Этот хрупкий ненадежный мир

               

      Захрустел ноябрь первыми лёгкими морозами без снега  и  зимы,  украсившими первыми  льдинками поверхность  земли и серость асфальтированного тротуара.
Хрупкий нежный лёд, что лежал на ещё  зелёной, но  скукоженной  траве, затерявшись в   её вялых тонких  травинках и на  последних жёлтых листах,  напоминал хрустальное сердце человека, сделанное стеклодувом,  которое рассыпалось на мелкие-мелкие кусочки-льдинки, разбившись от случайного неосторожного прикосновения.

           Они прозрачными  шариками-крупинками    раскатились по остаткам  жёлтых  листьев   и, казалось,  застыли в них навсегда, будто растрескавшееся стекло в старой деревянной раме.

          Зима ещё не наступила, был только ноябрь, до снежного декабря с январем и февралем ещё  было время,  но неожиданными   первыми морозами она  дала о себе знать, и теми заледеневшими   лужами с тонкой коркой льда,   и обледеневшей поверхностью земли и асфальта на  тротуарах улиц и  проезжей части, по которой с громким скрипом проезжали, прокатываясь   шины машин, не привыкшие  ещё к  новым погодным условиям,  и их колеса,  будто копыта огромной пятнистой  коровы с тяжелым выменем от скопившегося в нём  молока,    разъезжались в разные стороны, не цепляясь за ледяной покров, а дробя его на мелкие кусочки-льдины.

       Как и на тротуаре безжалостно,  хоть и с осторожностью прохожие ногами в надетой уже зимней обуви  наступали на тот хрупкий ломающийся под их напором лёд, что выглядел будто  множество разбитых,  хоть и хрустальных, вылепленных стеклодувом,  но человеческих,  сердец.    Они охали и ахали, слегка постанывая от  наступившей безысходности,  а следом за ними шёл седовласый старик с длинной   белой  бородой, в которой  искрился ещё не выпавший  снег и блестел не застывший на чьих -то устах голубой  иней.

       Он шёл и палкой, что держал в правой  руке,   тоже разбивал застывший  на только что осенней  траве и листьях  лёд, оставляя за собой множество  мелких льдинок, разбитых  сердец, тяжело наступая на изморозь, почти полностью  покрывшую асфальт, и скользя усталыми от долгого пути ногами  по тем местам, где лёд растекся по поверхности, создав иллюзию наступившей зимы.

           Но был только ноябрь, хоть и подходивший к концу, и   не желающая сдавать свои позиции осень  проглядывала тем жёлтым листом и почти зеленой травой из-под крупинок скопившегося на земле льда, напоминая треснувшее стекло или даже зеркало, в котором отражалось серо-голубое, холодное ноябрьское небо без единой птицы в нём,  и почти голые, без единого листочка сучья, которые сломались,   и без напоминания на шелестящую зелень в кронах   деревьев.  Сучья, которые сломались,  а небо раскололось на мелкие   стеклянные кусочки.

             Так не было на самом деле, но так казалось, от того, что и дед тот     всё шёл и кряхтел, всё охал и вздыхал,  а в унисон его кряхтению с глухим  звоном  лопался лёд  прямо  у него под ногами, и трещало по швам то небо, в котором всё же должны были быть птицы, а застыла  в нём одна суровая  студёность, напоминающая огромную ледяную глыбу, готовую в любой момент сорваться  с крыши какого-нибудь дома и упасть на голову случайного прохожего, чтобы и его жизнь затрещала по швам, и он напоследок призадумался, а правильно ли он жил, не потому ли сейчас всё рухнуло, рассыпалось на мелкие кусочки-льдинки, как тот лёд,  что сковал морозом асфальт, как напоминание о миллионах  разбившихся человеческих  сердец  в этом огромном мире.

         В мире,  где ноябрь  всегда был ноябрем  со своей суровостью и бесчеловечностью, заставлявший людей думать о  том, а не разбили  ли и  они сами кому-нибудь сердце, которое,  хоть и было хрустальным, но сейчас валялось на земле в виде той прозрачной крупицы белого льда, украсившего и жёлтый  лист,  и зеленую  ещё траву, как память оставшихся  дней осени, и как напоминание будущей зимы,  и напоминание о том  как хрупок этот мир, как тот треснувший лёд,  и как то небо, что треснуло по швам, отразившись в  разбитом зеркале наступающей зимней поры, когда всё же пойдёт белый снег и засверкает разноцветными огнями, и тот седовласый старик будет полностью ко времени и у   дел, а иней,   что ещё  не сковал чьи-то уста, затянет своим узором   стекла не только  в  окнах домов, где обитали люди, с нежными хрупкими сердцами, так сильно напоминающими ноябрьский лёд, то самое хрустальное сердце, вылепленное стеклодувом, которое он бережно держал в своих руках мастера, боясь случайно уронить его, чтобы не повторилась ноябрьская история с рассыпавшимся  на мелкие- мелкие кусочки-льдинки  детищем   его вдохновения, которое   разбилось всего-то   от случайного неосторожного прикосновения, и которое должно было служить  напоминанием  о том,  как хрупок и ненадежен этот мир, способный разбиться от любого,  даже  легкого, но грубого   прикосновения, и потому его надо беречь.
       
       Ведь впереди  после ноября  еще должен был наступить  декабрь,  а потом прийти и   январь с  февралем,  и  просто жизнь должна была  продолжаться, которую надо было  беречь, чтобы она могла   идти вперёд, не заканчиваясь захрустевшим за окнами и на  улицах  ноябрём.

 21.11.2020
Марина Леванте