13. 1 Внутренняя работа Пробуждение

                Из книги «В поисках чудесного» П.Д. Успенского,
 слова Успенского:

(стр. 327) «Я начал серию экспериментов, или упражнений, используя определённый опыт, который приобрёл ранее, и провёл серию кратких, но интенсивных постов. Называю их «интенсивными» потому что предпринял их не с гигиенической целью, а, наоборот, стараясь дать организму сильнейшие толчки. В добавление к этому я начал «дышать» по определённой системе, которая вместе с постом давала раньше интересные психологические результаты.

Я проводил упражнения в «повторении» по способу «умной молитвы», которые прежде очень помогали мне сосредоточенно наблюдать за собой; провёл я также серию умственных упражнений довольно сложного характера для концентрации внимания.

Но всё равно это, равно как и наши беседы и встречи, удерживало меня в состоянии сильнейшего напряжения и, конечно, в значительной степени способствовало целому ряду необыкновенных переживаний, которые я испытал в августе 1916 года. Гурджиев сдержал своё слово, и я увидел «факты» и, кроме того, понял, что он имел в виду, когда говорил, что до фактов нужно ещё многое другое.

«Другое» заключалось в подготовке, в понимании некоторых идей, в пребывании в особом эмоциональном состоянии. Состояние, которое является эмоциональным, нам непонятно, то есть мы не понимаем, что оно необходимо, что факты без него невозможны. 

Теперь я перехожу к самому трудному, потому что описать сами факты нет никакой возможности. Почему? Я часто задавал себе этот вопрос. И мог ответить то, что в них было слишком много личного, чтобы стать общим достоянием.

Я нашёл то, что искал; я видел и наблюдал факты, далеко выходящие за пределы того, что мы считаем возможным, признанным или допустимым, - ничего не могу рассказать о них».

                Думаю, речь идёт о высших чувствах, которые начали проявляться.

«Главное в этих внутренних переживаниях было их особое содержание или новое знание, которое приходит с ними. Но даже этот внешний аспект можно описать лишь очень приблизительно. Как я уже говорил, после моих постов и других экспериментов я находился в несколько возбуждённом и нервном состоянии и физически чувствовал себя слабее обычного. Я приехал в Финляндию, на дачу И.Н.М., в  чьём петербургском доме недавно проходили наши встречи. Здесь же находился Гурджиев и ещё восемь человек из нашей группы. Вечером беседа коснулась наших попыток рассказать о своей жизни. Гурджиев был очень резок и саркастичен, как будто стремился спровоцировать то одного, то другого из нас; в особенности он подчёркивал нашу трусость и леность ум.

Меня чрезвычайно задело, когда он принялся повторять перед всеми то, что я строго конфиденциально сказал ему о докторе С.. Его слова были неприятны для меня, главным образом потому, что я всегда осуждал такие разговоры о других.

Было около десяти часов, когда он позвал меня, доктора С. И З. в небольшую отдельную комнату. Мы уселись на полу по-турецки, и Гурджиев начал объяснять и показывать нам некоторые позы и движения тела. Нельзя было не заметить, что во всех его движениях присутствует поразительная уверенность и точность, хотя сами по себе они не представляли особой проблемы, и хороший гимнаст мог их выполнить без чрезмерных затруднений. Я никогда не претендовал на роль атлета, однако внешне мог подражать им. Гурджиев объяснил, что, хотя гимнаст мог бы, конечно, выполнить эти упражнения, он выполнил бы их иначе, а Гурджиев выполнил их особым образом, с расслабленными мускулами.

После этого Гурджиев снова вернулся к вопросу о том, почему мы не могли рассказать историю своей жизни. И с этого началось чудо.

Всё началось с того, что я услышал его мысли. Мы сидели в небольшой комнате с деревянным полом без ковров, как это бывает на дачи. Я сидел напротив Гурджиева, а доктор С. и З. – по сторонам. Гурджиев говорил о наших «чертах», о нашей неспособности видеть или говорить правду. Его слова вызвали у меня сильное волнение. И вдруг я заметил, что среди слов, произносимых им для всех нас, есть «мысли», предназначенные лично для меня. Я уловил одну из этих мыслей и ответил на неё, как обычно, вслух. Гурджиев кивнул мне и перестал говорить. Наступила довольно долгая пауза.  Он сидел спокойно и молчал. Внезапно я услышал его голос внутри себя, как бы в груди, около сердца. Он задал мне определённый вопрос. Я взглянул на него; он сидел улыбаясь».

                Общение на астральном уровне?

«Его вопрос вызвал у меня сильную эмоцию, но я отвечал утвердительно.

- Почему он это говорит? – спросил Гурджиев, глядя по очереди то на З., то на доктора С., - разве я что-нибудь у него спрашивал?

И сразу же задал мне другой, ещё более трудный вопрос, обращаясь ко мне, как и раньше, без слов. З. и доктор С. Были явно удивлены происходящим, особенно З. Разговор – если это можно назвать разговором – продолжался таким образом не менее получаса. Гурджиев задавал мне вопросы без слов, а я отвечал вслух. Меня сильно взволновало то, что говорил Гурджиев, что он у меня спрашивал и что я не могу здесь передать. Дело касалось некоторых условий, которые мне следовало принять – или оставить работу. Гурджиев дал мне месячный срок. Я отказался от срока и заявил, что какими бы трудными ни были его требования, я выполню всё немедленно. Но Гурджиев настоял на месячном сроке.

Вскоре того, как я лёг, меня охватило непонятное возбуждение, сердце забилось, и я снова услышал у себя в груди голос Гурджиева. Теперь я не только слышал, но и отвечал в уме, и Гурджиев слышал меня и отвечал мне.

Те вопросы, которые я ему задавал и на которые получал ответы, я вполне мог задавать сам себе и сам же на них ответить. … Однако чувство разговора было очень сильным, совершенно новым, не похожим ни на что другое.

После долгой паузы Гурджиев задал мне вопрос, сразу же меня настороживший; он сделал паузу, как бы ожидая ответа.

То, что он спросил, внезапно положило конец всем моим мыслям и чувствам. Это был не страх, по крайне мере, не осознанный страх, когда человек знает, чего он боится; но я весь дрожал и что-то буквально парализовало меня всего, так что я не мог выговорить ни слова, хотя и сделал отчаянное усилие, желая дать утвердительный ответ.

Я чувствовал, что Гурджиев ждёт, но долго ждать не будет.

- Ну, хорошо, - сказал он, наконец, - сегодня вы устали отложим это на другой раз.

Утром, когда мы вышли на небольшую веранду, где находились прошлым вечером, Гурджиев сидел в саду у круглого стола, метрах в двадцати от меня.

Мне в голову пришла мысль, что в этом необычном состоянии я мог бы, пожалуй, найти ответы на вопросы, которые не был в состоянии разрешить обычным путём.

Я начал думать о первой триаде луча творения, о трёх силах, составляющих одну. Что они могли означать? Можем ли мы дать им определения? Можем ли понять их смысл? Что-то начало формироваться у меня в голове, но как только я пытался перевести это в слова, всё исчезало. «Воля, сознание…, что было третьим?» - спросил я себя. Мне казалось, что, если бы я назвал третье, я сразу понял бы остальное.

- Оставьте это, - сказал громко Гурджиев.

Я обратил на него взгляд, а он посмотрел на меня, - Путь к этому ещё долгий, - сказал он, - Сейчас вы не сможете найти ответ. Лучше подумайте о себе, о своей работе.

Затем началось нечто странное, длившееся целый день и продолжавшееся позже. Мы оставались в Финляндии ещё три дня. В течение этих трёх дней у нас было много разговоров о самых разных предметах. И все это время я находился в необычном эмоциональном состоянии, которое иногда становилось утомительным.

- Как избавиться от этого состояния? Я не могу больше переносить его, - спросил я у Гурджиева.

- Так вы желаете погрузиться в сон? – спросил он.

-Конечно, нет, - ответил я.

- Тогда о чём же вы спрашиваете? Это и есть то, чего вы хотели; пользуйтесь им. Сейчас вы не спите.

Не уверен, что его слова были совсем верны. Несомненно, в некоторые моменты я «спал»».

                Что произошло? Расширение сознания? Пифагор это называл эпитафией (вид сверху).

«Многое из того, что я говорил в то время, должно быть, сильно удивляло моих сотоварищей по необычайному приключению. Да и сам я был порядком удивлён. Многое происходило как во сне, многое не имело ни малейшего отношения к реальности. Нет никакого сомнения, что многое было плодом моего собственного воображения. И впоследствии я с очень странным чувством вспоминал то, что говорил тогда».