Я и мои самолёты, глава 9-1

Сияние

Публикация: RAF Flying Review, апрель 1959 г.

Стояли злополучные июньские дни 1940 года. Британский экспедиционный корпус лежал, зарывшись в песчаные пляжи Дюнкерка, при полном перевесе немецких войск. В те дни Британия вполне могла проиграть войну – и то, что этого в итоге так и не произошло, объясняется в равной мере недальновидностью со стороны немцев, и титаническими усилиями, предпринятыми для спасения людей на пляжах. Солдаты, сбившиеся в кучу на простреливаемых со всех сторон плацдармах, были прекрасно осведомлены о мерах, предпринимаемых для их спасения – они видели шеренги военных и гражданских кораблей, становившихся в очередь, чтобы вытянуть их оттуда. Но, вновь подвергаясь налетам вражеской авиации, они не могли не удержаться от вопроса: «где RAF»?
Тот факт, что Королевские ВВС участвовали в кампании, и сыграли ключевую роль в ее успешном завершении, ныне никем не оспаривается. Мне, как непосредственному участнику событий, было совершенно очевидно стремление маршала Даудинга сохранить истребители первой линии для предстоящей грандиозной битвы, вошедшей в историю как Битва за Англию. Однако, помимо «Харрикейнов» и «Спитфайров» 11-й авиагруппы, единолично составлявшей дневное присутствие RAF над Дюнкерком, в кампании приняли участие и самолёты иных типов, способные нести на борту оружие. Никто не принимал в расчет, что эти самолёты зачастую являлись устаревшими и малопригодными для поставленных задач.
Мой «Скуа» был целиком окрашен широкими черно-желтыми полосами, как и любой другой самолёт - буксировщик. Мы летели в Детлинг – маленький аэродром возле Мэдстоуна, как правило, заселённый лишь одной эскадрильей «Энсонов». Ведомым в группе был такой же полосатый «Бэттл», младшего лейтенанта Рэндла, оснащенный той же буксировочной лебедкой типа D. Командир соединения лейтенант Айткен был кадровым офицером, в отличие от Клиффа Рэндла, который, как и я, провел четыре года в запасе. Я был старше его на два месяца, но равный налет – около 400 часов – и отсутствие опыта в ночных полетах делали нас ровесниками. Наш боевой опыт также равнялся нулю, вот почему, прилетев в Детлинг, мы были немало удивлены количеству и разнообразию присутствующих там самолётов: «Энсоны», «Бэттлы», «Гонтлеты», «Уайлдебисты», «Лайсендеры», какой - то древний «Хэрроу», «Суордфиши» и прочие ветераны, никоим образом, по нашему мнению, не годные на роль бойцов первой линии.
Навигационная комната оказалась битком набита летчиками. Пробившись через толпу, мы, наконец, обнаружили стол, за которым восседал ОН – командир соединения капитан Сэнсбери, крупный, величавого вида мужчина среднего возраста. Его рабочее место представляло собой оазис покоя в окружающей суматохе. «Я так понял, кому-то из вас показали, как пользоваться осветительными ракетами» - произнес капитан, едва поприветствовав нас – «Этим утром».
Я похолодел. Сказанное было правдой; утром того же дня я летал в Ли-Он-Солент, как мне сказали «оценить новую идею – буксировку ракет для ночных стрельб». Но как они узнали? «Т - так точно, сэр», -произнес я запинаясь. «Должно быть, речь идет обо мне». «Так вы не в курсе?» «Виноват», -я подался вперед, «Мне показали, как пользоваться этими ракетами, но никто не предупредил, что нам придется заниматься этим здесь».
«Хм-м! Ночные стрельбы… Кто-то не лишен чувства юмора». Капитан Сэнсбери воспринял шутку, если это была шутка, совершенно не изменившись в лице. Затем он продолжил, обращаясь сразу ко всем: «Без сомнения, джентльмены, вам известно, что Британский Экспедиционный Корпус отступил к Дюнкерку и сейчас находится здесь - он повернулся и ткнул пальцем в большую - четыре мили на дюйм – карту, пришпиленную к стене». Но вы наверняка не знаете, что флот делает все возможное, вытаскивая солдат из чёртовой передряги. Мы здесь, в Детлинге, каждую ночь посылаем самолёты, чтобы обеспечить воздушное прикрытие. Ваше задание – назовем его «Вспышка» – осветить море севернее паромной переправы, чтобы бомбардировщикам было легче засечь вражеские корабли, пытающиеся сорвать нам эвакуацию».
Внезапно, с тошнотворным чувством я уловил взаимосвязь между тем, что мне было показано несколько часов назад, и тем, чем мне, похоже, предстояло заниматься. Подобное состояние вскоре будет приходить ко мне всякий раз перед боевым вылетом. Командир соединения продолжил: «Будете патрулировать между Дюнкерком и рекой Шельдт, десять миль от берега. Все просто – зажигаете одну ракету, потом другую, пока есть ракеты. Я так понял, что они горят три минуты, так что, берите, сколько влезет в заднюю кабину. Штук тридцать туда войдет». Он сделал паузу, и в упор посмотрел на меня, а затем на Клиффа. «Вам должно быть понятно, что двадцать тысяч свечей осветят не только море, но и вас самих. Мы не знаем, есть ли у немцев ночные истребители в этом районе. Если есть, вы – сидячие мишени. Я не позволю вам брать с собой какие – либо карты и документы. Кроме того, я настаиваю, чтобы вы вывернули карманы и проверили, чтобы ваши экипажи сделали то же самое. Ваши радиостанции должны были демонтировать в Госпорте, (Клифф заверил, что так оно и было), но я бы хотел, чтобы вы осмотрели самолёты и избавились от всего, что может быть использовано против нас. Щепетильность не бывает излишней». «Как насчет вооружения, сэр?» – спросил я, «Мы без пулемётов». «Боюсь, вам придётся обойтись без них. У нас на базе их нет, да и устанавливать долго».
«Да и пулемётов жалко», - казалось, хотел он добавить. С моей точки зрения, пустой тратой времени был как раз этот «инструктаж» (слово из военного лексикона), за исключением того, что мы теперь знали, зачем мы здесь. Оставшегося времени хватило только для того, чтобы показать Клиффу и экипажам, как обращаться с ракетами. Сразу после этого мы поднялись в воздух, чтобы сопровождать шестёрку «Суордфишей», груженых бомбами.
Последний раз я взлетал ночью в летной школе, за два года до того. Да еще с такой задней центровкой! Ужасно! Ситуация не изменилась к лучшему и в воздухе. Никто не удосужился предупредить экипажи «Суордфишей», чтобы они не гасили АНО, пока мы не займем место в строю. А найти бипланы в ночном небе по голубым строевым огням оказалось вовсе безнадежным делом. Так или иначе, наш первый боевой вылет окончился полным фиаско. Остаток ночи мы провели на полу летной комнаты вместе с пятнадцатью другими экипажами. Но опыт – дело наживное. Спустя три ночи нам предстояло совершить первый боевой вылет на этой войне.
Тройка «Энсонов» направлялась к Дюнкерку. На этот раз нам не составило труда отыскать самолёты. Погода была ясная, с небольшой толикой тумана – но горизонт практически не виден, а по приборам я летал ненамного больше, чем в ночное время. Я пилотировал самолёт в темноте, неопытный и безоружный, ориентируясь скорее по наитию, удивляясь картине происходящего - все выглядело как-то иллюзорно. Лишь движок гудел монотонно, и приборы навевали уверенность своим зеленым люминесцентным свечением.
Дюнкерк пылал адским огнем в окружении вспыхивающих тут и там лучиков света – по всей видимости, это по нашим войскам лупила прямой наводкой немецкая артиллерия. Кладу самолёт на правое крыло, до того, как впереди возникает земля. Ведущий «Энсон» мигает строевыми огнями. «Разматывай трос полностью» - командую Фелану в интерком. Наконец он докладывает, что все шесть тысяч футов сошли с катушки. «Зажигай первую»! Полминуты тянутся, как в агонии. Я представил себе, как двухфутовая стальная труба скользит в темноте вниз по тросу, пока не достигнет закрепленной на конце чеки. От рывка освобождается воспламенитель….
Внезапно ночное небо исчезло: слабо видимый горизонт растворился. Миллиарды крошечных капелек воды, почти невидимых в темноте, швырнули мне в лицо сияние в двадцать тысяч свечей - я ничего не видел вне кабины! Мы словно залетели в колбу электролампочки. Даже приборы показали свои черно – белые лики. Удивительно, как я умудрился сохранить курс и высоту. Потом первая ракета догорела, и навалившаяся темнота была еще хуже, чем сияние. «Не жди команды – просто жги их» - сказал я Фелану, надеясь, что дрожь в моем голосе осталась незамеченной.
Следующие три четверти часа я летел вслепую, направляясь к бельгийскому и голландскому побережью, не видя ничего – ни неба, ни земли, ни «Энсонов». Ориентируюсь только по приборам – как я пожалел в ту минуту о лётных часах, которые не налетал под колпаком! И вдруг внезапно я что-то увидел! Что-то смутное мелькнуло за серебряным диском вращающегося винта, какое-то движение. Что это? Ночной истребитель? Самолёт тряхнуло – даже двигатель на мгновение сменил тональность. «Самолёт задел наш трос. Он оборвал его!» И опять темнота…. И зеленое свечение приборов….
От троса остался обрывок длиной сто футов, не более. Что бы это ни было - оно положило конец нашей работе в ту ночь. Ложусь на курс возврата. Глаза постепенно привыкают к темноте. Вот слабое свечение в небе – это Дюнкерк. Темный массив под правым крылом – земля. Я с облегчением выпрямился в кресле – до того я сидел, согнувшись над приборной доской в три погибели – и перешел на визуальный полет. Ночь была безлунная, но, ориентируясь по огням Дюнкерка, я без труда определил направление на свой аэродром. Приближаюсь к английскому побережью. Согласно инструкции, мне предстоит сделать следующее: занять высоту 4 000 футов, зажечь и погасить АНО три раза, оставив их затем включенными, и произвести выстрел «дневной трехзвездочной» ракетой через отверстие в полу пилотской кабины, справа от кресла. Вот впереди неясным пятном возникает родная твердыня. Уверившись в собственной безопасности, проделываю все процедуры. Вперед! Скоро я буду пить пиво!
Ослепительно яркая вспышка резанула по моим, и без того утомленным глазам. На этот раз исчезли даже приборы. Меня поймали свои же прожекторы! Рву фиксатор и «'роняю» сиденье в крайнее нижнее положение - но низкие борта в кабине, рассчитанные на взлет и посадку с палубы, нисколько не защищают. Освобождаю застёжку, скрючиваюсь над приборами – лицо в дюйме от зеленого свечения. Слепит! Приборы – как черные пятна! Ракета уже в стволе. Рука лихорадочно шарит в поисках рукоятки. Отдача толкает ладонь. Еще одну! И в этот момент мы теряем скорость и валимся на крыло. За мгновение до этого на кабину тяжким грузом обрушивается тишина, которую даже мерное гудение движка не в состоянии пересилить. Мысленно «ловлю» положение ручки и педалей. И мы пикируем, пикируем, пикируем! …Убираю обороты, чтобы перераскрутившийся движок не пошел вразнос. Беру ручку на себя. Самолёт срывается в штопор. Я вывожу. Он снова срывается – уже в другую сторону. Мы пикируем, штопорим, выводим, снова срываемся – и все это время нас не отпускает белый слепящий палец прожекторного луча. И вдруг, совсем внезапно, прожектор погас; и в те краткие мгновения, пока разогретая спираль излучала слабое сияние, я успел заметить, как под нами блеснула вода. Бог знает, как мы уцелели! Высота вряд ли составляла больше, чем сто футов. Вывожу самолёт из штопора, даю полный газ. Раздается гулкий удар, кабину заливает водой, двигатель яростно вибрирует. Прожектор вновь ловит нас на нулевой высоте. Сияние обрушивается с такой силой, что я не в состоянии даже понять, что я вообще – то делаю: я просто лечу в никуда! Только бы сесть! Хоть на вспаханное поле. Ирреальность оборачивается кошмаром, от которого нужно избавиться как можно скорее! Прожектор снизу гаснет, но тот, что сзади, вновь подбирается к нам - ближе и ближе! Врубаю полный газ. Самолёт круто уходит от земли; внизу, в белом сиянии, мелькают искрошенные куски меловой породы, чахлые кустики, песчаные ямки, белые, уставившиеся на тебя лица. Потом – ничего. Миновав край утеса, заслонивший нас от лучей, мы вновь погрузились во мрак, но уже над своей территорией.
Прожекторы остаются позади. Выключаю АНО. Идем в полной темноте, бреющим полетом, без карты, и под нами то и дело мелькают ручьи, дорожные ленты, рельсовые пути – к сожалению, не те, что нам надо! По чести, я был полон желания высказать все, что я думал о «встрече», устроенной нам над побережьем. Если бы я не взял себя в руки, возможно, я бы вообще не долетел. Однако, гнев, смешанный со страхом, уходит, сменяясь чувством безопасности. Наконец, колеса «Скуа» приминают траву между двух строчек посадочных огней; надо самому уцелеть в подобной передряге, чтобы понять наступившее в этот момент облегчение. Позднее в этот же день, 3 июня 1940 года, мы вернулись в Госпорт, причём ведущим был Клифф. Летим на запад, догоняя закат. Приключения Клиффа в ту ночь были весьма сходны с моими, но, хотя мы, вероятно, находились вблизи друг от друга, ни один из нас не заметил ракеты, выпущенные другим. «Энсоны» доложили о потопленной немецкой субмарине.
По чести, нам не было никакого дела до того, что наш устаревший, раскрашенный «под тигра» самолёт выглядел потешно в строю. Какая разница! Мы нюхнули пороху! Мы – пилоты строевой авиации!