Заговор слепых. 43

Глава XXXIX. ФИЗИОЛОГИЯ ПЕШКИ

И никаких голубей! Вот ещё…
Новый год на носу – надо блюсти уважение к празднику!

Купили вскладчину цыплячьих ног у барышника: дюжина – рупь сорок восемь.
Гулять, так гулять!
Жарили ляжки лап над костром, насадив их на берёзовый вертел. Почти что шашлык!

Кроме того, Бироныч устроил «фондю»: растопил в полуведёрной кастрюле два фунта плавленых сырков (на то они и сырки, чтобы плавиться), добавил щепотку сухих кореньев и две столовые ложки портвейну.
Кушали «фондю» руками, макая в неё кусочки батона.
«Фондя» удалась!

Запивали это дело «амаретой» - стянули пять бутылей из подпольного склада, обнаруженного в окрестной близи.
Бироныч сказал, что «амарета» - ликёр из Италии.
Что такое «ликёр» Прошка знал – сладкое пойло, от которого ломит башку по утрам. А вот слово «из-италии» слышал впервые.
Лакомство в виде торта и варёной сгущёнки оставили на потом: Бироныч полагал, что с десертом надо годить, а не жрать его сразу, вслед за закусками.
Что ж, он - диетолог. Ему, блин, видней.

По заведённому правилу в новогоднюю ночь, в просвете между ужином и десертом, Бироныч обращался к товарищам с зажигательной речью - подводил черту и рассказывал выводы.
Себя при этом называл он «докладчиком», а остальных бомжей – «итоговым пленумом».
Традиция есть традиция – ничего не попишешь! Она свята, её надо блюсти.

Очистив пасть от объедков «фонди» обшлагом рукава, Бироныч взгромоздился на ящик, прочистил горло вступительным кашлем и заявил:

- Гражданки и граждане. Братья и сёстры…

Обращаясь к народу подобным манером, трибун слегка погрешил против истины, среди окружающей публики сестра и гражданка имелась лишь одна — Лолитка. Шалава, лахудра и блудница на выданье.
Таков регламент – если гулящая девушка не может более зашибать деньгу интимным местом в связи с истощением оного, её сымают с довольствия и отправляют в больницу для бедных. Иными словами, выдают медицинским властям - баба с возу, кобыле легче.
Лолитка как раз находилась на рискованной грани, отделявшей приличную курву от падшей кокотки. Отсюда и титул - блудница на выданье.

Словом, «сестра» была положительно одинока, и Бироныч прошляпил этот заведомый факт.
Не мудрено – он частенько путал число, подменяя единственность множеством.
Сам Бироныч утверждал, что это свойство эпической речи, однако Прошка был склонен склонять себя к подозрительной мысли, что вождь и учитель слегка не силён в арифметике.

- Братья и сёстры. Гражданки и Граждане. Друзья, товарищи, люди, - повторил оратор воззвание и пошёл чесать новогоднюю речь. – В этот день, знаменательный для меня и не только, я хотел бы поприветствовать вас от лица всех униженных, оскорбленных, поражённых в правах и лишённых прописки. И поздравить с наступающим на нас выдающимся праздником!

Кивком головы Бироныч дал знать, что можно похлопать в ладоши овацию.
Сказано сделано - просторы кладбищенской опустошённости наполнил раскат ликующих рукоплесканий.

- Стало быть, да! А ещё, от себя лично и на правах духовного лидера, желаю выразить признательность вам всем и в отдельности каждому за доверие и поддержку морального плана. Поддержка – штука благая. От неё проистекает всемирная польза и всемерная выгода. Разве не так?

Вместо ответа на бесполезный вопрос Биронычу снова немножко похлопали.
Заложив руки в боки в знак благодарности, он сплюнул в сторону слюну и стал разруливать тему лирических уподоблений:

- В гуще бредущих людей и грядущих событий, наш кладбищенский альянс – воплощение надежды и символ опоры, спасительный остров отрады и радости среди бушующих вод бытия. Не совсем комфортабельный, но изрядно надёжный. Много ли надо нам? Пузырь на компанию, голубя лапку да друга плечо. Нас согревает пламя костра, хмельные калории и жар бескорыстных сердец, бьющихся как попало, но в унисон. Этим живём, за это радеем! А теперь, на правах духовного лидера, ущемлённого в правах и лишённого прописки, разрешите мне подвести кой-какие итоги – дать оценку минувшему году с позиции критики и осмысления.

Пленум бомжей загудел одобрительно, выказывая солидарность затеям докладчика.

- Друзья мои, гражданки и граждане, скажу не таясь, со всей прямотой, дарованной мне на основе доверия - год удался! «Молодцы, так держать!» говорю я вам, братья и сёстры, ликуя сиянием отеческой гордости. Даже Лолитка, уж на что она лярва и шуляйка подзаборная, и та себя блюла да крепилась изо всех геркулесовых сил. А сил, увы, в ней осталось не много! Ну, а теперь об успехах поконкретнее, с фактами на руках и статистикой в пальцах.

Бироныч вывернул наизнанку ладонь, демонстрируя пленуму ёмкость для хранения этих грёбаных фактов.

- Друзья, в истёкшем году мы повысили коэффициент попадания при охоте на кошек на двенадцать процентов и при стрельбе в голубей на пятнадцать. Блестящие результаты! Кроме того, благодаря шпионским талантам Армагеддона и сплочённым усилиям Селифана и Прохора, нами обнаружен нелегальный продовольственный склад на окраине армянского кладбища, замаскированный под нежилое строение для полухозяйственных нужд. В силу этой находки рацион наш заметно улучшился, ассортимент расширился, а жизнь удалась. Наглядное тому подтверждение – сегодняшний праздничный ужин при бенгальских огнях. «Молодцы, так держать!» говорю я Армагеддону, Селифану и Прохору, лоснясь лучами безудержной радости.

Слушая похвалу одобрения в собственный адрес, Прошка слегка побагровел от смущения и принялся хлопать себе самому, дабы утихомирить трудами рук трепетанье эмоций.

- Однако не стоит стоять на достигнутом и почивать лениво на лаврах. Громадьё наших планов требует новых решительных мер и отчаянных подвигов, - провозгласил Бироныч, погрозив ораве собратьев ораторским пальцем. – Сплотим шеренги, напряжём интенсивность усилий! Тем более, сами знаете - нам есть чего сплачивать и кого напрягать. А теперь о печальном…

Трибун прикусил язык и потупил взор, обратив его к основанию пьедестального ящика.

- В этот день, знаменательный для меня и не только, не могу не обмолвиться о понесённых утратах. Братцы, в истёкшем отчётном году плотность наших рядов слегонца поредела. Мы потеряли двух задушевных товарищей. Восьмого марта скончался Педрило, скоропостижно почив под колёсами молоковозки. Верный соратник и искренний друг, деливший с нами насущный хлеб бытия и горькую соль унижения, покинул нас в расцвете сил и эпицентре таланта. Мир праху твоему, любезный Педрило, и щедрой землицы, чтобы пророс ты грибом в отдалённых кроях, под сенью лунного крова и под присмотром Кукуя – Великого Бога всех униженных, оскорблённых, лишённых прописки и ущемлённых в правах.

Бироныч простёр лапу вверх и попал пальцем в небо. Точнее, в луну.
Повинуясь душевному зову духовного лидера, итоговый пленум присел ничком на колени и завыл, отдавая дань уважения щедротам любимого Бога Кукуя.
Насладившись молитвенным воем собратьев, предводитель кладбищенской своры осёк стенание взмахом руки и продолжил скорбную часть выступления.

- А в четвёртом квартале уходящего года, совсем намедни, буквально вчера, отправился в последний путь наш недавний попутчик. Не долго валандался он среди равных по духу и запаху. Не долго радовал нас слюнявым ртом и лучистой улыбкой. Не долго баловал поэтичными баснями. Не долго… Чуть меньше недели по юлианскому календарю. А точнее – шесть дней. И всё же успел в этот крохотный срок стать фаворитом и общим любимцем. Потому что симпатия расторопна и очень стремительна, она не знает дат и не ведает времени. М-да…

Бироныч сокрушённо вздохнул, и лёгочный стон его был поддержан скорбящими ртами участников пленума. А Лолитка, как одинокий образчик несильного пола, даже осмелилась всхлипнуть навзрыд.

- Ушёл от нас участливый друг, чудной, но чудесный товарищ. Не вынесло маломощное сердце тягот убогого существования. Надломилась хрупкая веточка, увял кучерявый цветок. А если перейти от ботаники к метафоре зоологических терминов, можно и должно так себя выразить: скопытился зайка! Загнали волки позорные бедного кролика. Ухайдакали, сволочи!

Оратор стиснул пальцы в кулак и помахал плотоядным хищникам угрожающим кукишем.

- В этот день, знаменательный для меня и не только, я хотел бы напомнить вам с пеной у рта - никто не забыт и ничто не забыто! Так помянем почивших в бозе коллег сниманием головного убора и почтим их память молчаливой минутой.

Итоговый пленум послушно обнажил купола, подставив зиме простоволосые органы.
Пока справляли тризну трагической паузой, Прошка косился на дерево, проросшее на распутье могил. У подножья ствола возвышался продолговатый бугор упоительно белой наружности.
Кролика схоронили тут, под осиной: положили плашмя и присыпали снегом.
Посовещавшись с утра, однозначно решили в земле не копаться. Нечего копья ломать – полежит до весны под сугробиной, не скуксится.
А когда степлеет – тогда его и поглубже урыть можно будет.

Свежесть захоронения подтверждал натюрморт: на вершине бугра красовался рукотворный гриб - стакан, покрытый горбушкой хлеба. Символический груздь, атрибут погребальной обрядности – прообраз грядущего бытия на грядках лунного капища.
Хотя, почему обязательно груздь? В данной рисовке скорей подосиновик.
 
Прошка любовался на гриб и размышлял о чём-то сугубо возвышенном. Благо безмолвие располагало к шевелению мозгов в направлении лирики.
Как там, в жизни загробной? Весело? Маетно?
И сколько пилить до Луны?
Добрался Кролик до места или ещё путешествует, пролетая по космосу?

От дум потустороннего склада его отвлёк шум топтания и ропота – минута окончилась, братья и сёстры очнулись.
Отмолчав положенное, Бироныч вернул голове утеплённый убор, слез с триумфального ящика и пригласил итоговый пленум проследовать к костру для продолжения праздника.
Судя по грохоту колоколов близлежащей церквухи, от События их отделял последний оставшийся час – самое время выпить за уходящий год, в предвкушении нажраться за будущий.

Улучив момент, пока товарищи не дули в ус, утешая себя «амаретой», Прошка слегка отделился от общества - устранил себя в сторону и отчалил в кювет. Под покровом ночной затемнённости он пробрался в дебри кустарника и стал планомерно в них шарить рукой, пока не наткнулся на кое-что, припасённое загодя.

Искомый предмет оказался осколком могильного камня, отпавшим от надгробной плиты по причине чудовищной ветхости оной.
С траурной ношей за пазухой Прохор двинулся вспять: вылез из дебрей, подкрался к бугру и возложил багаж к подножью осины.
Лиха беда начало!
Порывшись в загашнике телогреечной куртки, конспиратор извлёк кусочек мела, присел на карачки, закусил удила и стал малевать на замшелой поверхности камня слова, изображая их печатными буквами.

Работа спорилась.
Текст был сочинён накануне и придуман заранее, так что нужды прозябать в размышлениях не наблюдалось. Что же касается подпольности данной затеи, на то имелся особый резон – мухлюя с надгробием, Прохор пёр супротив генеральной линии вождя и учителя.
Бироныч, отпетый приверженец загробного равенства, утверждал, что в новой жизни все одинаковы перед лицом безымянности и неизвестности. На Луне ни чинов нет, ни званий, ни кличек, потому и подписываться над могилой не стоит - во избежание потакать предрассудкам и прихотям.

Оно, конечно - Бироныч мудрец, ничего не попишешь.
И всё-таки…
Хочется иногда пошалить, увековечить кого-то в назидание кому-нибудь.
Пройдёт случайный прохожий мимо осины, увидит булыжник с памятной надписью и подумает: «Надо же!».
А раз подумает, значит не зря. И, стало быть, здорово!
Не зря - потому что подумает.
А здорово - потому что не зря.

Оправдав старание подведением черты под логическим выводом, Прошка встал, удалил меловые улики вытиранием рук о портки и почапал к костру, не дуть себе в ус с остальной компанией.

А камень остался.

Зачем?
Чтоб лежать, дожидаясь случайного путника, который пройдёт мимоходом, увидит его и подумает: «Надо же!».
А раз подумает, значит здорово.
Потому что - не зря…