Evропа 2078

Точной стрелою просится в небо космос.
Расстояниям не подверженный, кособокий Kulbatt
Несется, смеясь, дирижаблевой рожей прыская в воздух искрами фейерверков.
Тот танец, что явен лишь избранным,
Виден глазу без телескопа.

Кульбаты, словно снежинки, реяли в небе, пестря дрожащими огоньками. Если долго-долго смотреть на “ложную звезду”, то можно поймать случайную галлюцинацию. Многие жители Парижа торчали, или, как принято было говорить в тот временной период, “вешались” на пространственные передатчики информации.

Впервые Кульбаты были изобретены в начале 21 века одноногим японцем где-то в глубине Токийских Островов. Старый хрен подумал, отчего бы ему не приделать к обычному проектору в своем доме модуль интроглазной связи с лазерной разверткой, и началось. Изобретение оказалось настольно успешным, что к середине столетия изобретатель стал одной из самых значительных фигур своего времени.

Особенностью воздушной передачи изображений на расстоянии являлось то, что у людей появилась возможность без особых усилий влиять на “то говно, что под порогом”, силою своей мысли. Нужно было всего лишь зайти в магазин, сунуть в подвисочный чип ампулку со специальным порошком, и весь мир тут же раскрашивался в те цвета, которые необходимы усталому, небогатому воображению обывателя.

Города, погрязшие в разрухе, общество, слизывающее распад и разложение с пяток своих правителей, вздохнуло с облегчением. Можно было без особых усилий закрыть глаза на творящийся вокруг беспредел “ложным взглядом”. А одно нажатие кнопки в мозгу превращало все сущее в атрофированную, кукольную, сцену.

*** 
В тот вечер я, как обычно, торчал в интроглазной сети. Домик, который достался мне по наследству от немецкого тарабарщика, владевшего сетью клиник переводческих вшивателей, убивал взгляд пустотой. Дом был не то чтобы плохой, но всюду присутствовали мелочи, на которые хотелось закрыть глаза, что я собственно и делал, уходя в царство подпространственной суеты - пинтуры. Словом, я окрасил свой дом в яркие краски, снял, разумеется мысленно, рваные обои, подремонтировал покосившиеся балки, сделал крышу более цельной. Установил камин. Мебель была загружена мной позже.

На самом деле, даже бомжи, увидев мой дом без подглазной “пинтурятины”, тут же с криками “charmant ce merdeux!” убежали бы в ближайшую подворотню, что была в разы уютнее.

Но мне было все равно. Отставной художник, в прошлом отдавший все годы юности на служение одной из корпораций Большой Тройки, Le Trois Grands, уволившийся по собственному желанию из-за лени и непроглядной тоски, которую мой виртуальный психолог называл бы “детскостью, присущей исключительно допинтурному поколению”, я проводил все время, сидя перед разбитым окном с блокнотом и ручкой, вдыхая сырость и пресный, лишенный свежести воздух, полный ароматом тоскливой суеты.

Я хотел стать писателем. Этаким un matre de l’art, мастером искусства, человеком, которому поклонялись толпы, фотографировали на каждом углу, вешались на шею женщины “прямого и непрямого” рассудка. Короче, я желал известности и медленно умирал от осознания того, что подлинное величие в век высоких технологий доступно лишь тем, кто складывает микросхемы, платы и частички кода в единое целое.

Кому, думал я, нахрен нужно искусство, чтение, театральный performance, когда все, что нужно всякому прохиндею, доставшему на электронный кошелек денег на пинтурин, впрыснуть себе в висок немного горячей субстанции и отправиться в путешествия по бурным волнам своего воображения.

Особенно печально обстояли дела с литературой. Половина общества к концу 21 века забыла, что такое lecture, livres и умственная ouvrage, работа. Все, словно гиены, с пеной у рта тряслись над новыми изобретениями, большинство из которых, доставив обществу больше боли, чем удовольствия, исчезали в жарком пламени критики Агентства по Контролю за Несенем Технологического Прогресса.

Я, с каждым днем наблюдая за исключительной индифферентностью современного общества к истиным ценностям, голодным волком смотрел на строчки новостных лент, проваливающихся в подглазное пространство перед уставшим взором и страстно желал смерти Пинтуре и всему, что с ней было связано.

С уничтожением интроглазной сети люди открыли бы глаза, думал я, увидели бы, насколько мир вокруг ниг нищ, пуст и убог, и снова обратились бы к рукописцам, ныне влачащим жалкое существование за границами ярких изображенией, танцующих перед глазами каждую секунду, сопровождающих каждый вздох и каждое биение сердца.

Но я ошибался.

Дело было не в технологическом прогрессе, дело было в том, что сама природа человеческая с течением времени изменилась и то, что раньше считалось нормой, стало исключительностью и наоборот.

В 2052 году я написал роман, который стал бес-целлером, и полки виртуальных книжных магазинов заполнились моими фотографиями. Я стал известен в определенных кругах как искусный литератор, но прежде всего как ярый критик Пинтуры. Меня часто приглашали на интервью, но я отказывался, я намеренно не поддавался на провокации корпоративных гигантов, желающих затянуть меня, золотую рыбку, в толстые, упитанные проводами интроглазные сети. Я желал быть живым, целостным, настоящим, а не растащенным на кубсветовые единицы объектом, выставленным на мировое обозрение.

Я использовал все связи, чтобы расточить, сломать могущество Сети изнутри, я желал, как после объяснили мне на следствии в суде, ограничить свободу человеческого самовыражения, вызвав страдания народных масс.

*** 
Давайте я расскажу вам, как все произошло, с самого начала ...