Рассказы о войне ветерана 509

                А Т А К А  С  Х О Д У

                Повесть

                Автор повести Василь Быков

  Василь Быков, Василь Владимирович Быков(1924-2003)
(белорусс. Васіль Уладзіміравіч Быкаў).
Советский и белорусский писатель, общественный деятель.
Участник Великой Отечественной войны. Член Союза писателей СССР.
Герой Социалистического Труда(1984). Народный писатель Беларуси(1980).
Лауреат Ленинской премии (1986). Лауреат Государственной премии СССР(1974).
Лауреат Государственной премии Белорусской ССР(1978).

  Мы наступали. Погода выдалась такая, что хуже не придумаешь: весь день шёл дождь пополам со снегом. Не подсохшие ещё от весеннего разводья поля совсем раскисли, мутная вода залила канавы, грязь на дороге перемешалась со снеговой кашей, в которой противно хлюпали наши промокшие ноги. Под вечер к тому же поднялся суматошный напористый ветер. Всё время меняя направление, он ошалело крутил над просёлком, вперёд порой невозможно было взглянуть — промозглая снеговая мокрядь залепляла глаза. Пригнув голову, я видел только, как мелькали заляпанные грязью кирзачи командира роты Ананьева, мокрая плащ-накидка на его спине то и дело угрожающе вздувалась, он шагал во главе колонны, хватаясь рукой за капюшон, накинутый на самодельную, с матерчатым козырьком фуражку.

  На исходе дня рота перешла заболоченную, с чахлым ольшаником низину, грязный, в колдобинах просёлок выполз на голый косогор. Ветер тут стал ещё неистовее, но под ногами вроде сделалось твёрже. Надо было подтянуть роту, и Ананьев, обернувшись назад, полминуты прошёл так, лицом к колонне. Он оглядывал строй, но, кажется, не много чего увидел в ненастных, начинавших сгущаться сумерках. Автоматчики к тому же здорово растянулись, и старший лейтенант, морща костистое, с бачками на висках лицо, негромко позвал:
— Старшина Пилипенко!
Командир первого взвода Пилипенко, наверно, не услышал, он сосредоточенно брёл раскисшей дорогой.
— Глухарь старый! — буркнул Ананьев. — Спит, что ли?

  Не дожидаясь приказания, я выскочил из колонны и подбежал к старшине. Пилипенко недоумённо поднял немолодое, слегка обрюзгшее лицо, но тут же увидел впереди долговязую фигуру командира роты и всё понял. С запоздалой поспешностью старшина подался к своему взводу. Автоматчики устало брели, где кому вздумалось — по обочине, возле широкой, подвой талой воды канавы и даже за канавой, краем облепленного снегом поля. Вполголоса, чтобы не услышал ротный, Пилипенко начал подгонять бойцов. Трое или четверо передних зашевелились (или, может, только сделали вид, что зашевелились), другие же просто оставили без внимания понукание взводного. Ананьев, разумеется, такого стерпеть не мог и со алой решимостью крикнул:
— А ну подбери сопли! И шире шаг!
Комроты — не взводный, с ним приходилось считаться, автоматчики зашевелились, задние пустились догонять передних, рота заметно оживилась, и строй мало-помалу начал выравниваться.

  Пилипенко покорно остановился в некотором отдалении от командира роты. Ананьев, подчёркнуто не замечая старшину, всё тем же строгим, категоричным голосом бросил в колонну:
— Ванина ко мне!
Команду тут же подхватили, передали дальше, комроты внимательно проследил за этим, придирчиво вглядываясь в измокшие, закутанные палатками тени автоматчиков.
Он ждал командира второго взвода, но вместо него на дороге появилась Пулька — маленькая вертлявая собачонка, которая неделю назад невесть откуда прибилась к роте и которую приютил в своём взводе младший лейтенант Ванин. Ананьев к этому, в общем, отнёсся терпимо, будто даже с каким-то снисходительным любопытством, и вот уж несколько дней второй взвод забавлялся этим лохматым, по молодости глупым щенком.

  Резво пробежав краем дороги. Пулька вдруг остановилась, взглянула на неподвижную в дождливых сумерках фигуру командира роты и, будто испугавшись чего-то, со всех ног кинулась назад. Боец в длинной палатке, угол которой волочился по грязи, с силой притопнул ногой, снежная слякоть широко плеснула в стороны, Пулька, обиженно взвизгнув, отпрянула за канаву и по самый живот провалилась в грязь. Выскочив на противоположной стороне, она встревоженно заметалась, не зная, как выбраться на дорогу.

  Бежавший поодаль младший лейтенант Ванин круто повернулся к бойцу в длинной палатке:
— У тебя голова на плечах или котелок немытый?
— А чего она лает!
— На дурака лает! Лезь теперь, доставай!
Лезть в воду бойцу, разумеется, не хотелось, и он тихонько забирал в сторону, подальше от командира чужого взвода. Тогда Ванин решительно вошёл в воду и взял собачонку на руки.
— Напрасно! Надо бы того пентюха заставить, — сказал командир роты, и как это часто делал, вдруг повернулся и, будто забыв о присутствующих, быстро зашагал по дороге.

  На ходу уже нас догнал Ванин с Пулькой, которая в счастливой покорности притихла на его груди, высунув из-под оттопыренной полы телогрейки глупую чёрную мордочку. Младший лейтенант коротко доложил, но комроты и ему не ответил — из ветреных сумерек впереди появился наш замполит лейтенант Гриневич. Присоединяясь к командирам и шаркая новой, длинноватой для его скромного роста палаткой, он спросил негромким, с хрипотцой голосом:
— Что случилось?
— Да вон балбес один Пульку в воду загнал, — сказал Ванин.
Гриневич неожиданно сильным движением палатки стряхнул налипший на плечах снег.
— А вообще - зачем вам собака?
— Как зачем? - не понял Ванин.
Замполит, не отвечая ему, продолжал:
— Тоже нашли занятие... Уж хотя бы собака, а то...
— А то щенок шелудивый, — закончил за лейтенанта Ананьев.
Гриневич, ободренный поддержкой комроты, с уверенностью подтвердил:
— Вот именно. На месте командира я бы приказал застрелить, и всё.
— Пусть живёт! — с мрачной решимостью сказал Ананьев. — Или боишься: нас переживёт?

  Прежде чем ответить, Гриневич помедлил:
— К нам это не относятся. А вот лает на марше вовсе некстати.
— Если на Пилипенковых, то кстати. Командир взвода не командует, так хоть Пулька полает.
Мне сзади было хорошо видно, как устало бредший Пилипенко поднял голову в каске.
— Усе вам Пылыпэнко! — сказал старшина. — Що я буду гнаты кожного? Бачытэ, яка дорога?
— При чём дорога? Командир размазня.
— Командир…
— Да, командир! — оборвал его Ананьев. – Потому — командовать надо!
Все замолчали. Как всегда в таких случаях, гнев комроты подавлял не только виновного, но и тех, кто был рядом. Казалось, после Пилипенко Ананьев возьмётся за следующего, и каждый невольно чувствовал себя этим следующим. Правда, на этот раз Ананьев замолчал. По грязному оснеженному склону рота выходила на вершину пригорка, ветер тут стал ещё сильнее. Крупчатый снег с мелким дождём звучно сёк по капюшонам и плечам палаток. Мы быстрым шагом обгоняли колонну.
— Под носом немцы. — После минутной паузы спокойнее сказал комроты. — Подтянете людей! Удвойте наблюдателей по сторонам! Назначьте слухачей! Пилипенко, сменить головной дозор!

  Старшина, широко оттопыривая полы палата, удивлённо развёл руками:
— Так мои ж от пивдня шлы. Ще его час не выйшов. — Он повернулся к Ванину.
— Что его! — Ананьев повысил голос. — Я тебе приказываю!
Командир роты злился, хотя причиной его злости вряд ли был Пилипенко. Старший лейтенант нервничал уже с полдня, когда роту автоматчиков выделили из полкового резерва и повернули на фланг, чтобы затянуть какую-то прореху, образовавшуюся в боевых порядках наступающих. Батальоны двинулись большаком, а мы попали в грязь на просёлке, перешли болото, намокли, измучились и вдобавок ко всему лишились нашей единственной повозки, отставшей вместе с полковыми тылами. Правда, ПНШ обещал, как только подойдут тылы, направить подводу за ротой, но, судя по всему, где-то произошла заминка, подводы не было, и перед нами замаячила совсем уж безрадостная перспектива остаться без боеприпасов.
Пилипенко ворчал:
— Кого я назначу? Попрыставалы уси.
— А мне наплевать! — объявил Ананьев. — Сам отправляйся, если назначить некого.
— Ну и направлюсь.
— Только без ну!

  Старшина замедлил шаг и оказался со мной рядом. Вид у него был совсем страдальческий, как всегда после стычек с начальством, что, в общем, случалось нередко. Дело в том, что Пилипенко раньше служил хозяйственником в дивизионной АХЧ и только перед наступлением за какую-то провинность был переведён в роту автоматчиков. Здесь его поставили командиром взвода, но взводный из старшего интенданта получился неважный. Пилипенко был многословен, часто командовал невпопад, а самое главное – совершенно не мог не пререкаться с начальством, когда то, как ему казалось, поступало неправильно или несправедливо.
Как всегда, дав выговориться командиру роты, в спор вступил его заместитель.
— Как это вы рассуждаете, старшина, — оборачиваясь, сказал Гриневич. — У вас же взвод.
— Взвод, взвод! Який цэ взвод: двадцать человик, та и ти нога за ногу чыпляются.
— Будто одни ваши чепляются? — сказал Ванин.
— Так у тэбэ скилькы? Тридцать два? А у мэнэ двадцить три.
— Мои ночь в охранении были.
— А мои копалы.

  Вообще слушать это было не очень приятно, но спорили взводные не впервые, и Ананьев относился к их ссорам не строго. Правда, он почти всегда был на стороне Ванина, который и сам мог постоять за себя, только иногда у младшего лейтенанта не хватало на это терпения. Пилипенко же спорить мог бесконечно.
— Ладно! — ни к кому не обращаясь, сказал Ванин. — На этот раз я сменю. Только надо бы и совесть иметь.
Пилипенко опять завёлся:
— А шчо я, для сэбэ выгадую! Ви гляньтэ, яки у мэнэ ваяки. Та й бисова дорога...
Пригибая голову от ветра, Гриневич на ходу снова оглянулся на старшину.
— Ну и что же - боевая обстановка! А в присяге как сказано: стойко переносить все тяготы и лишения военной жизни.
— Та чулы!
— От и плохо, что сами чулы, а бойцам не внушаете.
На это Пилипенко не ответил, мы остановились.

  Командир роты с трофейной сигаретой в зубах начал шарить по своим многочисленным карманам — искал зажигалку. Ветер осатанело рвал полы его накидки, под которой у старшего лейтенанта была коротковатая шинель, подпоясанная обвисшим комсоставовским ремнём с трофейным «вальтером» в кобуре. Другого снаряжения — портупей, сумок, компасов — Ананьев не имел и ходил во всём красноармейском, выделяясь среди бойцов разве что погонами с замызганным просветом (звёздочек, разумеется, на них не водилось) да своим долговязым ростом.
— Что мораль читать, — раскурив сигарету, сухо сказал комроты. — Сам не дурак. Отставаки есть?
— Нэмае. — с некоторой заминкой ответил Пилипенко. Из под капюшона накидки Ананьев испытующе покосился на взводного.
— Проверял?
— Ну, — настороженно ответил старшина, и всем стало ясно, что не проверял. Командир роты быстрым взглядом окинул бойцов — устало хлюпая по лужам, они проходили мимо.
— Где Чумак?
— Тут був, сдается.
— Був. А теперь где?

                Продолжение повести следует.