Моя мама Римма Леонидовна Раевская

Раевские в Чебоксарах.
Моя мама Римма Леонидовна Раевская


        Таких людей – светлых, добрых - единицы. И они делают жизнь лучше.
        Основными чертами её были стремление сделать приятное людям, благодарность людям. Мама говорила: «Мне люди очень много делали добра». Жизненное кредо её - прожить так, чтобы никому не повредить. При этом она имела гордый, независимый и очень весёлый характер. Всю жизнь очень любила стихи и сама их писала. Испытывала сильнейшую боль при утрате близких, друзей, знакомых. Её строки:

        Как много их, с кем мне не повстречаться,
        Ушли они в неведомую даль.
        Смириться горько, что пришлось расстаться,
        И не уходит из души печаль.

        Присущи ей были порядочность, честность, обостренное чувство долга. И боль за Россию. Широчайший кругозор и полное отсутствие какого-то ни было апломба. Благодарность судьбе. Любовь ко всему красивому – стихам, природе, Волге, музыке, березам за окном, цветам в детском садике напротив окошка, новогодней елке…
        Мама обладала глубиной души, способностью понять состояние любого человека. У неё сочетались качества: она очень сочувствовала людям, воспринимала чужую боль как свою собственную и никогда не обнародовала сказанное ей. Была очень весёлая и смешливая. И ещё она начисто была лишена и зависти, и мщения. Не удивительно, что у неё всю жизнь было множество подруг.

        Мамин папа умер, когда маме только-только исполнилось 3 годика. Вскоре её отвели в детский садик. Но ей там не понравилось, и в первый же день она сама одна ушла из садика домой, дома была бабушка Раинька. Больше её в садик не отправляли, и детство прошло дома вместе с бабушкой Раинькой. Моя мама часто с любовью вспоминала бабушку Раиньку.

        Бабуся не хотела  второй раз выходить замуж, но Лидин отец Женя её уговорил. Когда маме было лет 5-6, бабуся вышла замуж второй раз за Евгения Никитича Пчёлкина.
        У мамы всю жизнь было такое свойство - она боялась кого-либо обидеть или доставить кому-нибудь печаль. Когда бабуся моя вышла второй раз замуж, так получилось, что в одной семье из четырёх человек были четыре разные фамилии: бабуся Раевская, мамин отчим (мама звала его папой) Женя Пчёлкин, мама Куколкина, и бабушка Раинька - Раиса Александровна Дорогова. У мамы спросили, какую она хочет иметь фамилию: Куколкина, Раевская или Пчёлкина? Мама очень любила всё красивое, и конечно же, она хотела быть Раевской, а не Пчёлкиной или Куколкиной. Но она боялась обидеть папу, и на вопрос отвечала: "А я никем не хочу быть, а хочу быть золотинка-серебринка шоколадная". Больше её спрашивать не стали, и записали Раевской. Я спрашивала - а если бы тебя записали Пчёлкиной? Она отвечала - ну была бы тогда Пчёлкиной.
        И ещё был такой случай. Как-то папа (отчим Женя) купил огурцы. А время это было не огуречное, и он сказал моей маме: "Угадай, что я принёс, на букву О". Мама мне рассказывала: " Уж я гадала-гадала. А когда он сказал, я такое испытала разочарование, огурцы не были для меня чем-то особенным. Но постаралась  сделать вид, что удивилась и обрадовалась".

        В детстве у мамы была подруга Юлька, дочь священника, которая жила с мамой в одном доме на бывшей Парамоновской даче. Юлька была озорная девчонка, очень её не любил отчим Евгений Никитич Пчёлкин, и звал её специалисткой. Юлька презирала своего отца священника и называла его старикашкой. Много проделок она придумывала. Как-то забрались они с мамой на забор и поливали из клизмы прохожих. Одна женщина, проходившая мимо, обозвала их "обезьяны чёртовы". Кроме Юльки у мамы были подруги соседки - ровесница Лия Бочарова (она жила недалеко, у них был свой дом) и Галя Чурмеева, четырьмя годами старше мамы, дочь бабусиного начальника, они тоже жили на Парамоновской даче и занимали хорошие комнатки, и у них был балкон с видом на Волгу.
        Место было раздольное, под горой Волга, и мама с Юлькой всё время бегали на Волгу. По Волге тогда ходили пароходы, баржи, было множество лодок - простых, на вёслах, много было рыбаков. Ещё по Волге сплавляли лес, и у берега теснились плоты - связанные между собой стволы деревьев. Дети бегали по этим плотам, и, конечно же, купались. Купальный сезон у них начинался 25 мая, а заканчивался 15 сентября. Вся жизнь протекала на Волге. Мама прекрасно плавала, и в молодости даже переплывала Волгу. Тогда не было Чебоксарской ГЭС, и Волга была уже, чем сейчас, было довольно сильное течение, и никогда вода в Волге не цвела. Было у детей развлечение: сидели они на горе у своего дома, и пытались разглядеть имя на проплывающем мимо пароходе.

        В доме, как и у всех тогда, было радио. В то не коммерческое время по радио часто шли познавательные передачи. Однажды читали поэму Пушкина "Евгений Онегин". Дома были только моя мама лет семи и бабушка Раинька, и обе они заворожённо, затаив дыхание, слушали. Мама рассказывала, пришли мама с папой и, застав эту картину, смеялись.
        Маме очень нравились стихи, и она многие знала наизусть. Как-то они с бабусей ходили в гости к бабусиной сестре тёте Лиде, у неё были дети старше моей мамы, Роза (старше на 6 лет) и Лёля (старше на 4 года), и мама читала им стихи, ей тогда было лет 5. Когда они с бабусей ушли, тётя Роза сказала дяде Лёле: "Смотри, она такая маленькая, а сколько стихов знает. А мы с тобой ничего не знаем. Давай и мы стихи учить". И тётя Роза с дядей Лёлей тоже стали учить стихи. Тётя Роза, помню, знала множество стихов. Потом мама сама стала писать стихи, и писала она их всю жизнь. Многочисленные её подруги знали об этом, и просили написать стихи на свой день рождения.

        Когда родилась мамина сестрёнка Лида, папа очень был рад. Он купил шоколадные конфеты для бабуси в роддом. Моя мама развернула одну конфетку, написала записочку "Мама, девчонка сильно, что ли, кричит?", и записочку положила в фантик вместо конфетки. Так случилось, что эту записочку бабуся в роддоме обнаружила не сразу, а когда обнаружила, очень смеялась.

        Лидин папа умер от туберкулёза в мае 1940 года, перед войной. Он лежал в больнице, и бабуся привела к нему Риммочку. Он похудел, почернел, и мама испугалась. Он тогда с горечью сказал бабусе: "Была бы своя, так бы и бросилась". Лидочке тогда не было и полутора лет.
        А осенью 1940 года умерла бабушка Раинька, и бабуся осталась одна с двумя малыми детьми на руках.

        Когда началась война, мама моя была в пионерском лагере. Вернувшись домой, увидела длинную очередь, и спросила, за чем очередь. Ей ответили, за хлебом, и она удивилась, в лагере хорошо кормили.
        Пришло голодное время. Дети ели всякую травку, типа клевера кашку, жевали конский щавель, ели цветочки жёлтые баранчики, обычный щавель был лакомством. На Волге по дну были ракушки двустворчатые "беззубки". Их отваривали и доставали мякоть, это было "мясо". Около дома был сад, в нём росли яблони и вишни. Яблони помёрзли в очень холодную зиму 1941-1942 годов. Их пилили и топили дровами этими печку. А вишни дети обрывали ещё зелёными, и съедали. В 1942 году начали давать землю под огороды, и тогда стали сажать картошку, капусту, огурцы.

        Когда мама пошла в школу, они учились с мальчиками. В войну в Чебоксары эвакуировали завод ХЭМЗ - Харьковский электромеханический завод, он стал называться Чебоксарским электроаппаратным заводом - ЧЭАЗ. В классе появились эвакуированные дети. Был в классе мальчик, эвакуированный из Ленинграда, он рассказывал: " У нас в Ленинграде всех кошек съели". Потом во время войны ввели раздельное обучение мальчиков и девочек, и мама училась в женской школе номер 3 (на ул. Калинина, неподалёку от нынешней церкви Воскресения Христова, сейчас этот участок улицы, вроде, переименовали в улицу Сергия Радонежского). Бабуся маме говорила: "Римма, учись танцевать, если ты не будешь уметь танцевать, тебе нигде не будет весело". И девочки в своей женской школе на переменах танцевали.
        Десять лет было маме, когда началась война, и 14, когда закончилась. Мама вспоминала: "Так долго-долго шла война, и шла, и шла..." В этом возрасте и час, как вечность, а тут четыре года. Бабуся работала в энергосбыте, и её месячной зарплаты хватало на 2 буханки хлеба, если их покупать на рынке. На хлеб были карточки. Мама подрастала, и всё время хотелось есть.
        В комнате стояла горка - так назывался кухонный шкаф, высокий, он занимал по площади совсем мало места, но в него много всего входило. Внизу были 2 полки, которые закрывались дверками, и дверки эти можно было запирать. Выше были 2 выдвижных ящика, потом открытое место, а сверху 2 полки для посуды, с застеклёнными дверцами. И, наконец, сверху на горку можно было что-нибудь поставить. Как-то бабуся купила хлеб по карточкам, и заперла его в нижнее отделение. Когда она ушла, мама вытащила ящики, изнутри открыла нижнюю дверцу, вытащила хлеб, и его съела. Когда бабуся пришла с работы, мама ей сказала: "Ты знаешь, мама, прибежала собака, большая такая собака, и съела весь хлеб". Бабуся ничего не сказала на это.
        Говорила мне мама, что знала, что денег мало, и поэтому никогда у бабуси не просила денег ни на кино, ни на сладости. Как-то в школе стали продавать рисовую кашу, а сверху на кашу клали две ягодки из вишнёвого варенья. Мама всё смотрела на это лакомство, а потом всё-таки рассказала бабусе. Бабуся сказала: "Римма, это не дорого, ты тоже бери". После этого мама тоже стала брать эту кашу, но не больше двух раз взяла, её перестали делать.
        Бабуся днём работала, а потом до поздней ночи перебирала картошку в овощехранилище, за это ей давали картошку. Мама училась в школе, а Лида была в круглосуточном детском садике, домой её забирали на воскресенья. После занятий в школе часто ходили в госпиталь, выступали перед ранеными. Дома мама убиралась, держала порядок. Помню, мамина школьная подруга Аля Волкова, рассказывала: "Я приходила к вам, пол был всегда выскоблен, жёлтый, как яйцо (пол был не крашенный), а Римма сидит за столом и книжку читает". Пол скоблили специальным большим ножом, назывался он то ли косарь, то ли кесарь.
        Иногда, когда дома была Лида, а бабусе надо было куда-нибудь идти, маму оставляли с Лидой. Тогда мама Лиде говорила: "Лида, спать, немедленно спать!". И Лида, когда бабуся собиралась куда-нибудь идти, просила её: "Мамочка, не уходи, а то меня Римка опять будет спать укладывать". А когда бабуся уходила, Лида спрашивала: "Риммочка, ты меня не будешь спать укладывать?" Бабуся никогда не вступала в эти их разборки. В соседях жила Лидина ровесница Нинка Чурмеева, крепкая и мощная девочка, и частенько она Лиду била. Лида кричала: "Риммочка, меня Нинка бьёт", и мама бросалась выручать свою сестрёнку. Она очень любила Лиду, свою младшую сестрёнку, всю жизнь.
        Когда появлялось в доме что-нибудь вкусное, мама делила пополам, а Лида выбирала. Мама рассказывала: "Я ягоды разделю и свою долю быстро съем. А Лида ягоды разотрёт, на хлеб намажет, и ест. Я прошу - Лида, дай ма-а-аленький кусочек. Лида немного даст. Я съем и опять прошу. Лида уже больше не даёт. Бабуся никогда в наши дела не вмешивалась".
        А летом мама, вместе с другими детьми, ходила работать в сад Винтрест, пололи, окучивали, собирали чёрную смородину.  Какие-то небольшие деньги им заплатили, но главное – давали жидкий фасолевый суп без хлеба и чай с сахарином. Там разрешали есть ягоды, но с собой брать не разрешали. В первый же день дети наели оскомину, и больше есть уже не могли. Многие вешали на шею мешочки, набирали в них ягоды и приносили домой. И моя мама сказала бабусе: "Мама, сшей мне мешочек, я принесу смородину". Бабуся ей ответила: "Римма, этого делать нельзя". "Мама, все же так делают!" "Пускай делают, а ты не делай". Вот так воспитывается в детях честность. Невзирая на то, что у Лиды болели глазки, и ей нужны были витамины, да и самой бабусе чёрная смородина совсем не повредила бы.
        И ещё бабуся говорила моей маме: "Римма, если у государства будет, и у нас будет".
        С 1942 года стали давать землю под огороды, держали огороды. Мама вспоминала, как по осени убирали капусту, она накладывала себе помногу, бабуся ей говорила: "Римма, тебе наверное тяжело". "Нет, нет, мама, не тяжело!, а сама чуть иду".
        Как могли, боролись с голодом. Мама делала картофельные котлеты, жарила их на воде, и носила продавать на рынок. Как-то она несла продавать котлеты, ей встретились девушки из военкомата, кинулись на котлеты, все расхватали и съели. Потом стали искать деньги, оказалось, что денег у них почти не было. Мама в слезах пришла к бабусе на работу, бабуся ей сказала: "Римма, не жалей, они же голодные". Как-то мама с подружкой Юлей даже нарвали букеты полевых цветов, и принесли их продавать на рынок, но никто не купил.

        В школе у мамы тоже были подруги: Аля Волкова (из всех маминых подруг бабуся её любила больше всех), Женя Андрианова, Любочка Тихова - много подруг было у мамы. С Алей Волковой мама всю жизнь дружила, они встречались время от времени, и в последнее лето маминой жизни она маму поддерживала морально.
        А Женя Андрианова была лучшей маминой подругой по жизни, правда, она недолго прожила, всего 57 лет (05.01.1931-14.04.1988). По паспорту она была Женевьева, но называли её Евгенией Владимировной. У Жени было три младших сестрёнки - Люся, Ира и Роза. Мама моя с Женей убегали от них, чтобы они не увязывались. Отец Жени работал начальником то ли туберкулёзного диспансера, то ли туберкулёзного санатория в Чуварлеях (село в Чувашии). У них было неплохое снабжение, но Женя заболела туберкулёзом, какое-то время у неё была даже активная фаза туберкулёза. Бабуся моя переживала из-за того, что мама с Женей много времени проводили у нас дома, и говорила им - вы бы хоть шли гулять. Женя - единственная из маминых подруг - звала маму не по имени, а по фамилии, Раевская. Бабусе это очень не нравилось, но Женя так всю жизнь к маме и обращалась: Раевская.
        Летом дети ходили работать в огороде - пололи, окучивали... Как-то Женя собиралась идти окучивать картошку, а мама моя усмотрела у неё судок с пельменями, и вызвалась пойти вместе, помочь. Но Жене не хотелось делиться, и она не стала вытаскивать судок, так что маме не удалось полакомиться. А когда кончили школу, мама и Женя учились в одной группе на физмате в пединституте и дружили. А потом обе работали учителями математики, и опять у них были общие интересы, и общие разговоры. И была у них духовная близость, и мама могла с Женей поделиться  проблемами. Из-за болезни Женя не создала семью, да и всё равно недолго прожила. Особенностью её было резать правду-матку, не заботясь о том, как это будет воспринято. Уже будучи взрослой, много занималась Женя с любимым своим племянником Димой, сыном Люси.

        Иногда вечерами в войну мама с бабусей стояли, прислонившись к печке, и слушали по радио военные песни. Запомнился маме холод и свет коптилки (фитиль, пропущенный через ломтик картошки, положенный на пузырёк с керосином).
        Мама говорила, в войну они мечтали, чтобы только был хлеб и была бы картошка - тогда можно жить. И всю жизнь любимым маминым блюдом был хлеб.

        Когда мама подросла, у неё была всегда масса идей по поводу нарядов, имела она очень богатую фантазию. Она сшила себе беленький шелковый воротничок на кнопочках, и пристёгивала его к платью, чтобы воротничок можно было стирать отдельно от платья. Никогда у мамы не было проблемы, каким фасоном сшить платье. В то время не было магазинов готовой одежды, но было много магазинов тканей. Бабусю мою на работе иногда премировали за хорошую работу куском ткани (он назывался отрез) на юбку, и бабуся частенько отдавала его маме, а мама изобретала себе какое-нибудь платье. Когда подросла Лида, мама заказывая платье себе, заказывала и платье для Лиды.
        Как-то мама завила волосы на бумажечки, и ей в школе сделали замечание. И мама ушла из третьей школы в другую школу, пятую, её она и кончила. Училась она всегда хорошо, хотя никогда не была отличницей.

        После окончания школы мама моя с подружкой Галей Бессоновой поехали в Ленинград, и поступили в Ленинградский медицинский институт, конкурс  был 12 человек на место, но обе они поступили студентами (кроме студентов, было принято множество кандидатов). По дороге в Ленинград (а ехали они в телячьем вагоне) вместе с ними ехал юноша, тоже поступать в Ленинград, куда-то на филологический, и от него мама впервые услышала про Сергея Есенина, который тогда был запрещён. Всю жизнь Есенин был одним из любимейших маминых поэтов.
        В Ленинграде мама с Галей Бессоновой пристрастились к балету, часто они ходили в Мариинский театр, билеты брали самые дешёвые, на галёрку. Проучились они в мединституте два месяца, и потом к ним стала цепляться декан (ей хотелось избавиться от провинциальных девочек, чтобы перевести в студенты кого-то из нужных кандидатов). Тут тяжело заболела бабуся, и её сестрёнка тётя Соня писала маме такие письма - мать при смерти, приезжай! Ещё вышел какой-то закон, по которому стипендию стали давать только с четвёрками и пятёрками. К тому же мама моя очень боялась анатомички, до которой она так и не успела дойти. И мама моя вместе с подружкой Галей Бессоновой вернулись в Чебоксары. Бабуся моя маме сказала о преследованиях декана: "Римма, надо вам было идти к прокурору". И ничего бабуся про тёти Сонины письма не знала, и была недовольна маминым возвращением.
        По возвращению, невзирая на то, что уже 2 месяца прошло с начала учебного года,  мама стала учиться в Чебоксарском педагогическом институте на физмате. Проблем с этим у неё не было, потому что на физмате в тот год был недобор. Надо отметить, что мама настолько любила литературу, что сомневалась, на гуманитарный факультет ей поступать или на математический. Родственники и институтские друзья называли маму Риммочкой, всю жизнь.
        Училась она хорошо, всё время на стипендию. Преподавал математику у них Андрей Михайлович Меркулов, прекрасный преподаватель, эвакуированный из Сталинграда. Очень студенты его уважали и любили. Как-то на экзамене мама ему отвечала, он спросил: "Вы так считаете?". Мама ответила: "Я считаю не так, но так нам говорили на лекции". Он ответил: "Ну и начальство тоже иногда ошибается". После этого случая он очень стал уважать маму, и звал её профессором. И спрашивал иногда на занятиях: "А что скажет по этому поводу наш профессор?" Стипендию с тройками не давали, поэтому если мама чувствовала, что на четвёрку она не тянет, она уходила с экзамена, и потом приходила пересдавать. Но был у неё такой казус. Как-то мама ушла с экзамена Меркулова - не стала отвечать, не уверена была в том, что получит четвёрку. И потом она приходила пересдавать 10 или 12 раз, и всякий раз он выгонял её с экзамена. Наконец, он поставил маме четвёрку, и сказал: "Теперь Вы можете читать лекции по проективной геометрии".
        Студенческая жизнь проходила весело. В одной группе с мамой учились Женя Андрианова, Надя Филиппова, Рита Сарилова-Валя Матросова-Шура Каменецкая (у них была своя компания), Лида Горелова, Галя Егорова, Клава Бирюкова. Был ещё у них в группе Герберт Бопп (общий любимец, из поволжских немцев), у Герберта был брат Вальтер, который учился, кажется, в сельхозинституте, но принимал участие в  танцах и развлечениях, и ещё участвовал одноклассник Вальтера Валька Баимкин.
        Мама выкроила и сшила себе красивый белый съёмный воротник, надевала его сверху на летнее платье (такой же воротник мама сшила Лиде). Все снимали фасон с этого воротника, но такого красивого ни у кого не получилось.

        Когда закончили пединститут, маму распределили работать в Буинск - рабочий посёлок в Ибресинском районе Чувашии. Неподалёку тоже в каком-то селе работал хирургом Виктор Кузнецов, он знал маму ещё по Чебоксарам, и проявлял к ней настойчивое внимание, звал замуж. В конце концов она уступила его просьбам и они поженились. Ученики мамины из старших классов были недовольны: "Зачем она за него выходит, она такая беленькая, а он чёрный". Вернулись в Чебоксары, маму определили в новую тогда школу № 22 (сейчас в этом здании размещается лицей № 2). У родителей Виктора был свой дом, отец его хотел, чтобы молодые строили 2-й этаж. Бабуся считала, что это ни к чему, жить они стали у бабуси, и тут же Лида. Отец очень уважал бабусю, даже больше,  чем собственную мать.
        Свёкор вначале очень доволен был своей невесткой, но настаивал на том, чтобы мама выучила чувашский язык. У мамы же не было способностей к языкам, и она отмахнулась от его пожелания. Ещё там была бабушка, которая невзлюбила маму. Отец маме говорил: "Давай уедем в деревню, здесь нам родители жить не дадут". Но мама не хотела ехать в деревню, и довольно скоро они развелись. Надо сказать, что мама моего отца - Полина Антоновна - к моей маме относилась хорошо, первое время после развода всё ходила к нам в гости. А когда я во втором классе лежала в больнице, она колола кур (они держали кур), варила для меня куриный бульон и приносила маме, а мама уже приносила его мне в больницу (в то время птицефабрик ещё  не было, и куры представляли собой очень большую ценность).

        Когда мама работала, она очень внимательно следила, чтобы выставляемые отметки были справедливыми. И говорила своим ученикам: "Если вы считаете, что у вас отметка не справедлива, подходите с своей работой". Она старалась не обидеть никого из детей, старалась, чтобы никто из детей не чувствовал себя хуже других. Никогда никого она не унижала, и сама никогда ни перед кем не унижалась. Очень ей нравилось стихотворение Людмилы Татьяничевой:
        Гордым легче — гордые не плачут,
        Ни от ран, ни от душевной боли.
        На чужих дорогах не маячат,
        О любви, как нищие, не молят.
Эти строки как будто про маму написаны. Много было у мамы в городе знакомых учителей, особенно математиков.

        Когда маме было 28 лет, в школе 22 проводился вечер встречи с шефами комсомольцами Чебоксарского электроаппаратного завода, после этого вечера несколько человек избили маминого ученика 10-классника. Мама прервала эту драку и отвела ученика домой. Хулиганы угрожали расправой и мальчику, и маме. Их исключили из школы и посадили на год в тюрьму. На мамину тонкую нервную систему этот случай подействовал угнетающе, она заболела, лежала в больнице, и потом год была на инвалидности 2-й группы. Потом 2-ю группу инвалидности заменили 3-й, но на очередное переосвидетельствование мама не пошла, вернулась к работе. Но по предписанию врачей уже не вела классное руководство. Очень её любили и ученики, и коллеги по работе.

        Когда у маминой сестрёнки Лиды родилась дочка Верочка, бабуся привезла её нянчиться к нам, пока Лида не закончила институт. Мама моя очень любила Верочку и называла её: наша Забава Путятишна, и Верочка тоже очень любила маму и в детстве (видимо, глядя на меня) звала её мамой.

        Очень ответственно мама относилась к своей работе. То время было offline - задолго до интернета, и такое обилие информации, как сейчас, во сне не могло присниться. Когда мама бывала в Москве, обязательно заходила в магазин "Педагогическая книга" в центре Москвы (и я, когда бывала в Москве, обязательно заходила в "Педагогическую книгу" за книжками для мамы). Кроме методической литературы, покупали книги со сложными олимпиадными задачами для детей постарше. Для детей помладше покупали книги для внеклассной работы типа "Занимательной математики". Ну и выписывала мама довольно толстый журнал "Математика в школе". Для своих учеников она устраивала в школе математические викторины, математические вечера. Её выпускники - бывшие ученики привозили маме варианты вступительных экзаменов в ВУЗы, в которые они поступали. Очень мама ценила учебник по математике Киселёва (когда я училась, учебник Киселёва оставался только в 9-10 классах, в 6-8-х его заменили другим учебником, кажется, автор Никитин). Олимпиадные задачи мама решала лучше всех своих подруг-математиков.
        Тогда методы преподавания математики в корне отличались от современных. Тогда упор делался на логику, логическое обоснование решения, а сейчас - на интуицию. Не могу судить о преимуществах того или иного метода. Тогда Советский Союз был великой научно-технической державой, сейчас, увы! - мы сырьевой придаток развитых стран. Думаю, что виноваты в этом не только новые методы преподавания. К сожалению, за 30 с лишним лет разрушена основа мощного былого технического потенциала. И не видно наверху людей, которые могли бы и стремились бы его восстановить. Задача эта грандиозная и труднейшая. Надо отдать должное Сталину - он с такой задачей справился блестяще, хоть и очень дорогой ценой.
        В те годы самыми престижными ВУЗами были Физтех  (МФТИ - Московский физико-технический институт), механико-математический факультет МГУ, МВТУ им. Баумана. Поближе - КАИ (Казанский авиационный институт). Самых сильных своих учеников мама тренировала на олимпиадных задачах. А кто послабее, должен был знать и понимать основы, просто так тройки она не ставила никому. Дети обходились без репетиторов - с теми, кто не смог усвоить материал на уроках, мама после уроков проводила дополнительные занятия.

        Мама была весёлым человеком. Как-то в классе один из её учеников забыл дома тетрадку с домашним заданием (в 22 школе). Мама отправила его домой за тетрадкой. По дороге он вляпался где-то то ли в коровий, то ли в лошадиный навоз, и так пришёл в класс. "Ты где это нашёл?" - спросила его мама. "Я не нашёл" - пробурчал ученик. "Римма Леонидовна, это он своё потерял" - откликнулся один из учеников. Остальные дети на эту реплику не обратили никакого внимания. Но маму это так рассмешило, что она уже не могла вести урок, дала детям какое-то задание, а сама встала у задней стенки, и весь урок тихо смеялась.
        Мама была одним из лучших математиков в городе, в 1963 году её наградили почётной грамотой министерства просвещения РСФСР. Одна из знакомых маминых, работавшая во ВНИИРе (Всесоюзный научно-исследовательский институт релестроения), как-то сказала про своих сотрудников: "У нас все  мечтают, только бы к Раевской попал" (о своих детях). Эти слова для мамы были самой высшей наградой, выше и значимее официальных. Но своим ученикам мама, кроме математических знаний, старалась привить доброту и милосердие к людям. Как-то даже одна из родительниц в 22 школе сказала ей: "Римма Леонидовна, Вы уж слишком героически их воспитываете".

        Где-то в 1964-1965 году маме на работе дали участок в коллективном саду "Юбилейный". Нашими соседями были Зинаида Александровна Анисимова, мамина коллега, она работала в 22-й школе учительницей начальных классов, и её муж, Александр Иванович Анисимов, очень добрый хороший человек, в прошлом фронтовик. Часто Зинаида Александровна приходила к нам в дачу и подолгу разговаривала с мамой. Когда уходила, говорила: "С Вами поговоришь, как мёду напьёшься".

        Очень тяжело мама пережила бабусину смерть, это была огромная утрата для неё. Говорила она, что по любимому человек плачет 7 лет, и она по бабусе плакала 7 лет. И после этого она уже не стала прежней. Вскоре после бабусиной смерти мама по настойчивому приглашению Шелевой Марии Николаевны и Маленовой Маргариты Александровны (директора и завуча 16-й школы) перешла работать в 16-ю школу учительницей математики (сейчас 16-ю школу переименовали в гимназию № 2). В то время 16 школа была преобразована из 8-летней в среднюю. Первый директор 16-й школы Мария Николаевна Шелевая до этого работала директором Дома пионеров, и к 16-й школе в городе было полупрезрительное отношение. Говорили, что это не школа, а филармония (в то время в нашей стране очень престижны были математика и физика). Мария Николаевна занялась поиском этих высококвалифицированных специалистов в других школах.  Математику пригласили преподавать маму. В 1971 году, уже в 16-й школе ей присвоили звание заслуженного учителя школы Чувашской АССР. Но 22-я школа всегда в маминых воспоминаниях была на первом месте, и она часто-часто вспоминала учителей - своих коллег из 22-й школы, которых очень ценила и вместе с которыми проработала 17 лет.

        Мама занималась математикой и со всеми родственниками, которые в том нуждались, и с соседскими детьми. При этом она не брала за это ни денег, ни каких-либо подарков.

        В какое-то время, уже после бабусиной смерти, мамины сокурсницы решили отмечать дни рождения. Помню, на этих днях рождения бывали т.Женя Андрианова, т. Надя Филиппова, т. Валя Матросова (в девичестве Якимова), т. Клава Бирюкова, т. Галя Егорова (в замужестве Прокопьева), иногда приходила т.Лида Горелова. Приходила и Александра Михайловна Каменецкая, в замужестве Налимова, но она всегда торопилась (у неё был поздний брак и маленький сын Слава) и была недолго, быстро уходила. Все, кроме т. Вали Матросовой, работали в школах учителями, и через какое-то время разгорался профессиональный разговор - кто как объяснял какую тему, у кого ребёнок (так называли учеников) каким-то особым способом решил задачку. Т.Валя Матросова преподавала математику в пединституте. Беседа била ключом.

        Но здоровье у мамы было подорвано болезнью, очень была у неё больная печень, к тому же она часто простужалась, имела слабое горло и верхние дыхательные пути, часто болела, и поэтому, не достигнув 55 лет, в 1978 году она вышла на пенсию, 40%-ную, такую пенсию давали учителям после 25 лет работы. Нелегко далось ей это решение, и долго-долго она на 1 сентября уезжала куда-нибудь за город. Когда ей исполнилось 55 лет, её пригласили работать в 23 школу неподалёку от нашего дома. Она устроилась туда временно, но недолго проработала - опять не дало здоровье.

        Очень мама любила природу, в ней находила и отдых, и утешение. Её строки:
        Лечит душу мне только шелест трав,
        Только сосен шум и покой дубрав.
        Только в их тишине полной грудью дышу,
        От зелёных полян никуда не спешу.

        Мама очень ценила ту заботу, которая проявляла Советская власть о людях. Бесплатное образование и медицину, детские садики, парки, скверы, скамейки. Множество туристических баз и профилакториев, которые были практически при каждом крупном предприятии (а их тогда в Чебоксарах было множество). Но с горечью отмечала, что не больно люди ценят эту заботу: и ломают, и утянуть пытаются всё, что плохо лежит, а профилактории и базы отдыха превращают в места массовой пьянки.
        Очень переживала мама крушение Советского Союза. Ненавидела Горбачёва, причём с самых первых его шагов, когда большинство людей было им очаровано. Переживала, насколько он не осмотрителен в своих высказываниях.  Что нельзя так огульно охаивать всё созданное великими трудами и великими жертвами. В одном из своих стихотворений писала про него: "Иуда против него был ангелом, Горбачёв - предатель народный". Смотрела с болью на крушение нашего великого государства.
        И очень уважала Иосифа Кобзона за то, что он, в отличие от многих деятелей культуры, никогда не поливал грязью Советское прошлое, не боялся открыто отстаивать свои убеждения. Уважала за активную гражданскую позицию, за то, что в наше бандитско-рыночное время он остался советским человеком.
 
        Свойство было у мамы: на первом месте для неё было исполнение долга - по отношению к работе, к родным, друзьям, окружающим людям. Иначе у неё не было покоя на душе. И часто она повторяла строку из песни сериала "Следствие ведут знатоки" "Наше чувство долга" - это была её расхожая фраза (а целиком эта фраза звучала так: "Только снова нас уводит за собой, поднимает и уводит за собой наше чувство долга").

        В 2014 году мы зарегистрировали маму на сайте stihi.ru (регистрироваться по фамилией Раевская она не захотела, взяла псевдоним), там стала она публиковать свои стихи. Это очень воодушевило её. Общение с людьми, которые тоже писали стихи (в основном это люди высокой культуры), было бальзамом на её душу. Когда мама публиковала свои стихи, она очень ответственно к этому подходила, её девизом были строки Тютчева "Нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся". Иногда она даже переделывала свои стихи перед публикацией - где-то смягчала, чтобы не навредить.  И после мамы я захожу на этот сайт и читаю стихи любимых маминых стихотворцев. И иногда нахожу в этих стихах утешение.

        2015 год был для нас неудачным. Вначале, еще с ноября 2014 года я очень сильно болела какой-то респираторной инфекцией, мама за меня переживала, мы с ней всё это время не гуляли. Как только я немного стала оживать, 27 января 2015 у мамы случился ишемический инсульт. Вызвали скорую, сделали укол, свозили нас в республиканскую больницу, там сделали томограмму и предложили лечь в больницу. Мама отказалась, и мы вернулись домой. Назначили лечение, вроде начала она приходить в себя, но рано утром 30 января у неё случился сердечный приступ, и опять скорая, были у нас часа два, оживили её, но настойчиво предлагали лечь в больницу.  "У нас же инсульт!" - говорила я. "Инсульт у вас уже прошёл" - отвечали они. Ничего себе, прошёл.
        А через три дня сообщили, что 29 января не стало Верочки, моей двоюродной сестрёнки. Я была в шоке от этой вести и поняла, если мама об этом узнает, это убьёт её моментально. И я скрыла эту новость от мамы, так она и не узнала о Верочкиной смерти.
        14 марта у мамы случился инфаркт. И опять скорая, и опять та же республиканская больница, только на этот раз нас уже не отпустили. Надо сказать, что персонал в больнице (к моему удивлению) был чуткий и внимательный, к маме хорошо относились. Очень было душевное отношение к  больным, начиная с зав.отделением Альбины Владиславовны Макарьевской до нянечек и санитарок. Мне ставили на ночь скамейку и стул, чтобы я могла находиться с мамой в палате. Я очень за неё переживала, однажды ночью не спала, вышла в коридор, и там стояла. Больные и медперсонал мирно спали. А мама проснулась и, увидев, что меня нет и я не сплю, решила съездить в туалет. Встала со своей кровати, села меня подождать на моё сооружение, оказалось, что на край скамейки. Скамейка встала дыбом, и мама оказалась на полу. Грохот был неимоверный. Я влетела в палату, включила свет, и обнаружила маму, заливающуюся смехом, на полу между стулом и скамейкой. Через несколько мгновений в палату влетел высоченный медбрат, кажется его звали Дима Лисицкий. Он легко, как пушинку, поднял маму и усадил её на кровать. Молодой человек этот учился на медицинском факультете, а чтобы набраться опыта, подрабатывал в кардиологии медбратом. Через некоторое время всё успокоилось. На следующий день, проезжая по коридору в инвалидной коляске, мама увидела Диму, и спросила меня: "Это тот самый юноша, который меня ночью поднял? Давай  к нему подъедем, я хочу его поблагодарить". Дима сказал в ответ на мамино спасибо: "Больше не падайте". После этого случая он к маме стал относиться с особым вниманием, и однажды укорил меня, когда я задержалась дома: "Она же Вас ждала" .
        Мы выписались, но состояние мамино всё ухудшалось и ухудшалось. Добавило проблем то, что я подхватила где-то респираторную инфекцию и заразила ей маму. Летом был небольшой просвет в её состоянии. Тогда мама сказала: "Я хочу съездить за Волгу, в сад и к бабусе на кладбище". На кладбище мы с ней съездили на такси и она очень этому была рада. За Волгу (к моему великому сожалению!) не получилось. А сад в тот год был столь заброшен, что я сказала, не надо туда сейчас ездить, чтобы не расстраиваться.
        Моя милая мама умерла 22 октября 2015 года. Похоронили её рядом с бабусей, она всё время мечтала об этом. Правда, старое уже кладбище представляет собой удручающее зрелище, что-то между свалкой и зарослями, и я в меру своих сил стараюсь там навести хоть какой-то порядок, который так любила моя мама.