Остров. Убить Чужака, гл. 8 Детские игры

                Глава 8.

                ДЕТСКИЕ ИГРЫ.


Анна поселила Дениса у своих друзей, довольно далеко от своего имения. Это были старики, двое тихих, молчаливых стариков, у которых недавно умер сын, едва вернувшись из шахты, и они жили на нищенское пособие на верхушке ветхого деревянного дома, которое даже домом трудно было назвать: это было строение, облепленное со всех сторон заплатами всевозможных причудливых пристроек, балконов и балкончиков, точно дерево - скворечниками. Строение-соты лепилось одним боком к парапету узкого канала, рискуя обломиться в тёмную воду, другим – к металлической ограде какого-то запущенного сквера, третьим – к тёмному, загущенному саду, ну, а четвёртым выходило прямо на неприглядную улочку-тупик, которую обводили слепые стены без окон. Зато с углового балкончика, увитого диким, распоясавшимся хмелем, он видел место соединения канала с другим каналом и два красивых скрещенных моста, украшенных позеленевшими медными звёздами на пиках, а еще дальше – белый берег моря и раскачивающиеся у мола рыбачьи лодки и парусники. А за ними, совсем далеко – полукружие скальной гряды, причудливые останцы – артефакты Большого Взрыва, от которых - благодаря куполу - проплывающим мимо не было видно ни Острова, ни его причалов, ни пляжей, ни утопающих в зелени гор, ни верхушки Острова, где располагались в странном, взаимоисключающем соседстве два примечательных здания: Большой Театр, символ самобытной культуры Острова, и – Верховный Храм новых Жрецов – Голубых.

Дико было вообразить, что Остров витает непонятно где, в каких-то тартарах, напрочь изолированный от остального, нормального мира. И что от всего моря ему досталась неширокая полоса, ровно столько, сколько нужно для того, чтобы иметь достаточно даров моря на пропитание. Что Остров вообще не виден никому из проплывающих мимо, что сквозь него можно пройти, пролететь, проплыть, ограничившись лишь головокружением разной степени интенсивности. И что приборы, самые современные и самые точные, регистрируют здесь только мощную геомагнитную аномалию – и ничего более. И самое главное – что существуют некие скрытые каналы исхода из этого мира в Большой мир. Каналы, ведомые только избранным.

Иногда Дениса раздражали доморощенные рассуждения Анны о судьбе Острова и её чрезмерная серьёзность: он признавался себе без обиняков, что она ему нравится, и что куда приятней было бы заниматься с ней не войной, а любовью. Поэтому порой Денис жалел, что он не учёный, чтобы изучить этот канал досконально – ему хотелось бы вскрыть Остров к чёртовой бабушке словно консервную банку, выпустив наружу гнилой дух тоталитаризма и регламентации – и тогда конец изоляции, проблемам и копанию в собственном дерьме: островитяне просто смешаются с остальным населением Эбикоаны, просвещённая религия Старого Света вытеснит затхлое язычество, а его экономическая мощь (хотя бы и в облике империи Пеги Шмица), захватив месторождение, одновременно сделает жизнь островитян совсем иной. Денис был уверен, что люди, получив культурный шок, быстро позабудут обо всех предрассудках и табу, окунувшись в светскую жизнь Большой земли, её богатый опыт созданных передовой наукой досугов, познав мощь исторического наследия и науки. И побежит народ со своего Галльяля, точно крысы с тонущего корабля. Что для галактического сообщества жалкая горстка каких-то островитян, едва дотягивающих до миллиона – они без остатка растворятся в океанической толще континентального населения.
 
Денису до сих пор иногда казалось, что он попал сюда, на Остров, по какой-то ошибке, забывая, зачем он сюда прибыл, что от него требуется, что же он должен сделать в этом странном, нищем и одновременно изобильном городе. Денис прекрасно понимал, что всеми своими удачами он был до сих пор обязан лишь своему невероятному фарту, позволявшему чудом увёртываться от опасности - и при этом доставать необходимые сведения. И этот фарт выработал в нём своего рода фатализм – он был всегда спокоен и уверен в себе, вернее – в своей счастливой звезде. Даже в самых нелепых ситуациях. А что нынешняя ситуация нелепа – в этом нет сомнений.

Здесь, в городе, он чувствовал себя поначалу, словно в отпуске. Каждый день он спускался к морю и отдавал ему дань – купался, заплывал далеко, почти до Средних Скал Ограничивающей Гряды. Он плыл до тех пор, пока буквально не утыкался носом в невидимую силовую преграду, и лишь электрическое потрескивание и шум радиопомех в голове говорили о том, что наружу хода нет. Потом он толкался в городе – на рынке, в магазинчиках, в скверах, ловя слухи и мимолётные разговоры, вначале со всеми возможными и невозможными предосторожностями и конспирацией, в маск-очках, потом – всё более расслабляясь, поскольку никто на него больше не покушался (видимо, до следующего Большого Праздника, которого он вовсе не собирался дожидаться).

Постепенно он проникался внешне спокойной, но трудной и напряжённой жизнью Галльяля. И вот наступил тот момент, подобный моменту рождения на свет, когда Денис Бек появился на улицах Эттля с «открытым забралом», то есть – с незакрытым лицом.
 
Однажды его занесло в самые бедные, южные кварталы вдоль побережья – в Чёрный Город. Его отгораживал от других районов канал, в котором собирались речушки и ручьи со всего Острова. Остальной город отделялся чередой арок и обширными торговыми рядами, в которых Чёрные - искусные ремесленники и рыбаки - продавали разнообразные поделки из камня и раковин, вышивки, кукол и всевозможные дары океана, большая часть которых скупалась оптом. Там же можно было встретить многочисленных гостей -  продавцов и покупателей - из всех прибрежных посёлков Острова, а также – изредка – скучающих и сонных экономических посланников с Большой Земли со своими свитами и такими же разморенными телохранителями.
Дениса так и подмывало заговорить с ними, свести знакомство – но он не собирался себя подставлять: конкуренты не нужны никому.

На набережной он приметил совсем юную девушку в чёрном одеянии. Она сидела на скамеечке у двери дома – почти всегда одна, стискивая чёрный молитвенник тонкими руками, или безучастно глядела на тонкий шпиль дома богатого ювелира на другой стороне канала, погружённая в какие-то свои грёзы, ничего не замечая вокруг. Её по-детски нежное личико чем-то напоминало Денису мадонну да Винчи. Но он не мог остановиться рядом и заговорить, его постоянно сопровождали недружелюбные взгляды старух.

Но однажды искушение одолело его, и он заговорил с ней, стараясь придать лицу как можно более благочестивое выражение. Она лишь испуганно молчала. И тут же из окон высунулись черные старухи и уставились на него так, словно желали испепелить. Денис поспешно ретировался. Но девушка постоянно влекла его. Он выяснил, что она готовится к вступлению в монастырь. И начал потихоньку, используя стратегию кнута и пряника, приручать к себе старух, её опекунш, и саму девушку, словно дикого зверька. Сначала он завоёвывал доверие мелкими подарками, дружелюбными и доброжелательными разговорами, рассказывал смешные истории, желая вызвать её улыбку.
 
А затем - припугнул старух, выдав себя за монаха, по наставлению хозяина следящего за благочестием девушки, потом - подкупил их знанием Священного Островитянского Писания (он просидел за книгами две ночи). Девушку звали Оле. Ей едва исполнилось 16 лет, и с раннего детства, после смерти матери, она опекалась многочисленными бабками. Один из жрецов, Равв Чёрный – давний знакомый их когда-то далеко не бедной семьи, семьи Альдов, содержал в горных пещерах на севере уединённый и засекреченный Храм, и Оле предстояло похоронить себя там до конца жизни.

Чтобы поклоняться божеству, в пещерах имелись сквозные шахты и внутренние «дворы», именно там жрецы загорали до черноты и обгорали на горном солнце. Там же приносили в жертву куропаток и оленей, которыми питались и сами.

Денис слышал имя Равва. Он был тем безупречным отшельником, житие которого давно стало святым и вошло в летопись религии Острова. Правда, при этом, как Денис понял, все нехитрые фамильные ценности семьи Альдов перешли в его копилку, и использовались для поддержания жизни городских последователей и обустройства пещер.

Сам Равв являлся ярым аскетом, но понимал, что не всем последователям дано вытерпеть его стиль жизни. И надо отдать ему должное – он никого не принуждал, к нему приходили сами. Тем не менее, Денис невольно содрогнулся, представляя, какая суровая монашеская жизнь ожидает столь юное существо. Денис сомневался, что хрупкая и болезненная девушка сумеет долго прожить в этом своеобразном «концлагере»: в суровых условиях высокогорья, в пещерном лабиринте, постоянно прячась и убегая от слэйков, и обгорая в ультрафиолете. Похоже, что её и отправляют туда, как жертву.

Но, слыша её восторженные речи о богах и святой жизни, видя её исступление во время молитв, которое, по-видимому, культивировалось в ней с детства, которое отупляло её мозг и извращало все понятия о простых житейских радостях, он понял, что вернуть её миру почти невозможно. Её юная искренность, живость и непосредственность стали религиозным фанатизмом. Каждый день с утра до полдня она сидела в глубокой тени и читала молитвы. И уходила в дом, едва первый луч солнца пытался коснуться края грубых одежд, дабы не оскорблять его прикосновением.

Однажды Денис по обыкновению заглянул к Оле, но ещё издалека ему бросилась в глаза странная суета у дома, тем более непривычная в этом словно вымершем квартале. Подойдя ближе, Денис с удивлением увидел несколько женщин в чёрном – они причитали и, вздымая руки вверх, ходили взад-вперёд по площадке, тщательно соблюдая какую-то сложную траекторию ходьбы – точно в какой-то непонятном жутковатом танце. При виде его похожие на чёрных пауков старухи вдруг остановились и уставились на него немигающими, напряжёнными взглядами. Денис ощутил тревожный холодок.

- Что случилось? Где Оле? – спросил Денис неуверенно делая шаг вперёд.

- Проклятый предатель! Лжец!  – одна из женщин, бабушка Оле, вдруг бросилась к нему с кулаками. – Где моя ланна Оле? Где мой искупитель? Отвечай, где моя девочка? Кому ты её продал?

- Монси, вы меня с кем-то путаете... - опешил Денис, отступая и предчувствуя недоброе.

Вне себя от горя, старуха вцепилась в Дениса сильными пальцами, скрюченными от постоянного рукоделия. Другие женщины с трудом её оттащили. Денису стоило большого труда удержаться от включения Силовика, чтобы не причинить ей травму. И один из её пальцев оставил на его щеке глубокую рваную царапину, чудом не задев глаза.

- Не пачкай об него руки, Селма, - сказала другая, и её полный ненависти голос и взгляд ожгли Дениса. – Боги да ниспошлют язву на его подлое сердце, мор на отпрысков его. Да будет он и семя его прокляты светом и тенью во все века!

Проклятия женщин странной, тягучей болью отозвалось в нём. Он пытался оправдываться, но у дома уже собиралась толпа таких же мрачных и молчаливых, тихонько оттесняя его прочь, и Денису ничего не осталось, как ретироваться. Денис ещё несколько раз пытался прочесать Нижний Город, украдкой наблюдал за домом, где жила Оле, но больше её не видел.

- Что случилось? Где Оле? - Тщетно пытался он узнать у Анны, но та только покачала головой: - Боюсь, что Оле не спасти. Денис, увы, она была обречена с самого начала: стать Искупителем рода, зачахнуть в горах – лучший исход. Оле была больна, тяжелая, запущенная форма опухоли пожирала её, ей не помогал даже Жёлтый Целитель. Боюсь, стать искупителем ей не суждено: её забрали в Жёлтый дом.

- Как – в Желтый дом? – опешил Денис. – Тяжелобольную девушку – в Желтый дом?

- Увы, и на таких находятся любители-извращенцы.

Шок был силен. Больше на эту тему они не говорили.

Он постепенно привыкал к Городу, его странностям и контрастам. Он нашёл, что странностей и контрастов здесь не больше, чем в любом другом известном ему городе. Он полюбил рано утром и поздно вечером на летуне Анны – один или вместе с ней – забираться на самую верхнюю точку Города – обзорную площадку Большого Театра. Город в сонном тумане или в феерии разноцветных огней, немного наивный в своей сказочности – и обыкновенный, такой непохожий и в то же время такой похожий на множество других виденных им городов, каждый раз по-новому покорял его. Неожиданные покой и мир снисходили на него там, и близость Анны волновала его и увлекала в глубину собственных переживаний так непререкаемо, как не случалось ни разу с «Люськой» Шмиц. И если Денис продолжал действовать, то, скорее, по инерции.

С обзорной площадки Город напоминал трёхкрылое насекомое. Одно его крыло в серых прожилках каналов было похоже на слегка запылённый узор на камне, в редких пятнах зелёного мха. Другое – всё в острых крапинках шпилей, пене ажурного белого камня и штрихов наполовину невидимых улиц, скрытых среди цветущих садов. И третье – один сплошной сверкающий изумруд: городской парк, место гуляния и молитв, благочестия и разврата. Туловище насекомого горбом вздымалось в Верхнем Городе и на его воздетом хвосте – на холме, где сейчас находился Денис. И это насекомое, далеко вытянув усики – две гряды чёрных скал, мирно дремало на упругой глади серебристого моря, сливающегося у горизонта с небесной дымкой. Оно словно парило в единой неощутимой субстанции, и чувство нереальности охватывало тогда, и укачивало, и убаюкивало, подобно забвению.
 
Каждый день он видел Анну. Она либо показывала ему Город, либо он проводил время в её мастерской. Иногда она исчезала на день-два, и Денис тщетно пытался её разыскать. Иногда ему казалось, что люди, у которых он пытался выведать что-либо об её местопребывании, хитровато посмеиваются над его неведением, без труда уходя от его хитроумных словесных ловушек.

- Ещё немного – и я подумаю, что прибыл сюда предаваться праздности, - ворчал Денис. - Не пора ли приступать?

- Не будь таким нетерпеливым, - смеялась Анна. – Всему своё время. Пусть о тебе подзабудут – до следующего праздника.

- Не слишком-то вы торопитесь избавлять народ от гнёта.

Анна стала серьёзной. Она так долго и внимательно смотрела на него, что Денису стало не по себе.

- Не все товарищи доверяют тебе, - наконец сказала она. – Но ты прав. Тянуть нет смысла. Я представлю тебя на собрании.

Но первым делом Анна познакомила его с девушкой, которой предстояло стать его ближайшей соратницей и лучшим другом.