Кристиан

Медиумический рассказ, записанный при помощи "яснослышания"


  Это было после полуночи, все легли спать, свет потушен и вдруг грохот, откуда ни возьмись!
  - Что это? – вскричала обомлевшая женщина, ей было рано вставать, а сон ещё не шёл. – Что случилось?
Она вскочила с кровати, выглянула в окно и вскрикнула от ужаса. В окне торчала рожа её мужа.
  - Воскрес? – она в ужасе отпрянула от окна. – Он, он! – кричала она в коридор.
  - Кто? – спросил рассерженный муж, он был в одних портках (спали они раздельно). – Что орёшь, шумишь?
  - Я... я... – не могла совладать жена с собой.
Дети высыпали из спален.
  - Мама, кто это? – спросила девочка, старшая из всех.
  - Муж мой первый, вернулся... с того света... – она была в отчаянии.
  - Не дури! – прикрикнул на неё её второй муж, отчим детей, троих детей, которых подарил ей любимый супруг.
Восемь лет как его не стало – горю не было конца. Но всё же нашёлся... соблазнил, а она не была готова, да и дети не принимали, называли по имени-отчеству. "Сейчас он... как? – женщина не могла понять. – Как теперь быть, когда он вернулся?"
  - Что уставился? – спросил входивший мужчина. – Не видел мертвецов? – и усмехнулся.
  - Не видел. Ты ли это? Похож, но ты?..
  - Не я уже, - и расхохотался, - не я...
Женщина отправила детей спать. Знала – не уснут, но и здесь делать нечего им. Она вглядывалась в родные черты – да, это был он.
  - Зиновий, что делал всё время? Крал барахло? – он давился едкой усмешкой. – Погоди, проучу, - он не уставал бормотать заклятья, потом посмотрел ясными глазами на жену, - любишь? Любишь его? – он указал в сторону Зиновия.
Она мотала головой и шептала:
  - Нет, не люблю.
  - Не выходи за него больше... – он замолчал, смотрел на жену и молчал.
Она закрыла глаза, представила мужа, каким помнила: "Нет, не похож".
  - Уходи... сейчас, я не могу, понимаешь? – всё ещё испуганная, она решительно встала против двери, за порогом которой стоял её другой муж. – Не приму.
  - Дети мои, - опять усмешка.
Она обессилила, ей хотелось упасть на пол, и она повалилась, но это ей только казалось: она лежала в постели, а это сон, всего лишь сон, только встать, проснуться уже не может.
  - Умерла?
  - Нет ещё, дышит, доктора бы позвать.
  - Поздно уже.
Голоса в голове говорили о ней, что из этого было правдой, женщина не различала.
  - Кровопускание...
Плачь детей, стон: "Чей?"
Череда образов и опять слова мужа:
  - Не ходи к нему больше.
Это мученье продолжалось долго – всегда: слова, разговоры о ней, плачь, вздох, а она не сопротивлялась, только слушала, отчаяния не было.
  - Наконец! – кто-то громко произнёс.
  - Ушла, - сказал другой голос.
  - Нет ещё, - тоненький голос сопротивлялся: "Мой?"
Утро. Похороны. Все идут, молчат, дети плачут: мамы нет. Муж угрюм: жена бросила его с детьми, надо решать: "Как скажу? Вот старшая..."
Старшая дочь её любимица, не отходила от матери все дни, боялась за неё, не верила. Доктор приходил, покачал головой, она так и сказала ему: "Не верю, что мамы не будет". Сейчас идёт, плачет, обняла младших и дала волю слезам...
Детей забрал к себе отчим, дом продал. Всём понемногу положил на счёт. А старшему сыну, которого считал своим, отдал акции вдовы (акции её первого мужа). Сын был только один, но "старший", он думал будет ещё, но не суждено было сбыться: жену парализовало, второй удар свёл в могилу. Он переживал, конечно, но был рад своей свободе, жениться думал: в первое время нельзя, потом...
Складывалось как нельзя лучше для детей, думал он, но после понял: дети не могут ему простить... Они любили мать, видели, как отчим бьёт её по лицу, а она только скажет: "У нас нет..."
  - Значит, надо идти и купить! – ревёт он вслед, плачущей жене.
Бил и разгильдяйкой называл, будто она ему не ровня.
  - Отец бы так не бил, - старшая дочь помнила отца.
Средняя девочка пяти лет, ничего не понимала, когда отца не стало: плакала мама – вот и всё, что осталось в памяти.
Младший был ещё в утробе, про беременность и не догадывалась, а тут связь... Как вышло? Хотел её? Не могла устоять? Насилие, сопротивляться могла не сильно – он и не понял, наверное. Пришлось согласиться на брак. Потом уж, когда посчитала время, поняла – ребёнок не его, а первого мужа. Поначалу была рада, он до родов внимательным был, угощал, ветчину покупал свежую, яблоки по зиме доставал. Сыну был рад:
  - А что не могли так? – радовался он, кивая на детей от первого брака.
Девочки стеснялись, жались к матери. Брата любили: качали в колыбели, пели, а ходить начал и вовсе дружны стали.
Девочки перестали раздражать, только иногда, одёргивая от приставания: "Игорёк, расскажи... – или, - спой". Говорил падчерицам:
  - Хватит, надоели.
Но на это не сердились: рады были – одного из них любил.
Ссорил девочек между собой: как у него это получалось? Скажет, например:
  - Вот твоей сестре открытка, передай, - а самой ничего не даёт, так и с угощением.
Сёстры научились делить (и на брата тоже), тогда перестал: увидел, что любят его сына. Мать не сказала детям про брата, что не сын их отчиму – боялась расскажут или услышит случайно, такое не скроешь. Девочкам от этого лучше не станет, а сыну и того горше: змеёнышем назовёт ещё. Вот так в неведении жили. Мать сделала заметку на полях страницы в дневнике (муж её дневник не читал никогда: "... бабские глупости", - говорил), "Девочка поймёт, когда вырастет", - подумала.
Лена, когда отца не стало, к матери потянулась: как отчима нет – к ней. Шить, читать – всё с мамой. Гимназию окончила с отличием, мать была рада, отчим и здесь молчать не стал:
  - ... приданого только нет.
Мать хотела напомнить, что все деньги её, от мужа достались, значит, и приданое есть у дочерей.
Младшая Ирина росла незаметно, всё повторяла за старшей сестрой, к музыке была способна больше её, а так – всё как сестра. "Голос – талант", - говорили ей, но отец бы любил её пение, а отчим: "Замолчи!" – кричит, на одну взятую ноту. Приходилось в его отсутствие музицировать.
Прачка была, так ту стал приглашать к себе, почивать "винишком", чем ещё... знала только мать. Как только прачка права стала качать, "вылетела" из дома: "Не нужна, жена есть". Той только осталось извиниться, чтоб "награду" за всё положенное получить.
Это были только ягодки. Дамы были ещё и разных сословий, мать только горевала, но пенять не решалась, так и жила униженная, жалея детей. После её смерти случилось многое. Он чуть не изнасиловал дочь, чудо спасло. Ведь как случилось? Ехали в гости. Люди чужие: "Надо держаться вместе", - сказал, ну и держались да так, чуть в постель свою не утащил. Еле вытащила тётка, двоюродная племянница отчима.
  - Что приехал? – кричала она потом. – Покататься? Какие ей здесь "женихи"? Сроду не было!
У Елены было разорвано платье, кое-как сшили. Дома она рассказала сестре, решили бежать. Игоря не успели предупредить, он был на каникулах у тёти, родной сестры отца, они думали, что Игорь отчима сын. Собрали вещи и ушли в дом учительницы, давно звала, знала, как сиротам тяжело с отчимом жить. Приняла хорошо, вещи сказала, куда разместить, только неудача уже шла следом за ними – сгорел дом. Как произошло? В её отсутствие пошёл дым: горела пристройка. Кто поджог? Отчим выведал? Пока выносили вещи, огонь перекинулся на дом – сгорел дотла. Елена вытащила даже тетрадки любимой учительницы, только про свои вещи забыла, все сгорели. Ирина обожгла руку, платье на ней горело – помогала сестре вытаскивать из огня всё, что можно спасти. Сидели обнявшись на куче вещей, которые вынесли вдвоём. Люди тушили пожар: да где там? Горечь судьбы добавляло то, что надежды не было – возвращаться к отчиму-насильнику девушки не хотели, ждали своей участи.
Ирина Петровна, учительница, была бы рада их приютить, только сама без угла осталась. Разбирать, кто виноват, не стали. Девушки пошли в приют – на первое время, пока старшая сестра место себе будет искать. Но и там разбирать не стали, попросили уходить, как только время вышло: "Большие уже". Помогло то, что люди, к которым обращались, переговариваясь между собой, сообщали странные подробности: о матери вспоминали, мужа её первого... В конце концов, "какой наглец" кто-то первым произнёс. Люди на себя брать не хотят, друг на друга кивают: кто будет разбираться? Деньги на счету есть – взять не могут, разрешение требуют. Кого? Того, кто по миру пустил. Рассказала Елена одному человеку, как с ней поступил отец (отчима так назвала), почему с сестрой решили бежать.
  - Так, - сказал Виктор Павлович, окружной судья, - значит, без серебра, без денег остались (это его выражение)? Разберёмся, найдём ваши деньги, если они есть, - и принял на себя эту обузу выяснять.
Оказалось, даже жена не имела право распорядиться имуществом мужа, пока дочери не станут взрослыми – рента на всех не малая, а дом, акции – ни-ни. Значит, кто знал завещание, тот и "умаслил" вдову. А здесь пошла "канитель": оказывается, у бессребреника был только "грош" в кармане – своих денег не было. Зато с дохода вдовы шли выплаты в карман тому "замечательному" человеку, который и устроил весь "переход имущества". Вдова не знала о завещании: "Весь устроитель сядет... и надолго", - констатировал Виктор Павлович.
Пришлось попотеть, прежде чем найти заверенную копию завещания (оригинал нашли позже, уничтожен не был, надеялись востребован не будет), а дальше следствие развернуло свою работу. Состав преступления налицо. Девушки жили у себя в коморке – снимали за подённую плату, потом, как запустили дело, им стали давать взаймы. Елена перестала работать, вышивала с сестрой занавески и получала небольшие деньги за работу. Потом Ирина устроилась в театр: в начале в хоре пела, потом арии пробовать стала. Что из этого вышло?
  - Голос хорош, - сказал директор, - но нет энтузиазма что ли, - что такое "энтузиазм" объяснять не стал.
Ирина ушла из театра и никогда к музыкальной карьере не возвращалась. Потом, когда вышла замуж, пела в салонах, если хотелось самой. Елена долго не выходила замуж, потом нашла жениха, но жизнь с ним не заладилась, осталась одна воспитывать сына. Вот и всё, если не сказать об Игоре. Ведь в нём весь "гвоздь" и состоял.
  - Ребёнок не его, - было сказано в суде, - это мой брат по матери и по отцу, - так заявила старшая дочь Елена.
Она перечитывала материнский дневник, там были описаны расходы и "тот" день: "Гадко, гадко, - такое нельзя терпеть... - писала она, потом через несколько дней, - вынуждена, прости... – это она своему покойному мужу писала, столько строк было посвящено ему, - а вот про сына написано, - он твой, по времени никак не мог быть его, я рада, но дочерям ничего не скажу, так лучше будет, он не читает моих писем и к дневнику не прикасается, потом..."
Суд принял к рассмотрению и по заявлению опекуна Игоря, фамилию изменили на фамилию отца, что удивило всех присяжных: он отказывался от наследства, ради этого. Тогда ещё не ясно было, к чему всё приведёт, и отчим не подозревал: дело рассматривали частями. Вначале, лишение наследства дочерей, все доказательства были рассмотрены, и потом уж, неправомерное приобретение этих средств. Дело было шумным: никто не гарантировал исход и как гром среди ясного неба – подделка документов права собственности. Он не имел и доли этого наследства, будучи законным мужем – только дочери. Предвидел муж, составляя завещание? Да, это явствует из письма, составленного задолго до смерти, оно хранилось в конверте рядом с запечатанным завещанием. В письме указывалось, что он графских титулов не имел, однако прочитав сие послание, когда оное будет востребовано, заверяю... по-другому нельзя. Кто написал? В конце подпись: "сир Кристиан". Эта загадка осталась неразгаданной, да и почерк первому мужу покойной не принадлежал.
Детям вернули всё, что ещё можно было вернуть из отцовского наследства, а тех, кто в сговоре, по этапу, так суд постановил.