...
О, долгим будет пробужденье,
коль бездна вскрылась дух стеречь...
               
...Настала очередь для дамы:
в браслете молнии снуют,
рождая эхо новой драмы...
Да, тьма и здесь нашла приют.


                55


Ах, эти розовые замки,
сродни летучим облакам:
их не дано создать рукам,-
у них мечтательные рамки.

Они, так строятся легко;
доверчив тот, кто в них очнется,
ведь так бездумно в них живется,
да только падать высоко.

Но на земле кормиться надо,
одной мечтой не будешь сыт,
и вот, из розового сада,
мадам голубкой вниз летит.

А на земле, такое диво:
поймали в страстные силки,
а страсть, как кошечка игрива,-
в желаньях прячет коготки...

И это путают с любовью,
как сор выносят на показ...
Любовь - она приходит раз
и пищу не дает злословью.

Но страсть липуча, как магнит:
сначала броско удивит,
но глядь - а ветреная муза
под подолом уж прячет пузо.

Дите родиться, не беда,
да мать исчезнет без стыда...
Еще одно дите без мамы.
Эх, где ж сердца-то ваши, дамы?


                56


Иль вот еще что дух тревожит:
кукушки с хищностью орла,-
постыдней нету ремесла,-
в утробе рвут младенца... Боже!

Пока бедой детей пытала,
в свой замок злобы натаскала
и рухнул замок с высоты,
но и руины не пусты...

Под каждым камнем скрыта бездна,
где покаянье бесполезно...
И страшно глянуть в эту тьму
душе и сердцу, и уму.

А взор летит за облаками,
да толку, что махать руками...
Стряхнула перья простыня
и стала савану родня.

Любовь свободой не торгует.
она, как вера, взаперти:
уйдет кто - бережно тоскует,
войдет - останется в чести.
               
...Последний всплеск в немом квартете:
над бабой замер огнешар,-
всех четверых бросает в жар,-
пальнуло адом по планете...

Взметнулись пламя языки,-
в глазницах закипели слезы.
Сверкают безвременьем грозы,
бредут, как тени, мужики...

 
                57


Их лица скорбны под неволей,
к груди прижатые персты.
От жара выгнутое поле
и в землю вжатые кресты...

И мужики к крестам, сгибаясь,
горбатясь в бабьей суете,
беззвучно, запоздало каясь,
таланты ищут в слепоте.

Здесь редко кто свой дар находит,
сбежав из ада внутрь себя;
нашедший, музу в свет выводит,
Творца вериги возлюбя...

Но поле полем остается,
где жжет огнем матриархат,
и всяк в том поле виноват,
кто, под каблук попав, сдается.

Кто свой характер променял,
чтоб добывать свой хлеб для пуза;
кому полет души - обуза,
тот бабьи взоры примерял.

И эта суть уж не от Бога,-
за так прозренье не дают…
Крутая в горочку дорога,
где Дух Святой нашел приют.

Эх, восходить мешают бабы,
но только тем, кто сам таков;
но может феей стать и жаба
в руках умелых мужиков!


                58


Тогда живут одной судьбою.
смыкая половинки в круг,
а если нет - беда обоим,-
скрывает бездну и каблук.
               
...Тенистый двор. Обломки камня...
Замшелый мраморный фонтан;
бликуют в лунном свете капли,
в фонтане плачет истукан.

У очага один лишь странник
ладони греет у огня;
над очагом, вдруг сна изгнанник,
явился отголоском дня.

Завис, пульсирует огнями,
исторг из чрева четверых,
и уж готов ночлег для них,
под гипнотическими снами.

Горит магический браслет,
очаг щелкнул искрой и замер:
в голографическое пламя
ушел корабль в толщу лет.

Над странником лучится око,
а он, как воин величав;
и тень, суетность растеряв,
ушла под землю, и глубоко...

Преобразилось все вокруг:
тела прозрачны, стали вдруг;
лазурный свет размыл руины;
прозрачны горы - исполины.


                59


Разверзлась даль в голубизне,
объем рисуют только блики;
прозрачны недра, тучи, лики,-
легко в небесной новизне...

И только грусть о теле бренном:
оно когда-то, да умрет.
Полно грехов на свитке тленном,
но, Боже, как душа поет!

В ней добродетели не спорят,-
смиренье вера им дала...
Над бытием, над бранным полем
добро и зло, как два крыла...

Не удивляйся брат пытливый,
и в добродетелях есть сбой:
когда в них ум чудит игривый,
они враждуют меж собой...

Смирил добро и зло смиренно:
прозрела духа суть нетленна,
являя свету Божий слог,
впустив Мессию за порог.
               
...Браслета око над поэтом,-
не нарушая тихий сон,
явила грудь чуть слышный стон,
и тень из мрака вышла к свету...

Но эта тень уже легка,-
рисует мир полутонами;
щебечет время за стихами
под трепет легкого смычка.


                60


Летает голубь тенекрылый,
как Демон суетного дня;
он напрягает в теле жилы,-
мол, не забудешь про меня...

Но белый голубок кругами
тень высветляет по мирам
и... прикрывая тень крылами,
сизарь, как тать упал к ногам...
               
...Строптива тень лишь в этом мире...
Браслет над женщиной завис:
мир миражем уходит вниз
и замолкает звук на лире...

Ни свет, ни тьма: рассвета час,
и всюду зыбкое пространство;
нет ничего, лишь постоянство...
Спокойно, тихо - вечный час...

Безмерен миг в разлете сути,
но где-то мнится огонек,
и вдруг, волна, с отливом ртути,
дугой развеяла дымок...

Вдали огонь недосягаем...
На лире тронута струна...
Родилась новая волна...
Там то, что Богом называем...

А здесь рождает суть искру,
даруя сгусток мирозданья...
Очнись, мужчина поутру,
возвысь в творениях мечтанья!


                61


Не женщину, так идеал
храни душа до самой смерти;
не то, там угнездятся черти,
и станешь сам себе вандал.
               
...Замкнулся круг - погасло око.
Стрекочет суетно сорока,
и листья падают под звук,
и спят тринадцать... Полон круг.

Но все настойчивее птица
и ничего уже не снится.
Ах, как на воздухе спалось:
в круизе лета, каждый гость.

Еще обрывки сна мелькают,
из чувств неясный ком свивают,
и странных взглядов полон двор,
и еле слышный разговор...

И лишь фонтан тому не внемлет:
И истукан устало дремлет.
В кругу взволнованных сердец
вьет листопад судьбы венец...

Венец на новые скитанья...
О, сон - мечты иль назиданья?!
В нем или разума хандра,
иль подсознания игра...
               
               





                62

            Сон второй


Предзимье. Дюжина на круге,-
как изваяния стоят;
тринадцатый в метельной вьюге
незримо крутит циферблат.

Покорны лица, ждут чего-то,
в лазурном сгустке бытия,
а в будущем кипит работа,
миг убыстряя, суть тая...

И все быстрей, быстрей вращенье,-
уже на круг пришлось возлечь:
о, не людское напряженье,
вопит молитвенная речь!

Вцепилась в цифры плоть земная,
но как слаба пугливость рук...
За кругом дверь открылась вдруг
и ждет, провалом изнывая...

Сорвался с круга в темень маг,
за ним разбойник, злобой наг.
Ученый ухнул в зев провала.
Бабенка бух, как не бывала...

Икнув, исчез дверной проем,
в неясный сон втянуло души,
и вот, покой времен нарушив,
летят в астрале вчетвером...               





                63


Минуя разность измерений,
влетели в даль былых времен:
мир до потопных поколений
четверку взял в ночной полон.

Объятья странственного смерча
ослабли, канув в зыбь воды.
Трава мягка, как гуттаперча,
и в звездах нет еще вражды.

Луна, в сиянии над полем,
к горам струит кисейный шлейф,
как дар Земле волшебным троллем,
частиц вселенной легкий дрейф.

Ночная сырость и прохлада
с ознобом требуют тепла.
Но вдруг, прозрачная громада
тяжелой поступью прошла.

Как студень в облике колосса,
с игрою бликов в глубине...
Бабенка в крик: - Ой, дурно мне!
Бандит: - Он кто? - вот суть вопроса.

Но точно знаю я одно:
идем за ним, пока темно.
...Шагнули следом все покорно,-
разбойник лидер здесь бесспорно.

Бежали берегом до скал:
пещеры яростный оскал
и свет огня, и тени, тени...
Туман и пар в недвижной лени.


                64


Бликует в зыбком свете грот:
в тумане алом скрыты своды,
струят по стенам тихо воды,
а в центре ад кровавит рот...

Клокочет магма у провала,
течет расплавами река,
вода шипит на сгустках вала.
взлетая в алость потолка.

Вокруг - подобье хоровода.
людей невиданного рода:
искрятся отсветы в телах,
блаженство в палевых глазах.

Вода с огнем - вот это баня:
слиянье супротивных сил!
Мольбой подземный Дух тираня,
заглавный жрец в кругу царил.

Молитва с воплями дельфина,
кита унылое нытье,
пещерное шаманство финна:
во лбу желаний острие...

И вдруг, молитва онемела.
ко входу жрец направил взор:
- Эй, кто там прячется, как вор,
какая тварь мешать посмела?

...Четверка вздумала бежать,
да ног застывших не поднять,
и всех невидимая сила,
сорвав с земли, жрецу явила.


                65


Надменный круг из сотен глаз
вогнали в коконы пришельцев.
О, монстры были в том умельцы,
и снова жрец явил свой глас:

- Что вижу я? Как пали люди:
для них вершина интеллект?
Ослепший дух в потемках блудит.
Вот, технократии эффект!

Как сжалась плоть, как потемнела,
каких болезней только нет!
О, мысль, чтоб ты онемела:
тобой они затмили свет!

Ослепли в нудном диалоге
наедине с самим собой,
а суть в Божественном чертоге
молчит смиренною рабой.

Вот вижу я, сей муж ученый,
он двигал к пропасти прогресс,
и мир понесся, как экспресс,
крылом железным окрыленный.

Он будет нам ваять горшки
к настоям трав и благовоний,-
в науке важны не вершки,
важней не знать земных ироний...

А это кто? Душа черна,-
напоминает пса Цербера.
Ого, померкла вся пещера!
Пугать им будем духов сна.


                66


А третий вроде наш по духу:
чудесный маг, скажу я вам...
За нас пусть делает чернуху:
нам чистить кармы по утрам.

Есть и прекрасное в навозе:
когда навоз узришь травой,
нырни в былое с головой,
себе внушая запах розы.

А это, что за экземпляр?
Пред нами женщина? Нет, баба...
И эта в магии не слаба.
Ого, меня кидает в жар!

В ней, что-то есть от антимира,-
зачахнет в ней любая лира;
способна все вогнать в хаос.
Да, нужен нам такой колосс...

Копать пещеры будем ею,
дробя на атомы гранит.
Ух, как мегера верещит,-
одеть смирилку ей на шею...

...Сложили пленников в ларец,
одев, смирительные кольца.
И вновь молитву начал жрец,
да не судьба быть богомольцем...

Уж новых пленников ведут,-
еще сорвало с циферблата:
мадам снесло, слетел богатый,
художник здесь, да бедный тут.


                67


И этих в коконы одели,
и этим жрец в нутро глядел,
и эти в кольцах онемели.
И раздраженно, жрец взревел:

- Разверзлось, что ли, поднебесье?
Кто ж там нарушил ход времен,
и из каких, таких племен
несет к нам это мракобесье?

Вот пара: толстый и худой,
один в жиру, другой голоден,
но их мирок друг с другом сходен,
с разнополярною враждой.

Один инстинкты ублажает,
другой об этом же мечтает:
дадим им дело по нутру -
пусть чистят нашу конуру.

Пусть пол метут словесным зудом,
а дама, с адскою душей,
для распрей будет им искрой.
Так, это кто тут с самосудом?

Художник - образный фантаст...
Из свары образы создаст:
увидит монстров Дух пещеры
и сил нам даст без всякой меры!

И выйдет, выйдет Дух земли,
как буйный демон из могилы,
чтоб мы владеть Землей могли,
чтоб с неба тучи не сносило...


                68


Пусть век клубятся облака,
пусть солнце светит там, над ними.
Мы ж - светим знаньями своими;
сильнее света нет пока.

Из молний вяжем мы жгуты:
пространство вводим в напряженье.
Приводим мы ветра в движенье,
и с силой камня мы на ты.

Тем, кто живет над облаками,
не уравняться силой с нами.
Испей водицы Дух земли
и нашим помыслам внемли!
               
...А циферблат уже пустует,
лишь смерч один над ним ликует:
судьбы незримое крыло
все персонажи унесло.

Пустыня, солнце, блеск песка
и синь безоблачного неба;
оазис спит у родника
и странник мочит корку хлеба.

Кругом блаженство и покой,-
звенит лишь эхом легкий зной;
слегка владеет ртом зевота,
но дух не спит, ему забота...

И кажется: цветущий рай,
лишь только птицами обжитый,
иль здесь живет властитель скрытый,
тогда внемли и не зевай...


                69


Вдруг взмыл песок, с порывом бури,
в спираль скрутилась неба синь:
не то, чудачит дух пустынь,
иль джин от скуки балагурит...

Ни дух, ни джин, а явный сон
исторг из чрева суть людскую,
и упокоился, как стон...
И люди душами тоскуют.

Поэт с возлюбленной своей,
монах в мольбе и дева в шоке;
оазис видят синеокий:
в пустыне рай, но без людей.

Накрыта скатерть самобранка...
Тут странник вышел из кустов,-
персты у губ - зовет без слов,
мол, достархан не нам приманка...

Укрылись все за родником,
где плеск ручья эфир тревожит,
и полог леса эхо множит,
и шорох ходит босиком.

В зените неба звезд сиянье -
атлантов светоносный рой:
слетают вниз за подаяньем,-
набраться силушки земной.

С высот спустились полубоги
земным цветеньем подышать.
Весна, как трепетно вкушать
нектар на влюбчивой дороге!


                70
               
         
Явились нимфы из цветов,
летят с объятьями к атлантам:
улыбки, слезы, шепот слов,
и те встречают их галантно.

От нимф цветочный аромат,
любого бросит на колени;
мечтая с пылкостью стремлений,
не дух, а тлен теперь крылат.

В желаньях крылья тяжелеют,
от пылких грез умы пьянеют;
тела, с расплавами лучей,
темнеют от шальных речей.

Пришла пора земным утехам,
настало время суете,
и полубоги уж не те:
попарно бродят с томным эхом...

Но дух не ведает червя,
и в тлен не знает ветхой двери,
и в смертном рубище живя,
терпеть не долго будет ересь.

Стряхнув земное, дух воскрес,
смирив безудержность желаний;
открылась снова синь небес -
дорога к Богу без страданий.

Сомкнулся этот мир и тот,
в прозрении неугасимом,
и исполин за исполином
взлетели в зарево светлот.


                71
               
    
А нимфы, как цветы - увяли,
оставив миру семена,
чтоб вновь, когда придет весна,
они любовь бы повстречали.

Один атлант, как сирота,
остался средь пустого пира,-
он не нашел любовной лиры:
любовь без нимфы лишь мечта.

И вдруг он вздрогнул, как в ознобе
и глянул в заросли кустов;
земляне замерли, как в гробе,
с мольбой без голоса и слов.

А великан, нахмурясь вепрем,
бушуя внутренним огнем,
с кустов листву сорвал, как ветром:
пред ним пришельцы, впятером.

Тотчас возникла мысль вопроса:
- Вы кто, откуда и зачем?
...И странник отвечал колоссу,
но на слуху был так же нем:

- Так, люди мы, носимы роком,
и ищем все духовный свет,-
у нас прикрыто третье око,
вот и плутаем в толще лет.

Мы ищем подвига к смиренью
и в покаяниях предел,
чтоб обрести свободу бденья,
чтоб, даже всуе, дух прозрел.


                72


- Вы в неурочный час явились,
и с опозданием открылись,-
на небо путь и мне закрыт,
а тропку смертушка хранит.

Изгой я нынче поднебесья,-
я не нашел свою любовь;
и ждет меня иная новь:
идти в пещеру мракобесья...

А в небесах так хорошо:
до звезд доступные просторы,
и облаков, живые горы,-
ах, как в них вольно и свежо!

Там окрылен до совершенства,
там нет заботушки земной,
там у судьбы одни блаженства,
и нет печали, ни одной.

Но изменила мне судьбина,-
Создатель дух мой развенчал:
я видно сильно величал
свой образ в роли властелина...

Возвысился до божества,
и вот листвой опали крылья,
но духа светлая мантилья
еще к познанию жива.

Нет, мне пещерная постылость
противна с волею жреца,-
уж лучше Божия немилость,
но с сохранением лица...


                73
               

Уйду отшельничать в пустыню,-
в познанья превращать грехи;
уж лучше безымянным сгину,
чем жить ослепшим и глухим...

Пустое - гладкость биографий;
порочна похвала людей;
все видит Бог без монографий:
себе ты благо иль злодей.

Не зря ли вы сюда явились:
для ваших душ здесь чуждый мир,
здесь сущность каждая - вампир...
Как сном вы разумом укрылись...

...Спокоен странник, как восход,
ответ безмолвием дает:
- Пришли мы правильно - к истокам,
чтоб уподобиться пророкам...

Давно мы ищем сей предел,
где разум не стоит над духом;
здесь слышно первозданным слухом
яснее то, что Бог велел.

Сюда, с расширенным сознаньем,
стремится всяк, кто сердцем чист,
кто духозарным покаяньем
трясет себя, как древа лист.

Кто в Боге ищет наказанья
в сознании своей вины.
Мы тут не ищем оправданья,
глядя в себя со стороны.


                74
               

...Гигант в ответ кивнул туманно:
- Ну, что ж, прощайте, мне пора;
устал я от речей пространных,-
на мне печаль, как та гора...

Я слушал вас, сам третьим оком
пещеру тайно осмотрел;
кто перед вами прилетел,
там так мытарятся жестоко.

Но в них раскаяния нет,
они нутром совсем не с вами...
...В гиганте вспыхнул лунный свет
и он исчез, сверкнув очами.

Слетел в раскаянье поэт:
- Греховны даже полубоги,-
легко ли нам сыскать тот свет,-
любовь, не потеряв в дороге.

Гордился музой я в миру:
казалось - я поэт вселенной
и, что в народе не умру
с напором слов своих нетленных.

Довел тщеславье до огня,-
спалил способность ясно видеть...
Потом любовь свою обидел...
И муза кинула меня.

И началась не жизнь, а проза:
я надрывался, как Спиноза,
но творчество рождало зло,-
и я оставил ремесло.


                75


В запое жизнью куролесил,
да Бог болезнью наказал,-
о близкой смерти думать стал,
безвольно крылышки повесив.

Тут, в церковь начало тянуть;
ходил и, как умел, молился,
и сам себе я удивился:
поэт, а словом не блеснуть...

Владеть учился в Боге словом,
как будь-то, с детства был немым;
язык был толстым и кривым...
Я так корил себя сурово...

...Вздохнул сочувственно монах:
- Со мной такое же бывало,
да преуспел я в этом мало -
слова немели на кубах...

Лукавил я чужой молитвой,
с которой кто-то отстрадал,
кто отсражался честной битвой,
а я лишь внешне сострадал.

Не нужно много словословить,
пред Богом душу отворив,
Он в мыслях чаянья в нас ловит
и знает кто, в чем сиротлив.

Слова цитирует лишь память,
а нужно мысль в себе явить,
и к Богу тождество направить,
чтоб в яви с библией сравнить.


                76
               

Так, супротивно фарисеям,
нам надо в Боге пребывать,
свою молитву отстрадать,
не плевел, а зерно посеяв.

И камни лишь в мирской суме,
коль всуе опыт не достигнут,
здесь ничего уж не постигнуть,
здесь лишь вина мелькнет в уме...

Безгрешных нет и уж не будет,
но Богом создан бренный мир…
Бежать из мира - Бог осудит…
И слаб во мне монаший клир...

...Вздохнул и странник, хмуря брови,-
присел, сутулясь на бархан:
- Ты прав, монах,- тут мало нови,
безгрешен только истукан.

Земная плоть, по воле Бога,
дана до смертного одра,
чтоб мог бороться до порога
с грехом с утра и до утра.

Не знаем, где нас смерть застанет.
Кто знает полный цикл в борьбе?
А святость так в объятья манит,
смывать свой грех в немой мольбе…

Нет! Есть один Христос - довольно!
Кумиром слыть я так боюсь:
прозревшим падать дико, больно,
но я не этого страшусь.


                77
               

Страшусь сказать себе: - Спасен я.
Страшусь сказать, что жизнь познал.
Страшусь, над бездной занесенный,
понять, что Богу недодал.

Я был, в сей оторопи черной,
о, много, много, много раз;
я видел дно,- там нет гримас,
там безвременью все покорно.

Сломив гордыню, злобу, страх,
я выл в ладони покаянья,-
без чувств, заветных крыльев взмах,
вытягивал из тьмы изгнанья.

И прилетал я вот сюда,
где есть неслышная вода,
где аромат цветов тактичен,
где плотью я не обезличен.

Лишь здесь я выверяю путь.
Тут суета - мираж далекий.
Здесь, третье, открывая око,
гляжу с прозрением на суть.

Не чуждо мне ни что земное.
Господь, испытывай меня,
покуда все во мне живое:
запретов лед и пыл огня!

Сюда, к смиренному истоку,
где разум не затменье оку,
где чувством светишься меж звезд,
я рвусь, в познаньях чуя рост.


                78


И возвращаюсь с этим к миру,
но чужд для мира, сей посыл
на отрицание кумиров,-
и тем становишься постыл.

Вот, где дилемма, так дилемма,
вот, где судьбинушки исток:
иль я в миру сыграю Немо,
иль в мировой вольюсь поток.

Да, чем яснее взор сквозь время,
тем тяжелей духовный крест;
донесть бы то святое бремя,
чтоб стал мостом грозящий перст...

Не просто так толкутся люди
вокруг носителя креста:
весь облик их, глаза, уста -
добром иль злом толкают к сути.

И в этом многие слепы,
и видят в нем лишь день вчерашний,
а он давно вперед летящий,
в пророчество увел стопы.               

Но сатана, он всюду рядом,
меняет облик и слова,
и дом ему в нас - голова,
от туда льет он в душу яды...

Противник есть - пытай победу,
иди, восстань на святый бой:
учись с врагом вести беседу,
победу, выиграв душей.


                79


...Монах вздохнул: - Грудь давит страхом...
Я чист: с рожденья не в миру,
а вдруг в греховности умру...
Как к Богу с грязною рубахой?

...Мотает странник головой:
- От мира и Христос не бегал,
а в нем погиб и тем живой,-
в миру росла Его Победа.

Для мира умер и воскрес,
а ты свой мир в себе сокроешь...
Придет Хозяин, что отроешь?
Иди, обожествляй прогресс.

Он - испытание для мира,
в нем души гибнут, как в аду.
Прогресс - судьба, а дух - то лира,
чтоб выжить в каменном саду.

Озвучить все в душе - вот благо,
порока вызвать и смирить,
иначе не увидишь стяга,
зовущий встать и победить.

Затворник мир уж не спасает,
а строит стену сам в себе:
и Божий мир его не знает,
и он не с ним в его судьбе.

И все же ты угоден Богу:
в тебе смирение живет;
ищи монах свою дорогу.
и лишь по ней Христос придет.


                80


А кто впитал без скорби слово,
не сможет глянуть за Покров...
Пусть, путь тернист и жизнь сурова,
но не разжечь костра без дров...
               
...Монах вдруг начал уменьшаться,-
в глазах растерянность, вина;
вот в детство впал по воле сна:
лет семь ему, а было двадцать.

А рядом вспыхнул светлячок:
летает, вьется, светом манит,-
малыш к нему ручонки тянет,
поймать стремится в кулачек.

Но глядь - уж самого поймали,
в утробу бабью сгусток вжали...
А с верху вызрел дивный свет -
сознанье есть, а тела нет...

Земные чувства разом скисли,
так свет пронзает волей мысли.
И тень маячит светлячком:
тепло, уют и нега в нем...

Какому свету вверить душу?
Тот, верхний, вдруг дотла иссушит?
И светлячок уж слишком мал,-
как бы во тьме не заплутал...

И вдруг в душе, как подаянье
свое явилось воссиянье;
себя увидела душа,
что в верхнем свете - хороша!


                81
               

А светлячок, вдруг стал кровав,
ощерил местью суть личины,
в клочки приличие порвав,
упал на дно своей причины...
               
...И вновь оазис в воле чар,
узором вяжется средь пар:
поэт и женщина - сиянье,
одно созвучное сознанье.

Она - цветочек бытия
из лепестков начала сути;
он, первозданности внемля,
простор над ней спиралью крутит...

Свивает духозарный плод
из чувств, из слов, из озарений;
и явью жив, и нежно горд,
что вот она - исток творений!

Исток уюта и тепла,
она, смирив свою строптивость,
себя, как в жертву отдала,
и тем сыскала Божью милость.

Поэт, о ней возвысь свой слог!
Воспой в ней мать, жену, подругу;
воспой в ней высшую заслугу -
любовь с просторами дорог...
               
И странник странностью томим,-
как брат, завидуя поэту,
ожег девчонку чистым светом,
и запорхала та над ним...


                82


А он, вдруг в коконе укрылся,
терзаем распрями в себе:
ругался, плакал и молился
с прикусом крови на губе...

И тень его под ним шептала,
что дева, мол, греха не знала
и, что мужчине то не грех,
коль цвет сорвет не тля утех...

Что если это полюбовно,
иль третий не был между двух,
откройся ей беспрекословно
и в вас единым будет дух.

Что философский путь без девы? -
полет вдали от бытия...
Нет, без земного жития
пусты высокие напевы.

Не зная тьмы - узришь ли свет,
не зная сна, как сыщешь бденье,
нет смерти - нет и воскрешенья,
без хаоса - покоя нет...

А дева лебедем летает,
сбивая лепестки цветов,
но странник ей не отвечает,
в опале собственных оков.

И... скрылась лебедь за барханом.
Взъярилась в страннике тоска;
вот он бредет побитым ханом,
ища любовь среди песка.


                83


Любовь ли это, кто подскажет?
А может злом нечистый вяжет,
а может это и не зло?
Да след песочком занесло...

Летит ли дева к полубогу?
Удавкой ревность давит грудь...
И вдруг змея обвила ногу,
шипя, нацелилась куснуть...

Но злыдня поймана за шею
и странник глянул ей в глаза:
- Кусай же злобою своею -
узнаю, что ты за гроза...

...Ослабил руку,- что за диво:
пропажа юная нашлась,
с улыбкой смотрит сиротливой,
и вдруг, слезами залилась...

И странник, было к ней, жалея,
да тело стынет каменея:
вот рук гранитных не поднять
и камнем тяжело дышать...

Вопит из камня жизни бремя:
- Со мной лютует кто так? Время!
Ведь ныне не моя весна,
и девушка совсем юна...

А дева камень била, била;
стрелой амурною пронзила,
да с каменюги, что ей взять,
и дева кинулась бежать...


                84


Исчезла дева - странник ожил
и сел задумчив, нелюдим;
песок у ног щекочет кожу
и утекает время с ним.

О, ночь - закат в песок вдавила!
Полночный странник со стрелой:
хандра в груди закат затмила,
и тусклый нимб над головой...

В бреду не хочется рассвета,
и горизонт размыт тоской:
любовь - хвостатая комета,-
не ухватить за хвост рукой.

То тут, то там - сверкнет глазами,
в душе, оставив боли след;
качнет лампадку с образами,-
молитва есть, а девы нет.

Видать, судьбе нужна не дева,
видать, судьбе нужна тоска;
встряхнуло жизненное древо
зачем-то Божия рука...

А дева где? Да у колосса,
да он уже и не колосс:
коль в боги сунешься без спроса,
так тьмой судьба прищемит нос...

Пред девой серый злой детина,-
как ослепляет взор весна!
Полна убожества картина,
шальным предательством полна...


                85


Коль нет любви, стыд не преграда
и... все на жертвенный огонь...
Но без любви чадит лампада...
Прочь, серость, ты любовь не тронь!

Но поздно, поздно,- вон поминки
справляет туча воронья:
по платьицу струят песчинки
и взор затих, как полынья...

Нашел под утро странник деву,
принес в оазис к роднику,-
кукушка в кущах, вдруг: - Ку-ку,
за жизнь озвучила распевы...

...Ожив, омытая водой,
дивчина впала в сон безбрежный,
лежит, хранима взглядом нежным,
не разлученная с бедой...

Оставив девушку влюбленным,
припомнил странник зло пещер,-
ушел любовью опаленный
и опечаленный без мер.

Он долго брел сквозь жар пустыни,
не на закат, не на восход,
он изнывал посередине,
и вот, пред ним в пещеру вход.

Сокрыв себя в смиренный кокон,
шагнул в пещеру, словно вор...
Туман съедал вершины гор.
Штормило море недалеко.


                86


В пещере жарко, как в котле;
земляне в яме топчут глину,
кругом с ухмылкой исполины,-
глаза горят в гнетущем зле...

Жрец мечет хлесткие разряды,
людей бьет шаровой искрой:
пустилась баба в дикий вой,
а исполины в смехе рады...

Вот жрец усилил искромет,-
бандит ужаленный орет:
- Топчи копытами, ослица,
да не вопи же ты, мокрица!

...Тут дама бьет бабенку в глаз,
та ей в копну волос вцепилась:
на смерть побоище взъярилось,
явив психический экстаз...

Ученый вздумал их разнять,
да баба когти в бровь вонзила,
и кожу с пол-лица спустила:
ученый ну - ее пинать...

Бандит его ударил в печень...
Тут началась такая сеча:
все восемь тел в клубок сплелись...
О, если б кто-то глянул ввысь...

Над ними шло еще сраженье,-
астрала жуткое движенье,
являло образы вражды,
в них мир людской не знал нужды.

                87



Там вились монстры, звери, птицы
и что во снах кошмаром сниться:
друг другу целятся в нутро
и ухмыляются хитро...

Грубеет чувственность сюжетов -
звереет алчностью инстинкт,
где каждый - сумасброд отпетый,
врагу наносит злобный финт.

Вот где, для черствости потеха;
вот где, в энергии хаос!
Колоссы падают от смеха
и умиляются от слез...

Вражда достигла апогея:
пещера в реве неземном
и... лава плюнула огнем,
от беспредельности зверея.

Перстом грозиться дух Земли,
и жрец командует: - Довольно!
Смирить их кольцами безмолвья,
чтоб даже мыслить не могли!

...Сверкнула молния жестоко:
смирили драку властным током,
упали в глину восемь тел...
Жрец вампирически замлел...

Но кто есть кто в безликой глине,
кого, каким кольцом смирять?
Заволновались исполины,
и дух Земли стал вылезать...

                88



Плеснулась лава из колодца,-
жрец возопил: - Долой уродцев!
Всех, восьмерых снесите вон!
Ой, как шатается мой трон!

Тащите бесовство к утесу,
пусть их проглотит океан!
Но крикнул странник чудо-боссу:
- Постой, безмозглый истукан!

Все, восемь душ, под властью Бога;
убьешь: останется в чертоге
их энергетика вражды,
и всю ее проглотишь ты!

Снесите их на пляж к прибою
и там с людей снимите шок.
Простит природа вам грешок
и духа призовет к покою.
               
...Шумит задумчивый прибой,
смывая магию и глину,
но не отмыл на лицах мины:
в сердцах еще таится бой...

Над ропотом толпятся тучи,
туман стекает с каждой кручи;
прохлада, сырость, непокой
и странник будит всех водой.

Очнулись все, глаза закрыты:
топор войны в умах зарытый…
Но странник им, как нашатырь,
и в подсознаньях поводырь...

                89



И вот они идут в пустыню,
бредут гуськом, как караван;
в умах из мыслей балаган:
куда еще астрал их кинет...

Предчувствие не пустота,
в ней суть реальна, но незрима...
Вдруг облик злого пилигрима
явилась тени маята...

Знакомый полубог величья
низвергся в серое безличье:
потух в обиде личный мир,
теперь, по сути, он вампир.

Он незаметно, серой тенью
к слепым паломникам прирос,
с вампирской жаждой и уменьем,
включил свой алчущий насос...

Течет энергия негласно,
как под гипнозом сонным маг:
неверен под вампиром шаг;
зато мираж так видит ясно...

Цветами плещется аллея.
Он - черно-белый человек,
решив облагородить век,
как коршун над цветами реет...

Гоняет по аллеям птиц,
и вглубь цветов вонзает шприц,
и с многозначностью надбровья,
сосет энергию здоровья.

                90



И вот в шприце раствор готов...
Ну, где же ты, душа больная?
В руках у мага сила злая -
тщеславной ауры покров...

Вот, он больного догоняет,
вот, в разум целится игла,
вот, в черепок иглу вонзает:
и... карму накрывает мгла...

Руками темень разгоняя,
маг ищет жизненную нить,
чтоб в ней греховность ухватить,
и удалить, судьбу меняя...

И вот, он нитку ту нашел,
на ней узлы греховной сути...
Но что нутро так магу мутит,
как в норку к скунсу он вошел...

Чужая карма - вот потемки:
маг не заметил сонмы змей
с шальными жалами страстей,-
сочится яд энергий тонких...

К чертям всю этику врачей!
И шприц уже не шприц, а шпага
и, отбивая ярость змей,
из кармы выскочил трудяга.

На каждом чувстве ныл укус...
В чужой душе грехи в нюансах,
а это не подвластно трансам:
леченье чудом - с тьмой союз...

               
                91
 

Исчез больной, мираж, насилье...
И, как усталая мантилья,
с магистра свесился вампир,
прицелившись в бандитский мир...

Метнулась серость на бандита
и заметалась, с толку сбита:
в нем та же серость, пустота,
но вдруг мелькнула чернота...

Зловещий, воющий мираж
вампира взял на абордаж!
Метнулась серость от злодея
и прыг, как черт, на богатея...

И выпучил богач глаза,
быком, шагая полутонным,
идет по дебрям миража,
интригой жизни заклейменный...

И вдруг поляна на пути:
трава в лучах благоухает,
да птицы райские порхают;
решил богатый в рай войти...

Вошел и все переменилось:
поляна в чащу превратилась,
деревья давят на быка,
сучки впиваются в бока.

И вот уж шкура порвалась
и выпал памятник могильный,
единоличный, но фамильный,
а шкура в точку собралась.


                92


Гранит явил лишь дату смерти...
Богач той датой поражен:
еще при жизни умер он,
а годы те скупили черти...

За жажду к зависти к подлогу,
Мамоне жертвовал, не Богу;
швырял приспешникам, как псам,
но жертвой оказался сам...

Благотворительность - подачка:
отняли сто, а рубль дают.
Творенья благ - ума гордячка,
не ищет бедность там приют...

Богатым быть и не делиться -
быть Богу и себе врагом:
гордыне - честь, душе - темница;
очнись, богатый - грянет гром...

Но, как спасти себя в пустыне,
когда пустыня это ты?
Коль нет раскаянья в помине,
к прозренью хлопоты пусты...

Мираж в песок протек слезою
и канул памятник в зыбун...
Вампир над жертвою иною,
эфир тревожит, как колдун...

На даму серость навалилась,-
в пустыне радуга взошла,
но в ней какая-то постылость:
так неестественно цвела...


                93


Ярила дама взор контрастом,
закон природы ей был чужд:
она кичилась, что грудаста,
что порвала не мало узд...

Она гордилась белой кожей.
Лицом нахальненьким своим.
Гордилась силой томных ножек.
И станом вычурно-тугим.

Жила в ней знойная хвороба:
ей скучен был закон небес,-
она искала всюду стресс,
как алчно пылкая зазноба.

Все супротивные цвета,
чтоб ярче выглядеть искала,
инстинкт в эстетику вплетала
с сознаньем лисьего хвоста.

В оранжевый вторгала синь,
а фиолетовый желтила;
каким сама цвела - забыла,
и из души ушла теплынь.

И загубила свет надежды,
задула не рожденный свет;
греховный, грязный тон невежды
припудрил косметичный цвет.

Суть смерти с алою помадой
таится в пухленьких губах,
слащавость слов с лукавым взглядом,
с разгульным ядом на зубах.


                94


Она пила из кавалеров
мужскую силу, как бальзам...
И только к ней прижался серый -
вампиром был укушен сам...

И яд в крови уж адом тлеет:
Кто с нею слился - сатанеет.
Слетел с нее вампирный тип,
а поначалу так прилип...

И прыг к художнику на плечи:
мираж сменился, как в кино,-
сначала было все темно,
но вот, зажглись в сосудах свечи...

Талант горел и свеж и чист...
Успехи, суета, восторги
святую искренность исторгли -
пустым остался колорист.

Теперь, чтоб дать толчок сюжету,
на холст идею отразить,
мазилка должен выйти к свету
и с кем нибуть поговорить.

Внедриться в чью нибуть интрижку,
иль черпануть сюжет из книжки,
а нет идеи - не беда:
инстинкт отображай тогда...

Вот он, мираж из черноты!
Вот он, статический квадратик,
вот он, художник - маразматик,
и ясно, чьи внутри черты...


                95


Ох, вампиренку невезуха,-
он, как столетняя старуха,
усох и сжался до сморчка,
и... кинулся на простачка...

Над бедняком сморчок шаманит,
мираж из пустобреха тянет...
Вокруг толпа - бедняк трибун,
философ, пылкий говорун!

Под ним высокая колонна
из бочек полненьких сплетней,
плевков, злословья, рам оконных
и ржавой тупости гвоздей.

Стоит сей вшивый император
и моет кости всем подряд;
достал всех критикой оратор,
 и сам себе уже не рад.

Чем больше зла у балабона
и чем визгливей голосок,
тем глубже шаткая колонна
уходит в суетный песок.

Давно рассеялась толпа
от сумасбродства пустомели,
и вот, уж высь всего столпа
песчинки вместе с тенью съели.

На что энергия ушла?
Ушла на жизнь с надутым зобом:
колонна может, и была,
но высь-то увенчалась гробом...


                96


К ученому скакнул сморчок,
вонзил буравчик в мозжечок,-
в пустыне новое виденье
над миром вызрело знаменьем...

Затменье духа от ума -
куда не глянь базар восточный:
машины, зрелища, дома,
в соблазнах фейерверк полночный.

В глазах рябит от ремесла
общенаучных технологий,
цветным экранам нет числа,-
кумиры в них - земные боги!

Они создали ореол
и заслонили солнце Духа.
На пьедестал прогресс взошел
с болезнью внутреннего слуха...

Бурлит базарный лабиринт,
наука вплавлена в инстинкт,
а это антиозаренье,
оно плодит в умах затменья.

Оно в умах, как высший свет,
и в свете том душа - химера;
внедрить в машину, для примера,
уму запрета в этом нет...

Не зря прогресс горит очами
у времени, ускорив ход;
корежит в людях генный код,
злорадно властвуя умами.


                97


Прогресс, прогресс - умы даешь!
Тебе повсюду пьедесталы,
от них уж тесно в мире стало...
Куда ж сознанье ты ведешь?!

Ведь человек не станет лучше:
инстинкты некуда девать,-
дубинкой будет он махать
и в электронных дивных кущах.

О, ум! - кичлив и горделив:
умней природы в каждом деле;
процессов внутренних разлив -
в своем понять не может теле!

Умнее тело, а не ум!
Где под пупком испуг таиться?
И как родятся всплески дум?
И почему нам что-то снится?

Какой ученый даст ответ
на тысячи таких вопросов?
Ну, что, прогресс, остался с носом?
Ответа ясного-то нет!

Обратно в дикую пещеру
никто сознанье не зовет,
но, технократы, знайте меру:
прогресс, он сам себя убьет!

И... прыгнул тут сморчок на бабу
в тщедушном образе сверчка,
забыв про силу каблучка,
а в этом баба, ох, не слаба...


                98


В ней тот же суетный базар,
в ней то же склочное затменье;
зловещий бытовой угар -
матриархатное воззренье.

Кишит базар, как Вавилон,
растет этаж над этажами,
округу слепит витражами...
Не город то, а бабий трон!

Бабенки квохчут, как наседки,
вокруг детишек и горшков,
плюются сплетней с языков
и, как у змей, плевки их метки.

Закваска в этой толчее -
тщеславье, мелочность и зависть.
Под каждой крышею в жилье
стремятся бабы жизнью править.

Снуют в плену затертых слов,-
сороки внешнего уюта,
внутри себя, для мужиков,
нет огонечка для приюта.

Где нет огня - гнездится страх
и пустота внутри сознанья,-
вот, бабы вечно и в делах,
чтоб в том себе не дать признанья!

Вот, этот суетный каблук!
Вот, пресс обабленного мира,
источник всех семейных мук,
библейской мудрости сатира!


                99


Гордыня бабы - феминизм,
прикрытый стыд матриархата;
отсюда и мужской садизм,
отсюда и источник мата...

Упала серость на бархан,-
совсем иссохла без подпитки,
скрутилась на подобье нитки
и... с ветерком под достархан.

Оазис тих в лучах заката,
и душ тринадцать - полон круг.
И девушка проснулась вдруг,
и вновь чиста, и вновь крылата...

Умылись люди в роднике,
до поздней ночи ели, пили;
к утру сознанье сном затмили,
замлело пламя в костерке.

А серость умирать не хочет,-
над сонной женщиной хлопочет...
О, вот он, жертвенный огонь!
Но без любви попробуй, тронь...

Бессильна серость - Дух на страже;
вампир от злости верещит,
и зубы сломанные кажет,-
из сил последних ворожит.

Любое зло любовь развеет:
как щит, над женщиной она,
в ней Дух поэта пламенеет
и стережет просторы сна.


                100


К монаху Серость в злобе скок,
и тут заслон, как из досок:
на досках всюду грозность ликов,
бод сенью светоносных бликов...

Вампир скользнул, как щука в тень,
и вот уж он за образами,-
доступна стала духа сень -
душа монаха пред глазами.

В испуге бедная душа,
а щука чешуей шурша,
вгоняет душу в глубь испуга
за край молитвенного круга.

Но вдруг, на самом на краю,
дверь появилась, как в Раю,
и перестал монах бояться,
и робко начал в дверь стучаться.

И приоткрылась щелкой дверь,
и серость кинулась, как зверь,
но свет из щелки - Светоч мира,
из круга выбросил вампира.

Монах на свет, а двери нет,
лишь надпись на двери бликует,
и трепетно душа ликует,
читая в сумраке совет...

- Рожденный в мир - умри от мира,
но прежде свой в себе открой...
Грехи познай и дай им бой.
В миру звучней земная лира.


                101


Монах вне сна, он окрылен,
и серость шмыгнула к поэту,
но он, как воин защищен:
куда не сунься - щит из света.

Крадется серость к деве, но,
ей с девой слиться не дано:
отбросил серость в сумрак странник,
и та завыла, как изгнанник.

Сон девы бдением храним,
ее хранитель полон смуты:
еще их узы не сомкнуты,
а стыд внутри не выносим...

Инстинкта плотское влеченье
роят желанья и... протест!
И странник зарычал в смятеньях,
и... сорвались все звезды с мест.

Стихия сна сменилась явью:
мелькнул оазис, циферблат,
и все тринадцать уж не спят.
Но солнце, светит ли за здравье?

Притих заснеженный фонтан.
Под снежной шапкой истукан.
Морозец легкий над безмолвьем,
и взгляды вместо многословья...

И отголоски снов внутри...
Но кто осмыслит их подвижки,
что колобродят, как интрижки,
и шепчут: - Слушай и смотри...


                102


Родятся сны в умах и душах
в туманных образах Земли;
ни что во снах нам не нарушить,-
они из яви проросли...

Есть бытие и за сознаньем,
в тех параллельностях миров,
где Бог не требует признанья,-
Он всюду явен и без слов.

Но тщетно в обликах кумиров
плутает разум, нимб чертя;
и... нет гармонии над миром,
где прожигают жизнь шутя.

Но чем та шутка обернется,
когда усопший в явь очнется?
Узрит воочию лишь там...
С тщетой рванется к небесам...
               
           Сон третий

О, время, ты не односложно,
но есть начало и конец;
лишь разумом поверить можно,
а Дух имеет в том венец...

Последний круг над циферблатом
пытает у судьбы черед;
судьба бесстрастием крылата,
за дело свитки раздает...

Вот вспыхнул свиток богача,
неукротимо он пылает -
богатый в бездну улетает,
как будь-то, сбросили с плеча.
                103


Часов вращается рулетка,-
стоит незыблемо поэт.
Художник ухнул с криком: - Нет!
И следом огненная метка.

Сорвалась дама в глубь огня,
вопя: - Господь, прости меня!
Бедняк, кляня судьбу, да Бога,
исчез с подпалиной ожога.

Монах невольно сделал шаг,
в мольбе всю суть свою напряг,
и не за страх, а за познанье,-
и бил оставлен в назиданье...

Ученый муж судьбе не внял,
и горделиво отвернулся,
но, падая, вдруг, как очнулся,
да свиток уж костром пылал...

И вот, в руках у мага доля,-
горит, шипя, а он тушить...
Сильней желанья Божья воля:
не магам судьбами вершить.

Бандюга вниз огонь швыряет
и, зубы сжав, за ним ныряет.
Свалилась баба за огнем,
не лестно вереща о нем...

В волненьях женщина и дева -
лишь опалила их судьба...
И странник хмурит кожу лба:
не досчиталось многих древо.

                104



Остановилось время вдруг,
и вспять качнулось на мгновенье:
возникла дама наважденьем,
упав на состраданье рук...

И, что жива, сама не верит;
а спас ее последний миг,
когда с раскаяньем был крик:
судьба до крайности все мерит.

В природе и на сердце май,
теплынь пронзает дух и тело;
округа вся цвела и пела -
среди берез весенний рай!

И три пути на три дороги:
поэту с женщиной - Восток;
пусть будет путь для них далек,
в лучах любви, творений, Бога.

На Запад - дева и монах:
сойдутся ль, нет, пути в сердцах?
Не будем мы гадать до срока,
их жизнь была так однобока...

А странник с дамой по вразнобой,
вслед за весной пошли на Север...
Дай Бог всем жизнь прожить по вере,
идя средь суеты земной...
               

                8 июня 2007