На улице родной... ч. 1

На улице нашей все дома новые, все, как один, построены после 1953 года, а наш дом - в 1958 году, когда и справили мы новоселье. Мне в ту счастливую пору было года полтора - два...
Улица, как и её дома, тоже была новая. Прежде это была просто дорога, идущая на Новоржев, или Новоржевское шоссе.  Не мудрствуя лукаво, так и назвали нашу улицу.
Дорога шла прямая, как стрела, дома стояли чётко в два ряда - по обе стороны дороги.  Дома - деревянные , одноэтажные, небольшие. Хозяева домов строили их сами, на свои кровные трудовые доходы.
Такое было время тогда: мог простой трудовой человек построить себе вполне приличный домик - своими рабочими руками, умеющими делать практически всё.
Между жилыми строениями - расстояние в 20 метров. У каждого огород, сад на 6 сотках земли. На нашей стороне улицы сразу за домами, впритык, начинался лесок - молодой, посаженный сразу после войны, сосновый. Сосёнки в нём - метра по три высотой, и стоят так частенько, что в лесок тот ты при всём желании не протиснешься.
А почва у нас песчаная, потому как здесь и до войны был сосновый лес. Потом немцы в период оккупации вырезали его. От ушедшей войны в ту пору оставалось множество кричащих  следов.
Помнится, копали свой огород; лопата у отца звякнула о железо. И откопал батя большой кусок немецкой легковой автомашины - часть "фюзеляжа" с  шасси, с крыльями, радиатором, дверцей...
Когда враг отступал, удирая по Новоржевскому шоссе в Латвию, его яростно бомбила и обстреливала наша краснозвёздная авиация. Видимо, бомба угодила в саму машину, и её разорвало взрывом на куски, так что один фрагмент залетел в то место, где у нас теперь огород.
Над нашей улицей совершили подвиг два военных лётчика - пилот Александр Романенко и борт-стрелок Сергей Царьков. В том  бурном июле 1944-го, когда гнали немца на запад, наша авиация с небес жестоко карала фашистов за совершённые ими злодеяния.
Отступающие немецкие колонны огрызались, лаяли в небо зенитно-пулемётным огнём. Наш штурмовик был подбит, и должен был рухнуть куда-нибудь в поле на радость врагам. Однако лётчики- герои, молодые совсем ребята, не доставили немцам повода позубоскалить - направили свой горящий и дымящий самолёт - из последних сил прямо на вражескую колонну. И взорвались в гуще фашистской бронетехники. Может быть при этом взрыве разнесло и тот самый немецкий штабной автомобиль, часть которого отец откопал на нашем огороде?
Могила лётчикам-героям расположена метрах в ста от нашего дома - ближе к центру города. Похоронили отважных небесных воинов на берегу широкого противотанкового рва, среди берёз. Ров этот был выкопан титаническими усилиями гражданского населения Опочки в июне-июле 1941 года, когда к нашему краю неизбежно день за днём быстро приближался фронт. Предполагалось, что широкий заполненный водой ров остановит немецкие танки.
Работа была проделана исполинская. И в короткий срок. Глубокий и широкий ров уходил на многие километры - тянулся мимо деревни Звягино до самой реки Великой и из неё наполнялся водой. Вода во рву была проточная, мелькала в ней и рыба. Но мне в детстве моём запомнились тритоны, которых в прозрачной воде среди чистых песков дна было множество, и все пацаны ловили их руками, хотя тритоны проявляли проворство, старались не попасться нам...
Я ходил на ров вместе с матерью. Она полоскала в чистейшей, медленно текущей воде бельё, а я, дошкольник, купался тут же, даже и пересекал этот водный рубеж, хотя местами там было очень глубоко, можно было и утонуть шкету. Во рву купались и дети, и взрослые - шум, гам стоял коромыслом. Самое купалище было возле здания "Сельхозтехники", где ров, собственно, и кончался, а текучая вода сливалась, гремя,  в узкий ручей, который убегал куда-то в неизвестные мне поля, петлял там среди холмиков и редких причудливо извитых сосёнок-седух, которые много, много лет сидели, не вырастая ни на вершок, хотя уже были стары...
Для меня незабываемым впечатлением от этого заманчивого места (ну не рвом бы ему называться, не рвом, и тем паче не противотанковым!...), которое  замечательно и носит ореол загадочности по праву первых мест, с которыми ты соприкоснулся в жизни, была находка в прозрачной воде рва одного маленького красного камушка.
Камушек этот лежал неприметным образом среди серых, синих, чёрных и прочих камушков, составлявших весёлую мозаику дна . Я поднял его и провёл им по железобетонной стене... И вот же чудо! - камушек оставил яркий красный след. Я взялся рисовать им по стене, по асфальту тротуара, который шёл параллельно рву... И камушек везде неизменно, сочно так рисовал! Не помню уж, какие у меня были сюжеты...
Однако камушек вскоре весь срисовался на нет. Я поискал в том же месте, на дне, надеясь найти ещё такой же камушек, но счастье моё детское не повторилось. Тут мать кончила полоскать бельё и позвала идти домой. Как же жаль было мне 4-х-летнему, что находка не стала системой, не повторилось больше то, что поначалу легко, само собою далось без малейшего труда...
А ведь сколько раз потом подобное повторялось в моей  взрослой жизни.
*    *    *
На счастье нам, пацанам Новоржевской улицы, близлежащая "Сельхозтехника", а то может быть иная какая контора, вырыла у нас под носом, прямо за дворами домов наших, там, где не было молодого лесочка,  довольно обширный песчаный карьер. Это был настоящий, без преувеличений, подарок судьбы. Дно карьера тут же заполнилось чистой грунтовой водой. Берега были полны золотистого песочка - сущий пляж нам, малолеткам. Вода в карьере прогревалась быстро, так что уже в середине апреля, при условии тёплой погоды, можно было открывать купальный сезон. Что мы и делали. Мы носились по песку, играли в войну, прыгали с отвесных склонов карьера, ныряли в прозрачную воду, бесились, дурачились, как хотели. Взрослые нас не пасли, даже издали не наблюдали за тем, что мы вытворяем. Видимо, доверяли нам, полагая, что мы, 4-х-5-тилетки - умные. Но ума-то как раз и не было ни у кого из нашей компании.
А компания была такая: я, то бишь Санька, Олег, Коля, Гена (Коля с Геной - двоюродные братья) и Гришка, Гришка Магаданский - он каждое лето прилетал с мамкой из далёкого Магадана к деду погостить, погреться на наших "золотых песках" под нашим ласковым солнышком. Олег тоже приезжал к деду своему на лето из Ленинграда - с мамкой и папкой. Мамка у Олега была красивая дородная женщина, а отец - спокойный, но кремяный, как говорится в народе. Дед же у Олега (по матери) был сущий тормоса, то есть холерик, работал столяром в сельпо, делал всяческую мебель - один, без помощников, своими умелыми руками. Очень живой был дед, пел нам частушки, шутил, тормосил постоянно (холерик есть холерик). Позже мы узнали, что дед Петька, или Пётр Дмитриевич,  сидел десять лет - за то, что в войну был полицаем. Но наше, в том числе и моё, отношение к олегову деду не изменилось.
Дом олегова деда стоял ближе всех домов к карьеру, чуть ли не на берегу. Когда мы решали, как нам назвать наш маленький рай, я предложил ребятам свой вариант: "Ребя, а назовём его "Олегов песок. Потому что рядом дом нашего друга Олега". Всем понравилось. Вскоре и взрослые уже подхватили свежеиспечённый топоним, говорили, к примеру: "Ну, куда ж вы сегодня? На Олегов песок?" Привилось название - все стали называть карьер, как мы, дошколята.
*    *    *
Взрослые не пасли нас, как я уже заметил. И зря. Зато смерть нас караулила всюду. И это не метафора. Вот пришли мы с Олегом вдвоём на наш Олегов песок. Чем заняться шестилетним пацанам? Купаться прискучило, как и бегать, "собак гонять", босыми пятками по горячим пескам...
В войну игрануть - так нас только двое... Решили выкопать себе пещеру. Прямо в обрыве над водой. Олег сбегал за лопатой. Стали копать внутри песчаного откоса. И, худо бедно, вымахали изрядную пещерку. Это наш подземный дом. Из него так приятно будет обозревать всё пространство нашего раёчка.
Первым в пещеру забрался я. Олег остался снаружи. Залез я... Тут меня и накрыло - обрушился свод, засыпало песком подчистую. На мою удачу торчала из песка самая малость моей ноги. Олег раздумывал, как же ему быть: бежать за дедом? - дед на работе. Баба Оля... - она не помощница, будет только причитать да слёзы лить. За дедом Мишкой, Гришкиным дедом, разве что сбегать? Так он не факт, что дома. А если и дома, то скорее всего, что  пьяноват...
Попробовал Олег тянуть меня за ногу - не выходит. Поплевал друг на ладони, как дед его делает обычно, взял в руки шанцевый инструмент да и принялся меня откапывать. И откопал. Я был уже без сознания, но живой. Погодя оклемался - Олег прыскал меня водой, хлопал по щекам...
Смерть всегда незримо сопровождала нас, жалких малолеток, и то пряталась, как тень, то вдруг вставала вьявь...
 Отец мой смолил крышу сарая. За домом, перед лесочком, красными огненными языками костёр лизал чёрнобокий  чан, в котором варился гудрон. У костра толклись мы с Олегом, дурачились - дурака валяли. И вот, раздурачась не в меру, друг мой Олег, недавно меня спасший на Олеговом песке, выхватил из чана палку, предназначавшуюся для размешивания гудрона... да и залепил мне прямо в лицо.
И чудом я отделался только лишь ожогами кожи лица...
В лесочке - множество больших и малых  окопов, воронок от взрывов снарядов и бомб, ямы на местах блиндажей и вкопанных в землю орудий... На улице родной старшие ребята - Вася Киндеев, Юра Онищенко и другие - давно освоили военную специальность "сапёр". А сапёр ошибается всего один раз в короткой жизни своей.
...Я, шестилетка, сижу со старшими ребятами в глубокой яме. Напряжённое ожидание выдерживают не все. Ну и когда же он бабахнет, этот снаряд, подогреваемый на костре? Может, вообще никогда? Или не скоро - часа через два. А в яме такая скукотень... Да и домой уж пора, мамка ждёт к ужину.... И сколько тут ещё торчать-то? Да он, похоже, и не рванёт... Примерно так, мучительно, раздумываю я и лезу по песку бомбовой воронки кверху - посмотреть, как он там, артиллерийский  снаряд, разогревающийся на кирпичах над костром. "Ты куда? Стой, стой, дурак!" - шикают старшие ребята - а уж они-то собаку съели в этих делах.
Кто-то хватает меня в последний момент за штаны-шорты (вельветовые, бежевые, на лямочках с пуговичками)...
И я скатываюсь вниз.
Вот тут-то и ахнул во всю свою сатанинскую мощь с тысячью стонов смерти по жизням людей - на весь лес, на всю улицу, на весь город страшный чудовищный кошмарный взрыв - так, что пооглохли мы все, валим по домам, ничего, ничегошеньки не слыша и мало что соображая. А на улице нашей из всех, всех домов высыпали встревоженные взрослые... Никто из нас не проговорился тогда, что сей фейерверк в лесу - дело наших рук и неразумных голов.