Слепой. над пропастью. Глава 2. Бинты сняты

Дни, как птицы, быстро летят, один за другим. Все, что произошло в роковой день, растворялось в тумане прошлое. Постепенно покрывалось дымкой забытья, становилось больше похожее на кошмарный сон. Раны постепенно заживали, покрывались новой кожей и розовыми рубцами. Сегодня наконец-то бинты с лица были сняты. Я осторожно ощупываю пальцами. Да, говорят, что шрамы украшают настоящих мужчин. Но мне было глубоко фиолетово, как сейчас выглядит физиономия. И на кого я был похож. Хоть на жуткого горбуна Квазимодо из собора парижской Богоматери Виктора Гюго. Красота лица сейчас не волновала. Все равно солнце, луна и звезды, все это ушло от меня в зону вечной темноты. В это утро, при очередном осмотре, лечащий врач говорит:
- Ну что, голубчик, у вас все благополучно. Раны зажили, высокой температуры нет. Так что завтра выписываетесь! Казалось, мне бы прыгать от радости до потолка от такой хорошей новости, что возвращаюсь домой. Но вот загвоздка. Дома, как такового, у меня не было. Что мог сказать хирургу? Только правду.
- Мне идти некуда. Разве что на вокзал.
- Как это? – В палате наступила напряженная тишина.
- У меня нет жилья. - Я выдавил из себя правду. Неожиданно на плече ощутил ладонь, сильную и горячую.
- Ничего, батенька, я подумаю, чем вам помочь. Но на вокзал мы вас не отпустим. Это не по-людски. Шаги замерли за дверью. Чем он мне поможет? Я сам буду разгребать то, что навалял несколько месяцев назад. Теперь передо мной встал один, но важный вопрос. Как, и где жить дальше? Все деньги, и немалые, как вода, прошли через мои руки. Не оставив в них даже следа. На банковской карточке по нулям.  А что копеечная пенсия по инвалидности? Так это была просто насмешка. Как говориться, чаевые от жмота. Может, на картошку, куриные кости, хлеб и дешевенький чай хватит. Сдача на сахарок. Но, чтобы купить даже самую дешевую комнату в коммуналке, так об этом не мог мечтать.
Шли часы. Давно съеден обед. Скоро ужин. А я все лежал на спине, размышляя, как жить дальше. Дверь палаты скрипнула. Я ощутил знакомый аромат запах апельсинов, хлорки, и лекарств. Но к ним примешался запах домашней выпечки. Это ко мне подошла палатная медсестра. Она вложила в ладонь небольшой пакет.
- Пирожки с яблоками. Это вам к чаю.
- Спасибо. – Немного смутился. – Сами готовили?
- Да, иногда, когда время есть, люблю возиться с тестом. – Женщина поправляла одеяло, и мягким голосом проговорила, как будто промурлыкала:
- Максим, что вы думаете дальше делать? Как жить? Я молчал, размышляя, что ответить, но не слишком грубо. Но как назло, ни стоящая одна стоящая мысль не приходила в голову. Поэтому честно признался:
- Наверное, сразу пойду на вокзал. А дальше жизнь покажет. Подвалов и заброшенных домов в округе на всех бродяг хватит. И мне достанется. 
- Расскажите немного о себе. Этот такой простой, как глоток, воды, вопрос, заставил  задуматься. Что могу рассказать?  А вдруг, узнав, что я прожженный карточный игрок и шулер, отвернется от меня? Но решил все-таки сказать правду. Какой смысл врать? Пусть знает, кто я такой. А потом решает, общаться или нет.
- Моя матушка давно умерла. А отца никогда не встречал. Не знаю, жив он или давно умер.
- А братья или сестры у вас есть?
- Один я был у матери. Может, по отцу есть, но не знаю, где они. Отца никогда не видел, а мама о нем не рассказывала.
- Да, это печально.
- Я просадил однокомнатную квартиру. Наследство матери. Как видите, никто меня нигде не ждёт. Как-то все время катился по жизни, как перекати-поле, пока не застрял на больничной койке.
- Если вы остались здесь, возможно, у Бога есть на вас планы. Может, вспомните друзей или знакомых? - Я помолчал.
- Друг, самый лучший друг был моим напарником. Он погиб с хозяином, а я выжил. Какие у картежника могут быть друзья? – Не смог сдержать нехорошую усмешку. - Разве что собутыльники. А это не друзья. А хорошим знакомым без денег и бутылки нафиг кому нужен.  Неожиданно в голове всплыл телефонный номер. Я знал его в прошлой жизни наизусть. Но не мог припомнить, кому принадлежал.
- Позвоните по этому номеру.
- Кто это?
- Не помню. Но телефон почему-то зазубрил наизусть. Возможно, кто-то из очень дальней родни. Медсестра шуршит бумагами. Наверное, достает блокнотик. Мой слух настолько обострился, что слышал, как скрипит грифель. Женщина записывала телефонный номер, что диктовал.
- Я постараюсь дозвониться по этому номеру.
- Спасибо, вы настоящий ангел во плоти! О, сколько сестричка выслушала всяких гадостей и грубых слов, вытирая потный лоб салфеткой! Сколько раз по-новому наматывала бинты. 
- Я совершенно случайно услышала, ваш врач договаривается с кем-то по телефону, пытается вас оформить в интернат для инвалидов и одиноких стариков. – Вздыхает грустно медсестра.
- Я что, попаду в эту богадельню? – От неожиданной новости во рту жутко пересыхает. Я резко сажусь на кровати, облизнув сухие губы.
- Оформит. Если у вас не найдется даже дальних родственников. От перспективы доживать свой век в местной богадельне с дряхлыми стариками и ядовитыми старухами меня передергивает так, как на голову и спину только что вылился большой ковш холодной воды.
- Допрыгался! – Ядовитая улыбка зазмеилась на губах. – Козлина, сам виноват! Меняю четвертый десяток, а ни жены, ни детей, ни б****ей. Ни крыши над головой. Ни денег на карточке. Никого и ничего. - Голос дрожит, выдав внутреннее напряжение. - Потом добавляю, вкладывая в голос всю боль, накопившуюся в глубине души. - Да, я прожженный шулер. Вот кто я на самом деле. -  Помолчав несколько секунд, беру женскую ладонь. Тихо добавляю, - теперь вы знаете обо мне все.
- Да, ситуация патовая. Но и в интернате люди живут.
- Не живут. Существуют. – Я прижимаю женскую ладонь, и шепчу, - Вы мне очень нравитесь. Может, даже больше, чем нравитесь. Я… женщина вырвала ладонь из моей ладони.
- Немедленно замолчите! Не говорите больше ни слова!
- Но почему? Скрипнули пружины  кровати. Медсестра вскочила.
- Потому что… - Растерянно пробормотала, - потому что я замужем!
- Замужем? – Злая ухмылка исказила уголки губ. О, сколько замужних женщин перебывало в моей постели! Если бы за каждую, что наставила мудаку-мужу рога, давали по сто долларов, то катался бы на Мерседесе. Но вслух говорю совсем не то, что сейчас было в мыслях. – Муж, как и жена, не стена. Всегда можно отодвинуть в сторону.
- Да вы просто…. – Женщина замялась, подбирая слова.
- Козел?
- Нет, хуже! Вы кобель! Скажите спасибо, что вы на больничной койке. Другому за такие слова точно выписала пощечину. Запомните, и навсегда зарубите на носу, что я люблю мужа. И этим все сказано.
Неожиданно рядом ощущаю холодную пустоту. Никого не было рядом. Медсестра тихо, как привидение, выскользнула из палаты. Даже дверь не заскрипела. В глубине души начинает понемногу закипать обида и злость. Ну и пусть убегает! Пусть! Подумаешь, какая фифа!
- Что, пострел, съел? – Проскрипел рядом сосед, одинокий старик. Пару недель бедняге отрезали ногу. Гангрена. Я ничего не отвечаю. Да, эта женщина не такая простушка, как сразу показалось. Она чем-то похожа на шоколадную конфетку. Снаружи красивая обертка. Слой шоколада. А вот раскусить попробуй! Внутри такая начинка, что потверже карамели! Можно зубы на раз, два, три сломать». Минут через пять около кровати остановилась нянечка. Я слышу, как шелестит пакет. Это старушка достает вещи. Кряхтя, нагибается, складывает в тумбочку.  Слышу старческий, немного скрипучий, голос:
- Сынок, я тут тебе вещички твои, как могла, от крови отстирала, да отгладила. Завтра оденешь. Не в больничной пижаме тебе ехать домой!
- Спасибо вам, баба Маша! – Голос дрогнул. Я не привык, чтобы обо мне кто-то заботился. – Только дома у меня нет. Некуда и не к кому ехать.
- Ох, и попал ты, точно кур в ощип! Ну, ничего, все поправится. Ты не переживай. Ежели тебе деваться некуда, так живи у меня. У меня дед на прошлой неделе помер. Одна совсем осталась. А вдвоем будет как-то веселее.
- Не стоит, бабушка. Я карточный игрок, на шее висят кое-какие долги. У вас могут быть из-за меня неприятности.
- Баб Маша, а может, ты заберешь меня к себе? – Услышал прокуренный голос соседа рядом.
- Ой, старый пень, я еще подумаю, брать тебя к себе или нет! – Кокетливо ответила старушка. – А сколько тебе лет-то?
- Я еще тот перец! В самом соку, можно сказать! – Не унимается дед. Но старушка отмахивается от словоохотливого соседа.
- Иди к черту, пенек старый! – Обратно заговаривает со мной. - Ежели надумаешь, милок, так мне скажи. Мир большой, всем хлеба хватит!
- Хорошо, баба Маша! Неожиданно ощущаю, как по всему телу прошла волна ледяного холода. Я натягиваю на себя одеяло. Рядом с кроватью звякает дужка ведра.
- Милок, а чего с Людмилкой не поделил? Выбежала из палаты, как кошка ошпаренная, вся в слезах.
- Правду сказал. – Устало бучу, отворачиваясь к стене. Вот козлина, обидел сестричку. Но пусть знает правду, кто я. Не стану привязываться ни к кому. Надоело терять и расставаться. Лучше быть одному. Это намного проще. И легче.
- А правда-то не к месту, что голая дура. Я не спорю, особенно с бабой Машей это дохлый номер. Слышу плесканье воды и мерное шарканье швабры. Нянечка принимается мыть полы. Значит, наступил вечер. Там санитарки принесут в палату больничный ужин. Как всегда, тарелка водянистой картошки, кусок колбасы, именуемой в народе «Собачья радость». К ним пара кусочков хлеба, и стакан тошнотворного портяночного чаю. А после скудного ужина нянечка выключат свет в палате. Наступит время отбоя.
Обратно в палате тишина. Только рядом время от времени застонет сосед. Или с другой койки долетает приглушенный одеялом храп. В эту ночь никак не могу заснуть. Достаю из-под подушки пакетик. Пирожки с яблоками. Я начинаю жевать. Как давно не пробовал домашней выпечки! Да, раньше особо не заморачивался. Брал от жизни все, что мог. Даже немного больше, чем она давала. Вино, коньяк, кабаки, женщины. На это все уходили карточные выигрыши, и притом немалые. А теперь пришло время платить по всем жизненным счетам. Инвалид. Это слово резануло по моей душе, как острая коса. Нужно привыкать к этому, что я инвалид. Или как сейчас полит корректно говорят, человек с ограниченными способностями. Однако от этого хрен не станет слаще редьки.
продолжение повести читайте на Литрес. Мороз Людмила. Слепой. над пропастью.