Антитюркская алтайская гипотеза

Антитюркская алтайская гипотеза
Сторонники антитюркской алтайской  гипотезы, до сих пор утверждают, что прародина древних тюрков располагалась в Южной Сибири (Саяно-Алтай) и прилегающих территориях Монголии и Китая. В доказательство этой гипотезы они обычно ссылаются на то, что первые письменные сведения о древних тюрках появились в китайских хрониках. Другой довод, который часто приводят сторонники этой гипотезы, это то, что тюркский язык, совместно с монгольским и тунгусскими языками, входит, в так называемую, «алтайскую языковую семью». В данном случае название «алтайские языки», по мнению сторонников этой  гипотезы, указывает на предполагаемую прародину этой языковой семьи (Алтай). Нередко в качестве дополнительных аргументов сторонники алтайской гипотезы приводят известные исторические факты: создание в V веке на территории Южной Сибири первого тюркского государства  - Тюркского Каганата и, найденные на этой же территории, каменные стелы с орхоно-енисейской письменностью. А некоторые учёные считают, что в алтайскую языковую семью необходимо включать ещё корейский и японские языки.
          Необходимо отметить; что некоторые российские учёные (В.В.Радлов, С.Е.Малов, А.М.Щербак, В.И. Рассадин, Л.В. Дмитриева и другие) внесли большой вклад в дело изучения древних и современных тюркских языков. В их исследованиях приведены множество лингвистических данных, которые свидетельствуют об отсутствии какого-либо генетического родства между тюрками, монголами, маньчжурами, корейцами и японцами.        К, сожаленью, этого нельзя сказать, о «тюркологических исследованиях» многих современных российских авторов. Так, например, С.Г.Кляшторный, А.В.Дыбо, М.Т.Дьячок, Ю.В.Норманская и др. авторы прилагают очень много усилий для того, чтобы «алтайская» гипотеза не была окончательно признана ошибочной и предана забвению.      Член-корреспондент Российской академии естественных наук, член Российского комитета тюркологов, доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Центра компаративистики Института восточных культур РГГУ А.В.Дыбо, например, прилагает все усилия для того, чтобы обнаружить в древних и  современных тюркских языках всевозможные  китаизмы, тохаризмы, иранизмы и другие «измы». Так в книге «Хронология тюркских языков и лингвистические контакты ранних тюрков» она  пытается убедить своих читателей в том, что общетюркское слово «алачыг»- юрта это древний китаизм. Вот как она обосновывает это своё «открытие»: «*ala;u-k 'хижина, шалаш, маленькая юрта'…Сопоставляют с поздне-др.-кит. la-;ia? 'деревенский домик', состоящим из двух слов: 1) совр. кит. l; , ср.-кит. l;, др.-кит. r(h)a 'hut, shelter; to lodge'; 2) совр. кит. she, ср.кит. sa, др.-кит. *;ia?-s 'to rest, stop; lodging house'. Датировка: r- > l- в раннем постклассическом древнекитайском, при сохранении негубной финали, то есть обязательно до позднего постклассического древнекитайского; латерал > фрикативный перед кратким гласным — начиная с Восточного Хань; общая дата — начало 3 в. н.э».(17)       Между тем общеизвестно, что древние тюрки, будучи кочевыми скотоводами внесли в сокровищницу мировой культуры свои достижения в хозяйстве и культуре: мобильное жилище – юрту на повозке, седло и стремена для лошади, войлочные и шерстяные ковры и многое другое. Естественно, что тюрки всем этим  предметам своего повседневного быта давали тюркские названия.      Кроме того, на сегодняшний день существует богатая общедоступная научная литература, посвящённая анализу сложных взаимоотношений тюрков - хунну, с отгородившихся от них Великой китайской стеной, древними китайцами.       Так, например, Т. Дж. Барфилд, американский учёный, который  проанализировал взаимодействие между китайскими империями и разнообразными империями кочевников, которые возникали в степях к северу от Китая, пишет в книге «Опасная граница: кочевые империи и Китай (221 г. до н. э. — 1757 г. н. э.): «Внутренняя Азия была зоной длительного взаимодействия двух противостоящих друг другу культур, обладавших устойчивыми представлениями о самих себе и своих соседях. На протяжении более 2000 лет кочевые народы степи враждовали с крупнейшим в мире аграрным государством и при этом не были включены в его состав и не восприняли его культуру. По одну сторону баррикад располагался имперский Китай, древняя культурная традиция которого требовала, чтобы в нем видели повелителя других народов и государств. Китай включил в свое культурное пространство множество соседних с ним иноземных народов. Даже такие ревностно оберегавшие свою независимость восточноазиатские соседи Китая, как Корея, Япония и Вьетнам, восприняли китайскую модель государственной организации и международных отношений, идеографическую письменность, кухню, одежду и календарь. Однако примеру Восточной Азии не последовали могущественные противники Китая на степных просторах севера. Эти коневоды-кочевники не просто отвергали китайские культуру и идеологию, но и упрямо отказывались видеть в них какую-либо ценность, за исключением ценности материальных товаров, которые могли предложить китайцы. Эти кочевые скотоводческие народы, рассеянные по огромной территории, жившие в войлочных юртах под огромным куполом синего неба, питавшиеся молоком и мясом, прославлявшие воинское  мужество и героические подвиги, представляли полную противоположность своим китайским соседям. Как Китай, так и кочевники защищали превосходство своих культурных ценностей и образа жизни. Это хорошо известный антропологам этноцентризм, которому не стоит удивляться… Вслед за вопросом о взаимодействии встает еще более сложная проблема культурной коммуникации…Различия в картине мира кочевников и китайцев делали их взаимоотношения особенно проблематичными». Известный российский китаевед Таскин В.С. в книге «Материалы по истории сюнну» пишет: «Как свидетельствуют источники, по образу жизни, хозяйственной деятельности, языку и обычаям народы, жившие на севере, резко отличались от китайцев». Необходимо отметить, что у древних китайцев было оригинальное название для сюннской юрты- «хунлу». Знаменитый китайский историк Сымя-Цянь в «Исторических записках», описывая быт сюнну, пишет: «Ханьский посол сказал: « У сюнну отцы и сыновья спят в одной юрте». В.С. Таскин  в комментарии к этому тексту пишет: «Слово «юрта» соответствует в китайском тексте иероглифу хунлу, который, как считает Янь Шигу, обозначает войлочную палатку куполообразной формы». Китайский историк  Бань Гу, живший в первом веке н.э., описал историю династического брака китайской принцессы,  выданной замуж за одного из тюркских  государей.  Бань Гу пишет о том, что принцесса, прибыв в тюркское государство, стала жить в дворцовых помещениях. Муж был намного старше принцессы, языка друг друга они не понимали, и принцесса страдала. О себе она сложила песню: «Мои родственники выдали меня замуж на край Поднебесья в дальнюю чужую страну, где куполообразный шатер является домом, войлок - стенами, мясо - едой, кислое молоко - напитком. Мысль что это мое постоянное место жизни, ранит сердце. Хотела бы стать большим лебедем и вернуться на родину». Необходимо отметить, что высшие слои древнекитайского общества, видя военное превосходство тюрков, старались освоить многие элементы чуждой для них культуры.       Американский учёный Э. Шефер пишет: «Восторженное отношение к тюркским обычаям позволяло некоторым вельможам сносить неудобства жизни в палатке, иногда ставившейся даже посредине города. Поэт Бо Цзюй-и, воздвигший у себя во дворе два тюркских шатра из небесно-голубого войлока, принимая в них гостей, с гордостью показывал, как хорошо они защищают от зимних ветров. Самым известным из таких городских жителей шатров был злосчастный царевич Ли Чэн-цянь, сын великого Тайцзуна, подражавший тюркам во всём: он предпочитал говорить не по-китайски, а потюркски и устроил на территории дворца настоящую тюркскую ставку, где в облачении тюркского хана восседал перед своим шатром, украшенным эмблемой в виде волчьей головы, и, окружённый рабами в тюркских одеждах, мечом отрезал себе куски от туши варёного барана». Кстати, М. Фасмер в этимологическом словаре русского языка пишет, что слово лачуга заимствована русскими у тюркских народов: «лачуга; др.-русск. алачуга, олачуга "палатка, хижина", например, в I Софийской летописи 1379 г. Из тюрк.: ср. чагат. аlа;uq "палатка, войлочный шатер, шалаш из коры, ветвей", тат., крым.-тат., кирг. аlа;уk – то же».     А.В.Дыбо также голословно утверждает, что тюрки заимствовали у китайцев названия металлов: «*altun 'золото'... Возможно, сложение *a:l 'алый, красный' и *tun, где вторая часть — предположительно китаизм: совр. кит. tong, ср.-кит. dug, др.-кит. Log 'медь, латунь, бронза'; *g;m;l 'серебро'…Предположительно из др.-кит.  *k;mliew: 1)совр. кит. jin 1, ср.-кит. kim, др.-кит. k;m 'metal' 2) совр. кит. liao, ср.-кит. liew, др.-кит. r(h)ew 'bright silver'; *dem;r 'железо'... Из поздн. др.-кит. *di;t-mwyt (=mwut) 'железная вещь', диал. поздн. др.кит. источник должен был звучать di;r-mwur, ср.: 1)совр. кит. tie, ср.-кит. thiet, др.-кит. Ib;t 'железо'; 2)совр. кит. wu, ср.-кит. m;t, др.-кит. mh;t 'variety; variety of objects, objects, things'».       Российский учёный Е.Н.Черных в статье «Металлургия» пишет: «В эпоху среднего бронзового века накопление золота и драгоценных металлов в захоронениях происходило главным образом на юге, за Кавказским хребтом (курганы Цнори, Триалети, Карашамб и др.), в Месопотамии (царский некрополь Ура и др.), в Анатолии (Аладжа)…В эпоху средней бронзы (примерно 2500–1900 гг. до н.э.) в Циркумпонтийской провинции попрежнему преобладали изделия из драгоценных металлов: их доля достигает 2/3 от общего числа учтенных 90 тыс. предметов. Однако более 99% всего золота и серебра локализовалось в погребальных комплексах южной зоны области, где на рубеже раннего и среднего бронзовых веков стремительно росло производство металла, модифицировались основные типы оружия и орудий. В «царских» некрополях концентрировалась огромная масса драгоценных металлов. Постепенно золото достигает Великой Евразийской степи, сосредоточиваясь в знаменитых подкурганных могилах скифских и сарматских вождей». Российский исследователь В.Е. Еремеев пишет: «Археологами было обнаружено, что железо стало производиться китайцами уже на рубеже эпох Шан-Инь и Чжоу, однако истинный железный век начался в Китае в 8-7 в. до н.э., что почти на 6 столетий позже, чем на Западе». Необходимо также отметить, что древние тюрки, задолго до того как отдельные тюркские народы (хунны, юэчжи, усуни, уйгуры-котоны, саки и др.) переселились с исторической прародины на Южном Кавказе на восток и достигли китайской границы, до этого более 4 тысячелетий жили в переносных юртах (алачугах) и  прекрасно освоили металлургию и широко использовали в быту изделия из золота, серебра и железа. Для того, чтобы убедиться в этом, достаточно пройтись по залам Государственного Эрмитажа и посмотреть на знаменитые древнетюркские украшения, предметы быта и военное снаряжение (с некоторыми образцами древнетюркского искусства можно ознакомиться в последней главе этой книге).        Новосибирский «тюрколог» М. Т. Дьячок решил также внести свою посильную лепту в  «алтайскую» теорию и поэтому нашёл «индо-иранские» корни в названии известного общетюркского молочного продукта «курута» (сушёный сыр).        Вот что М.Т. Дьячок  пишет по поводу этимологии общетюркского слова курут: «В ведийском языке зафиксировано слово k;l;t;a «сгущеное молоко». Слово это не представлено в современных индоарийских языках Индостана, зато отлично сохранилось в нуристанских (кафирских) и дардских языках, ср. ашкун cel;, cil;, кати kilya;, вайгали kil;, прасун k;li, дамели kil;;i, пашаи kir;r, kiror, kilor, kil;r, kil;, гавар kil;ri, калаша kil;;, кховар kil;l, башкарик kil;r, везде в значении 'сыр', 'свежий сыр'… В словарях (к сожалению, не проводящих границы между ведийским и санскритом) оно зафиксировано в следующем виде: k;l;la – «сладкий напиток, кровь, вода», k;l;la- «разновидность хмельного напитка»,  «кровь» (ср. также производные k;l;la/ja n-  «плоть»,  ~pa 'пьющий кровь', kil;lodhni «с нектаром в вымени» и т. п.). Происхождение др.-инд. k;l;t;a неясно. Впрочем, для целей нашего исследования вполне достаточно констатации факта, что др.инд. k;l;t;a явно не могло быть заимствовано из тюркских или других алтайских языков, поскольку ко времени миграции предков ариев в Индостан (конец II тысячелетия до н. э.) никаких контактов между ними и древними тюрками не существовало по причине разделявших их огромных расстояний… Учитывая все сказанное выше, можно сделать следующие предварительные выводы:  1. Тюркское курут, корт (и заимствованные из тюркского источника слова соседних языков) обнаруживает связь с др.-инд. k;l;t;a и его производными.  2. Др.-инд. k;l;t;a является субстратным словом, судя по всему, проникшим в индоарийские языки в районе Нуристана и Гиндукуша.  3. Предположение о заимствовании слова в индоарийские языки из субстратных языков данного региона подкрепляется и фактами об архаичности технологии приготовления сыра и способов ведения молочного хозяйства в Нуристане.   4. Индоарийское слово или его субстратный прототип могли послужить источником тюркского слова». Древние тюрки, будучи кочевыми скотоводами, с давних времён в летний сезон, когда поголовье животных достигала максимума, занимались своеобразным консервированием основных продуктов питания (молоко, мясо, масло, культурные злаки, лесные ягоды и фрукты, горные травы и др.). Консервированные продукты питания (курут, говурма, горга, гах, мотал и др.) можно было долго хранить и легко транспортировать. В основе тюркских названий этих слов были глагольные основы, например,  говурмаг (говурма) – «жарить», курутмак (курут) -«сушить». В зимнее время, когда поголовье животных и удой значительно снижались, основу пищи древних тюрков составляли консервированные продукты питания. Таким образом, необходимо отметить, что предположение М.Т. Дьячка о том, что тюркские народы название курута заимствовали у индо-ариев ошибочно.