Лениниана

Quid vero habet auctoritatis furor iste? И что же убедительного в этом бесновании? Так спрашивал Цицерон. Так спрошу и я.

*  *  *

В ночь на День Всех Святых у меня даже получилось заснуть. И мне даже что-то приснилось.

Нечисть всякая, брр! Но это было убедительно.

Мне приснилась двуглавая летучая мышь о трех коронах и с вензелем – к 400-летию дома Романовых. Она сказала, что явилась в этот мир затем, чтобы все смотрели на нее и только на нее и не догадались, ни в коем случае не догадались, что Ленин – жив.

Это невероятно, в это невозможно поверить, но Ленин – жив.

Ага, жив! Возмутилась я. Ну да, ну да. Так я и поверила. Конечно, как мифологический персонаж, как герой советских сказок, записанных Марией Полежаевой. Тогда да, жив, спору нет. Мне там очень нравилась сказка о том, как Ленин купался.

«Я здесь для отвода глаз», прошипела с присвистом мышь и поправила левую корону. Ее голос напоминал модемы из эпохи до локальных сетей, поэтому звучало это так: «Я здессс-сь… для отвода глассс-с…»

«Ровно полтора столетия как жив. Да-да, по-настоящему, взаправду, на самом деле…»

Мышь взмахнула крыльями и взвилась под потолок. Странно, но и я сидела там же.

«Посуди сама, эта загадочная погребальная практика, мумификация с использованием новейших технологий своего времени. Там целый институт работал, Эйнштейны, можно сказать, в своей узкой области».

Мышь сняла правую корону и подула на нее.

«А ты знаешь, во сколько обходится содержание этого грандиозного мраморного саркофага, именуемого Мавзолеем? Ты же закончила экономический факультет, а ну-ка сложи… да на 100 еще перемножь…»

Мы это не проходили! Мне отчаянно захотелось проснуться.

«А эти каменные изваяния повсюду», продолжала Мышь, «особенно к востоку от Уральских гор. Только взгляни на все это не из своей интернет-норы, а НЕПРЕДВЗЯТО. Так сказать – с высоты мышиного полета!»

Мышь гордо расправила крылья, вылетела в закрытое окно и совершила круг почета над крышей противоположного дома. Вензель «К 400-летию…» какое-то время повисел в воздухе и растаял.

Вернувшись, мышь примостилась на подоконнике, сложив ногу на ногу (и откуда у нее взялись вдруг ноги?), и продолжила тоном университетского лектора:

«Эту погребальную практику никак нельзя считать православной или мусульманской. Здесь усматриваются древнеегипетские мотивы. Вот лежит он там…» Мышь синхронно зевнула в обе глотки и составила все свои три короны на подоконник, «вот лежит он там с очень сохранными тканями тела, а в облаке при этом содержится сознание и готовится к перезагрузке. Почему бы и нет? Но это процесс не одномоментный, и для него характерна некоторая турбулентность…»

Мышь отчетливо похрапывала, с модемным присвистом. Потом вдруг резко встрепенулась, извлекла невесть откуда кусочек рафинада, сунула его под одну из корон и завертела ими, как напёрсточник на рынке.

«И что из всего этого следует?»

Мышь стала поднимать короны, одну за другой. Под каждой теперь лежал кусочек рафинада.

«А из этого следует, как нетрудно догадаться путем несложных умозаключений, что Ленин – жив».