Чапаев 2

Три всадника  на измученных вороных  конях  под палящим июльским солнцем  скакали  по  бескрайней степи.  Конечно  же,  это  были мы:  комдив  Чапаев  Василий  Иванович (Чапай),  его ординарец  Петр Исаев (в миру просто Петька)  и  я,  дивизионный  комиссар  Дмитрий  Фурманов. 
  Мы  отбились  от  своей  дивизии  во  время  боя  с  белыми, которые утром неожиданно  атаковали  нас.  И  вот  теперь  плутали  по  пыльным  дорогам.  Куда  мы  неслись,  я  не  имел  ни  малейшего  понятия,  я  вообще  давно  потерял  ориентацию в этой однообразной «пустыне».  Петька  тоже  с  видимым  трудом  держался  в  седле.  И  только  Чапай  целеустремленно  двигался  впереди  нашего  небольшого  отряда, взяв  на  себя  роль  компаса.
  Честно  говоря,  я  совершенно не  понимал,  как  все  произошло.  С  самого  утра  все  было  спокойно.  Дозорные  доложили  об отсутствии  в  округе белых,  но  обнаружили наличие  белого.  Этого  белого  они  и  принесли  в  штаб  целый  ящик.  Еще  несколько  ящиков,  как  выяснилось  позже,  они  заблаговременно  спрятали  в  свинарник, благо тот  пустовал.  Чапай, увидев дозорных с грузом, повеселел, но посмотрев  в  мою  сторону,  поморщился  и  велел  поставить  ящик  в  угол. 
  Сам  он  в  это  время,  сидя  на  табурете,  брился  острейшим  трофейным  кинжалом  из  дамасской  стали,  глядясь  вместо  зеркала  в  свой  ослепительно  начищенный  сапог.  Петька  у  стены,  оседлав  скамью,  куском  войлока  чистил  свою  шашку,  которая  и  так  сияла  на  солнце  не  хуже  электрической лампы  во  тьме.  Анка  у  печи,  гремя  котелками,  готовила  завтрак, иногда  стреляя  глазками  в  сторону  Петьки, а  я  у  окна,  прикрытого  фанерой,  смазывал  оружейным  маслом  свой  маузер.
   Это  была  моя  гордость!  Его  мне  подарил  сам  Котовский,  за  то,  что  я  сумел  доставить застрявший  бронепоезд  к  правому  флангу  его  армии,  где  в  это  время  находился  Троцкий,  а  в  бронепоезде было все  необходимое… 
  Да, славно  тогда  погуляли… 
  Они  даже  вызывали  Ленина  и  тот  собрался  было  присоединиться,  заказал  аэроплан,  но  в  последний  момент  его  не  отпустила  Крупская,  заявив  что  «революция  еще  не   закончена,  Петроград  голодает  и  вообще к тебе, Володя,  ходоки  пришли,  пойди  с  ними  покури».
-  Анка,  ты  что  там  опять  стряпаешь? – раздался  голос  Чапая, - Смотри,  картошку  не  трогай.  Она  мне  еще  пригодится.
-  Как  не  трогай.  А  что ж  варить  тогда? – возмутилась  Анка.
- Вари  эти…  как  их…  мараконы.  Их  у  нас  шесть  коробок.  Разведчики  давеча  принесли.
-  Не  мараконы,  а  макароны, - поправил  Петька, - Мне,  когда  я  у  барина  Сергеева  служил,  доводилось  пробовать.  Вещь!  Говорят,  их  итальянцы  уважают.  Они  их  с  помидорами  трескают.
-  Итальянцы, это  которые  буржуи? – грозно спросил  Чапай, - Мы  что  ж  ихнее буржуйское  варево  будем  жрать?  Да  я  ни в жизнь!  Никогда!
-  Правильно! – поддакнула  Анка, - Нечего  так.  Мы  пролетарии,  вот  и  будем  есть  картошку.
-  Э, э, э, - Чапай  замахал  мыльным  кинжалом, - Ты  это  не  того…  Картоху  не  трогай.  Вари  свои  ма-ка-роны.  Пролетарии  люди  не  гордые,  все  едят.
-  И  ты  будешь?
-  Я  потомственный  пролетарий, - буркнул  Чапай, - А  картошку  не  трожь.
-  Так  она  ж  пропадет,  сгниет  вся.
- Не  сгниет.  Вообще,  картошка  она  вещь  стра…  стра…  стра…те…ги…ческая! – Чапай,  отложил  кинжал  и  поднял  вверх  указательный  палец.
  Малообразованная  Анка  с  уважением  посмотрела  на  него,  а  потом  обратилась  к  Петьке.
-  И  как  же  варить  их  прикажешь?  Я  и  не  знаю  даже…
-  Да  просто,  кладешь  в  воду,  кипящую  только и посоленную малость,  и  варишь, - объяснил тот.
Анка  недоверчиво  хмыкнула,  потом  принесла  из  сеней  большую  белую   коробку  с  надписью  разноцветными  буквами «MACARONI».
-  Ну,  показывай  давай,  как  готовить.  С  помидорами.
Петька  отложил  шашку  и  подошел  к  Анке. 
  Но  объяснить  он  ничего  не  успел,  потому  что  дверь  распахнулась  от  пинка  часового,  который  заорал,  влетая  в  комнату:
- Белые!!!
  Чапай  вскочил,  подбежал  к  стоявшему  у  стены  ящику  с  водкой,  выхватил  бутылку,  сорвал  зубами  пробку  и  одним  могучим  глотком  осушил  половину.  Потом  он  подхватил  Петькину  начищенную  шашку,  сунув  тому  недопитую  бутылку,  и  как  был  в  майке  и  застиранных  галифе,  с  наполовину  выбритым  лицом,  выскочил  из  избы.  Петька  мгновенно  уничтожил  остатки  и  помчался  следом. За  ним  рванула  Анка,  я  выбежал  последним. 
  Когда  я  оказался  во  дворе,  Чапай,  уже  сидя  в  седле  и  размахивая  шашкой,  дико  орал:
-  По  коням!
  Петька  прыгал  возле  него  и  вопил:
-  Отдай,  отдай,  это  моя  шашка!
-  Я  тебе  выпить дал,  отстань! – рявкнул  Чапай  и  во  весь  голос  заревел: -  За  мной!  В  атаку!  Вперед!
  И  Чапай,  пришпорив  коня,  двинул  напрямик,  прямо  на  белых,  которые  наступали  в  полукилометре  аккуратными  рядами,  держа  винтовки  наперевес.  Шли  они  синхронно,  под  барабанную  дробь.
-  Стой,  дьявол,  куда! – заорал  я  и  побежал  за  ним.
-  Подожди,  Фурманов! – Петька  бросился  следом  и  догнал  меня  метров  через  сто,  возле  самых  окопов.  Он  схватил  меня  за  ногу  и  я  свалился  в  траншею.
-  Ты  сбрендил  что  ли,  комиссар? – ругался  Петька,  прижимая  меня  к  земле, - Чапай  он  всегда  так.  Проскачет  до  белых  полпути,  потом  вернется  обратно  и  скажет,  мол,  разведку делал.
-  Так  его  ж  убьют! – я  оттолкнул  Петьку  и  выглянул  из  окопа.
- Не  убьют, на  нем  кольчуга  из  толстых снарядных  осколков  сшитая,  бронесетка  называется, - объяснил  Петька, - Он  же  не  дурак  под  пулю  лезть.
- Какая  к  чертям  бронесетка, - завопил  я,  глядя  как  Чапай  с  шашкой  наголо  несется  на  белых, - Он  же  в  одной  майке!
- Да  под  майкой  бронесетка!  Ее  не  видно,  потому  что  не  мылся  он  давно.
- Черт! – я вздохнул с облегчением  и  осмотрелся.
  Вся  дивизия  лежала  в  окопах,  бойцы  заряжали  винтовки,  целились  в  неторопливо  идущих  врагов. 
-  Хорошо  шагают!  Интеллигенты, - завистливо  проговорил  усатый  пожилой  боец.
Справа, за  длинным  деревянным  свинарником  прятались  кавалеристы,  полагая,  что  они  в  засаде.  Слева  в  овраге,  я  знал,  располагался  еще  один  конный  отряд.
  Рядом  со  мною  плюхнулась  Анка.  Два  красноармейца  подтащили  ей тяжелый пулемет  «Максим»  и  Петька  принялся  помогать  заправлять  ленту.  Потом  она  замерла,  пристально  вглядываясь  в  прицел.
  И  затихло  все  перед  боем,  даже  барабанная  дробь  умолкла.
  Только  Чапай  с  истошным  криком  размахивая  ослепительно  сверкающей  шашкой  летел  на  белых.
- Ведь  убьют  же,  паразита! – подумал  я.
  Когда  до  первой  шеренги  белых  оставалось  шагов  двести,  Чапай  на  скаку  осадил  коня,  развернулся  и  помчался  назад.  Белые  открыли  по  нему  шквальный  огонь,  но  Чапай  был  невредим.  Я  сам  видел,  как  пули  выбивали  искры  из  его  спины,  но  он,  не обращая  на  это  внимания,  мчался  дальше.  Он  подскакал  к  нашей  траншее  и  вывалился  в  нее.  Его  конь  моментально  спрятался  за  стоящий  неподалеку  сарай.
-  Ты  что ж,  сайгак  чукотский,  обалдел  что  ли? – гневно  спросил  я.
-  Да  я  в  разведке был, - отмахнулся  Чапай, - А  насчет  сайгака  перебор.
-  А  если б убили?  Мне  ж  за  тебя,  чухонца,  перед  Реввоенсоветом  отвечать.
-  Да не переживай, комиссар,  ничего тебе не будет, они там уже привыкли…
-  У тебя правда что ли бронесетка на теле? – успокаиваясь спросил я.
-  Пощупай, - и Чапай подставил грудь.
Я провел рукой по майке, когда-то белой, а теперь темно-серой от пыли и грязи  и  почувствовал под ладонью металл.  Я  нажал сильнее, но его твердость оставалась прежней. Я пощупал ниже в районе живота, но везде тело было покрыто, как у средневекового рыцаря стальной броней.
-  Ну ты даешь! - только и смог проговорить я.
-  Хорош ты его гладить, - вклинился Петька, - Белые уже близко. А ты не там щупаешь, комиссар. У  него только на спине защита, а спереди только его железный мускул.
-  Чего? – я разинул рот, а Чапай, усмехнувшись, отвернулся и припал к биноклю.
Пока мы препирались, беляки подошли ближе и теперь до них было метров триста.  Шли они ровно, неторопливо, в две шеренги и казалось еще чуть-чуть и они, также не спеша, но неотвратимо без единого выстрела накатят на нас, взмахнут винтовками с хищно блестевшими штыками и…
-  Э, ты куда тянешь? – Чапай оттолкнул Петьку, пытавшегося вытащить у него шашку из ножен.
-  Это моя шашка, - огрызнулся тот.
-  А моя где?
-  Откуда я знаю, в штабе, наверное, на стене висит. Или куда ты там ее повесил.
-  Ты ординарец, ты все должен знать, - нравоучительно сказал Чапай, - А свою шашку получишь, когда мою найдешь  и также как эту вычистишь.  И  вообще,  не  до  тебя  сейчас.  После  боя  разберемся.
-  А если  меня убьют?
-  Тогда  у  меня  две  шашки  будет.
-  А  сейчас  мне  чем  драться  прикажешь?
-  Кирпичей  набери,  оглобля  вон  у сарая…  Оружия  полно.  И отстань,  скоро наступать будем.
-  Наступать? – я  влез  в  перепалку, - Куда тут наступать? Нам отбиться бы от этой лавы…
-  Да  какой  там  лавы, - Чапай махнул  рукой, - Их  триста  семнадцать  всего,  и  два  кашевара. Один  маленький,  другой  лысый.  Кухня  у  них  за  тем  пригорком.  Вон дым идет. Готовят  сегодня  пшенную  кашу  с  салом  и  луком.  Обоз  с  хлебом  еще  не  подошел  к  ним. Имеются  сухофрукты  и  изюм. Мяса  мало  и  то  конина. Есть у  них кофе  и  сахарин,  а  сахара нет  и  муки…
-  Погоди,  погоди, - потрясенно  проговорил  я, - Откуда  ты  знаешь?
-  Так  я  ж  не зря в  разведку  скакал.
-  И  ты  только  про  харч  и  разузнал?
-  И  то  не  мало,  и  то  хлеб, - встрял  голодный Петька.
- Да  погоди, - отмахнулся  Чапай, - Обижаешь, комиссар.  У  них  три станковых «Максима»,  один  «Льюис»,  два  орудия – трехдюймовки, двенадцать тысяч семьсот тридцать два патрона, тридцать девять снарядов, шестьдесят шесть гранат и четыре каких-то больших бака.  А  командира  Антоном  зовут,  он  с  Арзамаса,  в  детстве  «батоном»  дразнили.
Пока  я  переваривал  услышанное,  белые  продвинулись  еще  на  сотню  шагов.
-  Василь Иваныч, ты командуй давай, когда стрелять-то, - зашептала  Анка, - А то поздно будет.
-  Погодь, сейчас  еще  на  полста  шагов  подберутся, тогда. Стреляй, когда они вон у той березы будут. Ты, Фурманов, тоже скомандуй, как Анка палить начнет: пусть все стреляют.  Вам тут надо оборону сдержать. А я сейчас за свинарник отползу. Там кавалерия наша. Как время придет,  мы  ударим и белых погоним. А ты, Петро, ползи в овраг и передай начальнику второго отряда…  кто там  у  них  командир-то…  короче, чтоб били во фланг, но только после  того, как мы ударим, понял? 
-  Есть! – и  Петька  с  Чапаевым  синхронно  поползли  в  разные  стороны. 
  А  я  приник  к  биноклю  и  наблюдал,  как  белые  медленно приближались  к  белой  кудрявой  березе,  росшей  в  ста  шагах  от  наших  окопов. 
  Едва  они  оказались  на  одной  линии  с  ней,  как  оглушительно  загрохотал  анкин  пулемет.  Его  в  свое  время  неоднократно  чинили, заменяли  детали,  модернизировали  и  сейчас  он  работал,  как  десяток  тракторов.  Анка  водила  дулом  направо  и  налево  и  враги  веером  ложились  на  землю  перед  пулеметом.  Остальные  бойцы  молча  наблюдали  эту  картину. 
  Тут  я  спохватился,  выхватил  свой  маузер,  выстрелил  в  воздух  и  заорал:
-  По  врагам  революции,  огонь!!!
С  тем  же  успехом   я  мог бы  орать  возле  проносившегося  поезда.  Мой  дикий  крик  утонул  в  громыхании пулемета.  Я  толкнул  лежащего  рядом  красноармейца  и  крикнул,  показывая  маузером  на  белых:
-  Стреляй!
Тот  непонимающе  посмотрел  на  меня,  потом  подтолкнул  соседа  и  вот уже  четыре  обалдевших  глаза  уставились на  мою  физиономию.  Следуя  их  примеру,  повернул  голову  третий,   четвертый  и,  наконец,  вся  траншея,  разинув  рот  и  выпучив  глаза,  смотрела  на  комиссара.
  В  двадцатый раз  я  орал  «Огонь»  и  указывал  на  белых: проклятый  пулемет  заглушал  все мои  крики. 
  Тогда  я  потряс  Анку  за  плечо,  но  она  не  обернулась.  Я  постучал  ее   по  спине,  но  упрямая  пулеметчица  продолжала  косить  врагов.  И  тогда  я  решился  на  отчаянный  шаг  и  похлопал  ее пониже  спины.  Пулемет  моментально  смолк  и  в  наступившей  тишине  злющая  Анка  оторвалась от  прицела,  обернулась  и  влепила  мне  звонкую  пощечину.  Видевшие  эту  картину  бойцы  заулыбались  и,  сразу  забыв  о  наступавших  врагах,  начали  устраиваться  поудобнее,  видимо,  ожидая  продолжения. 
  Но  не  тут-то  было!  Держась  за  горевшую  от  удара  щеку,  я  взмахнул  рукой,  указал  маузером  в  сторону  белых  и,  сделав  два  выстрела,  зычно  заорал:
-  ОГОНЬ!!!
  До  бойцов  дошло.  Через  несколько  секунд  дружно  загремели  винтовочные  выстрелы,  а  Анка  провизжав:
-  Я  и  так  стреляю,  придурок!  В бою не смей меня трогать!
повернулась  обратно  и  пулемет  загрохотал  вновь.
  Я  облегченно  вздохнул  и  осмотрелся.  Теперь  по  белым  лупили  все  бойцы  находившиеся  в  окопах.  С  правого  конца  хлестал  еще один  наш  пулемет,  а  перед  Анкой  вообще  образовалось  пустое  пространство.  Я  поднес  бинокль  к  глазам  и  увидел,  что  почти  вся  первая  шеренга  белых  полегла  под  нашими  пулями,  а  вторая  беспорядочно  стреляя,  откатывается  назад.
«Отлично! – подумал  я, - Атака  отбита.  Положили  мы  человек  восемьдесят,  а  если  Чапай прав  и  их  всего  около  трехсот,  то  это  почти  треть.  С  такими  потерями  на  повторную  атаку  они  вряд ли  решатся.»
  Анкин  пулемет  наконец-то  замолчал: кончились патроны.  Она  оторвалась  от  гашетки  и  повернулась  ко  мне.
-  Тащи  ленты,  комиссар.  И  ствол  остудить  надо,  вон  аж  дымит.
Ствол  действительно  стал  совсем  черным  и  от  него  валил  дым  как  из  печной  трубы.  Подскочивший  боец  с  ведром  окатил  его  водой,  которая, зашипев,  моментально  превратилась  в  пар, окутавший весь пулемет.
  Я добрался  до  деревянного  ящика  с  патронами,  вытащил  два короба  с  заправленными  лентами и  отнес  их  Анке.  Пока  она  вставляла  ленту,  ствол  окатили  водой  еще  два  раза.  Через  полминуты  бой  можно  было  продолжать,  вот  только  воевать  было  не  с  кем.  Белые  отошли  за  пригорок  и  затаились.

             (продолжение следует)