Восточный поход

                ВОСТОЧНЫЙ ПОХОД.






                В день мартовских ид на улицах Рима было не протолкнуться. Сотни и тысячи людей хотели присутствовать на том моменте, когда пожизненный диктатор Гай Юлий Цезарь отправиться в свой парфянский поход на Восток, чтобы жестоко наказать убийц Марка Красса и смыть их кровью позор римскому оружию.
  Развращенные бесплатным хлебом и зрелищами, жители столицы обожали диктатора. Стоило его носилкам появиться на улицах Рима, как к ним тотчас кидалось множество людей желающих засвидетельствовать ему свое почтение или подать прошение.
  Так как Цезарь публично отказался от всякой охраны, пробиться к его носилкам мог кто угодно и сопровождавший его на последнее заседание сената Децим Юний Брут, ничего не мог поделать с подателями прошений. Из-за запрета Цезаря грубо обращаться с простым народом, Децим мог только воздействовать на них своим голосом и авторитетом на Цезаря.
  Гай Юлий всегда уважал своего соратника и высоко ценил его мнение. Именно это уважение и позволило Бруту уговорить Цезаря отправиться на заседание сената, вопреки его прежнему желанию остаться дома.
 - Потом, потом прошения. Цезарь торопиться к Сенату! – властным голосом извещал он, когда кто-то со свитком пытался подскочить к носилкам Цезаря, когда они останавливались. Многих просителей его грозный вид и властный голос заставлял отступить, а тех, кто все же протягивали свои записки в руки Цезарю, нейтрализовывало напоминание о ждущих диктатора сенаторах.   
 - После. Посмотрю после - привычно радушно улыбаясь очередному просителю, говорил Юлий, бросая полученные записки себе под ноги. Когда носилки приблизились к театру Помпея, где должно было состояться заседание Сената, их было уже больше десятка. Рабы, несшие носилки диктатора собирались доставить его к самым ступеням зала, где расположилась курия, но Цезарь приказал им остановиться, немного не доходя до театра.
  Талантливый манипулятор и отличный режиссер, Гай Юлий решил этим поступком выказать уважение к ожидавшим его сенаторам. Сегодня они должны были провозгласить его царем, ведь согласно книгам Сивиллы восточного царя мог победить только равный ему по званию. Так македонский царь Александр победил властителя Востока персидского царя Дария, значит, парфянского царя мог победить римский царь. Триумвир консул Марк Красс пытался это сделать и потерпел неудачу.
  Специально нанятые Цезарем люди усиленно распространяли этот слух среди простых римлян и те охотно этому верили. Да и как не верить, если в роду у диктатора была сама богиня Венера, помогавшая ему одержать победу в Галлии, в Африке, на землях Понта и разбить самого Помпея Магна. К тому же богача Красса сделавшего себе состояние на проскрипциях совсем не было жалко. Его победа над Спартаком меркла по сравнению с теми щедрыми пирами и зрелищами, что устраивал для них великий Цезарь.
  Не успел Юлий покинуть носилки и двинуться к театру, как сразу из толпы раздались хвалебные крики: - Слава Цезарю! Слава! Слава великому сыну римского народа! – последнее выражение заметно выделялось из привычного хора прославления, и диктатор решил его запомнить. Скромно помахивая кричащим людям рукой, в сопровождении Децима он шел неторопливо к театру, когда к Цезарю бросился человек в старой тоге, со свитком в руке.
 - Прочь! – Децим властно взмахнул рукой, - Цезаря ждут дела государства!
  Властности и уверенности в голосе Юния Брута хватило на десятерых, но проситель и не думал ему повиноваться. Не обратив на Децима никакого внимания, он уверенно протянул диктатору свое послание.
 - Для тех, кто сражался под Алезией и Фарсале у Цезаря всегда найдется минута! – воскликнул проситель, и Юлий не смог проигнорировать протянутый ему свиток. 
  У римского диктатора всегда была хорошая память на лица, и лицо просителя показалось ему знакомым. Где-то там, в недавнем, но страшно далеком прошлом, он действительно встречался с этим человеком и память, даже услужливо подсказало ему имя просителя – Аполлодор. Цезарь радушно улыбнулся ему и, взяв прошение в руки, собирался продолжить свой путь, но проситель не хотел его отпускать.
 - Прочти записку, диктатор! – требовательно произнес человек.
 Сразу после заседания – твердо пообещал ему Цезарь, но просителю этого было мало.
 - Прочти, сейчас, это касается тебя лично.
 - Тогда последней. Все, что касается меня в последнюю очередь – решительно объявил диктатор и, не смотря в сторону просителя, вновь двинулся по направлению театра, к огромной радости Децима.       
 - Прочти сейчас, это касается твоей жизни! – выкрикнул проситель. Цезарь снисходительно посмотрел на него и собирался сказать что-то умное, но столкнувшись с взглядом Аполлодора, остановился. Что он увидел в его пронзительных синих глазах, навсегда осталось тайной, но это что-то заставило Цезаря развернуть свиток.
  Текста в записке было мало, но когда верховный понтифик поднял глаза, Аполлодора рядом с ним не было. Просителя как ветром сдуло и сколько Гай Юлий не вертел головой, подателя след простыл.
 - Цезарь, сенаторы ждут – многозначительно напомнил диктатору Децим, но тот остался глух к его голосу.
 - Подождут – решительно заявил Юлий и взмахом руки подозвал к себе рабов с носилками.
 - Что-то случилось? – с плохо скрываемой тревогой спросил Децим Брут, входивший в число заговорщиков, что решили напасть на Цезаря в курии Сената. 
 - Ничего. Просто в суете, я забыл совершить жертвоприношение перед столь важным делом, которое нас ждет. Пошли Вертумия, чтобы он извинился перед сенаторами за мою задержку. Пусть начинают заседание без меня. Я буду позже.
 - Неужели оно не может подождать?
 - Нет, не может - отрезал Цезарь и, усевшись в носилки, приказал рабам. - В храм Миневры.
  Объяснение диктатора, жертвоприношение для любого римлянина было важным делом, и его безбоязненный вид, в какой-то мере успокоили Децима. Хотя он всей душой желал, чтобы задуманное им дело закончилось как можно скорее.
  Двигался вместе с носилками Цезаря, Юний Брут решал важную для себя дилемму. Повиноваться капризу диктора и подождать пока он совершит свое жертвоприношение, либо обратиться за помощью к нанятому им отряду гладиаторов. Они находились рядом с театром Помпея в полной боевой готовности, готовые обнажить свои мечи по приказу своего нанимателя.
  Так как носилки должны были миновать дом, где находились гладиаторы, Децим, склонялся ко второму варианту, но тут в дела вмешалась Судьба в лице Марка Антония. Он как всегда опоздал на заседание Сената и крайне удивился, столкнувшись с носилками диктатора.
 - Что случилась!? Почему вы не в Сенате? – забросал Антоний своего старого друга, повелителя и по совместительству дальнего родственника.
 - Не знаю. Такова воля Цезаря - хмуро проворчал Децим Брут, не любивший Марка Антония. Он повернулся к Цезарю и остолбенел, ибо давно не видел диктатора столь напряженным и сосредоточенным. Маску учтивости стерло с лица Гая Юлия, и он не считал нужным заботиться о своем виде.   
 - Идем в храм Миневры для принесения жертвоприношения – коротко пояснил Антонию Цезарь. – Не спрашивай ни о чем. Просто сопровождай меня.
 - Как скажешь, Юлий – откликнулся старый соратник и двинулся рядом с Децимом, держась за его спиной.
  Теперь каждый шаг для него был тяжелой пыткой. Внезапное появление Антония, общий вид Цезаря и поданная ему записка наводили Децима на нехорошие мысли. Не будь рядом с ним Марка Антония, Децим рискнул бы выхватить меч и попытаться убить диктатора, но теперь об этом можно было только мечтать. К тому же, как назло перед носилками все чаще и чаще стали попадаться римляне, хотевшие приветствовать Цезаря.
  Так, из всех сил пытаясь сохранить спокойствие Децим, сопровождал диктатора до храма Минервы. Боги, что наряду с Юпитером и Юноной входила в число трех главных божеств Рима. 
  Жрецы с поклонами встретили главного понтифика Рима и без всяких вопросов приказали привести двух жертвенных баранов, которые всегда были наготове в римских храмах. Децим ожидал, что предстоит обычная церемония жертвоприношения, но к его страху и ужасу, Юлий потребовал привести в храм гаруспика.
 - Пусть он предскажет мне судьбу – потребовал диктатор, и его желание было моментально исполнено. Жертвы были принесены, и жрец принялся внимательно изучать печень животных. Тонкая струйка пота предательски проползла по щеке Юния Брута, но тот, боясь вызвать подозрение у стоявшего рядом с ним Цезаря, боялся пошевелиться.
  Когда гаруспик разогнулся и поднял голову, ещё не слыша его слов, Децим понял, что все пропало.
 - Боги предостерегают тебя от тайных замыслов на твою жизнь, господин – уверенно изрек гадатель и тут пот вытер со лба сам Цезарь.
 - Что случилось? Может ты, объяснишь, наконец – с упреком спросил диктатора Антоний.   
 - Теперь да. Жене моей Кальпурнии приснился дурной сон. Она истолковала его как  предостережение богов, и попросил меня остаться дом. Дела, хорошо тебе знакомые вынудили меня отказать Кальпурнии, но перед самым входом в курию мне подали записку с предупреждением о заговоре. По этой причине я обратился за советом к богам и вот, ты слышал их волю.
 - В поданной тебе записки указаны имена людей, которых тебе следует опасаться? Скажи и мои люди, приведут их к тебе для допроса - предложил Антоний, заставив Юния Брута напрячься. Рука его непроизвольно скользнула к поясу, на котором под одеждой находился кинжал. Он был готов действовать; убить Цезаря потом себя, но диктатор только покачал головой.
 - Нет, просто предупреждение, но в довольно необычной форме.
 - Тогда может это просто совпадение, и никакого заговора нет. Мои люди ничего о нем не знают.
 - Есть заговор или его нет, не важно. Судьба трижды за день шлет мне свои знаки предупреждения, и я вынужден проявить осторожность. 
 - Понятно, приказывай, что нужно делать, и я сделаю это - коротко произнес консул.
 - Оставь со мной свою охрану, а сам отправляйся на Марсово поле к Публию Корнелию Долабелле. Пусть приведет своих солдат сюда и оцепит храм. А мы с Децимом посидим здесь и подождем твоего возвращения. Надеюсь, это не займет много времени.
 - Не волнуйся, стрелой обернусь - заверил диктатора Марк Антоний и выполнил свое обещание. Не прошло и часа, как в храм богини вошел консул-суффект Долабелла и почтительно приветствовал диктатора.
 - Господин, мои солдаты по твоему приказу стоят у стен храма.
 - Где Марк Антоний?
 - Будет с минуту на минуту. Передав мне твой приказ, он отправился к начальнику конницы Марку Лепиду и обещал привести подкрепление.
 - И совершенно напрасно. Что скажут римляне, увидев такое количества воинов на своих улицах? Что неизвестный враг напал на столицу или Юлий Цезарь, испугался неизвестно чего. Послать гонца к Лепиду и Антонию с моим приказом оставить конницу за стенами Рима, а им самим явиться ко мне в храм.
 - Будет исполнено, господин – приложил руку с груди Долабелла. - Что ещё?
 - Опасения опасениями, но нельзя из-за них отменять работу государства. Выдели несколько человек Юнию Бруту и пусть они сопроводят его к Сенату, - Цезарь повернулся к стоявшему в стороне от него Дециму. - Отправляйся к сенаторам и передай им мое глубокое извинение за свое отсутствие и нижайшую просьбу перейти в храм Миневры по неотложному делу.
 - Твоя воля для меня закон, но стоит ли звать их сюда в эти стены из-за неясного гадания. Не лучше ли будет собрать их в любой другой день, когда не будет дурных предзнаменований. Ведь прося их прийти сюда, ты выказываешь им свое недоверие.
 - В твоих словах всегда была логика и разум, за что я тебя всегда ценил и уважал, но сегодня позволь мне поступить так как я того велит мой Гений. Передай сенаторам мою просьбу и скажи, если они не придут, я на них не обижусь на них. Ступай. И пусть воины сопроводят тебя, так мне будет спокойно.
  Появления Децима в театре Помпея в сопровождении солдат вызвало легкое волнение среди сенаторов и сильную панику среди заговорщиков. Охваченный страхом Публий Каска попытался пойти к Дециму, но вид стоявших по бокам от претора солдат его остановил.
 - Гай Юлий Цезарь просил меня передать Римскому Сенату его глубокие извинения за то,  что не сможет принять участие в его заседании. Также он нижайше просит сенаторов прийти в храм богини Минервы, но если кто по каким-то причинам не сможет туда прийти, он не обидеться.         
  Стоит ли говорить, что слова Децима были подобны палки, которой разворошили пчелиный улей. Сенат разом загудел и на Юния Брута обрушился град вопросов.
 - Что случилось!? Почему Цезарь приглашает нас в храм Минервы!? Что он задумал!? – восклицали сенаторы в памяти, которых было свежи воспоминания, о том как Сулла пригласил сенаторов в храм богини Беллоны, а рядом с ним шло избиение его противников.
 - Я ничего не могу добавить к тому, что сказал. Цезарь просит Вас прийти в храм Минервы, но не обидеться, если кто-то к нему не придет - Децим говорил просто и ясно, но вот тон, каким он это говорил, был необычным. Казалось, что он хочет кого-то предупредить и предостеречь. 
 - Скажи, почему он не явился в Сенат?! – выкрикнул Гай Кассий Лонгин и Брут с радость промолвил.
 - Всему причина дурной сон, который приснился жене Цезаря Кальпурнии. Она просила его не покидать дома, так как ему якобы угрожает опасность. Я уговорил его прийти к вам, но по дороге, Цезарь решил зайти в храм Минервы и гаруспики известили его о тайных умыслах против его жизни. Поэтому он решил остаться в храме и просит вас туда прийти. 
 - Но почему с тобой солдаты!? – воскликнул Каска. - Разве они нужны претору для хождения по Риму?
 - Таково было желание Цезаря – коротко ответил Децим, опасаясь, что дополнительные объяснения только ухудшат дело и у кого-то из заговорщиков сдадут нервы. Услышав его слова, Публий Каска успокоился, но ненадолго.
 - Это солдаты из легиона Публия Долабеллы, - уверенно заявил сенатор Гай Требоний, тыча пальцем в знаки различия легионера, - что Цезарь приказал ввести войска в Рим?
 - Да, приказал, – выдавил из себя Децим, - но только одну когорту.
 - Он, что опасается заговора против него!? Но кто эти негодяи, что посмели замыслить недоброе против диктатора!? Смерть им!! - воскликнул сенатор Луций Помпилион и тотчас десятки голосов подхватили его призыв: - Смерть, смерть им! Распять их! Сбросить с Тарпейской скалы! В Тибр мерзавцев!
  Меньше минуты понадобилось, чтобы демонстрация верноподничества в адрес Цезаря охватила весь Сенат и Дециму, было крайне трудно определить, кричат эти люди искренне или притворяются. Точно такие же чувства испытывали главы заговорщиков Марк Юний Брут и Гай Кассий Лонгин полагавшие, что сенаторы с радостью поддержат их действия по восстановлению Республики. Глядя на окружавшие их негодующие лица сенаторов, заговорщиков взяла оторопь, такой реакции от хранителей заповедей Римской Республики они совершенно не ожидали.
  Неизвестно как долго бы длились эти крики, но сенатор принцепс Друз Скрибоний поднял руку над головой, требуя слова, и наступила тишина.
 - Если заговор против Цезаря существует, то все его участники должны быть жестоко наказаны. Тут не может быть никакого иного мнения. Если диктатор ждет нас, то нам следует немедленно отправиться к нему. Децим, отправляйся к Цезарю и передай ему, что Друз Скрибоний вместе с верными ему сенаторами прибудут в храм Минервы.         
 - Хорошо, сенатор принцепс. Я передам диктатору твои слова – Брут почтительно склонил голову и собирался выйти из зала и столкнулся с Марком Антонием.
 - Гай Юлий Цезарь прислал для господ сенаторов две турмы конницы. Для его полного спокойствия – известил Антоний сенаторов.
 - Зачем так много!? Значит, заговор есть!? Скажи, консул! – вновь тревожно зашумели сенаторы.
 - Заговор есть. Об этом Цезарь узнал из поданной ему подробной записки. Разве Децим не сказал об этом Сенату? – удивился Антоний.
 - Мне неизвестно содержание записки – с холодным непроницаемым лицом произнес Децим, и это стало последней каплей переполнившей чашу терпения у Публия Каски.
 - Ах, неизвестно! – выкрикнул он и, выхватив спрятанный под одеждой кинжал, бросился на Децима. Молнией он подскочил к префекту и попытался ударить его в горло. Однако в самый последний момент Каска поскользнулся, и вся сила его удара пришлась на плечо Брута. Не ожидавший нападения, претор рухнул как подкошенный. Каска замахнулся, чтобы его добить, но подскочивший Антоний схватил его за руку и стал её выворачивать, с криком: - Что ты делаешь, подлец Каска!? 
 - Помоги, брат! – выкрикнул Публий и к нему с кинжалом в руке бросился Луций Цимбр, у которого сдали нервы. Увидев надвигающуюся на него опасность, Антоний ни раздумывая, отбросил Каску под ноги Цимбру. Бежавший на него сенатор запнулся о тело своего товарища по заговору и упал.
  Падение нисколько не охладило пыл сенатора. Не выпуская из рук кинжала, он попытался встать, но подоспевший на помощь Антонию легионер, одним ударом обезглавил Цимбра.
 - Ты поторопился Секст! Я сам бы с ним справился! – недовольно воскликнул консул в адрес защитившего его воина. Антоний рывком отбросил в сторону затихшего Цимбра и склонился над Каской. Он собирался как можно скорее допросить выдавшего себя заговорщика, но едва он окинул его взглядом, как проклятия сорвались с его губ. Падая, Каска напоролся на свой кинжал, который ушел в его грудь по самую рукоятку.
 - Говори! Кто с тобой в заговоре!? Кто!? Говори!! – потребовал Антоний у умирающего Публия, но вместо слов, с его губ слетали кровавые пузыри.
 - Назови имена! Назови и клянусь богами, никто из твоих родных не пострадает! Говори! Говори! – кричал консул, но Каска презрительно скривился, зайдясь кашлем.
 - Говори, собака!! - взревел озлобленный Антоний и сдавил грудь Каски. - Говори!!
  Причиненная им боль была такова, что позабыв про кашель, раненый взвыл, и это подтолкнуло стоявшего в стороне Брута. Он бросился к Антонию стремясь защитить своего товарища по заговору. Кинжала у него в руке не было и это спасло префекту жизнь. Стоявший рядом с Антонием солдат, ударил Брута тупым концом копья и сильно разбил ему голову.
 - Взять его! – вскричал Антоний, и солдаты дружно навалились на Марка Юния, выкручивая ему руки. - Что и ты, Брут, пошел против Цезаря?
  Консул отошел от переставшего дышать Каски и приблизился к молодому человеку. Крепко схватив его залитое кровью лицо, Антоний громко произнес, так, чтобы было хорошо слышно остальным: - Прав был Цезарь, говоря, что тучные и полнокровные люди ему не опасны и вся опасность исходит от худых и бледных. Вроде тебя и Кассия.
  Антоний метнул взгляд в сторону Гая Лонгина, но тот мужественно выдержал его сверлящий взгляд.
 - Увести! – приказал консул и, ткнув пальцем в грудь Секста, сказал. - Головой отвечаешь за его жизнь.            
  Затем Антоний склонился над раненым Децимом, помог наложить на его рану повязку и отправил домой под конвоем солдат, наказав вызвать к претору врача. Когда все это было сделано, он повернулся к застывшим от страха перед ним сенаторам и заскользил взглядом по их лицам, в надежде, что кто-то ещё, подобно Каске, Цимбру и Бруту не совладает с нервами и выдаст себя. Увы, на этот раз Судьба была более благосклонна к заговорщикам, чем к Антонию и у того не было повода ткнуть пальцем в человека и приказать солдатам арестовать его.
 - Господа сенаторы, Гай Юлий Цезарь ожидает вас в храме Миневры, - медленно, с расстановкой произнес консул. - Не будем заставлять его проявлять нетерпение от встречи с вами.
  Пеший, всегда уступает конному в быстроте передвижения. Когда сенаторы только подходили к храму Минервы, Цезарь уже все знал о том, что случилось в театре Помпея. Всегда славившийся приемом быстрых и нестандартных решений, Гай Юлий не оплошал и в этот раз.
  Согласно его первоначальным замыслам, на заседании Сената должен был рассматриваться вопрос и провозглашении Цезаря римским царем. С учетом того, что совсем недавно сенаторы назначили его пожизненным диктатором, царское звание было красивым звучным фетишем, но никак не более того. Подобно магниту оно манило выходцев из старинных родов патрициев, соблазняя их надеждой сравняться по величию и значимости с легендарными правителями Рима. Не избежал этого соблазна и Цезарь, помня, как неблагодарное отечество отплатила своим сынам в лице Кориолана, Регула и Сципиона Африканского победителя Ганнибала.
  Даже когда пример Суллы наглядно показал ему дорогу к власти, он продолжал цепляться за звучный фетиш, но открывшийся заговор показал ошибочность его желания. По его приказу народный трибун Луций Антоний стал созвать на Марсовом поле Народное собрание. Когда сенаторы пришли в храм, Цезаря там не было. Вместе с Антонием и Марком Лепидом он отправился на Марсовое поле, где уже стояли толпы взбудораженного народа.
  Солнце уже миновало полдень, когда Гай Юлий Цезарь поднялся на наскоро сооруженный для него помост. Для общения с народом, диктатор выбрал именно его, а не привычную для себя трибуну.   
 - Сограждане, квириты! Ни для кого не секрет, что исполняя волю Сената, я собираюсь отправиться в поход на парфян. Чтобы их кровью смыть позор с римского оружия и вернуть орлов легионов, утраченных Марком Крассом. Любой поход – это опасное предприятие и никто не знает, вернусь ли я обратно в Рим живым и здоровым, ибо воля бессмертных богов нам неизвестна.
  Слова о смерти вызвало глухое недовольство в рядах обступившей со всех сторон людской толпы. - Не надо о плохом! Не торопись к Харону, Цезарь! – раздались выкрики, но диктатор сделал вид, что не слышит их.
 - Перед тем как покинуть Рим и уйти в поход, я хочу огласить свое завещание. Чтобы каждый из вас знал мою последнюю волю. Безмерно любя народ Рима, с которым связана вся моя судьба, я передаю в общественное пользование все свои сады, находящиеся на берегах Тибра! – услышав эти слова сотни глоток, принялись восторженно славить диктатора, превознося его имя на разные голоса. Дав возможность толпе пережевать эту новость, Цезарь поднял руку, и народ послушно замолчал.
 - Кроме этого, я выделяю каждому жителю Рима по триста динариев из тех средств, что были добыты мною в походах в качестве военной добычи. Своим душеприказчиком я назначаю консула Марка Антония, который останется в Риме на время моего похода против парфян. Ему я отдаю часть своих полномочий на время своего отсутствия и прошу вас уважать его слово, как вы уважаете мое.
  И вновь толпа рукоплескала словам Цезаря, изъявляя ему свою любовь и долгих лет жизни. Видя, как удачно он разогрел плебс, диктатор перешел к главному, ради чего он и потребовал созыва Народного собрания.   
 - Поход против парфян очень опасное дело и трагическая судьба легионов Марка Красса тому подтверждение. Согласно пророчеству книг Сивиллы парфянского царя может победить только царь. Поэтому Сенат Республики решил назначить меня римским царем, но я не согласен с ними. Мне не нужен царский венец, ни царское звание! Мне, человеку связавшего свою жизнь с римским народом, покорным слугой которого я являюсь, нужна только его любовь и больше ничего! Однако чтобы не гневить богов и исполнить предначертание Сивиллы я прошу вас даровать мне звание народного императора, которое в моем понятии выше царского! Это позволит мне сравняться с парфянским царем по значимости и победить его! Согласны ли вы с этим!?
  Выкрикнув эти слова, Цезарь сделал вид, что покорно ждет решения воли римлян, но и без этого было ясно, что его предложение будет принято возбужденным народом.
 - Да, да, да!! Даруем! Даруем! Даруем! – в едином порыве скандировали люди, радостные своему единению со своим кумиром. - Слава Цезарю - нашему народному императору! Слава! Слава! Слава!!!
  Дав римлянам время выплеснуть свои эмоции, Цезарь подал Луцию Антонию условный знак, и тот проворно поднялся на помост. Вскинув руки над головой, народный трибун принялся успокаивать людей и постепенно ему это удалось.
 - Правильно ли я понимаю, что народное собрание Рима решило присвоить Гаю Юлию Цезарю пожизненное звание народного императора!? – выкрикнул хорошо поставленным голосом Антоний и тотчас сотни голосов ответили ему: - Да, да, да!!!
 - Как народный трибун я утверждаю ваше решение! Гай Юлий Цезарь – народный император Рима! – торжественно изрек Антоний, и римляне бросились к помосту поздравлять своего кумира с новым званием.
  Так закончились эти мартовские иды, похоронившие надежды республиканцев на восстановление Республики, открыв дорогу личной монархии.




                ***