Гало

1.
Я шел, не замечая ничего, пока не наткнулся на пень сгоревшего дерева. Он был занесен снегом, и я с размаху ударился ногой. Вначале я подумал, что это камень, но раскопав сугроб руками, был сильно удивлен и обрадован. Взволнованный, я огляделся, всматриваясь в белую пустоту.

Яркое солнце до боли слепило глаза, которые обычно я не поднимал от сугробов. От их волнистой структуры и тонких струек, взволнованных ветром. Порывистый,он вызывал у меня слезы. Я всматривался в снег и синее небо, пытаясь отыскать что-нибудь другого цвета, или формы. Впереди мне мерещились черные вертикальные линии. Я почти ослеп от белого света, бредя по нему уже целую вечность. Солнечное гало в моих глазах пульсировало и вращалось. Я боялся, что черные пятна могут быть следствием усталости и прожженной сетчатки, но, все же, поворачиваяголову в другие стороны, я видел, что там их нет.

У меня появилась надежда найти впереди обугленную рощу. Я быстро зашагал по белому полю. Шел я, постоянно оглядываясь на чернеющую верхушку пня, боясь потерять ее, ведь это был первый не белый объект на Земле, замеченный мною на протяжении многих столетий.

Все случилось очень давно и осталось очень неясным туманом в моей памяти. Мир разделился на три: синий – мир неба; белый – мир снега; черный – сгоревший мир прошлого, похороненный под бездонными сугробами. Высоко над новым миром все также светило Солнце, надев на себя девять венков радужного гало. После – я помню себя только идущим по белой пустыне. Я не умираю от голода и холода, но мучительно чувствую их. Мои ноги царапаются о твердый наст, но я иду босой. Мои глаза режет Солнце, отражаясь от снежного панциря… Просто сомкнуть веки я не могу… Для меня остались два удовольствие, первое – давать отдых глазам, погружая их во мрак, например, закрывая руками или зарываясь в снег, второе – давать пищу скуке, находя что-то кроме белой пустыни. Второе удовольствие я не испытывал бесконечно давно.

В целом, жизнь представляется мне больше мукой, чем радостью. И одна из самых важных свобод – возможность умереть, отобрана у меня. Как я уже отметил, холод и голод не лишали меня жизни, а предметов, чтобы сделать это самому я не находил в снежной пустыне. Каждый шаг сближал меня с этим безликим миром, стирая оставшуюся краску с моего внутреннего космоса. Смерть же превращалась в несбыточную мечту.

Ничего в моем существовании не менялось, даже Солнце никогда не заходило. Снег, покрыв и сравняв все вокруг больше не падал. Я шел и не отбрасывал тень. Иногда я видел на снежных барханах как будто бы оплавленные гребни, и это наблюдение давала надежду, что снег может таять, открывая новые формы погребенного старого мира. Возможно это так, и торчащий из сугроба пень тому доказательство. А возможно – я просто да этого ходил кругами.

Бесконечно я двигался в поисках чего-то нового. И вот, кажется, я это нашел…

Приближаясь к черным вертикальным линиям, я стал также замечать и горизонтальные полоски, словно объемные мазки черной масляной краски. Все четче и четче вырисовывался остов сгоревшего поселения. Оконтуривались фундаменты отдельных деревенских домов с торчащими вверх обугленными балками. Это было настолько необычно, что я остановился, не в силах поверить в это. Цвета, тускневшие в моей памяти, оживали под действием одного черного цвета, данного мне реальностью. И это было чудо.

Из неподвижного океана памяти неведомым чудовищем всплывал страх перед новым и неизведанным. Волнение, словно я должен был выйти на сцену. А я уже и не надеялся, что испытаю какие-либо чувства, кроме тоски, боли и скуки.

Я встал, рассматривая неподвижное пепелище. Ничто не выдавало присутствия движения и жизни. Снег лежал внутри домов и нигде не был оплавлен. Это означало, что деревня могла сгореть вместе, или еще до перерождения старого мира. Тут, в подвалах я мог найти древние артефакты, инструменты, а главное – карты. Если бы у меня была карта и компас, то голод моей скуки, может быть, меньше терзал меня.

Да, а если я вдруг найду нож, или ружье – то смогу перерезать вены, или выстрелить себе в голову. Конечно, я не собираюсь делать это сразу, особенно теперь, после такой находки, но все же это даст мне свободу.

Я подходил к пожарищу, опасаясь. Самое страшное, чего я боялся – встретиться с таким же, как я. А еще страшнее – если он увяжется за мной. Я встречал как-то призрака на своем пути. Он обезумел, но в безумии делал то же, что и я – шел в поисках нового. Внутри его был только снег, и снаружи он был цвета снега и точно также отражал лучи солнца. Увидев меня, он не смог ничего выразить, кроме восторга от того, что ему интересно наблюдать за движением моего тела и глаз. Мы шли вместе несколько веков, прежде, чем я смог с ним расстаться. К тому моменту, мой спутник полностью перестал говорить и выражать эмоции. Он всегда шел сзади, и когда я поворачивался, то не всегда различал его на фоне снежной пустыни…

Если то место, где я сейчас оказался, действительно существует, то оно неизбежно притягивает к себе пилигримов. Это место должно быть святым, для всех, кто бесконечно долго видит одну и ту же картину, двух полупространств, белого и синего под незаходящим светилом. И было бы большой удачей, найти его первым и быть здесь одному. Если, конечно, я вообще не один в этом мире…


2.
Обняв первый столб, я прислонился к нему лбом и долго-долго смотрел на черные чешуйки обгоревшего дерева. Как отдыхали в это время мои глаза!

Я трогал пальцами неровную поверхность обугленнойбалки, во всех трещинах которой застыл иней, и радовался золе, покрывающей мои пальцы. Я увидел что-то новое! И эти новые предметы наполняли меня новыми мыслями. Я старался вспомнить: жил я в городе, или деревне. Вспомнить я не мог. Также как искал, и не мог найти в своей памяти ответ на вопрос: видел ли я огонь?

Первый раз за свою жизнь в новом мире я понимал, что не знаю, с чего начать. Идя по остову деревни, я лишь смотрел по сторонам, разглядывая сгоревшие постройки, которые вызывали одинаковый интерес. И все же, я не давал себя волю подходить к ним, вначале решив осмотреть все.

Я насчитал около сорока домов, кузов грузовика и несколько кузовов легковых машин. Все в копоти и черное. Обожженное железо автомобилей было где-то даже рыжим. Я не сомневался, что большая часть деревни может быть скрыта под глубокими сугробами, а обнажается только часть, расположенная на возвышенности. Таким образом, если бы я нашел, например, лопату, то смог бы занять себя вековыми раскопками.

Рассматривая черные подошвы домов, в первую очередь, я думал о подвалах. Потом, если вдруг ничего не найду, – буду искать у домов и вдоль улиц. Какая-нибудь лопата мне точно попадется. Или ведро в колодце, или таз, чашка, да что угодно, чем можно копать. В конце концов, могу оторвать лист железа от машины, или рыть обломком дерева. Возможность рыть даст мне возможность увидеть скрытые части деревни и увеличить шанс найти помещения, не погубленные огнем.

Я удивлялся сам себе: как быстро мои мысли возвращались от бесконечного затмения к мелочам, от неосязаемого – к обыденным предметам. «Ну, что же, пора начинать», – подумал я и направился к первому ближайшему дому.

Одиноко, немного в стороне от фундамента, стояло крыльцо, черное, лишенное крыши, но в остальном – практически целое. От комнат его разделяла полоска снега. Я подошел туда, где-когда-то сени переходили в хату. Балки дверного портала здесь, как и крыльцо, сохранились практически целыми, лишь обуглились снаружи.

Я с большой радостью заметил железные петли и торчащий из них длинный ржавый гвоздь. Я потянул и, практически без усилия, вынул его. Вслед за ним вниз посыпался пепел и коррозийный песок. Гвоздь, длиной с указательный палец. Я смотрел на него и не мог поверить, что теперь у меня есть вещь. Я понял, что могу носить его с собой, и это вызывало радость.

Идя по черному отпечатку дома, оставленному пожаром, я представлял себе, как выглядели эти комнаты, когда стояли стены. Представлял, какая тут была мебель, видя обгоревшие днища шкафов и ножки стульев. Там, где, видимо, была кухня, я нашел осколки посуды и прогоревшие ложки, вилки и кухонные ножи. Когда я попытался взять их, то расслаиваясь, они рассыпались в прах. Это была ржавчина и зола.

В одной из комнат стояла черная от копоти железная кровать на пружинах. Тут должно быть, была спальня. Я лег на нее лицом вниз. Пружины прогнулись, некоторые лопнули. Сколько я шел, а не чувствую усталость? Пружины кололись, и лежать долго я не мог.

Это была последняя комната в доме. Я пошел смотреть другие дома. Обойдя еще три, я понял, что кроме гвоздей ничего интересного не нахожу.

– Это деревня, и тут должны быть подвалы и инструмент. Наверное, они под слоем золы, - сказал я сам себе, – где бы я хранил топор в деревенском доме? Думаю,что на крыльце, в кладовке, или сарае.

Найдя комнату, похожую на кладовку, я отломал кусок доски от стены и начал ей копать копоть, смерзшую со снегом. И действительно, вскоре я нашел два молотка без ручек и стамеску. Затем я продолжил поиски в тех местах, которые считал остовами сараев. Я нашел топоры, без топорищ, лопаты и тяпки без ручек. Самой большой удачей и самой ценной находкой стала кувалда, чеймолот был свареннамертво с полой железной рукоятью. Она была немного тяжеловата для меня, но это был полноценный инструмент.

Все свои находки я не мог унести, поэтому стал их оставлять, где находил. При мне постоянно оставались только кувалда и насаженнаяна ее ручку, чтобы было удобнее нести, штыковая лопата. Самое целое, из того, что я здесь откопал.


3.
Все же, я не терял надежду найти целые вещи в подвале одного из домов. Вот только дверь в подвал мне еще не встречалась. Я искал спуски на месте кухонь, но как я ни копал – никаких отверстийвниз не находил. Тут я вспомнил, что в некоторых деревнях делают выходы – погреба, вынесенные из дома и вырытые глубоко в землю. Как правило, над ними формируют земляной вал.

Я осмотрелся. Справа, недалеко от меня, рос небольшой холм. Мне сопутствовала удача, потому, что подойдя к нему, я заметил обгоревшую дверь. На ней висел ржавый и закопчённый амбарный замок. Скоба, которую он смыкал, еле держалась. Я без труда сбил ее вместе с замком одним ударом кувалды.

Стук от удара и железный звон, и замок упал вниз. Мои уши отвыкли от любых звуков, кроме ветра, и слышать звуки бьющегося железа было все равно, что открыть глаза после сна. 

– Ну, что же? – сказал я себе и распахнул дверь.

Я открыл ее быстрым рывком, и она, слетая с петель, упала на снег, разрезая белую массу. Впереди на лестницу давным-давно обвалилась крыша, и пройти дальше было нельзя. Темнота, томящаяся между обрушенных балок, была прекрасна и притягательна. Внутри пожар не коснулся погреба.

Казалось, что мрак за обвалом ожил. Это были неуловимые звуки, неуловимые движения, к которым я быстро привык. Лишь самое их начало, изменившее тишине и безжизненному покою осталось в памяти. Это подсознательно вызывало тревогу. Несмотря на нее, я с удовольствием смотрел в темный проем, заполненный узорами разрухи.

Это святое место, потому что глаза здесь отдыхают и им есть на что смотреть. Если я найду целый погреб, то он станет для меня, чем-то вроде клуатра, или часовни.

И все-таки, мне все больше казалось, что гул, состоящий из бесконечного потока шуршания, нарастал. Я понимал, что он идет из темноты за завалом.

Солнце снова ослепило меня, когда я отошел от черного проема. С опущенной головой я ждал, пока девять его гало не уйдут из моих глаз. После я отправился искать такие выходы у соседних домов, уже издалека наблюдая маленькие холмики, покрытые снегом.

Бессвязный шум снова усилился, когда я подошел к двери следующего выхода.

– Что же это? Темнота так звенит в моих ушах?

Большой деревянный цилиндр подпирал эту дверь, она была не заперта. Этот рукотворный пень врос в сугроб, и я сразу не смог его сдвинуть. Стал бить кувалдой по бокам, чтобы расшатать. После гулких ударов десяти, эхом звеневших в морозном воздухе, он начал шататься. Я навалился всем телом, и отбросил его в сторону. Дверь приоткрылась. Одновременно усилился шум.

Я распахнул дверь – внизу в конце косой лестницы былозаметно явное движение. Я замер. Я растерялся, без привычки не в силах улавливать движущиеся объекты. Движение не прекращалось, а я всматривался в изменяющую форму темноту. Мне стало казаться, что я слышу голоса.

Снизу что-то подползало к свету. Успокоившись, я стал различать человеческие руки и ноги. Их было много. Замерев, не в состоянии уйти, я наблюдал, как это нечто ощупывает лестницу. С огромным отвращением, я понимал, что двигалось множество человеческих тел. Слипшихся, или сросшихся, сплетенных между собой руками и ногами.Их головы были опущены вниз, и глаза тоже, я был рад этому.

Потом я понял, что они говорят между собой. Похоже, им нравилось видеть свет, хотя он тоже ослеплял их. Им нравился поток свежего воздуха, спускающийся в их смрад. Я, почувствовав запах, восходящий вдоль лестницы – это был невыносимый запах векового пота, жира, испражнений, и я отпрянул от двери, словно задыхаясь. Непроизвольно я раскашлялся.

– Кто-то там есть! – послышались снизу голоса.

– Они пришли убить нас!

Сопровождаемый потоком подобных воплей, клубок человеческих тел скрылся во мраке. Когда я снова заглянул в проем двери, то внизу виднелись только грязные доски пола. Стало тише, но гул все равно оставался.

Я остался в дверном проеме. Я не решался спускаться, из-за страха перед неведомым монстром и был не в силах уйти, из-за страха перед возвращением к вечному белому полю. Если я уйду отсюда, то меня снова ждет забвение.

Кувалда придавала вес моей уверенности. Я спустился на три ступеньки. Стараясь привыкнуть к оглушающему запаху, остановился. На стене был крюк, державшийся на полугнилых досках, на котором висел мешок пыльный и наполненный бечевками, рядом висели ножницы. Я взял и то и другое. Теперь у меня был мешок! Я мог складывать в него много мелочей. Доски стен и опоры, удерживающие крышу, давно бы сгнили, если бы не холод, пробравшийся сюда.

Я сделал еще несколько шагов вниз. До меня стал доноситься шепот:

– Кто-то спускается сюда!

– Он идет добить нас!

– Нужно уходить отсюда!

– Кто здесь? – не выдержал я, – я не собираюсь нападать, если вы не будете агрессивны.

– Он говорит с нами!

– Он лжет!

– Он приносит холод и свет!

Я отметил про себя, что внизу было действительно теплее.

– Тише, он нас слышит и понимает, о  чем мы говорим!

– Кто вы, живущие во мраке? Подойдите к краю лестницы, и посмотрим, давайте, друг на друга, – произнес я.

Вместо того, чтобы ответить мне, невидимый монстр стал двигаться прочь от лестницы, что я понял по быстрому топоту ног. Я слышал этот удаляющийся звук, и он казался несоразмерным с объемом погреба, который я представлял. Словно тут был не погреб для банок с соленьями и картошки, а целый авиационный ангар.

Я ждал довольно долго, пока звук совсем не затих. Затем набрался смелости и спустился по шаткойлестнице – деревянным доскам, положенным на вырубленные в земле ступени до края, света. Дальше, куда солнце не заходило, была кромешная тьма. Не видно было ничего, и мне нечем было осветить этот мрак.

Стон ветра, уходящего вглубь черного пространства, терялся где-то в бесконечности. Я чувствовал, что стою на сквозняке. Передо мной былсловно край дня, за которым такой же необъятный мир, как наверху. 

Я замер, не чувствуя усталости, смотря на черную и несуществующую стену. Даже, если я шагну за нее, я не найду и не увижу ничего. Но здесь солнце не жгло мои глаза и снег не обжигал мои ноги. Это было счастьем. И здесь я чувствовал. Тревогу, надежду, а теперь и тоску. И я снова стал обожествлять это место.


4.
Зайти во мрак я так и не решился. Большее чего я боялся – стану частью этой сросшейсялюдской массы. Отдохнув, скрытый от прямых солнечных лучей, я поднялся наверх, чтобы продолжить осмотр деревни. Дверь я решил оставить открытой, чтобы быть уверенным, что монстр не будет ждать меня сразу за ней, если я вернусь сюдаеще раз.

Запретный плод сладок. Теперь, когда я нашел погреба, а они оказались недоступны для меня, мной овладело еще большее желание изучить их. Солнце все также обжигало глаза. Подняв их на него, я видел все те же неменяющиеся гало.

Вечность, прошедшая до этого в бессмысленном пути, сейчас казалась одним мгновением. Я был полностью увлечен мыслями о подвале, монстре. Все это будоражило меня и давало надежду. Сложно сказать, где лучше провести остаток вечности, в чистом поле, где ничего нет, и ничего не беспокоит, или здесь, где есть многое, что, я уверен, надоест мне лет через тысячу. Если говорить о вечной жизни – то лучше, чтобы это был лес и любовь. Только лес не снежный, а зеленый. С другой стороны, может быть лучше и закончить этот путь? Тем более что у меня есть теперь ножницы и гвозди.

Кругом этой деревни я видел лишь безмолвное белое поле. Оно молчало сегодня, и ветер не дул. Переставая дышать, я слышал все тот же неясный гул. Теперь я понимал – это переговариваются склеенные люди. Я брел вглубь деревни и слушал. То, что гул доносился с разных сторон и был слышен отовсюду, наводило на мысль, что под землей роится целая колония таких монстров.

У одного дома, стены которого были практически целыми, так как сложены они были из серого кирпича, сейчас покрытого слоем копоти, гул становился ощутимо сильнее. Судя по всему, дом был новее остальных, и в пристройке угадывался гараж. Крыша и, возможно, второй этаж обвалились, когда сгорели перекрытия.

Не выпуская из рук кувалду, я вошел внутрь, перешагнув обгорелый край стены. Внутри был настоящий завал, баррикады из битого кирпича, палок и углей. Я старался двигаться тихо, чтобы не заявлять о своем присутствие подземному монстру. Гул нарастал, пока я пробирался по дому, перелезая через груды камней, и достиг наибольшей силы у двери в гараж. Это была тяжелая металлическая глыба, лишь немного оплавленная после пожара. Я плавно нажал на ручку - дверь была заперта на ключ.

Я вернулся назад и зашел в гараж со стороны улицы. В углу, у противоположной стены, там, где располагалась закрытая дверь, я заметил крышку люка, ведущего вниз. Медленно, стараясь не скрипеть по снегу и золе, я подошел к нему.

Шепот. Явный и бессвязный шепот. Отдельные слова казались различимыми, но их сочетания – бессмысленными. Это еще один обезумевший от вечности призрак?

Под слоем пепла я нащупал ручку люка. Я оперся одной рукой на пол, сложенный когда-то из белого кафеля. При этом в этой руке я не разжимал кувалды. Рывком, дернув люк, я, открывая его, одновременно встал. Столб света упал вниз и на несколько секунд оглушил скопление тел внизу. Я успел рассмотреть позвоночники на спинах, влажные волосы на головах, смотрящих вниз.

Снова до меня донесся смрад и многоголосие:

– Они хотят убить нас. Они хотят снова сжечь нас!

Это было невыносимо.

–Я один! И я не собираюсь вас убивать! – заорал я.

Склеенные люди не слышали меня. Они, безобразно изгибая свои тела, пытались куда-то двигаться, но видимо им что-то мешало. Они дергались в стороны и продолжали бессвязно бормотать о том, что я пришел их убить. Я не мог до них докричаться.

Вскоре, они начали уставать. Казалось, они застряли. В хаосе этих тел и суматохе, которой они были охвачены, я видел, что их движения не слажены, следовательно, они не обладали одним разумом. Они спорили между собой, доводы некоторых, казались мне здравыми. Тут были и мужчины и женщины. Вид последних, несмотря на ужас всей картины и стоящий вокруг запах, возбуждал во мне давно забытые чувства, которые вместе сливались в неясную симпатию.

Я сидел у края люка и просто ждал. Счет времени я не вел, но с его течением они успокаивались и, наконец, затихли совсем. Остался только гул бессвязного бормотания.

– Я все еще здесь. Видите, я не тронул вас.

И их паника началась поновой…

Возможно, так бы продолжалось бесконечное число раз, но их настроение начало меняться – они начали замерзать.

– Может быть, попросить его закрыть дверь, – услышал я здравую мысль.

– Нет! Мы не будем его ни о чем просить.

– И, что? Так и замерзнем?

– Вы боитесь холода? – спросил я.

– Да, ответили несколько голосов.

– Не отвечайте ему, – начало возражать большинство.

– Давайте, я сейчас закрою этот люк и вернусь позже. Давайте, когда я вернусь, попробуем поговорить.

Не надеясь услышать внятный ответ, я тут же захлопнул крышку люка. Коротая время, я пошел бесцельно кружить по деревне.

Сгоревшие вечность назад дома сильно не отличались друг от друга. Они напоминали могилы на кладбище. Только родственники могут найти свою, а для остальных различия кроются лишь в подписях. Размером и назначением выделялось два строения: одно, имевшее большой капитальный фундамент, из осыпающегося бетона, возможно – магазин;второе – кирпичная основа водонапорной башни.

Башня располагалась на небольшой возвышенности. Я сел рядом с ней, и смотрел с болью вдаль, не опуская глаза и не веря, что целую вечность был наедине с белым полем. Машинально лопатой я раскапывал снег. Под ним были ракушки, вероятно, привезенные сюда из какого-нибудь карьера для обсыпки башни. Их было бесчисленное множество, я начал считать их, чтобы как-то измерить ход времени.

Прошло десять тысяч ракушек. Тысячу из них я положил в свой мешок и отправился снова к люку…


5.
Наклоняясь над закрытым люком, я спросил:

– Вы готовы разговаривать?

Я думал, что если молчание продлиться больше чем мои десять вдохов – то монстр ушел отсюда. Они ответили раньше:

– Да.

–Я открываю люк. Будьте готовы.

Сам я тоже был готов и держал рукоять кувалды.

Люк открылся. Меня снова обдала невыносимая смесь ароматов человеческих выделений. Сросшийся клубок людей внизу переместился так, чтобы некоторые могли видеть меня, поднимая голову. Лица многих их них были искажены, возможно, от боли и усталости. Некоторые лица были спокойны. Тут были и женщины и мужчины. В иллюминатор люка я видел около двадцати тел. Те, немногие, которые могли смотреть на меня, были одеты в солнечные очки. Это было даже хорошо, так как я боялся бы их глаз.

– Кто ты? – спросил худой старик, находящейся в центре той массы, которая предстала передо мной. Голос его был твердый и спокойный, а рот, в котором, судя по всему, было еще достаточно зубов, непрерывно двигался.

– Я? Это сложный вопрос. Я – идущий вечность по белому снегу. Мне сложно сказать кто я, потому что я не был связан ни с чем, до того, как пришел сюда.

Сотни голосов начали перешептываться во мраке.

– Что там сейчас, в мире наверху? – снова спросил старик, – он говорил уверенным тоном, словно желая подчеркнуть мне, что он и его люди хозяева этого места. Я же, разглядывая их, убеждался в их беззащитности. То, что они срослись между собой, не давало им никакого маневра. Думаю, что я без труда мог перебить их всех кувалдой.

– Я шел целую вечность и видел только снег и небо. И Солнце. Вдруг я очутился здесь, в вашей сгоревшей деревне.

– То есть, там наверху ничего нет? – удивился он,произнося эти слова подавленным голосом, и гул шепота значительно вырос.

– Там есть снег. Бездонный снег.  Да, еще есть призраки, я точно видел одного.

Он замолчал.

– А вы кто? – задал я свой вопрос.

– Мы люди.

– Что с вами случилось? Почему выживете таким клубком?

– Недавно, сложно сказать, насколько давно, кто-то с самолета поджег нашу деревню. Нам было дано указание прятаться в подвалы, колодцы, у кого, что было, и ждать там, пока огненная буря не кончиться. Это было настоящее пекло, а у нас в деревне тогда был полевой госпиталь. Нас было очень много, и держались мы очень плотно, наверное, поэтому и склеились от жары.

– Почему ты думаешь, что это было недавно? Я думаю, что с вами это могло произойти в самом начале нового мира. Много-много миллионов-триллионов лет назад.

– Мы не умерли от голода, вот почему. В такой темноте сложно оценить движение времени, но прошло не больше пары недель.

– Вы думаете, что чтобы срослись тела нужно всего несколько дней? И куда же делась ваша одежда? – усмехнулся я.

– Да, мы так думаем, а одежда истлела мгновенно от жары и влаги.

– А море снега? Откуда оно?

– Такие катаклизмы проходят стремительно.

Я не мог с ним согласиться. Видимо темнота, духота и ограниченное пространство сделали ограниченным ход их мыслей и представление о времени.

– Мне жаль вам говорить это, но прошла вечность, как вы заперты здесь. Вам нужно это осознать, как бы не было тяжело.

Они с новой силой начали спорить, перешептываясь и переговариваясь между собой.

– Почему ты считаешь, что прошла вечность? Ты сказал, что шел по белой пустыне, так как ты мерил время?

– Никак, я его просто чувствую.

– Ты видел горы, океаны на своем пути?

– Нет.

– Вот видишь, если бы ты шел, даже десять лет, то уперся в какие-нибудь скалы, или берега.

– Снег мог сравнять все это. Да и я мог идти кругами.

– Откуда на Земле столько воды, чтобы появилось столько снега? В этом снегу же должны утонуть Гималаи.

– Не знаю, но я уверен, в том, что говорю.

– А мы уверены в своей правоте. Ты шел по сугробам без одежды и без пищи, и выжил при этом в веках? Твои ноги не стерлись, а глаза не ослепли? Либо ты призрак, либо идешь гораздо меньше.

– Тогда, скорее, я действительно, призрак…

Разговор закончился. Мы молча смотрели друг на друга. Наконец, после все усиливающегося шепота многочисленных подсказок, он произнес:

–Мы хотели тебя еще попросить закрыть те двери, которые ты открывал вчера. Нам нравится свежий воздух, но становится холодно.

– Хорошо, я закрою их.

– Приходи, как закроешь. У нас, кажется, осталось много тем для бесед.

6.
Я закрыл двери погребов. Ту, которая, упала с петель, прибил гвоздями к ветхому косяку. Когда я закончил, то понял, что мои глаза и ноги отдыхали. По крайней мере, ближайшие лет сто я готов был провести здесь. Вот только все самое интересное, я был уверен, находится во тьме подземелья, занятной этими тварями. Наверняка, там можно найти много полезного, в том числе и компасы и карты.

– Может быть, они позволят мне спуститься вниз и осмотреть подвалы? Или вынесут то, что мне нужно наверх? – рассуждал я.

В общении с подземными монстрами меня пугало больше всего то, что я мог стать частью их, срастись весте с ними.

– Такая жизнь хуже ада, – говорил себе я, – а что если сделать  тут храм, или мавзолей для себя одного, вместо подвала для них многих? Только без света я их всех не перебью… Да и кто сказал, что моя жизнь ценнее их ограниченных жизней?Возможно, именно свобода делала меня живым. Мир не замыкается на этой деревне. Миллионы дорог позволяют надеяться на существование чего-то за гранью этого мира.

Мне пришла в голову очень обнадеживающая мысль: «через эту деревню же идут дороги! Они то и приведут меня к большим городам! Мне даже не нужны ни эти твари, ни их подземелья».

Может быть, действительно, как говорил старик, я ходил совсем недолго, а в городах еще есть жизнь?

Улицы между прямоугольниками сгоревших жилищ было найти не сложно. Только какая из них выводила на большую дорогу, я понять не мог. Я был уверен, что она там, где магазин, но на этом все нити обрывались. Вокруг была одна необъятная дорога по белому полю. Я пробовал копать у магазина – каменный снег скрывал лишь черную землю. И все же, тут я мог без особого труда дорыть до земли. Это была святая, черная земля, не отражающая неумолимое Солнце. Я мог бы копать вечно, найти все-таки дорогу, и двигаться, работая лопатой вдоль нее до конца времен. Но не было ли это хуже, чем бесконечная прогулка? И ведь мом вещи истлели, пусть не истлел я. Значит и любая лопата, сколько бы у меня их не было, сотрется о снежный наст.

Я обошел с лопатой фундамент здания, которое считал магазином по периметру и нашел заветный участок асфальта. Видимо сюда подъезжали грузовики с товарами. Мне было интересно, выльется ли этот подъезд в большую дорогу, и я стал копать дальше. Освободив от снега достаточно большой участок, я с удовольствием наблюдал рукотворную серую полосу, разбитую трещинами и окруженную черной землей.

После того, как я убедился, что это дорога, я стал копать только там, где заканчивался асфальт. У меня не было намерения дойти так до соседнего поселка, я хотел лишь увидеть, что дорога уводит из деревни. Постепенно толщина сугробов росла, а дорога спускалась вниз. Я был на расстоянии около ста метров от начала асфальта. Вдруг моя лопата ударилось о что-то твердое, лежащее на дороге. Я машинально пустил ее второй раз и рассек предмет пополам, отрубив верхушку. Начав обкапывать предмет, я понял, что это ступня лежащего на спине человеческого тела, а я отсек от нее треть вместе с пальцами. 

– Окоченел бедняга, – вырвался у меня шепот.

Если бы тело лежало не на асфальте, я бы оставил его в покое, а так, пришлось копать дальше. Вырисовывалась нога, затем другая нога, судя по всему, женская, обвившая эту ногу. Затем еще множество рук и ног, переплетенных между собой. Там где они соприкасались, их кожа срослась. Я начал рыть быстрее, чтобы, наконец, увидеть полностью этого монстра. Освободив трупы от снега, я получил возможность наблюдать сплетение этих тел целиком. Тут было двадцать-двадцать пять человек. Мужчины и женщины разных возрастов… Это был своеобразный«крысиный король», только сделанный из людей. Кожа их была обожжена. Немногие лица, которые не смотрели вниз, выражали муку и боль. Под тяжестью снежной массы, накрывавшей их, тела были словно сплющены, как брикет мороженой рыбы.

Один из мужчин, крупный, но коротконогий, стоявший во главе процессии, держал в руке плоскогубцы. Чтобы освободить их от его хватки я использовал свои новые инструменты – ножницы и лопату…

Куда бежал этот монстр и откуда? Судя по расположению тел, он направлялся куда-то от магазина, а тот, чьи ноги я обнаружил первыми, двигался спиной вперед, изгибая дугой все тело.

Я продолжал копать, а сугроб становился все глубже. Скоро он уже нависал надо мной трехметровой стеной. Видимо, от того, что я находился в собственноручно вырытом колодце, и акустика здесь была лучше, я снова начал слышать гул мириад голосов. Я перестал копать и прислонил ухо к снежной стене. Голоса, голоса, голоса… Их было множество, столько, что я отпрянул. Мне показалось, что снег вокруг вскоре не выдержит давящей на него массы, и рухнет на меня, вместе с полчищами «крысиных королей».

– Да и что, собственно, я здесь ищу? – сказал я сам себе и быстро пошел назад.

7.
На этот раз со мной заговорила девушка, довольно молодая и красивая, словно их коллективный разум специально выбирал ее. Она также была в черных очках.

– Спасибо, что Вы закрыли двери, – обратилась она ко мне.

– Вы не любите свежий воздух?

– Нет, наоборот, это большая радость для нас, как и белый свет. Духовная пища, если хотите. Только мы замерзаем. Мы не переносим холод, стоящий снаружи.

Я вспомнил мертвого «крысиного короля». Значит, им дано счастье смерти. Нужно просто выйти на свет и на холод. Может быть, мне тоже дано, нужно просто погрузиться во тьму и духоту?

Мне нравилось видеть красивые черты женского лица, и слышать приятный женский голос, несмотря на то, что она была частью их всех. Ее лицо было бледным, его украшали большие и нежные губы.

– Да, запах у вас крепкий, стоит иногда проветривать, – пошутил я.

– Здесь мы бессильны, – улыбнулась она, несмотря на недовольный гул, вырастающий в темноте, после моих слов. Она сказала это так, будто хотела подчеркнуть, что не является частью этой массы.

– Насколько велик ваш подземный мир? У меня сложилось впечатление, что он огромен.

– Для нас он тесен, да и мы почти не двигаемся, заключенные в таком состоянии.

– Вы соединили между собой подвалы и погреба?

– Точно сложно сказать, может быть, кото-то знает, но я – нет. 

–Тут было скрытое убежище. Его соорудили вместе с госпиталем, – вступил в разговор старейшина. Я не видел его в темноте, но узнал голос.

– Если тут был госпиталь, то у вас, наверное, есть оружие, или военные приборы?

– Нет, тут ничего нет. По крайней мере – мы не находили, - снова раздался его уверенный голос из темноты.

– А компас, есть ли у вас компас, или какие-нибудь карты?

– Компасы где-то были… А расскажите, Вы говорили, что встречали призрака, что Вы имели ввиду? – спросила девушка.

–Я не очень люблю это вспоминать, по правде говоря. Это был человек, такой же как я, и он шел, так же как я куда-то…

– Он тоже ничего не видел, кроме снежной пустыни на своем пути?

– Я не спрашивал, но думаю, что – да.

– А шли вы из разных мест?

– Да, мне кажется. Я его не знал в старом мире. Еще хотел спросить, у вас есть, веревки? Спички? Да, и Вы не ответили, есть ли тут карты?

Из моих потребностей, она поняла, что я не собираюсь быть здесь долго:

– Жаль, что Вы собираетесь уйти. Мы хотели сделать Вас привратником.

– В смысле?

– Вы могли бы открывать и закрывать двери, чтобы проветривать наше подземелье.

– Только мне это зачем?

– А еще, вы могли бы продолжить род наших женщин, чтобы они рожали полноценный детей, которым бы достался этот новый мир.

Я боялся даже прикасаться к ним, потому что боялся, что срастусь с ними, а ограниченность этого места не позволит мне долго находиться здесь. Голод скуки возобладает. Ожидание чей-то воли, еще хуже бесконечной дороги.

– Нет, я думаю, что я просто уйду, – я понял, что это мое окончательное решение.

– Мы можем найти Вам компас, если Вы будете делать это хотя бы полгода. 

– Нет. Мы можем сделать по-другому. Вы дадите мне компас, а я вернусь, когда найду, как помочь вам.

– А как нам помочь? Только возобновить и сохранить жизнь.

Я обратился лично к ней:

–Если снег действительно тает, то может быть, мы когда-нибудь вместе встретим весну. Если я найду рай, то вернусь за тобой. Я найду мех, чтобы укрыть тебя, и ты не замерзнешь, найду сани, найду лошадь, – я не мог стерпеть своих чувств после сказанного и встал, чтобы уйти.

Она сорвала с себя черные очки и бросила их мне свободной рукой, тут же закрыв ей лицо от света:

– Компаса у нас нет, да он тебе и не нужен. Компас больше не работает. Окна выходят на север, а на востоке будет город. Сорок километров отсюда, два дня пути. Город большой – не промазать. Если что, иди на север, будет полюс, а на юго-восток – горы. На юг – экватор. Ты и сам все понимаешь…

Под выросший гул монстр зашевелился и укрыл ее во мраке.

Я встал, смотря на снег, через темные стекла. Она дала мне черные очки и смысл пути.

– Конечно, я вернусь… И они не выйдут на свет, и я не спущусь к ним во тьму…

В очках глаза отдыхали, но бликовало не одно Солнце, а три и двадцать семь гало.