Рассказы о войне ветерана 492

                З Е М Л Я  Г У Д И Т

                Повесть

                Автор повести Олесь Гончар


  Олесь Гончар(1918-1995), полное имя — Александр Терентьевич Гончар —
украинский советский писатель, публицист и общественный деятель.
Участник Великой Отечественной войны.
Один из крупнейших представителей украинской художественной прозы
второй половины XX века. Академик АН Украины (1978).
Герой Социалистического Труда (1978). Герой Украины (2005 — посмертно).
Лауреат Ленинской (1964), двух Сталинских премий второй степени
(1948, 1949) и Государственной премии СССР (1982).

Продолжение 12 повести
Продолжение 11 — http://proza.ru/2020/11/18/1352

  Шумно влетев в комнату, Боря, по обыкновению, поздоровался с каждым в отдельности, справился у Надежды Григорьевны о её здоровье, окинув быстрым взглядом пианино, на которое он когда-то набрасывался с ходу, в конце концов надоедая всем. На этой почве он жестоко ссорился с Варварой Григорьевной, которая не терпела в доме шума. Сегодня Борис не подходил к пианино. Он забрался в Лялину комнату, сел, притих, уставившись глазами в какую-то книгу. Однако по неподвижным глазам его было видно, что он не читает, а только смотрит на немую страницу, словно перед ним древний текст, ключ к которому он внезапно забыл.
Следом за Борисом ввалился его верный друг Валентин Сорока, ростом под потолок, широкоплечий, несколько флегматичный парень. Новое пальто на нём с подложенными отцом-портным плечами сидело неуклюже. Разговаривая, Валентин краснел до ушей после каждого слова, будто ему казалось, что он говорит наивно и невпопад. Валентин тоже сразу пошёл к Ляле, оставляя по всей комнате лужи своими гигантскими сапогами. Тётя Варя, сердито ворча, вытерла за ним пол.

  Последними пришли Ильевский и Пузанов. Ляля познакомила Леонида с матерью и Варварой Григорьевной, сказав, что это тот самый танкист Марии Власьевны, о котором рассказывал отец. А сам Константин Григорьевич уже спал, не раздевшись. Леонид, проходя мимо кровати в Лялину комнату, задержался на миг взглядом на морщинистом лице врача. Даже во сне оно было нахмуренным. Ляля вошла в комнату последней и плотно прикрыла за собой дверь. Оглядела товарищей. Какие разные люди сидели перед ней! С разными наклонностями, с разными привычками… Лёня Пузанов курил в углу цигарку, расхристанный, как в бою. Если бы не было войны, возможно, ему никогда не пришлось бы быть в Полтаве. Водил бы трактор или комбайн в своём сибирском колхозе… Серёжка Ильевский, удивлённо подняв высокие брови, стоит напряжённый возле печки и смотрит в пол, будто слушает, не гудит ли земля от далёкой канонады. Валентин сидит рядом с Борисом на диване, положив тяжёлую руку на его плечо, словно охраняя друга от всяких напастей.

  О чём сейчас думает каждый из них? Что привело их сюда в эту осеннюю дождливую ночь, полную опасностей, подстерегающих из-за каждого угла? И какая сила может их, разных, объединить так, чтобы уже ничто разъединить не смогло?
— Товарищи, — сказала Ляля, с любовью произнося это слово. — Товарищи. — Она раскрыла свою сумочку и достала оттуда свёрнутую трубочкой бумажку. — Я написала листовку о сегодняшних событиях.
— Читай, — хмурым голосом сказал Леонид.
Ляля ровным голосом прочитала текст:
— «Товарищи полтавчане!
Сегодня на Огневом Поле, напротив Красных казарм, немцы расстреливали советских военнопленных. Они нарочно устроили расправу на видном месте, на глазах у населения. Этим палачи хотят запугать нас, убить в наших людях веру и способность к борьбе.
Не выйдет!
Поклянёмся кровью наших павших братьев, что не покоримся оккупантам.
Кровь за кровь!
Смерть за смерть!»

  Товарищи внимательно слушали. Закончив читать, Ляля посмотрела на них. Сквозь седой табачный дым взгляды юношей горели далёкими немигающими огнями.
— А это и в самом деле не случайно, что они вывезли убивать их на глазах у всего города, — прервал молчание Ильевский.
— Но не случайно и то, — воскликнул Пузанов, — что именно в этот день мы создаём свою организацию!
— Давай нам, — обратился Валентин к Ляле, — мы с Борисом размножим. У меня есть чёрная тушь.
— К утру будет двадцать штук! — вырвалось у Бориса. — Нет, не двадцать, а сто двадцать, — поправился он гневно.

  Ляля смотрела на Бориса такими глазами, словно перед ней была задушевная подруга, поверенная сокровенных тайн. Если в обращении с другими Ляля всегда держалась просто и естественно, то перед Сергой ей хотелось быть ещё лучше, привлекательнее, чем она была на самом деле. Хотелось быть в его глазах необычайно красивой, безупречной в поведении. Боря, единственный из присутствующих, лично знал Марка Загорного и об её отношениях с ним. В присутствии Бориса у девушки пробуждалась неопределённая, почти не осознанная разумом надежда, что Серга запоминает каждый её поступок и когда-нибудь, встретившись с Марком, обо всём ему расскажет.
— Только как подписать листовку? — заколебалась Ляля.
— От имени организации, — предложил Пузанов.
— Конечно, но как?

  Внесли несколько предложений. Больше всех поправилось Серёжкино: «Непокорённая Полтавчанка».
— Это будет и твой собственный псевдоним, — пояснил он, — и одновременно название всей организации. Наш девиз. Словно манифест.
— Врут они, что уничтожили партизан, — неожиданно произнёс Валентин, краснея. Товарищи посмотрели на него. — На днях к бате заходил знакомый из совхоза «Жовтень», рассказывал, что в Шишаках сейчас действует отряд какого-то товарища Куприяна.
Леонид насторожился.
— Где это Шишаки?
— Не за морями, — продолжал Сорока. — Одни говорят, что это секретарь Шишакского райкома партии, другие говорят, что это Кондратенко.

  — Секретарь обкома? — встрепенулся Ильевский.
— Да. — Жёсткий крепкий чуб торчал на голове Валентина непокорным гребешком.
— В Зинькове немцы после боя с отрядом товарища Куприяна похоронили больше сотни своих германов… В Гадячских лесах действуют несколько отрядов. Про «Гранита» слыхали? А про «деда Ивана»?
— Надо попробовать связаться, — сказал Пузанов.
— Я пойду в совхоз, — горячо воскликнул Ильевский. — Найду! Свяжусь! Там наши родственники!
— Не горячись, Серёжка, — спокойно сказала Ляля. — Будет работа, будет и связь.

  — В Писаревщине, — дальше рассказывал Валентин, как сказку, — убили четырёх эсэсовских офицеров и самолёт сожгли…
— Пора и нам открывать счёт, — нетерпеливо встал Пузанов.
— Я уверен, — посмотрел Серга на Лялю, — что в самом городе тоже существуют организации. Разве тут мало осталось коммунистов и комсомольцев? Быть может, не в одном доме происходит сейчас такое совещание. Быть может, они вспоминают и нас, так сказать, в плане гипотезы, лишь догадываясь о нашем существовании.
— Вполне возможно, — улыбнулась Ляля.
— Но как их нащупать? Жаль, Ляля, что нам в университете не читали спецкурса по практике подпольной работы! — сокрушённо сказал Серга. — А теперь плавай. Вот как, скажем, подать другим сигнал о себе?
— Действиями, — сказала Ляля. — Это теперь единственный пароль! Действиями дадим знать о себе местному подполью, а может, и нашим… на Большую землю.

  Она впервые употребила это слово, врезавшееся в память со времён полярной эпопеи. Сейчас оно воспринималось всеми по-новому и было наполнено куда более широким смыслом.
— На Большую землю!
Всеми овладело приподнятое настроение от радостного предчувствия серьезной деятельности.
— А теперь давайте поговорим конкретнее, — сказала Ляля. — Прошу к столу. Распределим обязанности и скрепим подписями. Кто будет записывать?
— Пускай Серёжка, — предложил Борис. — У него почерк как у Нестора-летописца!
Поздно ночью от дома Убийвовков снова расходились неприметные фигуры. Тихо растворялись в осеннем мраке. Будто выступали в путь молчаливые политруки, расстрелянные на Огневом Поле утром.
На рассвете город забелел первыми листовками: «Кровь за кровь! Смерть за смерть!» И гордая подпись: «Непокорённая Полтавчанка».

                Продолжение повести следует.