Мак Маг. Разделённое благодеяние, гл. 4

На фото была надгробная плита с именем Эли. И лицом юной девушки.
- Когда она попала под электричку, - стал говорить Валентин, - она говорила со мной. Тому есть свидетельства. Я в то время находился в отпуске на океане.
Мы договорились с ней встретиться. Окончательно, против всего. Мне кажется, она что-то веское чувствовала ко мне. В то время она рассталась со своим парнем…
- Не пойму я, - прервал я его рассказ и вместе с тем передал назад ужасную фотографию. – Я не пойму, вы решили объединиться?
- Я не знаю, Мак. Вы все время опережаете меня и даром. Послушайте.
Я закрыл рот.
- Чтобы  быть вместе навсегда…, - услышал я от моего клиента куском фразы.
Он помолчал, подумал и продолжил.
- Я хотел искупаться. Непременно. Был такой чудесный  день! Вы знаете, что, значит, берег огромного океана. Знаете. Как нельзя от него,восхитительного, убрать взор…
И мне хотелось что-то оставить о себе там. В памяти своей.
Мне хотелось добраться до самого дальнего буйка. Это вдохновляло меня, возбуждало всю  систему! В тот день были большие волны, опасные волны. Впрочем, как всегда. Глыбы тонн воды вздымались, толпились, переговаривались, шипели горгоновыми гребешками волн, расчёсывались и привлекали.
Эля позвонила мне. Я услышал ее звонок уже случайно, отходя от своих вещей, чтобы пойти в воду и вернулся. Она сказала, чтобы я не делал этого.
Мне было жаль, так жаль, так жаль. Но я послушал. Конечно, я послушал ее… и решил воспользоваться советом. В очередной раз.
В тот день жарким ветреным, неожиданным штормом океан поглотил двух людей. Двух. В то самое время, когда я должен был бы быть там. Да. Они не имели шансов, даже ещё не доплывая до буйков.
Эля предупредила меня, но сама… Она попала под поезд.
- Как это случилось?
- Она была в наушниках. Она могла бы оглянуться, услышать раздирающий гудок поезда, но в это время увлечённо говорила со мной. Вот так, Мак.
 Ценой своей жизни она спасла меня. А вы говорите – главное…
 Я молчал. Мы с Валентином молчали.
Потом я сказал то, что в подобных случаях должен был объяснить:
- Бог забрал ее, Он любит ее. Часть – воспоминания – Он вам оставил, а другую - забрал. Разделённое благодеяние.
- Разделённое благодеяние? – Валентин горько усмехнулся. – Разделённое благодеяние…
Он поднялся. Стал собираться. Торопливо засовывал  фото в портмоне, минуя конверт.
- Последнее, что она мне сказала: «Я люблю тебя!» А за сим, Мак, связь оборвалась. Вот как оно, Мак.
Лицо Валентина остекленело. Все, что он пережил, проплакал, неверное, истощилось в нем.
Но я знал, что возможно даже ещё не выйдя из моего подъезда, на него нахлынет такой вал…
- Вы должны не отчаиваться, - говорил я, - Надеяться, что Бог, послав вам испытание, покажет  вам нечто большее, чем вы могли бы понять. Он любит и вас, и вам покажет… вам это. – Волнуясь, повторялся я.
- Как имя ее настоящее было? – Успел я спросить, чувствуя именно этот наплывающий вопрос.
Валентин обулся. Снял бейсболку с крючка. Держа ее в руках, говорил, тяжело дыша, едва ли живо:
- Эля, Элпис, - с греческого – Надя, Надежда.
- Воскресшая любовь, - добавил он с той же горькой улыбкой, переступая порог.
А в глазах - зачинавшееся неусыпное горе, скупые слезы, замёрзшие в смерти осознания потери.
Превозмогая в себе все, уминая в себе все, утоляя все, он уходил.
Я больше его не видел.