Я и мои самолёты, глава 33

Пикирующий в ад

В первый раз я увидел «Штуку» в момент выхода из пике над офицерской столовой в Госпорте. Я остался, чтобы покончить с ланчем, несмотря на воздушный налёт, объявленный несколькими минутами раньше, но вой пикирующего самолёта заставил меня рвануть к главному входу. Я задрал голову и увидел, совершенно отчётливо, как большая бомба отделяется от «рогатки» под фюзеляжем, выбрасывающей её за винт, и летит прямо в меня. Взрыв во рву, окружающем форт Гранде, совпал с моментом, когда я добрался до убежища возле столовой, и взрывная волна закинула меня на самый верх кучи-малы из шести любознательных лётчиков, которым, подобно мне, следовало бы находиться внутри. К счастью, никто не был ранен, но этот эпизод заставил меня проникнуться опасливым отношением к бомбометанию с пикирования – возможно, несколько чересчур.
В начале 30-х годов на экраны вышел типичный голливудский эпик под названием «Пикирующие в ад» (Hell divers), с бипланом Кертисс «Хеллдайвер» в главной роли, и с пилотами, выдиравшими его из очередного пике с кровью, сочащейся изо рта. Вот так Америка пыталась сделать пикирующий бомбардировщик гламурной кинозвездой.
Что касается Ju-87, в его облике не было ничего гламурного. То, что создал герр Юнкерс, выглядело сродни монстру из «Франкенштейна» -  как раз то, чтобы сразу придти в ужас. Безобразный, угловатый, с крыльями ископаемой птицы и длинным, голодным телом, под стать крыльям; имелись даже разверстые челюсти в форме радиатора, а выдвинутые вперёд колодки неубирающегося шасси торчали, словно клыки.
Месяц спустя после первого, напугавшего меня знакомства, на раннем пушечном «Спитфайре» IIB, я сел на хвост ничего не подозревающей «Штуке» над Францией. Но страха тогда не было – только сожаление. Стрелок в задней кабине, должно быть, принял меня за «сто девятый», поскольку помахал мне рукой, когда я подобрался к противнику на пятьдесят ярдов. Несколько секунд я размышлял, стоит ли стрелять – даже у стервятника есть право на жизнь – а затем надавил на гашетки. Из фюзеляжа хлынула кровь; двигатель загорелся…потом он пошёл вниз.
Всё сказанное объясняет, почему я был готов отказаться, когда, четыре года спустя, у меня появилась возможность облетать такой самолёт. В моих отношениях с этим типом я выступал в роли объекта для атаки, а тот, единственный, сбитый вызывал у меня, так скажем, неприятные чувства.
Командир крыла Майк Линн позвонил мне из Бэллаха, аэродрома на соляном озере возле Суэцкого канала, и сказал, что могу попытать счастья с их трофеем, если хочу, но желательно с этим не затягивать, потому что самолёт готовили к сдаче на металлолом. Я размышлял так и этак, но желание вписать «Юнкерс» Ju-87 в лётную книжку в итоге пересилило мою довольно смутную нерасположенность к нему.
На следующий день я прилетел из Файида, и обнаружил, что Майк вовсе не сгущал краски по поводу состояния самолёта. Британский камуфляж сходил шелухой, колодки шасси были сняты, как и многие другие части и детали, прозрачная панель «Перспекс» треснула и была покрыта царапинами. «Кокарды» RAF, выглядевшие по-абсурдистски не к месту, довершали картину полной обречённости. Карьера птицы-падальщика полным ходом вела её к разложению.
Гул двигателя «Юмо 211J», после запуска, не наводил никаких мыслей о свирепой ярости – скорее, это был отзвук прошлых побед. Нудное, стариковское ворчание ничуть не было похоже на агрессивный рык, и фюзеляж громыхал и трясся, пока самолёт катил по грунтовке.
Кабина была просторной, обзор из кабины – великолепным, во все стороны. Даже в полу имелась панель «Перспекс», так, что пилот видел цель под ногами. Реальной пользы от этого нововведения не было никакой. Выполнив немало отвесных пике на «Скуа» и «Киттихоках», я признавал только один метод их выполнения: «загнать» цель под крыло, затем выполнить полубочку и направить нос прямо на цель. Может быть, немцы делали это как-то по-другому?
На внутреннюю сторону остекления были нанесены тонкие разноцветные линии, размеченные в градусах. Их назначение было вполне очевидно – при пикировании с определенным углом одна из линий шла вровень с горизонтом; таким образом, пилот легко мог определить угол пикирования. И здесь, я не видел особой пользы: обычно вы тратите все силы, пытаясь удержать нос самолёта на цели, а угол пике вас не особо заботит.
Взлетная дистанция оказалась больше, чем я предполагал: и меня посетило странное чувство, когда после взлёта ищешь кран уборки шасси, а его нет. Самолёт набирал высоту с трудом. Тут со стороны солнца выскочил «заранее заказанный» P-40E, и я выполнил встречный разворот, «цепляясь» за лишние метры высоты, и стараясь проскочить у него под брюхом – именно так я не единожды поступал, встретив Ме-109. Но «Штука» не выдержала угол атаки, затряслась, потеряла скорость и свалилась в пике. Это было все равно, что летать на кирпиче.
В то утро меня сбили раз двенадцать – причем, моим противником был изношенный «Киттихок», а не «Спитфайр», и не «Харрикейн». В противном случае, исход ситуации был бы вполне однозначен – если это можно вообще назвать исходом!
Воздушные тормоза были неисправны, но я опробовал «Штуку» в пологом пике, без них, нацелившись на мемориал солдатам ANZAC с видом на озеро Тимса. Когда индикатор скорости показал четыреста километров в час, самолёту это так не понравилось, что я аккуратненько вывел его из пикирования. Органы управления зажимало намного сильнее, чем на «Киттихоке» с его вдвое большей скоростью. Может, с выпущенными воздушными тормозами картина выглядела по-другому, может, сказывался износ планера, может…как бы то ни было, я был очень рад, что мне не довелось на них воевать!  Я вернулся в Баллах и мягко посадил этот скрипучий каркас.
Разумеется, это не было официальным испытанием. Но проведённый опыт доказал мне, что, хотя немцы, возможно, торжествовали, прокладывая своими пике путь по Европе практически без сопротивления, их чувства во время атак на британские цели мало отличались от тех, что я испытал в тот день в Госпорте.
Страх – странная вещь.  Когда кто-то направляет на тебя пистолет, вам и в голову не приходит, что он, вероятно, так же испуган, как и вы.  Пистолет у него, а не у вас – вот что в этом случае главное.
Но, когда «Штуку» укатывали прочь в самый последний раз, она выглядела плачевно – и не более того.