Откровение

               

     Жизнь, можно сказать, прожита. Мне уже за 80.  Здоровья практически не осталось, - не без труда дохожу до кухни в собственной квартире, - кружится голова, боюсь потерять сознание. Оживаю лишь за компьютером, за которым провожу по 10-12 часов ежедневно. В виртуальном общении с издательствами, моими друзьями, близкими родственниками  и бывшими коллегами сейчас вся моя жизнь.
     К своему положению отношусь философски: знаю, что жить осталось недолго – 2, может быть 3 года, маловероятно, чтобы больше. Буду держаться, и продолжать писать, сколько смогу. Живу   заботами моей дочери-первенца, которой и самой-то уже, - "слава Богу", под  официальным опекунством моего старшего правнука.
     Вы, должно быть, выразите недоумение: где же это  я умудрился так нерасчётливо растерять своё здоровье? Думаю, что смогу ответить на этот вопрос и хотя бы частично  познакомить вас со своим прошлым. Тогда многое станет вам понятным.


     Окончил в своё время Свердловский горный институт,там жезащитил диссертацию, после чего уехал в Забайкалье, как тогда пели, - «за туманом и за запахом тайги». Прошёл по конкурсу в Читинский филиал института ВНИИпрозолото, стал заведующим горно-геологической лабораторией. Не могу не сказать, что с 1971 по 1976 год   было для меня  временем самым продуктивным  профессионально и самым счастливое по мироощущению.
     Проводил исследования и занимался внедрением новой техники на Дарасунском золотом руднике, молибденовом руднике Давенда, флюоритовых рудниках Усугли, Калангуй, Абагайтуй у китайской границы, полиметалллических рудниках Кличке, Акатуевском и Благодатском (том самом Благодатском руднике, где отбывали ссылку декабристы Волконский, Оболенский и Трубецкой).
     Жизнь проходила в высшей степени активно, - в постоянных геологических маршрутах, спецкомандировках, многочисленных поездках по стране. Побывал я и в Уссурийской тайге (всесоюзное совещание геологов в пос. Кавалерово с выездом на побережье), и на берегах Охотского моря (рудник Многовершинный), и на арктическом побережье в бухте Ольги близ устья Лены.
     Был на апатитовых рудниках Кольского полуострова, знаменитом курорте Армении - Цехкадзор (опять же на всесоюзном совещании геологов), Тырныаузском вольфрамо-молибденовом комбинате в Кабардино-Балкарии, Гайском медном руднике в Оренбургской области, и много где ещё.
     Нужно ли говорить, что такая жизнь не может проходить без приключений. Еще во время студенческой практики в шахте на Украине я попал под обрушение. Раскопали, обошлось скрытым переломом руки.
     Следующие два лета провёл на целине. Первый раз – на Алтае близ немецких поселений, второй раз  – в Кустанайской области, где на стареньком, еще фронтовом ГАЗ-5 возил зерно от комбайнов на ток и элеватор. Разумеется, никаких водительских прав у меня в то время не было. Память о том времени -  вручённая на полевом стане секретарём райкома медаль «За освоение целинных земель».
    
Еще больше приключений я пережил, проживая в Забайкалье. Тонул в Оби, но, слава Богу, выплыл;  несколько дней бродил, заблудившись, по тайге, питаясь (вам, наверное, покажется это странным) мясом поджаренной
на костре белки – наиболее доступной в тех местах дичи. А сколько было поездок на нашем видавшем виды УАЗике по таёжным дорогам байкальского правобережья с ночёвками в охотничьих зимовьях. Обстановка в этих поездках невольно вызывала в памяти воспоминания о рассказах Джека Лондона про золотую лихорадку в Клондайке.
     Однажды в середине 70-х годов в свирепый 40-градусный мороз, при
возвращении из экспедиции на северную оконечность Байкала – район строившейся в то время Байкало – Амурской магистрали, УАЗик наш, проезжая через наледь на таёжной дороге, провалился в неё задними колёсами, беспомощно задрав в воздух передние.
     Разожгли   костерок, но жиденький, - мало было в округе подходящего топлива. Нас в машине было пятеро. Намереваясь подкрепиться и согреться разогретой тушёнкой, - бросили в костёр банки. Через какое-то время они вздулись, казалось, готовые взорваться. Выкатили их из костра, вскрыли, а там, среди кипящей по краям массы, посредине – ледяной мясной кол.
     После многократных бесплодных попыток вызволить УАЗик вырубленными вагами, измучившись, почувствовали, что начинаем замерзать, замерзать по настоящему – коченеть. Потянуло в сон, появилось что-то, подобное галлюцинациям. Физически самым крепким из нас был наш водитель, - парень, выросший в деревне. Но вскоре задремал и он.
     Казалось бы всё, - конец! Но Судьба оказалась милостивой. Спасли нас
водители «Магирусов», работавшие на БАМе и проезжавшие в это время мимо. Отогрели нас полуокоченевших, выдрали из ледяного плена наш УАЗ.


     В 1983 году оказался я с группой отдыхающих забайкальцев у Чернобыльской АС, почти неделю жили там в гостинице. Как вы, должно быть, знаете,  в то время в Советском Союзе ни взрывов, ни диверсий, ни другого рода катастроф «не было». Эта тема была табу, об этом не писали в газетах и не говорили по телевидению
     Вернувшись в Читу, долгое время очень плохо себя чувствовал. Причина была непонятна. Меня уложили в спецбольницу, которую читинцы не без сарказма называли «усыпальницей фараонов». Обнаружили у меня язву желудка, от неё и лечили. Постепенно оклемался.
     Лишь недавно из интернета узнал, что в 1983 году на Чернобыльской АС было три крупных аварии с выбросом радиоактивного вещества. Видимо, прихватил я тогда ещё и радиоактивного облучения.


     Еще более круто испытала меня Судьба в 1973 году. Решив в столице со своими спутниками – заведующими смежных исследовательских лабораторий поставленные перед нами задачи, и позвонив в Читу, - в общий отдел, что дело сделано, и мы возвращаемся 109-ым рейсом, направились мы в аэропорт Домодедово. Но где-то замешкались в пути, и на рейс 109 опоздали.
     Помню массу высказанных друг другу упреков, кто из нас виноват в этом опоздании. Купить билет на самолет тогда особых проблем не составляло, но пришлось часов восемь слоняться по аэропорту в ожидании отправки следующего рейса, которым мы благополучно и прилетели в Читу.
     Позже стало известно, что директору института, где я работал, позвонили из обкома партии и сообщили, что самолет рейса №109, следовавший из Москвы, при подлете к Чите взорвался в воздухе.

     Экипаж вылетевшего из Читы вертолета Ми-8 обнаружил в тайге обломки самолета. Они были рассыпаны строго по трассе в 97 км западнее аэропорта Чита на участке протяженностью почти 10 км. Пятеро очевидцев слышали звук взрыва, видели в воздухе падающие части самолета и падающих людей.
     Из обкома партии просили проверить, не было ли среди пассажиров  рейса сотрудников нашего института. Директор навел справки, узнал, что действительно, мы сообщили из Москвы, что вылетаем 109 рейсом. Наказал секретарю до поры никому ничего не говорить, да разве можно утаить такую новость. Через полчаса об этом знал весь институт. И когда мы прилетели следующим рейсом, нас практически уже похоронили.
     Казалось бы, как это могло отразиться на моём здоровье, - ведь со мной-то ничего не случилось?


     Это было не последнее в моей жизни испытание.
     В  1986 году  первым секретарём Читинского обкома КПСС. стал Николай Иванович Мальков, - «маленький Ленин», как его «за глаза» с оглядкой  называли жители города. 
     Он  никогда не был связан ни с наукой, ни  с горным делом,  он был моряком. В 1955 году  окончил Владивостокское высшее мореходное училище,  в 1967-ом  Дальневосточное высшее инженерное морское училище  и работал на судах Дальневосточного морского пароходства.  Но его неудержимо тянуло к партийной работе, в которой  он видел  для себя особые перспективы.
     В 1972 году Николай Иванович заочно окончил  Высшую Партийную Школу при ЦК КПСС и стал первым секретарём Владивостокского горкома партии. В  1975—78 гг. он - второй секретарь Приморского крайкома КПСС., в 1978—86 гг. -  первый секретарь Магаданского обкома. Уже в это время (с 1981 года)  становится кандидатом в члены ЦК КПСС.

     Его неудержимо тянуло  на запад, к центру.  И в 1986 году он добивается назначения  его первым секретарём Читинского обкома КПСС.
     Прибыв в Читу, он вскоре познакомился с В.С. Петуховым - директором Нерчинского полиметаллического комбината,  неоднократными участником съездов партии, из тех, кто, как говорили, «дверь в обком партии ногой открывал».  Такие люди ему были нужны, это были «одного поля ягоды».

     Как Вы, должно быть, знаете,  результативность деятельности любого научно-исследовательского института оценивалась по пресловутой экономической эффективности работ, выполненных на предприятиях.
     Не знаю, как обстоит с этим дело сейчас, в описываемое же время были, конечно, и работы с реальным экономическим эффектом, но довольно часто это была чистой воды бутафория.
     Руководство предприятий подписывало акты экономической эффективности (нужно же помочь парню в успешной защите диссертации), хотя в действительности никакой экономической эффективности не было. Институт такими актами демонстрировал продуктивность своей работы, а предприятие – связь с наукой. Такая вот игра взрослых дядей, и все при этом  были довольны.

     Так вот В.С. Петухов дал мне на подпись такой акт об экономической эффективности, привезённый с Нежданнинского рудника  сотрудником нашего же института. Но дело в том, что незадолго перед тем я сам был на этом руднике и написал официальное заключение о состоянии там горных работ, которое не соответствовало привезённому акту.
     Попав в такую «деликатную ситуацию» я обратился к Петухову с просьбой избавить меня от подписания привезённого акта, обойтись как-то без моей подписи, чтобы не оказаться, как говорят рыбаки, «на кукане». Но Петухов настаивал на подписании. Я же упёрся и стоял на своём.
     Казалось бы -  рядовой рабочий конфликт. Но не напрасно на Руси говорят: «не писай против ветра». Конфликт с директором вскоре перерос в осуждение меня партийным бюро, а вслед за этим и обкомом партии. Петухов не привык к отказам в выполнении своих намерений, стал мне угрожать, вынес этот вопрос на партсобрание (к слову сказать, я был в то время членом Партбюро).
    
     Но директор есть директор, да еще  с таким характером. Никто не хотел с ним конфликтовать. Меня обвинили в невыполнении директорских указаний, а моё заявление, что я обжалую это в более высоких партийных инстанциях, было трактовано, как шантаж партийной организации. Можете представить себе, как всё это отразилось на моём здоровье.
     Помню, что перед каждым таким обсуждением моего поведения на партсобраниях (их было несколько) я вынужден был принимать рекомендованный врачами сустак в качестве средства профилактики приступов стенокардии и скорой помощи при возможном инфаркте.
     На партбюро мне вынесли строгий выговор с занесением в учётную  карточку с формулировкой: «За попытку шантажа парторганизации, искажение фактов, и демагогию». Ничего себе?!!  В конце 30-х годов за это, как известно, к стенке ставили.


     Вот тогда-то я и обратился к секретарю Читинского обкома партии Н.И. Малькову с наивной надеждой на его поддержку.  Попытка убедить его в моей правоте  только усугубила ситуацию.
     Петухов же действовал так, как привык. Вопреки действующему законодательству своей волей назначил заведующим моей лабораторией местного кадра, недавно защитившего диссертацию, ранее возглавлявшего прекратившее свою деятельность горно-добывающее предприятие «Забайкалзолото».
     Мне приказал передать ему под роспись всё имущество лаборатории. Тематика и кадровый состав лаборатории остались прежними, но лабораторию переименовали, а мне предложили написать заявление с просьбой оставить меня в ней в должности старшего научного сотрудника.
     Я заявил о незаконности таких действий, в ответ на что появился приказ о моём увольнении в связи, как было сказано в приказе, с ликвидацией лаборатории «Геомеханики и рационального использования недр».

    
     Представьте, в каком положении я оказался. Еще два месяца назад я был признанным специалистом, уважаемым в городе человеком. Мой портрет три  года подряд красовался на доске почёта, как руководителя подразделения – многократного победителя соцсоревнования. Я был председателем ГЭКа в Читинском горном техникуме; ко мне регулярно обращалась областная прокуратура с просьбой дать техническую оценку несчастным случаям на подземных горных предприятиях области; политехнический институт обращался ко мне с просьбой прочитать студентам цикл
     лекций по горной тематике.
А тут вдруг рухнуло всё. Я остался без работы. При обращении по этому поводу в тот же политехнический институт проректор по учебной работе, отводя в сторону взгляд, говорил мне: «Пойми меня, Владимир Михайлович, позвонили из обкома, сказали, что ….». Я почувствовал себя изгоем. А ведь у меня была семья, двое ребятишек ….


     Нет, с голоду мы не умерли, я нашёл способ заработка, - где официального, а где и неофициального. Выполнял обязанности экскурсовода в автобусах, доставлявших отдыхающих на забайкальские курорты, однажды даже, как уже было сказано,  слетал с ними в Киев.
     Читал на предприятиях и в организациях области лекции по линии общества «Знание»  о Даурском походе Петра Бекетова. Работал грузчиком на Читинском мясокомбинате, где среди прочих  работ загружая бригадой из 4-х человек 40-тонные вагоны-холодильники коровьими полутушами.
     Это было на пределе моих физических возможностей. Пришлось бросить эту работу. Уехал на турбазу Кука, где близко познакомился с её директором – потомком сосланных когда-то в Сибирь польских повстанцев Бурдинских. Стал работать у него экскурсоводом.
     Летом водил отдыхающих на голубичные ягодники и знаменитую в тех местах «Кресловую сопку» – место древних бурятских жертвоприношений.  Зимой - показывал отдыхающим заячьи тропы и козьи лёжки. Под новый год вырубил изо льда гигантскую фигуру Деда Мороза, водил телеоператоров по таёжному лесу, изображая из себя Санта-Клауса.


     Директор турбазы Вениамин Владимирович Бурдинский дал мне возможность заработать средства для поездки в Москву. Кроме работы экскурсоводом и подменным истопником в двух маломощных котельных турбазы, поручил мне обновить в столовой надписи на разделочных досках, чайниках, котлах и прочей посуде, типа: «для разделки мяса», «… рыбы», «чай», «кофе», «кисель» и проч.; написать номера на дверях помещений отдыхающих. При этом я продолжал писать и отправлять письма в разного рода партийные, судебные и административные инстанции в стремлении реабилитироваться. К слову сказать, именно там я написал первые главы своей будущей книги о Петре Бекетове.

     В канун нового 1988 года в соавторстве с директором турбазы я написал объёмную, полную энтузиазма статью в «Забайкальский рабочий» о перспективах развития туризма в окрестностях Читы на базе таких исторических объектов, как Иргень-озеро, где когда-то стоял Иргенский острог, ручей Рушмалей, вдоль которого казаки шли к Ингоде, казачьем зимовье в устье её притока - реки Черновки, положившее, как считали,  начало будущей столице края.
     По непонятной для меня причине материал этот на долгие месяцы «залёг» в редакции. Через полгода, оказавшись в Чите, я зашёл в редакцию, чтобы узнать о его судьбе. Там, оказывается, знали о моих партийных неприятностях. Правда, к тому времени я уже сумел добиться снятия с меня партийного взыскания комиссией горкома партии. Но сменивший Петухова на посту директора филиала недавний обкомовский работник Г.И. Лушников по-преднему упорствовал в восстановлении меня на работе.

     Из сбивчивых объяснений сотрудников «Забайкальского рабочего» я
понял, наконец, причину задержки публикации нашей статьи. Спросил В.П. Братушева (он работал тогда в отделе информации) считает ли он дельным этот материал? Получив положительный ответ, написал заявление с просьбой об исключении меня из авторов статьи. Предложил опубликовать её под авторством директора турбазы В.В. Бурдинского, сообщив о согласованном с ним решении гонорар за статью перевести в детский фонд имени В.И. Ленина (кажется, так он тогда назывался). Статья была опубликована, когда я уже был в Москве.

     Я добился-таки восстановления меня на работе в прежней должности. Но для этого пришлось пройти, не могу назвать по-другому, - многие «круги ада», - и Верховный суд, и ЦК, и Комитет народного контроля при ЦК. Я уж не говорю о многочисленных встречах с руководством головного института и министерства.
     Я был восстановлен через 466 дней после моего увольнения. Думаю, вы представляете, сколько мне это стоило труда и нервов. Разумеется, выстоял я благодаря поддержке немалого числа моих читинских друзей и коллег, оказывавших мне разного рода помощь зачастую с риском для своей собственной карьеры. Бесконечно им за это благодарен.

     Что же касается моего преследователя - директора филиала Петухова, то его без каких-либо объяснений выпроводили на пенсию. Ходили слухи, что напоследок секретарь обкома Мальков заявил ему: "на хрена было затевать эту историю, если не был уверен, что справишься с этим парнем, только обком партии в дурацкое положение поставил". Вполне в духе того времени.
     Восстановление меня на работе, как сказали мне мои друзья - старожилы Читы и знатоки тамошних нравов, запятнало «мундиры» немалого числа партийных и административно-технических руководителей города. Теперь, сказали они мне, тебя станут караулить. Допустишь какую-либо оплошность в работе, - раскрутят по полной программе. А если сам не допустишь оплошности, так спровоцируют. Так, что, если есть возможность и стоящие предложения, – уезжай.

     Я привык, если не сказать полюбил и привязался к Забайкалью за почти двадцатилетнее там проживание, но, подумав, решил: надо соглашаться. Тем более, что меня действительно пригласили в создававшийся тогда в Красноярске новый институт, причём пригласили, как это ни удивительно на должность директора.
     Вот при каких обстоятельствах мне пришлось оставить Читу и переехать в Красноярск.


 
     Давно уже нет на свете ни В.С. Петухова, ни секретаря Читинского обкома партии Малькова Н.И., ни сменившего Петухова на посту директора Читинского филиала ВНИИПрозолото бывшего работника горкома партии Г.И. Лушникова, тоже противодействовавшего моему восстановлении на работе.
     Нет  на свете и заведующего промышленным отделом Читинского обкома партии Островского, занимавшегося моим делом. Все поумирали!
     С 5 апреля 2020 года  закрыта  и редакция «Энциклопедии Забайкалья», прославлявшая моих недругов.


   Что же это, если не провидение Божие? (Читай в  Википедии: «провидение Божие - целесообразное действие Бога, Высшего Существа, направленное к наибольшему благу творения вообще, человека  - в особенности; идея провидения  зародилась ещё в Древней Греции, как  в религии, так и среди философов - современников Сократа»). Не мы – первооткрыватели этого явления.

     В завершение не могу не рассказать о судьбе  Николая Ивановича  Малькова.
В «Ельцинскую эпоху»  он прорвался-таки к вершинам власти. В 1990 - 93 гг. он   член Совета Национальностей Верховного Совета РФ, в  1991—93 гг. - заместитель председателя Комиссии Совета Национальностей Верховного Совета РФ; в 1993 - 96 гг. - эксперт  в Управлении делами Администрации Президента РФ.
     Эпоха правления Ельцина продолжалась ещё три года, но в Малькове разобрались уже к 1996-му. В этот год он был возвращён во Владивосток, где до самой своей кончины работал заместителем руководителя минтаевой флотилии  Дальморепродукта  по кадрам. Умер он во Владивостоке 19 марта 2007 года.