de omnibus dubitandum 91. 129

ЧАСТЬ ДЕВЯНОСТО ПЕРВАЯ (1842-1844)

Глава 91.129. МОЛОДЕЖЬ ШАЛИТ…

    В начале Августа, я переехал из Кисловодской станицы в аул Тохтамышевский, верстах в 8 от Кубани и станицы Баталпашинской. Мне хотелось видеть ближе быт туземцев.

    Огромный аул населен был Ногайцами; но их обычай, образ жизни и вооружение совершенно одинаковы с Черкесами и Абазинцами, их соседями. Аул с давнего времени покорен, но очень нередко жители его поодиночке присоединялись к хищническим партиям немирных горцев, участвовали в разбоях, служили вожаками или укрывали хищников.

    На туземном языке говорилось, что это молодежь шалит. Но эти шалости имели всегда характер трагический и как повторялись почти ежедневно, то в Казачьем населении укоренилась ненависть к так называемым "мирным", и их не без основания считали более вредными, чем племена, находившиеся в явно враждебном к нам отношении. Впрочем, край был, очевидно, в переходном положении: Кубанские Ногайцы и Абазинцы мало-помалу теряли свою самостоятельность и даже воинственность по мере того как наши действия отодвигали немирные, горские племена далее к Западу от верхних частей Кубани.

    Поручик Алкин, бывший в то время приставом Кубанских Ногайцев, говорил мне. "Ведь это они только теперь присмирели, а в начале двадцатых годов какие они нам задавали бои! Выезжало иногда до 5.000 всадников, из которых очень много было панцырников" (см. рисунок).

    Надобно признаться, что наше начальство, до некоторой степени, виновно в том, что воинственность и страсть к разбойническим подвигам все еще сохранялась между мирными. Из них набирались милиция для отражения вторжений или для наступательных движений. Этим приобретали только весьма ненадежное, дорого стоящее и совершенно беспорядочное войско. Сверх того, надобно заметить одну туземную особенность: горцы считают разбой и грабеж не пороком, а напротив удальством и заслугою.

    Казаки отчасти заразились подобным же убеждением. Горец славился своими подвигами и если ожидал, что Русское начальство подвергнет его наказанию, то, бежал к немирным и, там старался обратить на себя особенное внимание предприимчивостью и удальством.

    Часто там беглецы делались известными предводителями хищнических партий. Случалось и то, что из мирных, бежали к немирным люди, ни за что не преследуемые, но собственно, чтобы прославиться своими подвигами и усовершенствоваться в разбойничьей войне. Через такую высшую академию прошли многие молодые люди, как например Абазинский князь Мамат-Гирей Лоов (Мамат Кирей Лоов. Лоовы - абазинская фамилия), Адиль-Гирей Капланов-Нечев, впоследствии бывшие генерал-майорами, носившие тонкое белье и курившие хорошие сигары. Из них первый — человек хитрый и энергический, красавец и отличный наездник, отправляясь к немирным Абадзехам, предал порученного ему капитана генерального штаба барона Торнау, который вызвался проехать через земли непокорных горских племен для собрания всякого рода сведений.

    Стремление России устроить сухопутные пути сообщения вдоль Черноморского побережья Кавказа требовало сбора необходимых статистических и топографических сведений об этой недавно перешедшей к России и совершенно неизвестной территории. С 1835 года Ф.Ф. Торнау* добровольно согласился с весьма опасным предложением начальства "отказаться на долгое время от общества и всех его удовольствий, преобразиться с виду в черкеса, поселиться в горах и посвятить себя на сообщение сведений, добыть которые предполагалось бы такой дорогою ценой".

*) ТОРНАУ Федор Федорович (?)(1810-1890) — барон, один из замечательных офицеров русской армии, внесших в изучение Кавказа вклад не меньший, чем ученые. Он родился в 1810 году в Полоцке, получил образование в благородном пансионе при Царскосельском лицее. В 1828 году начал военную службу в чине прапорщика. Пройдя героическую военную школу в турецкой (1828-1829 годов) и польской (1831 года ) кампаниях, после недолгой службы в петербургской канцелярии Главного штаба добровольно отпросился на Кавказ, предпочитая "труды боевой жизни парадной службе и блеску паркетных удач".
Далее — двенадцатилетняя служба на Кавказе. Действуя в распоряжении командующего Кавказской линией А.А. Вельяминова, Торнау отличился стойкостью и выносливостью в бою, четкостью в выполнении сложных поручений, трезвой оценкой событий, способностью принимать решение в неординарных ситуациях. А.А. Вельяминов высоко оценил достоинства молодого офицера и желал видеть его в своем ближайшем окружении.
Но судьба распорядилась иначе. В сентябре 1832 года Торнау был тяжело ранен, долго лечился и вернулся на службу только осенью 1834 года, когда кавказское командование разрабатывало план сухопутного сообщения вдоль восточного берега Черного моря. Ему поручают сложную задачу — "скрытый обзор берегового пространства на север от Гагр". Тайные цели рекогносцировки требовали надежных проводников и особой маскировки. Федору Федоровичу приходилось выдавать себя за горца. Во время своей первой экспедиции в июле 1835 года ему удалось проникнуть в самые труднодоступные районы Западного Кавказа.
В начале сентября того же года Торнау в сопровождении ногайских князей Карамурзиных отправился во вторую экспедицию, длившуюся полтора месяца, и помимо стратегического материала собрал богатый этнографический материал. Его описание убыхов, садзы-джигетов и некоторых других народов, полностью исчезнувших с карты Кавказа в 60-х годах XIX века в ходе мухаджирского движения (переселения в Турцию и страны Ближнего Востока), и по сей день остаются едва ли не единственным источником по изучению их культуры.
Через год — новое поручение: "тайное обозрение морского побережья от р. Сочи до Геленджика". Однако начальство вместо верных и испытанных проводников, выбранных Торнау, навязало ему ненадежных попутчиков, которые продали его в плен кабардинцам. Горцы потребовали баснословный выкуп — пять четвериков серебра или столько золота, сколько потянет пленный. Переговоры длились два года, ибо Федор Федорович решительно отказался от условий выкупа, подтвердив свою репутацию "идейного разведчика", готового "жертвовать собой для государственной пользы". Наконец в ноябре 1838 года ногайскому князю Тембулату Карамурзину удалось похитить пленника.
"Воспоминания кавказского офицера", где рассказывается обо всех этих событиях, Торнау окончательно завершил лишь в 1864 году в Вене, где служил в должности русского военного агента. Книга была вскоре опубликована и больше не переиздавалась, став библиографической редкостью.

    Первые "путешествия" Торнау в 1835-36 годах прошли успешно. Лето 1836 года он провел в Пятигорске, отращивая необходимую для жизни среди горских племен бороду: ему предстояла разведка участка от реки Сочи до Геленджика. В августе 1836 года в укреплении Прочный Окоп генерал Г.Х. Засс представил Торнау будущих спутников, кабардинских абреков князя Аслан-Гирея Биарсланова и узденей Тамбиева и Хаджи Джансеида.

   Засс сказал, что во всем с ними условился, что знает их как людей смелых, имеющих возможность с успехом выполнить трудную и опасную обязанность проводников русского офицера между враждебными горскими племенами.

    Кабардинский князь Аслан-Гирей Биарсланов вызвался оказать эту услугу, чтобы "загладить прежнюю вину свою". Князь, между прочим, был известен честностью и твердостью своего слова; за него ручались почетнейшие закубанские князья. Переодетый в черкесское платье Торнау в сопровождении князя Магомет-Гирея Лова, который также служил проводником, встретился в укреплении Вознесенском с Тамбиевым с Джансеидом.

    В 10 верстах за Белой речкой, в доме Магомет-Гирея Лова, уже среди непокорных абадзехов, Торнау пробыл с 3 по 8 сентября в ожидании Аслан-Гирея. Далее ему следовало перебраться в дом Аслан-Гирея, расположенный на р. Куджипс, в 15 верстах от дома Джансеида.

    Аслан-Гирей отказался сопровождать барона, сославшись на то, что "страшится обратить на себя и на спутников своих внимание шапсугов, никогда его не видавших", а для большей безопасности присоединил к ним двух кабардинских абреков, также "желавших заслужить прощение правительства".

    Ф. Торнау пишет: "Притворное простодушие, хорошо рассчитанное поведение Аслан-Гирея и товарищей его, меня совершенно успокоило, я стал им доверять, уверенный, что они слишком хорошо понимают собственную выгоду, требовавшую… выполнения данного им поручения". 

    Ночью с 9 на 10 сентября Торнау, кабардинцы и Лов выехали из дома Аслан-Гирея и направились по течению реки Курджипс. Вскоре им повстречались двоюродный брат Аслан-Гирея и приятель Лова, который завел с ним беседу.

    Торнау отмечает: "Я это потом узнал. Встреча была приготовлена для того, чтобы разлучить меня с Ловом. Проехав немного по дороге, проводники мои просили остановиться для того, чтобы Лову дать время нас догнать. Они связали лошадей, неприметно окружили меня и, мгновенно бросившись ко мне, схватили и обезоружили. Прежде чем мог постигнуть намерение их, я уже был лишен возможности владеть руками".

    "Лов спросил - погибнуть ли ему со мной, зная, что его убьют при первой попытке меня освободить, во всяком случае, бесполезной, я приказал вернуться ему на Кубань, известить начальство об участи меня постигшей. Меня повезли к Тамбиеву, в доме, которого мне суждено было прожить два года и два месяца - от 9 сентября 1836 года по 9 ноября 1838 года" - пишет в своем журнале пленник.

    Это предприятие показывает, во-первых, как мало мы знали край, в котором несколько десятков лет велась война, а во-вторых, какие странные приемы употребляли для собрания этих сведений.

    Еще в 1830 году преемник Ермолова, Паскевич послал артиллерийского поручика Новицкого в горы с таким же поручением. Новицкий обрил голову, отпустил бороду, надел Черкесские рубища, выпачкал лицо и руки и, представляя глухонемого нукера, проскакал от Прочного-Окопа до Анапы. Проводником его были известные Шапcyгcкиe дворяне Абат и Убых Неморе, подкупленные за значительное вознаграждение. Они ехали по ночам, а дни проводили у знакомых Абата.

    Несмотря на то, Новицкого узнали по мозолям на ногах, и он едва не поплатился жизнью за свой бесполезный подвиг. Все это не помешало, однако же, Новицкому представить Паскевичу толстую тетрадь, в которой систематически, хотя не всегда верно, были описаны Черкесский край и племена, обитающие не только по пути его проезда, но и по южной покатости хребта до самой Абхазии.

    Разумеется, сам Новицкий ничего этого не видел и не слышал, а все сведения сообщены ему были Таушем и Люлье, переводчиками, служившими прежде в кампании Де-Скасси и жившими около 15 лет между горцами. Об этих двух личностях я буду иметь случай еще говорить, а здесь упоминаю только для того, чтобы показать, в какой степени бесполезна отважная поездка Новицкого.

    Вероятно те же результаты имела бы и попытка барона Торнау, если бы не измена Мамат-Гирея. Несчастный Торнау пробыл несколько лет в плену и с большим трудом и издержками правительства мог спастись бегством. Перенесенные им во время плена лишения и бедствия расстроили только его здоровье.