Последняя осень Сёмкина

«Я спал, и смыла пена белая
Меня с родного корабля,
И в чёрных волнах, помертвелая,
Открылась мне моя земля».
Николай Гумилёв «Одиночество».

« Не спрашивай по ком звонит колокол, он звонит по тебе». Э. Хемингуэй.

Несколько дней назад Сёмкин Андрей Николаевич, ещё крепкий, бодрый, среднего роста пенсионер, неожиданно для родных впал в странную полукому, то есть, тело его функционировало, даже разгуливало по квартире, а душа и сознание как бы отлетели на другое постоянное место жительство. Пугало то, что по внешнему виду, который был вполне жизнеспособным, не возможно было определить диагноз, чтобы начать клинический процесс для возвращения его в привычное для всех состояние. Отсутствовали и видимые причины возникновения этого странного недуга: страшная, долго мучавшая болезнь, там, угрожающая смертью не только ему, но и родным и близким, или сплошные неудачи, встряски, словно от скатывания по стиральной доске в пропасть прижизненного забвения, для большего мрака опоясанного бетонной стеной непонимания – этого ничего не было!  Всё у него было замечательно.
 Спокойная, размеренная  река жизни без резких всплесков и порогов неизменным руслом благополучно текла дальше:  подрастали внуки, дети  были здоровы, благожелательно приветствовали на улице его бывшие ученики и их родители – он был преподавателем истории в средней школе; дача не подрывала здоровье нагрузками, а, наоборот, - радовала урожаем; пенсии хватало, чтобы не голодать. Ну, казалось бы, чего ещё желать, или роптать на судьбу, тут бы поджать хвост, и возблагодарить её, не гневить, дабы не накликать лишних приключений! 
А Сёмкин тоскливо бродил по квартире, бессмысленно взирая на вопрошавших обеспокоенных домашних, особо настойчивым  отвечал невпопад; впадал в нирвану в самых неожиданных местах, перегораживая собой узкие проходы в трёхкомнатной «Хрущёвке», ворочался ночами на скрипучей, старой рассыхающейся деревянной кровати, не давая покоя рядом сладко сопящей супруге, и ничего с собой не мог поделать.

Что явилось причиной хандры, он и сам толком не мог объяснить. Ни с кем не конфликтовал, не имея такой привычки, тем более последние дни безвылазно сидел дома. На судьбу не роптал, и, как понимающий интеллигент, никогда не мечтал о том, что не возможно было приобрести на пенсию в глубинке России. Хотя ущербным в желаниях не был, творческий огонёк всегда светился в его небесных глазах, и эти желания своими руками, которые росли у него откуда надо, с успехом претворял в жизнь и дома, и на даче, при этом удовлетворённо чувствуя свою нужность в семье, но ни в коей степени не доминирующую значимость, как бы на правах мужчины, потому как  всегда чётко придерживался паритета в отношениях.
Да, это были мелкие желания и дела, не божественные, но именно из них соткалась его жизнь, и о большем он не мечтал, иногда по этому поводу декламируя стихи Н. Гумилёва:

«Моё прекрасное убежище,
Мир звуков, линий и цветов,
Куда не входит ветер режущий
Из недостроенных миров».

В школе полностью принадлежал детям, дома – семье, для него важнее было прочистить тросом засорившую канализацию, чем прослушать музыку рококо, транслируемую на канале «Культура», от которой он был без ума, сбегать на дачу за зимними яблоками, чем валяться на диване под стрельбу очередного крутого детективного экшена, впрочем, они его и не увлекали. А увлекало его многое: и история, что было естественно в силу его профессии, её переписывали все, кому это было выгодно, начиная с первого крупного литературного памятника «Повесть временных лет». Неправда крылась во многом, например, кому на самом деле принадлежало Казанское ханство, которое ещё в школьных учебниках называлось татарским. А в произведении патриарха Иова «Повесть о житии царя Фёдора Ивановича», написанное им не позднее 1603 года, и рассказывающее об истоках «Смуты», повествует о другом:
«В 7061 (1553) году царь и великий князь всея Руси Иван Васильевич, видя богомерзкое нечестивцев ожесточение, устремился на них с большими силами и город их стольный Казань взял, всеми землями казанскими завладел, несметное множество нечестивых булгар истребил…».
Да, это были волжские булгары - тюрские кочевники, которые пришли на эти земли, потеснив финно-угорские племена в конце 13 века со степей, раскинувшихся от Северного Причерноморья, до Каспия и Северного Кавказа, другая их часть чуть ранее ушла на территорию нынешней Болгарии, там и живут до сих пор.
Что касается татар, версии происхождения этого энтонима самые разнообразные и мало изучены. На этот счёт написано немало трактатов, и что были такие племена на самом деле на территории нынешней Монголии, с которыми расправился сам Чингисхан, и что он очень противился, когда  его войско называли татарским; и что понятие «татаро-монгольское иго» появилось всего лишь в 18 веке, потому как и самой Монголии во времена Чингисхана не существовало, а жили там тюрские племена, которые общались на тюрском языке не только между собой, но и с Западом.
Уверено можно сказать одно: 27 мая 1920 года В. И. Ленин, по просьбе товарищей из Казани, в том числе с представителями культуры, подписал декрет об образовании татарской республики. И все стали татарами, не смотря на то, что булгарский язык очень похож на чувашский.
Интересно докапываться до истины! А чем плохи загадки природы? Её красивые места? А живопись? Музыка? Литература? Театр?

Театр, правда, стал не тот, что случалось видеть ему ранее, когда интонацией актёра можно было «взорвать» зал  аплодисментами, как, к примеру, в спектакле МХаТа «Соло для часов с боем», сейчас большинство, даже московских театров,  добиваются этого, демонстрируя животные инстинкты. Стыдно смотреть. Сёмкин даже начал подозревать себя в архаичности, закостенелости, но не так давно увидел на канале «Культура» вечер современной хореографии в лондонском театре Ковент Гарден и это действо привёло его в восторг. Не своим артистическим профессионализмом, а тем, что заставлял думать, что же на самом деле происходит на сцене! А на ней в танце у участников спектакля рождались мысли, эти мысли подхватывались другими танцорами (лучше назвать их актёрами(!) потому как этот художественный спектакль явно вылезал из тех коротеньких штанишек под легкомысленным названием танец), вырисовывая картины из нашей земной жизни.

Но сейчас его ничего не радовало, и видеть ничего не хотелось.

Уже безумие крылом
Души закрыло половину,
 И поит огненным вином
И манит в чёрную долину.

И поняла я, что ему
Должна я уступить победу,
Прислушиваясь к своему
Уже как бы к чужому бреду...  А. Ахматова.

 Безумие заключалось ещё и в том, что он изначально не сопротивлялся наступающему безумию, молча, беспомощно наблюдал, как его душевное равновесие постепенно рушится, и сама душа погружается даже не в тревогу, а в какое-то выматывающее, мучительное томление. С чем сравнимое?
В музыке, так это, конечно, «адажио», что с итальянского переводится: медленно, спокойно, и во времена Генделя считалось самым медленным темпом,  сейчас этот приоритет у «ларго». И если на память сразу пришёлся Гендель, то, среди прочих величайших «адажио»: у Альбинони, Марчелло и других композиторов его сюита № 3 ре минор, как раз отвечала состоянию Сёмкина, где тонкая вибрация триолей пианино была полностью  созвучна его неопределённым трепетным чувствам, ощущениям. Может быть, это были воспоминания о минувших летах, или о детских счастливых безоблачных годах, а, возможно, о трогательной первой любви, как в стихотворении А. Жигулина «День ни солнечный, ни пасмурный…».
Но бывало иначе, его настроение менялось, и уже звучала симфония №45 Гайдна,  в ней уже слышалась надежда на то, что в жизни Сёмкина  неизбежно должно что-то случиться, важное, грандиозное, и всё изменится. Нет, совсем не в плохую сторону, а наоборот, сделает её глубже, волнующе, интересней, радостней, что для творческого человека было бы наградой.

Можно, конечно, предполагать, что это были именно эти воспоминания, но, скорее всего, это было что-то другое. Он ошибался, потому как хотя и помнил свою первую любовь в начальных классах школы, но она вскоре откатилась волной с его прибрежного пространства, словно это было действительно «прилив и отлив»,   как пелось в песне его юности, и никакого отношения к взрослой настоящей глубокой любви не имела.
Детство же вспоминалось спонтанно, или при переписке в инернете с одноклассниками, не вызывая щенячьей грусти, поскольку и в дальнейшей жизни положительных эмоций ему хватало с лихвой, они были многочисленнее, красочнее, поэтому и менять ничего не хотелось, и если бы всё начать сначала, - всё бы повторил.

Тогда отчего же, вдруг, всегда поддерживающие его тонус эндорфины  мгновенно исчезли, и потухший взгляд выражает только печаль? Может быть, ему попытаться вспомнить, хотя бы когда это всё началось, дабы в конец не распластаться в безволии на диване, и со стонами ждать чего-нибудь не поправимого?

Сделать это было довольно сложно, не из-за того, что старческий склероз забил холестерином все сосуды, резко перекрыв питание мозгу, слава богу, до этого ещё не дошло, просто было такое ощущение, что голова, особенно в последние дни, стала совершенно пустой, то есть думать было нечем. И сами воспоминания, если и возникали, то не в ней, а где-нибудь в селезёнке, или в печени. Но вместе эти органы решили, что это началось на следующий день, после того, как Сёмкин с женой в последний раз съездили на дачу, завершив сезон. И на напрашивающийся вопрос: не затосковал ли он уже по ней, они хором ответили - нет. Да, это и понятно: дача для него – очередное поле творческой деятельности, как и квартира, на ней он не сколько копал и сажал, сколько реализовывал инженерные мысли для облегчения физического труда и комфортного отдыха, которые сразу претворял в жизнь, обязательно доводя начатое до логического конца.
Тогда остаётся одно: вспомнить всё, что в этот день произошло. Но возникает вопрос: как это сделать?

***

Однажды утром вместе с глазами у Сёмкина открылся портал в собственное сознание. Он даже не сразу это понял, просто лежал, вперив взор в то место, где недавно находилась жена, пока на кухне не брякнули посудой. Сёмкин зашевелился, встал и зачем-то подошёл к окну. Было пасмурно, - как-никак шёл октябрь, но по-прежнему было сухо. Солнце не сдавалось, и сквозь прогалы в серой пелене рваных облаков, по-летнему ярко светило в окна, радуя глаз.

«С деревьев падал лист сухой,
То бледно-жёлтый, то багряный,
Печально плача над землёй
Среди росистого тумана.

И солнце пышное вдали
Мечтало снами изобилья
И целовало лик земли
В истоме сладкого бессилья…». Н. Гумилёв. «Осенняя песня».

То, что теперь можно было думать, даже вспоминать стихи, обнадёживало, значит, эта полукома была понарошку, и недуг наносной, от которого не грех бы избавиться, пока он вновь не взял за жабры. И Сёмкин медленно стал погружаться в тот злополучный день, чтобы вспомнить всё до мельчайших подробностей.

Обычно, если квартиру не топило, и внуки не сломали сливной бачёк унитаза, выдернув из него все детали,  на следующий день после дачи он  позволял себе расслабиться, не беря на грудь чрезмерные физические нагрузки, - всё-таки возраст. В тот день он просто отдыхал, даже не выходил на улицу,  и к ним никто не заглядывал, и вообще не произошло никаких событий.
 Но дело в том, что в его возрасте общаешься больше с самим собой, чем с окружающими. Дети с внуками приходят не каждый день, супруга никак не остановится, в суете вырастив троих детей, по-прежнему стоит у вечного огня, что-то готовит в ожидании и надежде: вдруг залетит кто-нибудь из её любимых сладких птенчиков, а она им в клювик сразу сунет по тёпленькому пирожку! Школьные и институтские друзья остались в другом городе. С соседями у него было просто шапочное знакомство, - на лавочке-то он с ними не сидел потому, как разговорам обо всём, предпочитал разговоры по интересам. В школе, где он преподавал, педагоги, как и везде, были женщины, а с ними шушуканье по душам присутствующие могли истолковать по всякому, и свои фантазии донести супруге. Так он и привык разговаривать сам с собой.
 Что это были за разговоры? Мысли, конечно, он ещё не свихнулся, чтобы бормотать себе под нос. И мысли эти применительно к заданной теме, как у любого творческого человека, рождали только полезные, и прогрессивные идеи, которые он с энтузиазмом претворял в жизнь. Но если этот процесс происходил зимой, когда из-за  избытка свободного времени, тратить которого кроме как на немногочисленные мужские дела по дому, чтение, и просмотры любимых передач было не на что, у Сёмкина, как у обычного совестливого человека, просыпалась совесть и фертом начинала бродить по закоулкам памяти – вдруг чего упустила(!), словно в стихотворении А. Тарковского «Бессонница»:

Мебель трескается по ночам,
Где-то капает из водопровода.
От вседневного груза плечам
В эту пору даётся свобода.
В эту пору даются вещам
Бессловесные души людские,
И слепые, глухие, немые
Разбредаются по сторонам.
В эту пору часы городские
Шлют секунды туда и сюда.
И плетутся хромые, кривые,
Поднимаются в лифте живые,
Не живые, полуживые,
Ждут в потёмках, где каплет вода…

Не найдя достойных внимания «скелетов в шкафу», совесть, против его воли, выпихивала Сёмкина из панциря личного обжитого уютного мирка, переключая его внимание на окружающую действительность, и он робко, боязливо высовывал голову, осматриваясь по сторонам. Увиденное каждый раз входило в  диссонанс с его внутренним миром и убеждениями, более того, он обнаруживал некую деградацию этой действительности по сравнению с той, при которой он родился и вырос. Это вызывало целую гамму чувств не свойственных культурному сдержанному человеку, разрушая внутреннюю гармонию. И тогда он втягивал голову обратно.

Что же он такое видел, и что его пугало? Да, вот буквально недавно, зная какие сериалы смотрит его супруга, Сёмкин заметил,  что многие, можно сказать женские каналы, такие как «ТВЦ», «Русский роман» и другие (не говоря о мужских сериалах на «НТВ», после просмотра которых хочется сразу застрелиться от беспросветного мрака, - было бы чем!), уже не обходятся одними любовными безобидными историями, обязательно в них тоже или кого-нибудь пристрелят или прирежут, скорее всего, для рейтинга, выходит, что прекрасная половина человечества тоже жаждет крови! Получается, у народа зрелище без убийства – уже не зрелище! Прямо есть с чем всех поздравить, - настали времена древнего Рима! И это в России! Где все ещё недавно считали себя самыми читающими, одухотворёнными и культурными людьми!
Сразу вспомнился фильм «Принцесса на бобах» Вилена Новака, вышедший на экраны в 1997 году на Одесской киностудии. Действие происходит в лихие девяностые, вокруг беспросветный мрак, и есть крупный фабрикант, но (Но!) это такая добрая лирическая комедия, можно сказать – сказка! И фабрикант оказался не злодей и не убийца, искренне полюбивший посудомойку. И она оказалась не без чувства собственного достоинства, как потом сама узнала – врождённого, будучи наследницей фамилии графа Шереметьева, и ещё вполне способная ответить взаимностью.
На память приходит другой фильм А. Суриковой «Человек с бульвара Капуцинов», - это же наглядный пример того, как синематограф и телевидение влияют на людей! Зачем каждый день убивать по сотни людей! Не боитесь, господа кинематографисты и телевизионщики, что оставшаяся публика озвереет и не возьмётся за вас!
Больше всего Сёмкина пугало то, что люди перестают читать. Вечером, вынося мусор, он часто обнаруживал возле мусорных баков стопки книг, в том числе полные собрания сочинений классиков, и с горечью спрашивал себя: что их бывшие хозяева сейчас ставят на полки? Раньше хоть слоников. Неужели опять их вернули? Или уже и полок нет? Судя по тому, как упростили образование, убрав из неё «трудные» для ума произведения, вполне естественно, что народ сразу поумнел, и  без всякого самокопания и психоанализа с озарением вдруг осознал, что Достоевский в рыночных отношениях ничего не соображает, - чего ему тогда пылиться на полке? И с наслаждением стал насыщаться юмором ниже пояса, усиленно «сливаемого» на Т. В.
Ещё Д. Дидро говорил: «Люди перестают мыслить, когда перестают читать». Как бы не случилось так, как предупреждал Р. Гамзатов:

Чтоб стала человеком обезьяна,
Потребовалась вечность, а не век.
Зато в одно мгновенье,
                как ни странно,
Стать обезьяной может человек.

Подобных «открытий» набирался снежный ком, который, обретая приличные формы, мог переехать его самого, ломая не только настроение,  но и здоровье всякими психозами. Недаром, государство позаботилось о народе, и повысили возраст выхода на пенсию, - нечего вываливаться из беличьего колеса работа-дом!
Конечно, он ещё бы работал, если бы не варикоз, если бы не желудок, и не сердце, которые стали пошаливать, да и школа стала совершенно другой, теперь она больше похожа не на храм знаний, а на посиделки на завалинке, где ученики не стесняются в выражениях, и учитель имеет право только осторожно попросить детей делать это тише.
В таком же положении находится медицина. Хамство по отношению к медикам становится чуть ли не нормой, вплоть до избиения, хотя им приходится не сладко после оптимизации. Его младшая дочь работает врачом, и теперь вынуждена принимать и обслуживать больных в два – три раза больше нормы. И это происходит во время всемирной паники от разгула так называемой пандемии под названием Ковид 19, от которой умирают людей не больше чем от сезонного гриппа и только от осложнений, и исключительно из-за отсутствия, или слабого иммунитета! Видно, сказывается пальмовое масло, и то, из чего сейчас сделаны продукты.
На счёт иммунитета можно вспомнить одну историю. Во время настоящей пандемии Испанского Гриппа в 1918-1929 годах, доктор Мильтон Розенау, эксперт по инфекционным болезням, в сотрудничестве с министерством здравоохранения и ВМС США, проводил, разрешённые  в то время опыты на добровольцах – матросах американского военного флота. Врачи вводили им выделения больных из носа, глотки, и безрезультатно ждали 10 дней, потом положили в общую с больными палату, заставили здороваться за руку, принуждали больных кашлять им в лицо, наконец, вводили кровь больных, - опять безрезультатно! Вывод они сделали неожиданный, будто в распространении вируса виновна вакцинация, но разве можно представить всеобщую вакцинацию в 1918 году! Просто у здоровых матросов был великолепный иммунитет!
Что касается рекомендуемое в обязательном порядке ношение масок, на этот счёт Сёмкин прочитал интересную заметку  в телеграмм канале «Русский Демиург». В ней написано, что в 2008 году  нынешний глава CDC Энтони Фаучи стал соавтором статьи об эпидемии того же испанского гриппа. Изучая её, доктор Фаучи и его коллеги обнаружили, что причиной смерти большинства людей стал не испанский грипп, а бактериальная пневмония, вызванная ношением масок, что, в принципе, может происходить и теперь.
В общем, хотели как лучше, а получилось даже хуже: ношение масок невольно создало "ненаблюдаемую" пандемию бактериальной пневмонии. Кстати, по заявлению российского эпидемиолога профессора И. Гундарова, в более 30% случаев заболеваний пневмонии виновниками являются  именно бактерии, а на все виды короновирусов приходится – чуть более 1%.
Верить этому – дело каждого, но то, что маска защищает от вируса, как сетка рабица от комаров, это точно. Наверное, её рекомендовали носить преследуя иные цели, тому подтверждение является тот факт, что всем абсолютно без разницы из чего сделаны наши маски.

Вся эта информация для Сёмкина мало что значила, как и всякие международные заговоры против человечества, если таковые имеются, можно даже сказать, что  они ему были совершенно безразличны, понимая ещё со школьной парты, что звериный оскал крупного капитала не просто так щёлкает зубами, - он выбирает себе жертву. Его тревожило только одно - изменения в поведении людей вокруг него, в собственной стране, недоумевая по поводу того, что их человечность как-то скукоживается.  Раньше он с уверенностью сказал бы, что такого не могло быть никогда, - все же вышли из одного ларца - советской эпохи, которая дала не только глубокие знания, но и вживила код определённого поведения, схожий с десятью божьими заповедями. Даже не будучи членом партии, он с открытой душой  следовал этому коду, наивно полагая, что все делают тоже самое, совершенно согласный с футуристом, сподвижником Маяковского, Н. Асеевым, провозгласившим ещё в 1927 году, что:

Делам Октября
                Ни когда не забыться.

Но неожиданно – забылось, почему-то некоторым надоело шагать левой в одной шеренге.
«Ну, и ладно, - подумал тогда Сёмкин вместе со всеми,  - весь мир так живёт и даже процветает, тем более, что за 70 лет жизни в стране, главными лозунгами которой были: «всё для блага человека», «человек - человеку – друг, товарищ и брат», все, мягко выражаясь, звериные инстинкты первых представителей Homo sapiens, которые помогли им выжить в дикой природе, и, при этом, погубить множество её представителей, в том числе и конкурирующих неандертальцев, как и довольно солидное количество себе подобных, - конечно же изжили себя, и превратились в чисто спортивные: быстрее, выше, сильнее».
Подумал он так, и стал жить по-прежнему, не допуская мысли, что могло быть иначе. Если ранее всё искусство и литература говорили с позиции нравственности, если, как говорил Л.И.Брежнев: «У нас есть только один привилегированный класс, это – дети!»,  если у нас был Павка Корчагин!
Но вскоре Павку убрали из школьной программы, как и ему подобных. Многие подумали: «Действительно, не стоит рвать рубаху на груди ради других, не напасёшься!». И стали рвать ради себя родного.  И как-то понемногу древние инстинкты стали возвращаться…

Осознание того, что случившаяся со страной метаморфоза имеет шанс остаться навсегда, под молчаливое бездействие всех согласных и не согласных, его практически не тронуло, но вот результаты всех нововведений повергли его шок: общий уровень знаний молодёжи с аттестатами на руках сравнялся с уровнем знаний начальных классов в советской школе. Бывшие ученики практически не знают ни географию, ни историю, ни литературу… очень редкие отвечают правильно на вопрос: кто такой Гагарин. А в целом в стране  происходят странные вещи: все вроде бы работают, но практически ничего не производят, так как то, что находятся на полках в гипермаркетах, которые  не принадлежат России, большинство иностранного происхождения. Складывается такое ощущение, что нас как-то незаметно оккупировали, но когда и кто?

Честно говоря, Сёмкину претило разбираться во всём этом, он хотел просто жить: сидеть допоздна за книгами,  возиться с внучатами на полу, трепать их белесые головки с небесными как у него глазами; ожидать редких общесемейных праздников, готовиться к ним, а потом, сидя за столом, выпить рюмочку за здоровье всех. Хотелось по прежнему копаться на даче, он же в этом году построил там ещё одну теплицу из поликарбоната, надо выбирать семена…

Но как заткнуть прорвавшийся фонтан мыслей, который не даст далее нормально существовать! Они лезут, как муравьи из муравейника после дождичка. Чем больше оглядываешься по сторонам, не узнавая прежнюю более человечную действительность, тем больше нарастает в душе ком неудовлетворения, раздирающий её на части. Засунуть бы свою принципиальность куда подальше, и жить одним днём, как все, как Ахматовская кукушка: "Заведут - и кукую". И чтобы спокойно прозябать дальше надо всего навсего постараться, как советовала та же Ахматова:

"Память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить".

Но он же человек, пусть больной и беспомощный а не флюгер на ветру, и не пресмыкающийся, и должен поступать соответственно: отвечать не только за себя, и свою семью, но и за то, что останется потомкам. А остаётся, к сожалению, всё меньше и меньше человеческого...
Бороться с этим, сопротивляться у Сёмкина не было никаких сил, ни физических, ни моральных, тем более, что он был далеко не борец. И что дальше делать не знал.


На улице закрапал мелкий дождь похожий на морось. Стекло окна, словно от гравировки, стало матовым. Вскоре набухшие первые капли присоединили себе такие же и, ускоряясь, медленно поползли вниз. А там, за окном текли обычные городские будни: суетились пешеходы с зонтами, шелестели шинами о мокрый асфальт автомобили, догоняя умчавшееся вперёд время. Чёрный ворон слетел с дерева на землю, держа в клюве добычу, и, озираясь, стал умело с ней расправляться…
Сёмкин ничего этого не видел. Нет, он ещё был в сознании, просто оно отлучилось ненадолго на поиски ответа на главный, ещё не сформировавшийся в голове вопрос. Он просто стоял и ждал. Потом как-то само собой одна мысль, цепляясь за другую стали соединяться  в предложение: «Выходит, прокуковали мы Павку, - подумал он, и, вдруг, такая тоска его взяла, будто от потери родного человека,  с которым связаны самые светлые воспоминания. – Значит, Павка напрасно себя сломал? Как напрасны труды великих писателей поднимающих нравственные проблемы: Ч. Айтматова, Б. Васильева, Ф. Абрамова, В. Астафьева, Ю. Бондарева, В. Распутина, В. Белова… Новое поколение их не читает, а если не читает, то никогда не содрогнётся от той развращающей души людей насильственно насаждаемой укладом жизни безнравственности, и не встанет на защиту от неё своих детей, матерей, и отработавших свой срок дряхлых, как он, меринов».

Неожиданно спазмы сдавили горло, лёгким не хватало воздуха, он задыхался, словно выброшенный на берег карась. Сёмкин схватился за подоконник, чтобы не упасть затылком об пол и закрыл глаза, остановив завертевшие в вихре вальса вокруг него предметы. По телу дрожью прокатилась волна оцепенения, и какого-то животного страха, будто в преддверии появления Левиофана. «Он здесь, - мелькнула мысль, - среди нас. Мы его породили своими руками, своим бездействием... Это - конец...».