8. На исходе души. Дерево. Время. Любовь

Борис Пинаев, Мария Пинаева. На исходе души

ДЕРЕВО
Женщин нельзя оставлять. Они просыпаются ночью - и как пугливы… А вдруг кто-нибудь закричит под окном? Или скажет шепотом. Правда, не лучше, если всё молчит. Поскольку нет никакого выхода, то пусть лучше не просыпаются, но спят до утра. Держите их за руку, не оставляйте – пока они молоды и в старости. Будем справедливы. Все понимают, что трудно. А что предлагаете?

Пока спали женщины и дети, Егор Андреевич шел домой, окно Домны было распахнуто настежь, вдоль плотины ходили цыганские кони. И цвели чертополохи. Какая разница, когда это было – в июне, августе или сто лет назад. Ветер нельзя показать схватить рукой или потрогать, но он существует.

Ну хорошо – построим забор, трактор ездить не будет. Плотина-то все равно стоит. Сто самосвалов или гораздо больше. Они ездили один за другим – из года в год, целое тысячелетье, и навозили за три месяца горы превосходного щебня... Что же теперь – пригнать экскаватор и увозить всё назад? Но это вам не кино, которое можно гонять туда и обратно. А кто будет платить? Директор карьера умер, так и не дождавшись сазанов.

Егор Андреевич шел, покачиваясь, по бревну. Он мог нас отвлечь, и мы повернули вниз по течению. Потому что какая разница... Внизу то же самое, там лежит точно такое же бревно, и по нему ходят на Другой Берег кошки и люди. Корове тут не пройти, а птицам и змеям нужны живые деревья. Ах, какие сентенции... Бревна лежат штабелями, миллионы кубометров, но всё равно это Древо не нуждается в пощаде и милости. Скорее, мы сами... Потом сами поймём, если успеем поумнеть.

Вот такие дела. В лесу мрак, ничего не понять. Всё шумит, бродят ветки и муравейники. Болото без дна, багульник тянется бесконечно. Никак не вернуться назад. Ночью в болоте холодно и темно. Сидят совы с широко раскрытыми глазами.

Конечно, мы валяли дурака. Иона считает, что перед сном надо гулять. Точнее – ходить... Мария и дети остались в избе, а мы пошли. Все равно вечером надо кому-то закрывать ставни.

ВРЕМЯ
Утром я украдкой вырубил длинную жердь и пошёл через реку к Матрёне. Но дом её пуст. Сидела старуха в железном лесу... "Прорицание вёльвы"...
 
Хромой был очень любезен. Я постоял у окна. Он там в глубине сидел, за столом, свет в окошке. Какой он бравый на большой фотографии. Ушел из деревни, был сторожем, плотником, вагоновожатым, а потом потерял ногу на Курской дуге. За Родину... косточки... танки... Из госпиталя вернулся домой. Время нельзя обойти через него перешагнуть невозможно. Если не ударит молния. Невозможно? Это все понимают. Будущее – ничто? Меон, укон? А прошлое? Настоящее творит прошлое из ничего. Вечное настоящее... Или так: настоящее возникает из ничего и оседает в прошлом. Да? Бог творит мир из ничего. Или всё-таки из "не-сущих"? Из нуля – Своей бесконечною силой. Бесконечность и нуль. А как же пророческий сон?

Но что же делать… Просто смотреть в окно? Мёртвые, а не знаем, что мёртвые. Ведь сижу, мол, хожу, разговариваю... Пьём, пляшем, кричим... надмеваемся... Зачем? Таскаем вавилонские кирпичи, сосредоточенно сопим. Вот бы нам здесь, мол, устроиться как-то поудобнее. Французский коньяк, искусственный климат, синтетическое сердце, Канарские острова. Такая длинная дорога. Грязь, мусор... Предоставь мёртвым погребать своих мертвецов.
Старая старуха села на скамейку возле даниловой коричневой стены: "А ведь Матрёны-то нет..."

Нет? Девяносто три года Василисе, а всё ещё гулко хлопает половики и помнит всё до копеечки. Да... Тогда ещё не навалилась усталость, не согнула меня до земли. Даже и не думал, что пора, мол, домой. Туда... Потихоньку ушёл и закинул жердь Матрёне во двор. Почему же Даниле-то наплевать? Конечно, первой сползет в воду соседка, а потом... Матрёна кричит, плачет, ходит по начальству, в газету письмо написала, - и приехал Иона. А хромой Данила Степаныч делает вид, будто ничего не происходит. Будто не то ещё видел. С соседом не ссорится, иногда ходит по берегу в гости и продает ему мёд по дешевке. Суета, мол, сует.
 
А Матрёна сходит с ума, больше не ходит лечить корову... А туда вообще не смотрит... В упор не видит весёлого мужика Н.Д.Копалухина, хотя тот не такой уж весёлый. Рыбы нет, лодку, сети и бредень купил совершенно напрасно. Пескари... Ах, столько прожила, но чего-то не понимает. Пусть лучше дом упадет. Ибо никогда в этом мире ненависть не прекращается ненавистью.
 
- Ему легко, паршивому. А я здесь жизнь прожила. На месте огорода была конюшня. Одни камни. Землю на себе носила. Муж построил дом. Уже сорок лет без него. Колхоз дал телегу отвезти на войну. Теперь только плачу. Нет…

Ну ладно. Я приду после, потом. Что-нибудь сделаем. Не может быть, чтобы все было так безнадежно.

ЛЮБОВЬ
Кто освободит нас от ненависти? Один берег – любовь, а другой... Как выйти к реке с одним берегом? К океану? Покажите дорогу. Тут и Копа, и хромой, и Матрёна... Домна, Егор и цыгане... Обречены ходить с одного берега на другой? Разные мелкие нужды: магазин, почта, автобус. На том берегу высокие трубы сыплют сверху цемент. Весной, когда река разливается, мои родненькие несчастные Кузевановы (Колеговы?) ходят за пять километров к мосту. Давно бы уехали... Но что-то их держит. Благословенное одиночество? Зимою  нас нет, одни на бугре, и лишь три дома у берега.
Метель...

(Продолжение следует)