Великий перелом

Коллективизация для крестьянства была более радикальным переломом, чем революция 1917 года. Она разрушила многотысячелетнюю культуру и бесконечно уменьшила возможности выбора разных путей в будущее для народа. С этой точки зрения Сталин очень точно применил к ней термин «великий перелом». Так ее воспринял, например, и Н. Клюев. Он был арестован в 1934 году и на допросе показал: «Окончательно рушит основы и красоту той русской народной жизни, певцом которой я был, проводимая коммунистической партией коллективизация. Я воспринимаю коллективизацию с мистическим ужасом, как бесовское наваждение». В его деле сохранилось стихотворение «Песня Гамаюна», в котором говорится:
I. Песня Гамаюна
К нам вести горькие пришли,
Что зыбь Арала в мертвой тине,
Что редки аисты на Украине,
Моздокские не звонки ковыли,
И в светлой Саровской пустыне
Скрипят подземные рули!

Нам тучи вести занесли,
Что Волга синяя мелеет,
И жгут по Керженцу злодеи
Зеленохвойные кремли,
Что нивы суздальские, тлея,
Родят лишайник да комли!

Нас окликают журавли
Прилетной тягою впоследки,
И сгибли зябликов наседки
От колтуна и жадной тли,
Лишь сыроежкам многолетки
Хрипят косматые шмели!

К нам вести черные пришли,
Что больше нет родной земли,
Как нет черемух в октябре,
Когда потемки на дворе
Считают сердце колуном,
Чтобы согреть продрогший дом,
Но не послушны колуну,
Поленья воют на луну.
И больно сердцу замирать,
А в доме друг, седая мать...
Ах, страшно песню распинать!

Нам вести душу обожгли,
Что больше нет родной земли,
Что зыбь Арала в мертвой тине,
Замолк Грицько на Украине,
И Север - лебедь ледяной -
Истек бездомною волной,
Оповещая корабли,
Что больше нет родной земли!

Николай Клюев. Избранное
...В результате коллективизации крестьянство было лишено жизненных возможностей и прав (не очень, впрочем, обширных), которыми обладало тогда городское население. Крестьяне оказались в неравноправном положении, стали низшим слоем населения. Если реформы Столыпина юридически уничтожили последние остатки неравноправного положения крестьянства, сохранявшиеся со времен крепостного права, то теперь это неравноправное положение было восстановлено в гораздо большей степени. Так, указ от 5 октября 1906 года давал крестьянам право свободного получения паспортов и выбора места жительства. Колхозники же не являлись держателями паспортов (вновь введенных в 1932 году) и не имели права покинуть деревню, за исключением нескольких строго очерченных обстоятельств (призыв в армию, по спецнабору на стройки и выезд на учебу). Колхоз превратился в государственное предприятие. При этом, однако, над колхозником нависала угроза репрессий за невыполнение заданий по хлебозаготовкам, за невыработку нужного числа трудодней и т. д. — и он же нес бремя риска в случае неурожая.
Еще важнее, что изменился характер труда. Исчез творческий элемент, связанный с самостоятельным принятием решения крестьянином, с чувством ответственности. Что, где, когда сеять или жать — все определялось указаниями сверху, которые усиливались газетными кампаниями. Часто замечали, что главной причиной упадка советского сельского хозяйства была незаинтересованность колхозника. При этом подразумевается обычно его материальная незаинтересованность в результатах его труда. Но гораздо существеннее — потеря интереса к самому процессу труда. Он превратился в тот «урок», о котором писал Ленин по поводу рабочих. В этом важнейшем вопросе их жизни колхозники были в худшем положении, чем крепостные, сохранявшие на своих надельных землях возможность трудиться по своему собственному выбору. Из-за этого крестьяне, которые раньше готовы были голодать и отдавать все силы, лишь бы не расстаться со своим крестьянским образом жизни, стали бежать из деревни. Сначала (в предвоенные годы) еще сохранялась инерция прежнего отношения, память о крестьянском труде на тех же полях. В следующем поколении и она стала выветриваться. К тому же деревня всегда оставалась дискриминированной. Например, после войны я часто разговаривал с одним жителем колхоза, еще молодым, но вернувшимся совершенно израненным с войны. От него я узнал, что он, как и все инвалиды войны из сельской местности, не получает никакого пособия или пенсии: их, считалось, должен был содержать колхоз.
И позже, при Хрущеве, при Брежневе, колхозников как будто нарочно приучали к тому, что они только поденщики, по чужим замыслам работающие на земле: у них то отбирали коров в колхозное стадо, то раздавали их обратно, то опять отбирали, чтобы привязанность к скотине не укреплялась в Душе. Да и с их судьбами делали то же: то задумывали сселять в «агрогорода», то укрупняли колхозы, то измельчали. Одним росчерком пера колхоз мог быть превращен в совхоз, и наоборот. Об их жизни все знают по теперь уже классическим произведениям Ф. А. Абрамова, В. И. Белова, В. Г. Распутина.
Коллективизация была полной победой социалистической идеи над крестьянством. Еще в резолюции I Интернационала в 1869 году говорилось, что капитализм, наука, течение событий и интересы общества «приговаривают мелкое крестьянское хозяйство к постепенному исчезновению, без права апелляции и без снисхождения». Это у нас и произошло, только не «постепенно». Если установление первого крепостного права потребовало 200 лет, то новое закрепощение было осуществлено за 3 года. «Реакционный класс» был уничтожен, а отдельные его представители либо тоже были уничтожены, либо превращены в пролетариев.
Труд крестьянина нисколько не менее глубок и содержателен, чем труд ученого или писателя. Он имеет осмысленный, творческий характер, связан с природой, отражает ее цикличность. Представим себе, что математикам или поэтам «спускали бы сверху» «установки» для их работы, организовали «теоремозаготовки» или «стихозаготовки» с переселением на Север, расстрелами и вообще в том духе, который описан выше, а потом объединили бы их в коллективы и, отобрав паспорта, заставили коллективно создавать продукцию в предписанном стиле и количестве. Ясно, что это был бы конец и математике, и поэзии. Точно так же пришел конец крестьянству. С той разницей, что из-за древности и живучести этого уклада «раскрестьянивание» все же растянулось на десятилетия.
В работе, появившейся более десяти лет назад, К.Г. Мяло предложила рассматривать коллективизацию как явление цивилизационного слома («Новый мир», 1988, № 8)...
И. Шафаревич. Революция и эпоха коммунизма...Великий перелом - Опубликовано в журнале «Москва», 1999, No 10, 11
https://lit-yaz.ru/istoriya/3355/index.html?page=6

...Нет, не в один день и не единичным решением был вызван к жизни «год великого перелома», а предуготовлялся энергичной идеологической работой предшествующих лет. Работой, сосредоточенной на противопоставлении крестьянской традиции и идеального образа нового общества, которое еще только надлежит создать и созданию которого может помешать именно крестьянская «дремучесть».
Уже в годы расцвета нэпа заметно ощущался, а крестьянскими поэтами и выражался определенный разрыв между социально-экономическим статусом крестьянина, наконец-то получившего землю и хозяйственную самостоятельность, и его все более настойчиво подчеркиваемой леваками культурной и идеологической «второсортностью», чуждостью системе принесенных революцией новых идеалов.
Так что клюевским старообрядцам не мудрено было чувствовать себя «експонатами из губздрава» в атмосфере такой более чем странной борьбы за народное счастье.
Логикой этой борьбы традиционный крестьянский уклад как бы заведомо предуготовлялся к закланию на алтаре индустриализации. И надо ясно отдавать себе отчет о том, до какой степени подобное третирование деревенской «темноты» повлияло на общественное сознание, в особенности сознание рабфаковской, пролетарской молодежи, принимавшей весьма активное участие в акциях по ликвидации кулачества как класса.
Однако третировала крестьянский уклад не только левая интеллигенция. Сейчас, листая газетные подшивки тех лет, поражаешься тому, что, собственно, никто из оставшихся после смерти Ленина у руководства страной не любил деревню как таковую, нередко видя в ней всего лишь оплот и олицетворение ненавистной «старой России».
В нашей прессе уже мелькали ссылки на «Злые заметки» Н. И. Бухарина, опубликованные в начале 1927 года в «Правде », где впервые прозвучало слово «есенинщина» в уничижительном смысле — как воспевание затхлой российской старины, то есть «темноты, мордобоя, пьянства и хулиганства», «ладанок» и «иконок», «свечечек» и «лампадок».
«По этой линии,— утверждал Бухарин,— идет воспевание «русского начала» в новой поэзии. А на самых высотах идеологии расцветает возврат к Тютчеву и другим. Еще бы!
Умом Россию не объять,
Аршином общим не измерить.
...«Есенинщина» — это самое вредное, заслуживающее самого настоящего бичевания явление нашего литературного дня...По есенинщине нужно дать хорошенький залп».
Одновременно была опубликована статья Н.И. Бухарина «Ленинизм и строительный период пролетарской революции», где совершенно определенно крестьянству отводилась роль не самостоятельного субъекта этого строительства и равноправного партнера пролетариата, а объекта, материала, подлежащего обработке по отнюдь не крестьянством выработанному проекту: «Сама диктатура пролетариата в действии есть особая форма классовой борьбы, вытеснения городской и сельской буржуазии, руководства крестьянством и переделки этого последнего. Она может временами обостряться...»
Именно о переделке деревни говорил четыре года спустя и А.С. Бубнов, выступая в феврале 1931 года на 1 Всероссийском съезде по всеобучу. Конкретизировано было и понятие агентов культурной работы пролетариата над деревней: «Надо добиться того, чтобы заводы, машинно-тракторные станции, совхозы вели за собой по пути культуры всю деревню, перестраивающуюся ныне на социалистических основаниях».
О том, чтобы применить к деревне ленинский принцип развития лучших образцов, традиций, результатов существующей культуры в 1929— 1931 годах, в партийном руководстве не было и речи. Пожалуй, в годы, предшествовавшие коллективизации, только неонародники, особенно Чаянов, продолжали исследовать возможность включения традиционного крестьянского хозяйства — такого, каким оно сложилось исторически, а не «переделанного »,— в социалистическое строительство.
Однако натиск гипертрофированных, унаследованных от радикалов XIX века идей техницизма в сочетании с объективными требованиями ускоренной индустриализации не позволил осуществиться этому альтернативному варианту развития — единственному, на мой взгляд, который в те годы давал возможность избежать слома традиционной крестьянской культуры. А стало быть, и глубокого, вызванного этим сломом социально-психологического и культурного стресса с далеко идущими последствиями...
Ксения Мяло – Оборванная нить. Крестьянская культура и культурная революция. «Новый мир», 1988, № 8, с.245-258
https://imwerden.de/razdel-2115-str-12.html
http://www.bolesmir.ru/index.php?content=text&name=o1043
СамоОрганизация Крестьянской Кооперации
https://vk.com/doc399489626_577630815