Rip current. Кольцо Саладина. 34

Домой я явился уже совершенно выжатый и от голода злой и обессиленный.
В лифте меня укачало - я выпал из дверей и схватился за стенку. Доставать ключи уже не было сил. Я позвонил наобум – вдруг кто-то из девчат дома. Если нет, придётся присесть возле двери и немного отдохнуть.
Однако дверь открылась сразу - мне показалось даже, что я услышал топот бегущих ног.
В дверях статуей стояла Нора, бледная и перепуганная, что было ей совершенно не свойственно.
Зависла немая сцена, не предвещавшая мне ничего хорошего. Наконец я не выдержал и усмехнулся.
- Домой-то пустите, леди, - сказал я примирительно. – А то я сейчас тут описаюсь.
Далее случилось примерно то, что я предполагал. Статуя молниеносно ожила, в меня вцепились разъярённые кошачьи лапы, рывком втащили в прихожую и затрясли так, что шапка и шарф полетели в разные стороны.
- Ты у меня сейчас так описаешься, - шипела Нора. – Я тебя так описаю, скотину, что ты на всю жизнь запомнишь, козлина такая!
Я ойкнул сквозь смех и немедленно получил по уху шапкой, а по шее тапком, который Нора ловко стащила с ноги.
- Больно! – заорал я. - Тихо ты! У меня это… как это…
- Что? – кричала Нора, остервенело тряся меня за ворот.
- У меня голова кружится! - отбивался я.
- Я тебе её сейчас вообще оторву! - бушевала Нора. - Скотина такая, гадюка! Я весь день на нервах, уже в скорую звонила!.. А он тут лыбится… Вика с ним ночи не спала, работу бросала, выхаживала. А он тут лыбится, гад, паразит такой!
- Норхен, подожди… - бормотал я, давясь от смеха. - Дай скажу… всё скажу…
Я ржал и отмахивался, а в меня летели матюги и пинки, на которые Нора никогда не скупилась в моменты ярости.
Наконец она иссякла, и мы прямо в прихожей сели передохнуть от бурных чувств. Нора вытащила из моей куртки сигареты, я дал ей прикурить от своей зажигалки. Мы помолчали, сидя на полу напротив друг друга
- Вот что, - сказала Нора очень спокойно. - Слушай сюда. Если ты. Завтра. Вздумаешь вылезти из постели. Дальше, чем в туалет. Я тебе бошку собственноручно откручу. И ноги выдерну. Понял? Чёртов князь?
- Понял, - сказал я. – Прости.
Мы опять помолчали.
- Сфотографировался хоть? – подняла на меня глаза Нора.
- Нет, конечно, - ответил я чистосердечно.
- Почему?
- Не поверишь, - сказал я – Не успел!

Через десять минут в доме царил мир и благоденствие. Меня кормили, поили, капали мне капли на сахар и натирали грудь отвратительно воняющей мазью под названием «звёздочка». Я был любим и обласкан.
Нора со смехом рассказывала, как, прождав два часа, кинулась меня искать и пришла не в ту фотографию. То есть, наоборот, она-то пришла как раз в ту, а это я, пень с глазами, перепутал остановки, сошёл не там, где было велено, и попал совершенно не туда. Не на ту улицу и не в тот дом.
- Ну ты представь, - жаловалась Нора. – Говорю там: у вас был парень, высокий, синеглазый. Фотографировался на документ. Нет, говорят, не было никаких синеглазых парней. Я ругаюсь, описываю тебя, твою куртку, твою морду... И всё по нулям. Говорят: он у вас, наверное, к другой девушке ушёл. Синеглазые нынче нарасхват. И все, главное, ржут. Вот что мне было думать?
Я лежал на диване сытый, ухоженный и тоже не знал, что думать.
- Я подумала: если не придёт – убью!
- День, может, какой-то магический? – предполагал я. - Лунное затмение? Понимаешь, смотрю в окно и вижу надпись: Фотосалон.
- Так ты проехал! Пень с глазами!.. Я тебе сказала: через остановку. Ты меня-то пойми. Пропал человек. В чужом городе. Из моей квартиры. У меня же сразу твоя мама в голове. Она просто не переживёт...
- Слушай, ну, когда я увидел это фото в витрине, у меня просто крышу снесло. Я забыл, за чем пришёл.
- Мог хотя бы позвонить?
- А мне до того было? Мне и в голову не пришло, что ты будешь контролировать взрослого мужика.
- Вот тебя никто не контролировал. И ты ушёл и где-то блуждал неделю. И сам не помнишь. Это нормально?  И мы об этом теперь знаем - что ты можешь уйти и вдруг не вернуться. Ты понимаешь? Ты в коме лежал неделю – и предлагаешь нам не волноваться? В метро в обморок чуть не свалился, и предлагаешь нам не волноваться? Да, да, мы за тебя боимся. Осознай это, пожалуйста, своей башкой.
- Ладно, - смирился я. - Что мне делать? Отчитываться поминутно?
- Ну, ты как маленький. Не поминутно, а по мере необходимости. И не отчитываться, а держать в курсе.
- Ладно, - покорно сказал я, тяжело вздыхая. - Буду держать в курсе.
- Ол райт, - сказала Нора. – Дальше что было? Нашёл этого чудика на Бабушкинской?
- Нашёл. Чудик тоже ни хрена не знает, навёл на какого-то корреспондента. Поехал искать корреспондента. Уже есть хочу, пить хочу… Приехал на эту Щёлковскую, нашёл этот клуб, а там – её фото целый пакет…
- И ты решил, что она натурщица?
- Ничего я не решил. Я толком ничего не понял. Устал, как собака. Поехал домой. Думал, меня встретят заботой и теплом. Пожалеют, накормят, напоят…А тут такая Элеонора Исаева подкрадывается - и хрясь, хрясь по кумполу…
- Ну, это она тебя как раз пожалела, я бы больше наваляла. А что за фотографии? Неприличные что ли?
- Да нет, приличные. Красивые портреты.
- И что теперь? Будешь этого фотокорреспондента искать?
- Буду искать. Конечно. А что мне ещё делать? Слушай, а какое сегодня число?
- Двадцать первое, - сказала Нора. - Очко.
- А, вот почему всё так… - кивнул я. - Значит, как мы с тобой считали? Она вернётся в воскресенье?  Это двадцать четвёртое… Но домой она приедет двадцать третьего, так?
- Она может тебе позвонить двадцать третьего, - сказала Нора. – Я бы так и сделала, удобно спрятаться за праздник.
- Зачем прятаться за праздник? – изумился я.
- Чтобы не показывать заинтересованность.
- А почему заинтересованность нельзя показывать?
- Чеслав, ты балбес, - сказала Нора. – Есть куча случаев, когда девушке нельзя показывать заинтересованность.
- Это почему? – ещё больше поразился я.
- Ну, потому что, мало ли что… Может, ты уже женился. Может, забыл её. А так – праздник, очень удобно позвонить, как друг.
- Мда… - я потёр ладонями лицо. – Мне этого никогда не понять.
Зазвонил телефон, я взял трубку, не вставая.
- Да, - сказал я, думая о другом.
Трубка молчала.
- Алё, - подбодрил я, помолчав. - Вас слушают, говорите.
Трубка молчала и, как мне показалось, дышала.
- Вам кого?
Я ещё раз алёкнул и дал отбой.
- В общем, вот так, - подытожил я. – Я идиот, пень с глазами и полное чмо. А тут ещё такая Элеонора Исаева подлетает, хрясь-хрясь по шее...
- Ну, ладно, поняли мы уже, поняли… - подала голос Нора. - Какая у тебя несчастная жизнь с этой Элеонорой Исаевой…
- Норхен, - я приподнялся и взял её за руку. - Спасибо тебе. И за звёздочку тоже. И у меня огромная просьба. Как к другу. Не рассказывай Веронике. Она меня точно убьёт.

    *       *      *

ПАНИ
Кажется, я закричала. Кажется. Держала эту раковину в руках и что-то кричала. Что-то нечленораздельное, как от боли.
Потому что сразу всё обрушилось – все догадки сорвались с места и, как сумасшедшие, ринулись в мою голову.
Это только потом я осознала, что просто безостановочно на разные голоса повторяла: «Это же он! Это же он… это он, он…»
И потрясала это ракушкой, и поднимала её к глазам, и опять потрясала осторожно, и протягивала Татке, как на блюде, на ладонях, чтобы она точно удостоверилась и подтвердила мне, в случае чего, если я уже совсем не поверю глазам.
Татка взяла из моих рук ракушку, и я сразу замолчала. Смотрела на эту невероятную раковину во все глаза, словно в ней сосредоточился весь смысл моей жизни, как в кощеевой игле, которая в яйце, потом в ларце и так далее.
- Красивая, - сказала Татка заинтересованно. - Это вот такую он раскокал об дверь?
Я молча кивнула.
- Крутой мужик, - сказала Татка восхищённо.
- Но кто? Кто мог принести? – вымолвила я, не смея верить.
- А кто, если не он? - поинтересовалась Татка, вертя раковину.
- Ну, друг какой-нибудь, – пробормотала я.
- Судя по всему, он сам и есть, - не согласилась Татка. -  Потому что твой папа сказал, что этот парень уже звонил и ищет твой телефон.
- Скажи мне пожалуйста, точно, – умоляюще попросила я. - Процитируй.
- Цитирую: Заходил парень, ищет её давно, звонил уже пару раз. Какой-то её знакомый из Крыма.
- Так и сказал – из Крыма?
- Так и сказал. Кстати, записка, ты уронила, - Татка подняла с полу четвертушку бумаги и подала мне.
Я развернула. Адрес и телефон. Всё. Ни слова больше.
- Телефон! – страшным шёпотом проговорила я.
Татка ткнулась носом в записку, после чего мы какое-то время смотрели друг на друга в немом изумлении.
- Вот гадство! - первым опомнилась Татка. - Ну ты посмотри, а? Человек живёт с этим телефоном, мы по нему ежедневно трезвоним, как заведённые – и всё как об стенку горох.
- Я не верю, - сказала я твёрдо. – Этого не может быть, это ошибка. Здесь, наверное, цифры перепутаны.
- Ты может, пальто снимешь? - сказала Татка.
- Нет, - сказал я, – я иду звонить.
- Я с тобой! – вскочила Татка.
Мы, как чумовые, слетели вниз, я первая кинулась к нашему автомату – и зажмурилась от досады. Не работает.
- Так, - я нахлобучила капюшон. - Я на улицу...
- Подожди меня, я хоть куртку возьму, - воскликнула Татка, но я махнула рукой и, не слушая, помчалась к выходу.
Ближайший автомат не работал тоже. Не чуя ног, я летела по обледенелому тротуару вдоль витрин. В висках у меня стучало. Господи, не может этого быть… Господи, что ж такое, ни одного телефона!.. Наконец, целых три автомата под крышей - и все работают!
Я набрала номер. Пальцы тряслись. Практически я уже ни на что не надеялась. Мы же столько звонили-звонили с Таткой, почему сегодня-то должно быть по-другому? Да опять я сейчас пролечу, как фанера над Парижем…
- Да?
Голос мужской. Его голос. Я узнаю из тысячи. Изменённый телефоном, но это он. Я вдруг почувствовала своё дыхание. Взволнованное, учащённое. Прерывистое. Как у загнанной лошади. А я и есть сейчас загнанная лошадь. Что я скажу? Что? А сердце так стучит, словно я пролетела не 300 метров, а три километра. И голова вдруг закружилась.
- Алё, вас слушают, говорите.
Он слушает. Это он - и он здесь. Прямо вот здесь, сейчас. Отделённый лишь стеклом телефонной будки и куском Москвы размером в вечность. Это чудо. Я продолжаю молчать, потому что не знаю, что сказать. Что я скажу? Каким словом я начну свою исповедь?
- Я слушаю. Вам кого?
А мне кого?
Тебя, кого же ещё...
Или, может быть, себя?
Щелчок в трубке. Конец связи. Я молча закрыла глаза и медленно, страшно медленно повесила трубку.
Осторожно-осторожно - словно она была частью тебя...

продолжение следует.