Быль девяностых

В тот роковой майский вечер Елена Васильевна Лихачева возвращалась из школы довольно поздно: где – то около десяти часов вечера. Позади был хлопотливый рабочий день: планерка у директора, отчет об успеваемости у завуча, консультации старшеклассников. И вот теперь, с чувством выполненного долга, она шла по краю асфальтированной дороги, прямой как стрела, в отцовский дом, где ее ждали муж, дочка, сын, а также родители, еще крепкие старики, недавно отпраздновавшие золотую свадьбу и лишь изредка жалующиеся на свое здоровье.
Хотя путь от школы до дома был не близкий, четыре с лишним километра, тридцатипятилетняя учительница русского языка и литературы не стала ждать на остановке поселковый автобус, ходивший довольно нерегулярно, а решила подышать свежим весенним воздухом, наполненный ароматом расцветающих в садах яблонь.
Из всех времен года, Елена Васильевна почему – то больше всего любила весну,
время обновления природы, когда тают снега и вскрываются реки, когда от вида черных проталин особенно кружится, туманится голова и томительно замирает сердце.
- Хорошо – то как! – думала Елена Васильевна. – Не идешь, а летишь как на крыльях.
Вспомнился давным – давно прочитанный афоризм про движение как основу жизни.
- Надо бы заняться собой, - размечталась Лихачева. – Каждое утро начинать с физических упражнений. Например, с бега трусцой. Как когда – то в студенческие годы…
На чистом небосклоне яркими светлячками зажглись острые синие звезды, и глядя на них, Елена Васильевна подумала, что она последний раз их видела пять месяцев назад, накануне Нового Года, когда после школьного бала ходила со своими учениками на поселковую елку, установленную на стадионе.
- Неужели жизнь идет мимо меня? – размышляла молодая учительница. – С кострами , песнями, сплавами по бурным рекам. С шорохом автомобильных колес. С зеркальными стенами аэровокзалов. Когда от гула турбин все внутри замирает и хочется лететь на белоснежном авиалайнере.
- Куда? Неважно...Главное - лететь.
Когда – то Елена Васильевна мечтала о профессии бортпроводницы. Высокая и стройная, она легко бы стала стюардессой, но выросшая в глухом райцентре, весьма смутно представляла свою жизнь далеко от родителей в шумном, переполненном городе.
Окончив школу, Лихачева легко поступила в педагогический институт. Других высших учебных заведений в близлежащем городе просто не было. Выпускники его, как правило, работали в милиции, административном аппарате, заведующими художественной самодеятельностью. Только не в школе…
Однако Елена Васильевна решила нарушить эту годами сложившуюся традицию. И после института стала работать учительницей.
В школе ею были довольны. Свои предметы, русский язык и литературу, она знала отлично. За что Елену Васильевну районный отдел народного образования неоднократно поощрял почетными грамотами и ценными подарками.
В школе и институте Лихачеву окружали неплохие парни, внимательные и дружелюбные. Со многими из них она состояла в переписке, но редко задумывалась о любви, хотя одноклассники и однокурсники постоянно твердили о своих чувствах к ней, которые окрыляют их в армии, в стройотрядах, в дальних походах.
Полюбила же Елена Васильевна выпускника журфака, приехавшего по распределению в районную газету. Полюбила его за талант, эрудицию, независимый характер, честность и прямоту.
Почти в каждом поселковом доме, как фантастические камины, горели экраны цветных телевизоров, и невольно обращая на них свой взор, Елена Васильевна мысленно опять вернулась к своему недавнему разговору с десятиклассниками.
- Почему вы так мало читаете? – спрашивала она сидящих за столами учеников.
- Почему вас не трогают до глубины души судьбы Пьера Безухова и Анны Карениной? Неужели герои мыльных опер вам дороже и ближе образцов русской классической литературы, на которых выросло не одно поколение?
Лихачевой хотелось с подростками поспорить, вызвать их на откровенный разговор, во время которого бы они с ней делились своими сокровенными мечтами и планами, но с каждым годом пропасть непонимания между ею и учениками ширилась, росла как полоска воды между отколовшейся льдиной и берегом, и главной причиной холодной отчужденности, совершенно искренне считала Елена Васильевна, было это электронное чудовище – телевизор.
Ей иногда начинало казаться, что скоро между людьми не будет различий ни по возрастам, ни по полам, ни по профессиям, а во всех анкетах, паспортах, справках станут писать одно – единственное слово: телезритель.
Сама Елена Васильевна смотрела телевизионные программы редко: домашние хлопоты, возня на кухне, проверка тетрадей, составление конспектов отнимали уйму времени, и чтобы не слыть среди коллег несведущим человеком, регулярно слушала информационные выпуски, которые иногда излагались таким чудовищным языком, что она не раз ловила себя на мысли: Россию оккупировали иностранцы.
Лихачева миновала березовую рощу. Еще раньше – новый бетонный мост над темной журчащей водой. А до этого почти весь поселок, наполненный запахами проснувшейся природы.
Молодая учительница шла и улыбалась. Она радовалась хорошему настроению, отличной погоде, предстоящей встрече с мужем и детьми, тихой беседе со своими родителями.
Уже показалась в свете уличного фонаря шиферная крыша отцовского дома, когда за спиной Лихачевой, совсем рядом, послышался резкий скрип автомобильных пружин и грубый мужской голос:
- Может, мадам, изволит составить нам компанию? – Елена Васильевна от неожиданности вздрогнула, но вида не подала, что испугалась: как шла по краю дороги, так и продолжала идти.
Машина, импортный джип, сверкая никелированными трубами, тихо урча, поравнялся с Лихачевой.
- Ты что, оглохла? Или тебе все надо сначала повторить.
Елена Васильевна шла, не оборачиваясь. Как путник, наметивший себе единственный ориентир на горизонте. Молодая учительница знала, что она права.Всегда. В каждую минуту и в любой час.
И тут Лихачева ощутила невыносимый приступ злости. Как будто она, именно она, останавливала теплым вечером на улице незнакомую женщину, которая была ее единственным виновником ее грядущих бед и несчастий.
Елена Васильевна остановилась, повернула голову. На пассажирском сиденьи, в шаге от нее, высунувшись из окна автомобиля почти по пояс, красовался местный авторитет Гоша Резунов, младший брат Николая Резунова, который даже пытался за ней когда – то ухаживать.
Лихачева была человеком не робкого десятка, в школе ее побаивались, поэтому чтобы не потерять лица, она решила не пасовать, не опускаться до панибратства и желания добродушно расстаться со шпаной «всего , мол, хорошего», а взяла тон отчаянного смельчака:
- Не ты, а вы, подонок. Или тебя в тюрьме не научили правилам хорошего тона?
Резунов произнес отчетливо: - Стой!
Родной дом был совсем рядом, в двадцати шагах.
- Если что случится, муж и отец обязательно услышат о помощи. Да и почему она, честный человек, должна бояться каждого негодяя? Почему? – лихарадочно думала Елена Васильевна, сворачивая с дороги в сторону калитки.
- А ловко, Гога, училка тебя отшила, - послышались пьяные голоса в глубине салона автомобиля.
- А хвалился, мол, я крутой и все телки за мной табуном бегают. Ха – ха – ха! – раздался дружный гомерический хохот.
- Стой, кому говорят! - снова раздался резкий, как удар хлыста, голос авторитета. Крупной комплекции, с наметившимся пивным брюшком, он быстро выскочил из машины и как каменная стена вырос перед Еленой Васильевной. Как могучий деревенский бык, завидевший красную тряпку.
Разгоряченный, толстомордый, с витой золотой цепью на жирной шее.
- Вылитый бульдог, - успела подумать Лихачева и в ту же секунду малиновым огнем озарилась белая черемуха в цветущем полисаднике.
На шум выскочил из дома муж учительницы, Сергей: в спортивном трико, в майке, в комнатных тапочках на босу ногу – нелепый, жалкий, в очках.Он бросился на обидчика жены как на на хорошо укрепленную и неприступную крепость.И сразу же на мощный удар в грудь. Отлично отработанный и поставленный. Недаром еще в подростковом возрасте Гоше Резунову был присвоен лучшего боксера района.
- Защитничек выискался,- орал вошедший в раж авторитет. – Да я таких бушлатом по зоне гонял. Ты у меня дерьмо хавать будешь, интеллигент паршивый.
Шофер, телохранитель и еще двое дружков Резунова вылезли их машины и у края дороги, как болельщики на трибуне, весело подбадривали своего вожака:
- Врежь ему хорошенько, Гога! Ногой его, ногой…Как Клод Ванн Дамм..
Телохранитель по кличке Сивый, даже от усердия присел на корточки.
- Молодец, Гога! – кричал он. – Три ноль в твою пользу.
Из калитки выбежала в простеньком платьице мать Лихачевой – Дарья Ивановна.
- Убивают, - заголосила она. – Что ты, ирод проклятый, сделал с моими детьми.
И бросилась разнимать дерущихся. Потому что поднявшись очередной раз с земли, Сергей изловчился и каким – то чудом вцепился в глотку Резунову, стал его душить.
Резунов пытался кулаками достать корпус соперника, но разъяренный Сергей не реагировал на удары…
Тогда авторитет, широко расставив ноги, стал отрывать соперника от земли, пытаясь этим незамысловатым приемом отцепить храбреца от себя, и маневр ему бы удался, но в момент разворота корпуса на ход попала пожилая женщина – и тут же кубарем покатилась в грязь.
- Гога, шухер на бану! – закричали почти одновременно дружки Резунова, который ударив Сергея по ушам, сильным нокдауном отбросил незадачливого защитника к забору.
Резунов поднял глаза. Как два остекленевших зрачка прямо на него смотрели черные отверстия двустволки.
- Пристрелю как бешеную собаку, - сказал владелец охотничьего ружья. – Только пошевелись…
Это был отец отец учительницы Василий Андреевич Смирнов, участник войны, который несмотря на преклонный возраст, всегда держался молодцом и был первым волчатником в районе: ловил серых хищников в капканы. При этом не пил, не курил, и что самое интересное, никогда не брал с собой в лес оружие,
- Дядя Вася, - жалко заулыбавшись, сказал Гоша Резунов. – Здорово!
Он сделался как будто меньше ростом. Превратился в карлика. В маленького – премаленького мальчика. Он испугался. Как в решотинской зоне под Красноярском, когда конвоиры за какую – то провинность загнали его в ледяную речку.
- Дядя Вася, - повторил Гоша.
Оторопь прошла. Он вспомнил уроки тренера Жарова про отвлекающий маневр. Главное – неожиданный удар. Прикладом в ключицу. И потом переломать все суставы и косточки старому охотнику. Чтобы другим наука была.
Но … прогремел выстрел.
Василий Андреевич не зря был лучшим полковым разведчиком. Да и охота на серых хищников его научила быть предельно собранным и осторожным, когда волк, попавший в железную пасть капкана, щерится острыми клыками и готов постоять за свою жизнь.
Василий Андреевич – никто не верил!- небольшой дубовой палочкой наносил точный и молниеносный удар по носу хищника, тот на какие – то доли секунды терял сознание, валился на землю, и в этот момент он прыгал волку обеими ногами на грудную клетку,
Который придавленный навалившейся тяжестью охотника, не мог набрать в легкие воздух, медленно умирал, клацая острыми, как шилья, клыками…
Пуля попала в грудь авторитета и прошла навылет. Гоша будто споткнулся о порог, упал на брюхо, потом скорчившись от боли, стал подниматься на корячки.
- Убью, - хрипел он, - всех убью.
Испуганные друзья погрузили авторитета в автомобиль. И спешно ретировались. На землю опустилась тихая и звездная майская ночь.

2

В доме Смирновых было непривычно тихо. Ждали беды. Неотступной как зубная боль.
Детей, мальчика двенадцати лет и девочку – третьеклассницу, отвели подальше от опасности к родной сестре Смирного – старшего, Нине Андреевне, на соседнюю улицу.
- Пусть Алеша с Наташей у тебя переночуют, - сказала свояченице Дарья Ивановне. – Мы ремонт затеяли в детской. Я утром за ребятишками зайду.
Может у вас что случилось? – спросила Нина Андреевна. - Заходи в дом, чай с вареньем попьем. Я сегодня достала из погреба малиновое варенье.
Слава Богу, живы – здоровы, - ответила Дарья Ивановна. – С грядками в огороде провозилась, корова осталась не доенной. Так что побегу.
И ушла, больше не проронив ни слова.
- Пусть еще сунутся, - встретил жену на крыльце дома Василий Андреевич. – Я им покажу, где раки зимуют!
- Успокойся, - стала урезонивать Дарья Ивановна мужа. – Тоже мне Аника – воин выискался. Может Гоша Резунов уже от раны скончался? Надо хоть о случившемся в милицию заявить.
- Кому в милицию заявлять? - взорвался обычно уравновешенный Смирнов. – Может начальнику РОВД Шестерневу.Лучшему другу братьев Резуновых, который вместе с ними всю живность перестрелял и всех девок перепортил. Тоже мне защитничка нашла. Сыночка председателя райбестолкома…По которому, как по Гоше, давным – давно тюрьма плачет.

В начале восьмидесятых, незадолго до перестройки, Был Василий Андреевич народным заседателем районного суда. Слушалось дело об изнасиловании. Групповом.
Пострадавшая была девица легкого поведения. Поехала на природу в компании молодых людей. Выпили, закусили..
Домой она вернулась только под утро. Вся исцарапанная, покусанная, с огромным бланшем под глазом.
Мать, заведующая столовой, женщина хитрая и коварная, решила устроить громкий скандал. С материальной выгодой для себя. И заставила свою гулящую дочь под диктовку написать заявление в милицию о случившемся. С указанием имен всех участников происшествия. В том числе и Сергея Шестернева, который на виду у соседей усаживал Галочку на переднее сиденье отцовских «Жигулей».
Заявление произвело эффект разорвавшейся гранаты. Незадолго до обеда в рабочую столовую пожаловал председатель райисполкома Иван Захарович Шестернев. Приехал на персональной черной «Волге». С личным водителем. Прошел в кабинет заведующей.
Как потом утверждали злые языки – чужие тайны узнаются на базаре – разговор между матерью пострадавшей дочерью и отцом похотливого сына был коротким и деловым.
- Что хочешь? – не поздоровавшись, спросил Шестернев.
- Мне – спальный гарнитур, дочери – шубу, - ответила, ничуть не смутившись, заведущая.
Был суд. Судили двоих, Гошу Резунова и его приятеля Юрия Скворцова. Сергей Шестернев проходил по делу как свидетель.
Василий Андреевич, знавший всю подноготную происшествия, пытался восстановить торжество справедливости, но районный судья Корзухин, друживший домами председателем райисполкома, поборника правды Смирнова в день вынесения обвинительного приговора чуть не в спину вытолкал из зала заседания на слет ветеранов.
- Вас там ждут, - сказал доверительно Корзухин Василию Андреевичу перед дверью заседательной комнаты. – Председатель районного совета Лапин с утра мне звонит, все спрашивает: где Василий Андреевич?Говорит, что Вы ему очень нужны. По личному вопросу. Так что я Вас освобождаю от участия в судебной коллегии.
Смирнов пытался возражать Корзухину, мол он утром сам лично разговаривал с Лапиным, и последний узнав, что сегодня выносится обвинительный приговор, даже напутствовал его такими словами: - На лесоповал упеки сукиных сынов. Лет на десять.
Но судья был неумолим.
- Идите, идите Василий Андреевич. Я Вас отпускаю.
И захлопнул дверь перед носом Смирнова на замок.
На следующий день Василий Андреевич прочитал в районной газете, что подсудимые Георгий Резунов и Юрий Скворцов раскаялись в содеянном, и районный суд учитывая это обстоятельство, назначил им следующее наказание: три года отбывания в исправительно – трудовом учреждении общего режима.
А Сергей Шестернев через неделю повесткой военкомата был призван в армию. Во внутренние войска. И как потом неоднократно писали районные журналисты, служил он хорошо, дважды пощрялся командованием части отпуском на родину.
Наверняка зазевавшего арестанта хлопнул, - сказал сосед через дорогу, Иван Жуков, подошедший к сидевшему на лавочке возле ограды Василию Андреевичу одолжить денег на бутылку водки, который сидел с развернутой газетой и читал вслух словесный елей в адрес Шестернева – младшего.
- Как хлопнул, - опешил Смирнов от реплики Жукова.
- Да как муху. С одного выстрела. Я сам служил в лагерной охране.Все эти фокусы с отпусками хорошо знаю.
И неожиданно картинно выпятив грудь и замерев как истукан, выпалил прямо под ухо своему добродушному соседу вызубренные когда – то казенные фразы: - Бригада поступает в распоряжение конвоя. Шаг в сторону – побег. Конвой применяет оружие незамедлительно.
И мгновенно подобрев лицом, Жуков опять завел свою старую песенку: - Займи мне, Андреевич, сто рублей до получки. А то голова от похмелья с утра раскалывается.
- Ну ты даешь! – сказал ошеломленный Василий Андреевич соседу, доставая из кошелька новенькую красную бумажку.
Он был так потрясен услышанным, что и не заметил, как Иван Жуков, попрощавшись с ним, отправился в магазин за выпивкой.
Смирнов тогда сидел на скамеке и думал о том, что жизнь всегда полна неожиданностей, и разговор с разоткровенничавшим соседом еще раз подтвердил эту старую, как мир, истину.

3

Ужинали на кухне. Еда была вкусная: жареные караси в сметане и окрошка с колбасой, яицами и мелконарезанными огурцами. Но ели без былого аппетита, все думали о предстоящей развязке.
Первым за столом нарушил молчание Сергей, поправляя на носу очки с треснувшим стеклом.
Есть такая расплывчатая формулировка – предел необходимой самообороны, - сказал он. – Мы ее сегодня нарушили.
- Знаю, знаю, - ответил зятю Василий Андреевич. – Я же пятнадцать лет был народным заседателем, наслушался вдоволь этой мудреной трескотни. Одного только я не пойму, где лежит это злополучный предел?
- И все – таки любой человек изначально добр, - продолжил разговор Сергей. – И мне, как это не странно и дико не покажется, почему – то жалко Гошу Резунова. Хотя знаю, что он бандит и держит в страхе всю округу.
- Тебя бьют по щеке, подставляй другую, - прокоментировал мысль зятя Василий Андреевич. – Так кажется написано у твоего любимого писателя графа Льва Николаевича Толстого. А у меня был другой учитель – война. Там было два пути: сражаться или сдаваться. Я предпочел драться до последнего. И как видишь – живой. А папаша бандита Гоши Резунова Иван в первом же бою, как заяц, драпанул с передовой. Был задержан бойцами заградительного отряда и отправлен под конвоем в тыл.
- А я думал, он жертва сталинских репрессий, - воскликнул удивленный Сергей. – Что же Вы , Василий Андреевич, до сегодняшнего вечера молчали? Я же к празнику Победы об Иване Резунове очерк написал, его еще отметили на планерке как лучший материал недели.
- Читал я твой очерк, Сергей! – сказал Василий Андреевич. – Читал и удивлялся. Живешь и работаешь в нашем поселке больше десяти лет, заведуешь отделом писем, каждый день встречаешься с людьми и ничегошеньки про них не знаешь.
- Редактор меня под монастырь подвел, - глубоко вздохнув, признался обескураженный зять. – Вызвал к себе в кабинет и в присутствии Резунова говорит, мол Иван Захарович фронтовик и о нем необходимо написать целую полосу.
- И ты поверил Ивановой брехне… Командир пулеметного расчета, отважный войн… -Эх, Сергей, Сергей, - сказал Смирнов. – Ты бы хоть со мной посоветовался. Или в районный военкомат сходил, там в учетной карточке все написано: и про участие в боевых действиях, и про награды. А Иван Резунов паникер и трус. Я по его милости целую неделю по кандалакшским болотам из окружения с отделением выбирался. По горло в воде. Питались одной морошкой.
- Но ведь прошло столько лет, - воскликнул Сергей. – Все быльем поросло. А Вы, Василий Андреевич, помните про злополучный бой, про человеческую подлость.
- Ничего не могу с собой поделать…Мне в том бою шальная пуля в каску попала. В глазах все плывет, звон в ушах. И как в замедленном кино, наступающие фрицы.. Очнулся под вечер я уже в овраге.Голова перебинтована, вода в ручье журчит. Ирядом со мной сидит Егор Рачев, мой земляк из соседнего района. Отчаюга был парень, в сорок втором мы с ним вместе в разведку пошли, он на мине подорвался.
Сергей поднялся из –за стола, вышел на крыльцо покурить, оставив тестя в обществе жены и дочери.
- Что делать будем, папа? – спросила отца Елена Васильевна.
- Жить будем, доченька, - сказал Василий Андреевич.Жить назло бандитам и подонкам.
И встав решительно из – за стола, направился в гостиную комнату.

4

За окном окончательно стемнело. В приоткрытую дверь потянуло ночной прохладой.Кукушка в настенных ходиках прокуковала одиннадцать раз.
- Едут, - сказала Дарья Ивановна, выскальзывая из – за стола. И энергично начала убирать чашки с едой. Нетронутые – в холодильник, грязные – в мойку. Словно боялась, что непрошенные визитеры ее осудят за хаос на столе.
- Эх, незадача, - неожиданно бодрым голосом воскликнул Смирнов. – Я почти все свои заряды отдал своему тезке, Василию Щипцову. Он на тетеревиный ток торопился. Припасов, говорит, маловато. Я ему весь патронташ и удружил.
Луч фараискателя на мгновение ослепил хозяина дома, метнулся по стене, потолку. Через считанные секунды ворвался в гостиную, пронизывая плотную ткань гардин, которые казалось вот – вот вспыхнут и загорятся от яркого галогенового света, напоминающего неожиданно влетевшую шаровую молнию, готовую через секунду взорваться.
В комнатах стало нестерпимо жарко. Книжный шкаф, телевизор, люстра, диван утратили привычные очертания, косо поползли вверх, в сторону, набок…
- Ложись! – закричал домочадцам Смирнов. И в ту же минуту треснуло оконное стекло, полетели с подоконников горшки с геранью, посыпалась штукатурка.
В дом ворвался свинцовый вихрь, все кромсающий и сметающий на своем пути.» Пиу – пиу – пиу» - выводили невидимые шмели, облаченные в смертельные металлические оболочки. И тут же глохли, вонзившись сердечниками в дерево.
К стрекотанию одинокого « Калашникова» присоединились хлопки помповых ружей: каждый выстрел был сродни удару шестом по льду только что замерзшего озера.
Улица проснулась. Заскрипели двери, захлопали калитки. Истошно залаяли собаки.
- Век свободы не видать, - орал раненный авторитет Гоша, выхватывая из рук Сивого очередной снаряженный рожок. И ловко управившись с магазином, взвел боевую пружину, послал патрон в патронник. И отвернув ствол от зияющих окон своего обидчика, обрушил свинцовый град по крышам близлежащих изб.
- Ты что , братан, с ума сошел, - раздался повелительный голос Николая Резунова. Он выскочил из облака пыли только что подъехавшего «Мерседеса», одетый в строгий деловой костюм, в модной рубашке, в галстуке.
- Прекратить стрельбу! – И Николай наотмашь врезал Сивому по лицу, выхватывая из рук Гоши раскаленное оружие.
- Нет, - стал упираться Гоша, когда старший брат приказал ему убираться, прихватив распоясавшихся дружков.
- Требую продолжения Варфоломеевской ночи. Сивый! Где у тебя «лимонка»? Давай ее сюда, - кричал авторитет. – Я хочу поставить восклицательный знак.
Но телохранитель, получивший хорошего тумака от Николая Резунова, кинулся тут же выполнять его повелительный знак, взмах руки, обозначавший одно: немедленно покинуть место происшествия.
Сивый, как хорошо тренированная собака, подхватил слабеющего от потери крови хозяина и бережно усадил его на переднее сиденье.
- По машинам! – зычно крикнул Николай участникам ночного налета. И те, разгоряченные безнаказанной стрельбой, нехотя стали рассаживаться по автомобилям.
- Эх, Николай, Николай, - говорили они, - испортил такую веселую майскую ночку.

5

Семь месяцев длилось расследование.Семь месяцев Елена Васильевна обивала пороги следователей и районного прокурора. Как выученный урок, рассказывала служителям Фемиды все подробности и детали чрезвычайного проишествия.
Районный прокурор Молчанов, лысоватый мужчина предпенсионного возраста, неторопливо просматривая две пухлые папки о ночном обстреле на улице Набережной, беседуя с Лихачевой, как бы между прочим, сказал:
- Милиция утверждает, что улик против бандитов нет. И протянул посетительнице бумагу, в которой черным по белому было написано, что в момент происшествия не произведены ни обыск, ни экспертизы на алкогольную и наркотическую интоксикацию. О наличии оружия у участников нападения в справке не было не слова.Зато красовалась витиеватая подпись начальника РОВД: Шестернев.
- Эх, Вы, стражи Закона, - возвращая бумагу, сказала Елена Васильевна прокурору. – Пора Вам менять вывеску у своей конторы.Раз Вы печетесь о чистоте своего мундира, то я предлагаю впредь называть правоохранительные органы предохранительными.
И вышла из кабинета прокурора, громко хлопнув дверью.
- Что же мне делать? Куда обратиться за помощью? – размышляла Лихачева, вернувшись из прокуратуры в школу.
Учительская пустовала. Все педагоги были на уроках, и повесив шубу на плечики в своем шкафу, она услышала, как за ее спиной скрипнула дверь и раздался словно шелест бумаги, вежливый голос Николая Резунова:
- Разрешите, - сказал он. Николай снял с головы песцовую шапку и первым поздоровался с Еленой Васильевной. Лихачева на приветствие не ответила, закрыла шкаф на ключ и направилась к своему столу: готовиться к занятиям.
- Мне нужно с Вами поговорить, - уверенно сев на первый подвернувшийся стул в двух шагах от Елены Васильевны, негромко произнес неожиданный визитер. – Без свидетелей.
- Говорите, я Вас слушаю, - отрешенным голосом сказала Елена Васильевна, выпрямляясь за столом и положив, как примерный ученик, руки на крышку стола.
- Я пришел просить прощения. От имени своего брата Георгия и от себя лично за нанесенные Вам оскорбления и обиды. Материальный ущерб я Вам возмещу. Одна просьба: заберите заявление из районной прокуратуры.
И придвинувшись вплотную, лицом к лицу, как когда – то на свидании в студенческом общежитии, Николай неожиданно заговорил доверительным дружеским голосом:
- Вспомни, Лена, как я за тобой когда – то ухаживал. Мечтал на тебе жениться. Ты, гордячка, посмеялась тогда надо мной. Дороги наши разошлись. Но ты мне попрежнему нравишься. Забери проклятую бумагу. У меня же семья, дети…. Да и брат, кажется, на этом свете больше не жилец. Я только что от него, из больницы. Разговаривал с лечащим врачом, заставил его сказать всю правду о здоровьи Георгия. Полученная рана стала причиной внезапно развившейся тяжелой формы таберкулеза.
- Слушай ты, ходатай, - взорвалась Елена Васильевна. – Вали отсюда подобру – поздорову.А то…
В коридоре оглушительно загремел электрический звонок, и Резунов как по команде, резко встал со стула, явно стремясь избежать встречи с учителями, нахлобучил шапку на голову и обдав Лихачеву запахом дорогих иностранных дезодорантов, процедил ей сквозь зубы в лицо:
- Ты, Лена, была, есть и будешь синим чулком. И справедливости без денег нигде не добьешься. Подумай на досуге над моим деловым предложением. Хорошо подумай.
И стремительно вышел из учительской: уверенный, энергичный, сильный , напористый…
- Кто это был? – затороторила молодая преподавательница химии Ольга Викторовна, влетев как метеор со стопкой тетрадей в учительскую.
- Такой интересный представительный мужчина. Что –то я его у нас раньше в школе не встречала.Уж не ухажер ли Ваш, Елена Васильевна?
Лихачева пропустила реплику Ольги Викторовны мимо ушей: в голове снова и снова возникал, как удар молота по наковальне, один и тот же назойливый вопрос: - Что делать? Неужели нет управы на распоясавшихся бандитов? Почему земля у них не горит под ногами?
Молодая учительница после наглого заявления Николая Резунова пришла к малоутешительному выводу, что широко разрекламированная демократия в России
Обернулась чудовищной вседозволенностью.
Принцип « ты - мне, я – тебе» подмял под себя все нормы человеческой морали и государственного права. Попраны все нравственные заповеди.
- Нет, по – волчьи я не завою. Не дождетесь, господа резуновы.
И достав из папки чистый лист бумаги, Елена Васильевна вывела на нем твердым каллиграфическим почерком: - В областную прокуратуру. Заявление.

6

Следователю по особо важным делам Горлову пришлось начинать расследование практически с нуля. Опросив потерпевших и свидетелей беспрецендентного чрезвычайного проишествия на улице Набережной, опытный работник не без труда нарисовал следующую картину.
Когда поздно ночью у дома Смирнова раздались автоматные очереди и ружейная пальба, то соседи тут же позвонили в милицию с требованием прислать стражей порядка. Милиция приехала минут через сорок, когда бандиты убрались восвояси, оставив после себя кучу стрелянных гильз и горы битого стекла.
Был объявлен план « Перехват» всем постам ДПС. Которые получив приказ, отреагировали на него своеобразным образом : целый кортеж милицейских машин сопровождал преступников в районную больницу, где под угрозой заставили обработать рану авторитета.
Казалось бы, все точки расставлены, справедливость восторжествовала, преступников надо судить.Но все дело осложняли свидетели, которые из – за страха перед преступной группой постоянно меняли показания.
Особенно Горлова поразило поведение Ивана Жукова, ближайшего соседа Смирнова, который на первом допросе охотно рассказывал не только все детали ночного налета, но и давал очень точные и меткие характеристики всем участникам проишествия. В частности про телохранителя Сивого сказал следущее:
- Это фраер – ни украсть, ни покараулить.
Об авторитете Гоше Резунове тоже отозвался не самым лучшим образом: - Дешевка под законника канает,- вынес свой вердикт словоохотливый собеседник Горлова.
А на следующее утро, бледный как мел, Иван Жуков чуть ли не на коленях умолял следователя уничтожить протокол с его показаниями.
- У меня двое детей, больная жена, - говорил он, - с работы выгонят, кто их кормить будет.
- Кто это Вас увольняет? – спросил удивленный Горлов. – Я вчера с вашим начальством разговаривал, так они охарактеризовали Вас как трудолюбивого и исполнительного работника.
- Эх, клянусь свободой ! – воскликнул обескураженный Иван Жуков. И доверительным тоном рассказал о визите к нему на работу Николая Резунова, который хоть и не сидел, но у своих дружков нахватался лагерных словечек.
- Что же ты, сука, дешевишь, - начал рассказывать Жуков, - пилорамщик гребаный. Волк и меченых берет.
- Можете не продолжать, - прервал монолог Жукова следователь. И садясь на не заправленную кровать, спросил:
- Вы, кажется, служили в лагерной охране?
- Было такое, - тяжело вздохнув, признался Иван. – Вызвали повесткой в военкомат, посадили на поезд « Владивосток – Москва».Я,конечно, размечтался: Тихий океан увижу, корабли..
- А пришлось стоять с автоматом на вышке, - закончил исповедь гостя следователь. – Я Вас больше не задерживаю, Вы свободны.

7

Был суд. Однако инициатор майской перестрелки Гоша Резунов не дождался приговора. Он умер от полученной раны и внезапно развившегося вследствие нее таберкулеза.
Николая Резунова приговорили к девяти годам строго режима.Остальные участники ночного налета получили также длительные сроки заключения.
Что касается начальника РОВД Сергея Шестернева, то он понижен по службе. Работает оперативным дежурным.