Голгофа

  - Хозяин! Хозяин! – Лётчик облокотился обеими руками на хлипкий забор из рабицы, подождал и монотонно продолжил: «Хозяин!»
   Дверца в садовом домике скрипя отворилась и на крыльце, появился тот, к кому Лётчик взывал – пузатый, рыжий мужичок с редкой бородкой и длинными волосами собранными для удобства в пучок на затылке. Сквозь разъехавшийся халат, выглядывало розовое пузо, с большим золотым крестом. Следом, выкатился его уменьшенный клон, с таким же рыжим пучком, но без бороды. Толстяк оглядел зовущего, от стоптанных сандалий, до засаленной майки и всклокоченной седой гривы волос.
   - Ты кто мил человек и чего тебе надобно?
   Тот оторвался от забора и широко улыбнулся. Если б не щетина и просветы в зубной грядке, улыбка могла выглядеть вполне добродушной.
   - Лётчик я! Вскопать чего не надо? – Он потряс лопатой и улыбнулся ещё шире.
   - Я, всё могу – хошь грядку вскопаю, хошь траншею пробуравлю, яму, если надо какую выкопаю. Домик-то энтот, всё продавался-продавался, а теперь значит продался? Я и  подумал, можа работа какая новому хозяину надобна?
   - Это вряд ли раб Божий Лётчик, ибо зрю я, что языком своим, ты лучше, чем инструментом управляешься. «Работа не волк – в лес не убежит», «от работы кони дохнут», так?
   - Не-е хозяин, «Терпенье и труд – всё перетрут», «Без труда – не выловишь рыбку из пруда». Вона, у тебя и пруд на участке имеется, меня прежний-то хозяин, аккурат намедни попросил, рыбки ему принесть живой, так я исполнил, штук пять приволок, он её всю в энтот пруд и выпустил. Для чего уж не знаю, всё одно передохнет.
   Толстяк оживился.
   - Вот оно, как! Выходит ты, меня с этим жуликом, уже заочно облапошил, а теперь о плате и крове молишь?
   Лётчик искренне удивился: «Это как, облапошил, я ж тебя впервой вижу? Да и крови твоей мне задаром не надо»
   - Потому и говорю – заочно! Жулик твой прежний хозяин. Охмурил меня с этим домиком, как хорист церковный заливался, достоинства расписывая, да ещё сразил напоследок тем, что в пруду рыба живая, круглый год не переводится, лови – не хочу, продемонстрировал подлец, вытащил какую-то… Я и купился, простая душа. Лишь сейчас озарение снизошло – во всём облапошил, что не вещал.
   Лётчик всплеснул руками выражая всем своим видом неподдельное изумление.
   - Да нешто я знал?! Если пожелаешь, я и тебе могу рыбку приносить да в прудик пускать, а ты уж, как барин будешь сидя поплёвывать, да тащить одну за одной.
   - Да? – Рыжий смягчился. -  Посмотрим-посмотрим… Может и воздам тебе за труды праведные, да и моя рука не оскудеет. Гаражик задумал я поставить с погребом. Сам-то гараж, тебе не доверю, а вот рытьём погреба с траншеей под фундамент, могу благодетельствовать.
   Лётчик повеселел.
   - Плёвое дело! И опалубку поставлю.
   - Во сколь труд сей не хитрый совесть твоя оценивает?
   Тот поскрёб затылок.
   - Когда грядку, или ямку малую, то литруху беленькой, а ежели подённо, то штуку за день, а то, как же?
   - Заходи.
   Калитка распахнулась, и Лётчик проник внутрь. Осмотрев место, он подытожил: «Сегодня и начнём, со мной ещё два бойца будут».
   - Поспешай не спеша, всё бы вам суетиться, стяжать… Для порядка закрепим наши пожелания друг к другу на бумаге, мало ли кто забудет. Обожди тут.
   Он скрылся в домике, из которого минут через пять появился держа в руке ручку и листок с несколькими нацарапанными строчками.
   - Подь ко мне мил человек, с лавкой поздоровайся.
   И когда Лётчик сел рядом, ткнул ему написанное.
   - Вот зри, виды работ, копка фундамента – размер, копка погреба – размер, возведение опалубки. Цена – тысяча рублей в день. Теперь огласи сроки, да побожись, что исполнишь в назначенный.
   - Погодь хозяин со сроками, у тебя цена не правильная.
   - Как не правильная? Сам объявил тысячу!
   - Ну да. Так нас же трое будет.
   - Ааа… так это проблемка пустяшная, припишем ещё. Сколь говоришь в твоём воинстве, трое? Ну, вот готово.
   - Вроде так.
   - А чего не уверенно? Тут не обманывают. Говори сроки и приступай с чистыми помыслами.
   Лётчик снова поскрёб голову и забормотал: «День туда, день сюда, ежели землицу тачками вывозить ещё пару, короче за неделю управимся хозяин».
   - За неде-елю!  - Протяжно передразнил толстяк, - таким макаром ты меня по миру пустишь, давай-ка семидмицу на пару дён секвестируем.
  - Чего?
  - Сократим. Два денька вычеркнем, и останется пять. Пять денёчков и делов-то.
   - Не, хозяин, за пять, точно не управимся.
   Тот вздохнул, покачал головой и с неохотой согласился.
   - Увещал велеречивый. Так тому и быть, на всё воля Божья. Ставь закорючку, вот тут, где моя стоит.
   Лётчик неуверенно взял в руки листок, потеребил его и задумался.
   - Ты чего документ мнёшь, чай не туалетная бумага? Подписывай.
   Лётчик крякнул и расписался.
   - Ладно, хозяин пойду за бойцами, они тут недалече огород окапывают.
   - Подождите батюшка, я тоже хочу подпись поставить.
   Клон толстяка схватил ручку и потянулся к листку.
   - Ну, поставь чадо, поставь.
Толстяк довольно заулыбался и протянул чаду договор. Тот поставил каракулю.
   - Всё чадо моё?
   - Да, всё.  Теперь действительно.
   - Ишь ты! – Только и нашёлся, что сказать Лётчик и двинулся с участка.
   Через полчаса вернулся в сопровождении двух мужиков, и они молча приступили к работе. Работали не спеша, уверенно, как и положено подёнщикам. Когда ближе к вечеру закончили, к ним подошёл толстяк. Вместо халата, живот обтягивала кургузо сидящая майка, застрявшая на верхней части свешивающегося на джинсы живота. Рядом семенил отпрыск.
   - Ну, голуби сизокрылые, как ваши мирские дела-заботы?
   - Как в аптеке хозяин! – за всех ответил Лётчик. – Нам бы авансик?
   - Вперёд не дам, а то – «ищи ветра в поле, а вас в «Метрополе», – Сказал, как отрезал рыжий. – Завтра, после работы, когда по боле совершите, то и пожалую.
   - И на том спасибо. Пожрать-то разрешишь на рабочем месте, а то, притомились. Тётка, у которой огород копали, кастрюльку первого нам наварганила и литрушку дала, мы бы сей момент на костерке прямо тут подогрели, а?
   Сын рыжего оживился: «Батюшка, я хочу на костёр посмотреть». Тот ласково погладил его по голове.
    - Трапезничайте, а мы поглядим.
   Минут через пять, костёр уже весело потрескивая накалял алюминиевую кастрюльку, а рядышком на выложенных наподобие настила досках уселась троица, и достав бутылки,  на мгновение замерла, продлевая момент.
   Толстяк подошёл поближе и заглянул в кастрюльку.
   - Это у вас что? Скоромное вкушаете? Посты не чтите?!
   Три головы одновременно повернулись к булькающей ёмкости, потом так же синхронно в сторону говорившего. За всех ответил Лётчик.
   - Это верно хозяин, скромно кушаем, вот авансом разживёмся и тогда гульнём. А постов мы ни каких не видели ни тут, ни на дороге.
   Рыжий, недовольно погрозил пальцем.
   - Словоблудишь Лётчик. – И уже примирительно добавил, - отчего Лётчиком нарекли?
   - Да с печки в детстве часто пикировал и всё на голову приземлялся. – весело ответил тот. Приятели заржали, а Лётчик, в свою очередь спросил: «А почему малец твой, тебя батюшкой называет?
   Малец, услышав поминание о себе, выступил на передний план и громко пояснил: «По тому, что мой батюшка – батюшка, вот»
    - Эва-а! – Протянул Лётчик. Мужики переглянулись. – Поп?!
    - Священнослужитель.
        - Я и говорю поп, по-русски.
    - Священнослужитель! Отец Макарий. Будем знакомы. Вас, как мне величать?
    - Я Лётчик… Тьфу ты - Сергей! Это Дед, а это Матрос. Они на другие имена не отзываются.
   - Ну что ж, Сергий, имя благозвучное и богоугодное, - произнёс поп, делая ударение на первом слоге.- Созвучно со святым Сергием Радонежским. Может оно тебя на путь истинный не зримо наставит. Не маловато ль на троих то кастрюлька?
   - Нам в самый раз святой отец,  «поесть, выпить и пипец!»
   В это время кастрюлю сняли с огня, поставили на доски. Лётчик налил себе пол стакана. Остальные держа ложки наготове терпеливо ждали. Поп снова глянул в кастрюлю и произнёс, тут одному хлебать минутное дело, а вы втроём собрались.
   - Если втроём разом, то может и минутное, так мы же не зверьё какое, по очереди с расстановкой. А за минуту и такой, как ты ни в жизнь не управится. Ну, причастимся!
   После сказанного, он хотел было, опрокинуть дозу и уже поднёс её к самым губам, мечтательно раскрывшим беззубый проход, но поп вновь прервал ритуал причастия.
   - Я это содержимое, могу употребить, за шестьдесят секунд. Один, без помощников.
   Стакан замер в руке Лётчика.
   - Ты, что святой отец, спор, что ли предлагаешь?
   - Спорить на деньги, дело не благочестивое. Не предлагаю, а утверждаю. Ты же, можешь принять сие, как аксиому, или напротив усомнится и согласившись на эксперимент, посрамить оппонента прилюдно, приобретя при этом, компенсацию не сопоставимую с понесённым ущербом. Ну, как Сергий?
   Тот нерешительно переглянулся с приятелями.
   - Вы чего думаете?
   Дед, мотнул головой.
   - Чтоб такую бадью, за минуту сожрать? Не осилит!
   - А ты Матрос?
   - Ясный перец, не совладает. Его компенсация, наверняка не то, что этот бабкин суп.
   - Раз согласны, то и я не против. Давай святой отец, засекай время.
   - Погоди торопыга, дай подготовлюсь.
   Священнослужитель, оживился и направился к дому, из которого вышел, неся табурет, ложку и двухсот граммовую стопку. Подойдя к настилу, поставил табурет перед собой, водрузил на него кастрюлю, опустился на колени и подозвав мальчонку передал снятые наручные часы.
   - Ну, рабы Божии, перед этим делом и настойки, той доброй женщины, что вам её дала, отведать не возбраняется… для аппетита. Наливай Сергий!
   Тот налил. Поп перекрестил стакан, но тут уже Лётчик вмешался в процесс.
   - Как же ты святой отец в пост, скоромное лопать будешь?
   - Да, батюшка, как же в пост-то? – подтвердил вопрос отпрыск и погрозил часами.
   Батюшка замялся, подумал секунду и наставительно изрёк: «Во-первых, вижу тут, окорочок курий плавает, это всё-таки не совсем мясо, мы его за скобки времени вынесем, учитывать не будем, во вторых – пост нынче кончается, на излёте так сказать, а в третьих, расскажу вам притчу, чтоб в вас  дурней, просветление вошло. Заблудилась однажды душа невинная в лесу дремучем, и укусила её в ногу змея. Лежит душа с жизнью прощается, а тут, откуда ни возьмись, монах идёт, с топором. Увидел он страдалицу и захотел помочь. А как помочь - или ноженьку с размаха, или яд высосать? Но на то, он и монах – не стал рубить! Припал устами своими к ране… и принял весь яд, какой был в свою плоть! Не пожалел живота своего… Так вот и я с вами, на себя беру грех ваш чревоугодный, может и мне зачтётся?  И потом – не согрешишь – не покаешься. Ну сынок, иди сюда. Видишь вот эту стрелку, так, когда она вот тут будет, кричи. Понял?
   Тот сосредоточенно кивнул.
   - Ну, у меня десять секунд взбодрится перед испытанием.
   Поп, на коленях, запрокидывая голову, хлопнул стакан, и, склонившись над самой кастрюлей, так зачастил ложкой, разбрызгивая вокруг ошмётки картофелин и лапши, что у мужиков начали округляться глаза. Рты их невольно повторяли за священно служителем жвачную артикуляцию, то ли помогая, то ли пытаясь проглотить застрявшие слова потрясения.
   Когда раздался отчаянный крик: «Батюшка!», святой отец, опрокинул кастрюлю с остатками варева, как только, что стакан. Глотнул в последний раз и хлопнув её о табурет смачно икнул.
   - Всё!
   Потом извлёк со дна окорочок.
   - Этого мы за скобки времени вынесли, теперь возвращаем. Наливай Сергий, разговелся я!
   Лётчик не пошевелился, так же как и Дед с Матросом. Они словно окаменели в причудливых позах. Священнодеятель не дожидаясь их пробуждения налил себе сам и протолкнув содержимое кадыком, смачно зажевал его вернувшимся из временного портала окорочком. Потом посмотрел на замершую братию и поводя перед их лицами собранными в кулак пальцами пощёлкал ими. Те отмерли и зашевелились.
   - Отче, ты закусить-то нам что-нибудь дашь?
   Тот протяжно вздохнул.
   - Вы разбиваете мне сердце – не в силах я помочь вашему неутешному горю - в пост не держим в доме скоромное, дабы не искушать плоть. Принеси, чадо мое возлюбленное, хлебца краюшку.
   Сынок выполнил просьбу. Отломив себе кусок, поп вновь освежил свой стакан.
   - Как говориться – Бог троицу любит. Соединим сосуды наши звонкие, наполненные не только влагой, силы поддерживающей, но и добротой душевной любви друг к другу. По мирскому чокнемся.
   Они чокнулись, закусили. Потом повторили ещё и ещё. Охмелевший Лётчик придвинулся к рыжему и спросил: «Как же величать тебя, святой отец, а то не удобно по должности?
   - Что имена…К чему они? Кто я Гекубе и кто она мне?
   - Какая такая Гекуба?
   Толстяк махнул рукой.
   - Да так, не важно. Называй меня просто – Владыка. Тебе всё равно, а мне приятно, у меня ж в родовом древе, на каждой ветке, сплошь митрополиты с патриархами сидят! А я вот здесь… с вами…копателями. Так и меня придёт время… закопаете.
   - Господь с тобой Владыко, я про копку-то, что подумал, а давай мы тебе и цементом фундамент зальём? А чего, раз уж и опалубку поставим, то и охватим процесс полностью, а?
   - А опыт  и умение к сему  действу есть?
   - Да ты, что Владыко?! У меня тоже есть тайна племенного дерева! Я с энтим цементом с измальства, можно сказать, заместо каши его пробовал! У меня ж предок, весь Беломор канал в цемент закатал… А потом и его туда.
   - Чего врёшь? Тот канал ни щепотки цемента не видел, сплошь земля и дерево! Не давал Сталин на то технику. Все дамбы, плотины, шлюзы, даже ворота шлюзов, даже краны подъёмные и вагоны и колёса и рельсы, всё деревянное было!
   - Ну, может перепутал я, может какой другой канал.
   - Волго-Донской?
   - Вот-вот, он! Там всё моё семейство начинало к строительству приобщаться, как враги народов, там все и полегли в сыру землю. Один я остался в потомстве.
  - Ладно, Сергий согласен я, но Владике не ври, он насквозь видит. Пойдём чадо, почивать пора.
  Они удалились, и вскоре поляна затихла и опустела. Залитый из посуды костерок отчаянно зашипел, и, выпустив клубок пара перемешенного с дымом, тоже угомонился.

   Половину следующего дня, Владыка на стройплощадке не появлялся. Но к обеду, Лётчик не выдержал и проник внутрь дома с шумом распахнув дверь.
   - Владыко! Владыко!
   Тот сидел за столом, перед раскрытой шкатулкой, которую тут же захлопнул и испуганно крестясь, заорал на вошедшего: «Совсем обезумел шебутной?! Стучаться не приучили тебя враги народов?
   - Прости Владыко, но совет твой срочно нужен. Мысль в голову пришла! Вот начинаем погреб копать, так думаю его расположить поперёк фундамента, от опалубки, до опалубки, чтоб она единой стала и фундамента и погреба, и материалу меньше уйдёт, и на работу времени тоже.
   - Мысль благая посетила твою голову, что дешевле, то хорошо. Ступай.
   - Позволь полюбопытствовать Владыко, - Ухмыльнулся перед уходом Лётчик, - что это за ларчик у тебя такой? Внутри, поди большие деньжищи, огромные тыщи?
   - Дура-ак ты Сергий, откуда у церковно служителя тыщи? В одном прав, ларец сей – бесценен, мощи в нём.
   - Что за мощи?
   - Святые мощи. Святого Дормидонта… Освятителя. Дом я ими освящал, вот и гаражик с погребом тоже, святить буду. Иди-иди с Богом.
   Через несколько дней Лётчик радостно объявил: «Всё Владыко, принимай работу».
   Тот не спеша подошёл к объекту, оглядел. Не довольно поморщился.
   - Доски какие-то  доверия не внушающие...
    - Какие были, ты сам Владыко новые покупать отказался, от старого хозяина оставшиеся использовали.
   - А вот этот угол, вроде шире по сравнению с другими?
   - Так надо. Тут земля рыхлая, мы точку опоры расширили. Всё по науке.
   - Да у тебя вся опалубка вкривь, да вкось!
   - А вот и нет. Обман зрения. Просто доски где толще, где уже, а как цемент зальём – всё и выровняется.
   - Ну, гляди Сергий. А чего мой табурет в погребе делает?
   - Так я это, сидел на нём, чтоб не вылезать значит, передых делал не сходя с рабочего места. Я и насчёт цемента договорился. Сосед мой, водилой на цементовозе работает, сколь надо привезёт, только позвони, телефон на бумажке написал.
   - Ишь ты, шустряк въедливый, договорился, а сколь стоить то будет?
   - Позвони и сам реши, но дешевле точно не найдёшь, он его с диспетчером ворует, налево так сказать, от того и дёшево. Давай Владыка за сделанное рассчитаемся.
   Владыка засопел, извлёк бумажку и прочитал: Семь дней по тысяче, работали шесть, аванс три тысячи, итого три с меня».
   Достал из кармана три заготовленных бумажки и протянул Лётчику.
   - Как три?! Нас же трое, мы же так договаривались?!
   - Когда договаривались, каждый имел ввиду своё видение, оно может и ошибочное, но на то, есть документ, читаю: «Тысяча в день, работника три, да хоть тридцать три, тысяча от этого больше не станет».
   Лётчик озадаченно смотрел на Владыку и долго не мог произнести ни слова.
   - Ты Владыка, какой-то не правильный поп.
   - Очень даже правильный. Но за страдания твои душевные, так и быть прибавлю от души, не переживай, но, только когда заливку произведёте. Сейчас свяжусь с твоим цементным соседом. Поп ушёл в дом. Через полчаса появился и сообщил: «Ну и жаден твой сосед, с уворованного цемента, ни копейки не скинул. Реки сколько его, цементу надобно?
   Лётчик озадаченно заморгал.
   - Так, бес его знает, как тут точно высчитать? Давай так, он машину пригонит, зальём, а там и видно будет, сколь не хватит – довезёт, если останется, можно перед воротами разлить, вроде площадки для въезда.
   Владыка, поговорив по телефону сообщил: «Цемент будет через час-полтора. Готовьтесь.
   - Так мы завсегда готовы. Может пока ожидаем, освятишь Владыка фундамент, чтоб на века стоял?
   - Да батюшка, - любимое чадо подало голос, - давай освятим.
   - И то верно. Пойду принесу атрибуты, для обряда.
   - Ты главное ларец не забудь.
   Владыка недовольно отмахнулся, без ларца обойдёмся.
   - Это как же? Без святого Дормидонта? Сам же говорил, в нём самая сила. А так что, пустое дело. Иль нет в ларце мощей ни каких?
  - Есть мощи дурень! И то правда с Дормидонтом, совсем другой оберег будет.
  Вернулся он уже облачённый в рясу. Разложив на досках ритуальные причиндалы, протянул пластиковую бутылку сыну.
  - Зачерпни-ка воды колодезной из вёдрышка.
   Тот исполнил.
  - Батюшка, мощи надобно в погреб опустить, на табуретку. Так сильнее будет.
  - Прав малец, - поддержал Лётчик, - как на памятник на сваях встанет, сразу другое дело.
  - Учить меня вздумали? Ну, да Бог с вами, давай чадушко, полезай вниз, лесничка больно хлипкая, сам опасаюсь, другим в руки не доверю.
  Когда все встали вокруг вырытой погребной ямы, и склонили головы, уперевшись взглядами в стоящий на её центре табурет со шкатулкой, Лётчик спросил: «Как же владыка, ты колодезную воду в святую превратишь?»
  - Словом Божьим и крестом животворящим! Всё из земли вышло и всё в землю вернётся, потому водица земельная, уже на половину свята.
  Затем, он пробормотал молитву, брызнул несколько раз из бутылки в яму и тут, в небе прогрохотал гром. Следом налетел шквалистый ветер и с неба, вперемешку с градинами обрушился крупный ливень. Владыка воздел вверх руки и закричал: «Спасибо Господи, что услышал меня!» Потом скомандовал сыну: «Вынай шкатулку».
   Тот посмотрел вниз, земля моментально набухла и начала сползать вместе с дождевыми потоками.
   - Батюшка, мне страшно!
   - Ладно, беги в дом! Эй вы, работнички, накрывайте скорей досками, да рубероидом сверху, да кирпичами придавите!
   Не покидая места пока всё не было сделано, вымокший и продрогший приказал: «Вы тоже в дом, все!»
   Уже в помещении, отряхаясь, Лётчик спросил: «Боишься владыка нас с твоим ларцом наедине оставить? Не волнуйся, он нам на хрен не нужен. Знатно мы его похоронили, ни одна капля теперь не просочится».
   Едва ураган стих, как подъехал цементовоз. Работяги, хлюпая налипшими грязью подошвами, засуетились вокруг машины. По схеме придуманной Лётчиком, бетон сыпался в опалубку внешнего контура фундамента и тут же заполнял второй, внутренний контур опалубки погреба. Когда машина опустела, бетон в опалубке, едва прикрывал дно.
   - Давай сосед, ещё рейс.
   Тот подошёл к хозяину и перекинувшись несколькими фразами уехал.
   - Ты же обещал, что одной машины хватит?
   Лётчик закрутил головой.
   - Ничего я не обещал, я сказал, может быть. А может и не быть.
   - Смотри, чтоб на этот раз точно хватило, разоритель! Когда шкатулку достанете?
Лётчик замялся.
   - А что ей сердешной сделается? Лежит себе и лежит, а начнёшь доски ворошить, вода может в ямину протечь, оно вроде  и нечего страшного, а с другой стороны, как поглядеть…
Поп укоризненно покачал головой.
   - Не работник ты Сергий, ой, не работник. Ну да ладно, пошли все в дом снова. Все до одного!
   Второй рейс, опорожнился так же быстро и с таким же результатам – бетон, снова едва прикрывал дно выкопанной траншеи. Водитель удивился.
   - Ничего не понимаю, где бетон, испаряется что ли?
   - У нас под рубероидом, ещё опалубка, для погреба, - пояснил Лётчик.
   - А-а, - протянул водитель и отправился в следующую ездку.
   В доме, пока его ожидали, висела гробовая тишина и никто не решался её нарушить. После этого, вернувшийся водитель, сделал ещё один рейс и только тогда, опалубка наполнилась под завязку.
   - А куда остаток девать?
   - Сколько осталось-то?
   - Да треть машины, не меньше.
   Лётчик пожал плечами.
   - А чёрт его знает?
   Водитель повернулся к заказчику.
   - Куда хозяин?
   Тот зло махнул рукой.
   - Сыпь под ворота, они раскидают.
   - Как скажешь.
   И уже обращаясь к Лётчику произнёс: « Лётчик, всё таки не возьму я в толк, ну, ни как не может столько бетона на такой фундамент уйти, даже с тем, что под рубероидом. Ну, хоть тресни! Ты подними его, давай глянем?
   Лётчик, отчего-то замялся.
   - Чего глядеть-то? Высыпай остатки, да езжай. Потом разберёмся.
   - Постой, - послышался голос Владыки, - водила дело говорит, снимай настил.
   Лопата выскользнула из рук Лётчика и он, переглянувшись с остальными, нехотя начал снимать кирпичи, рубероид, доски. Все работали так медленно, как будто по окончании должны были лечь в эту яму сами. Наконец последний лист рубероида был сдёрнут, словно занавес после финальной сцены.
   Оцепенение зрителей нарушил водитель. Он шепеляво и прерывисто свистнул.
   - Ну, ни хрена ж себе!
   Предполагаемый погреб, почти доверху был заполнен раствором.
   - Опалубку выперло. - Констатировал водитель. – Теперь, на таком постаменте, можно хоть памятник Ленину ставить. На века сработано!
   - Шкатулка! - Прохрипел Владыка. – Шкатулка там! Доставайте сейчас же!
  Водила удивлённо глянул на вопрошавшего и помотал головой.
   - Ни как не возможно, бетон не вода, не нырнёшь, да и слой тот, что снизу, поди уже схватываться начал, марка-то пятисотая, крепкая, быстро твердеющая.
   И видя вокруг уныние и печаль, завёл цементовоз, вывалил из него остатки на траву перед воротами и уехал.
   Владыка стоял недвижим. По его щекам текли слёзы.
   - Будет тебе убиваться, - попытался приободрить его Лётчик, - Подумаешь мощи. Зато, теперь они тебе постоянно помогать будут.
   Тот не ответил. Он словно не слышал и не видел происходящего витая там, откуда утром, ему был подан такой явный и многообещающий знак.
Сын Попа видя отцовскую печаль, дёрнул того за руку.
   - Батюшка-батюшка, у меня частичка мощей осталась, я её без спроса взял, сейчас принесу и тебе полегчает.
   И он метнулся к углу дома, приподнял обломок кирпича, что-то вытащил и, вернувшись, протянул отцу. Взгляды всех пересеклись на маленькой разжатой ладони. На ней, медленно, как живая, распрямлялась скомканная купюра, достоинством в сто долларов США.
   - Вот. Тебе уже легче?
   Владыка прижал к себе ребёнка и горько зарыдал навзрыд. Когда рыдания закончились, он огляделся. На пустой лужайке, лежали лишь три брошенных лопаты, а прямо меж столбами распахнутых ворот, возвышалась твердеющая горка бетона пятисотой марки. Священник долго вглядывался в неё не видящими глазами, и наконец сдавленно произнёс: «Голгофа…»

18.05.2019.