Сказки Секретного сада. День второй

Помнишь, когда-то давно мы ездили в горы? И там в кемпинге в деревянном доме под кроватью обнаружили гигантского ежа? Точно такого же ежа я увидел и здесь, в нашем саду. Призвал ли я его силой мысли или же он сам пробрался через какую-то из калиток – не знаю. Но я подумал, что раз здесь живет еж, то, наверное, уже появилось и множество насекомых, которыми он питается. А это значит, что пространство оживает, но какой же это медленный процесс. Прошло уже две недели с тех пор как появился секретный сад в виде плоской картинки в голове, теперь он имеет объем, смысл. Он живет, постепенно становясь реальным, и всякий раз, обнаружив в нем что-то новое, я удивляюсь, сколько же деталей нужно учесть, чтобы оживить пространство размером с носовой платок. Закольцевать биоценоз, уравновесить количество растений и животных, чтобы, не дай бог, не начали погибать деревья, увядать цветы и рушиться все то, что с такой любовью создается. Да и не хотелось бы обнаружить однажды на дорожке, покрытой осколками яшмы, дохлого ежа, погибшего от голода.

Сегодня я притащил к фонтану два шезлонга, чтобы позагорать немного. Но очень прошу тебя, всякий раз уходя, убирать их с глаз, чтобы такие приметы цивилизации не слишком мозолили глаза и не превращали пространство для размышлений и медитаций в аналог туристического гостиничного комплекса.

Ты спрашивал, где географически расположено наше убежище. Могу сказать только одно – в десятке километров от него находится город Барнеби, тот самый, что словно стекает со склона огромного холма. Самый крупный из городов в этой местности. Но и он - мал и провинциален. В округе нет заводов и фабрик, ничего такого, что могло бы отравить воздух. Барнеби интересен тем, что именно в нем часто происходят странные и необъяснимые вещи. Иногда я бываю в этом городе и слушаю рассказы жителей, чтобы потом сочинять для тебя сказки или просто пересказывать то, что услышал. Ведь жизнь в Барнеби мало отличается от сказки – иногда чудовищной, а иногда даже красивой, самой мрачной жестокой красотой. Но, все-таки, такая красота тоже имеет право на существование, и я ее певец, как бы странно это ни звучало.

Несколько лет назад по дороге, ведущей в Барнеби ехал старый облезлый пикап, тащивший на прицепе размалеванный фургон. Такие фургоны используют бродячие цирки, и служат они и средством передвижения, и домом для отверженных, вынужденных зарабатывать на жизнь жульничеством и кривлянием. Да, конечно, романтика, мало чем отличающаяся от романтики кочующего табора. Только хочу тебе напомнить, что кроме праздника, который длится всего лишь несколько дней, существуют еще и тяжелая дорога, и голод, и болезни, и ненастье. И я не думаю, что кто-то из работников такого цирка счастлив своей жизнью, а уж если это цирк уродов, то что можно испытать кроме жалости? Какое еще веселье? Помню, как на ярмарках я отдавал им все деньги, собранные в течение целого года, но никогда, ни разу даже не посетил ни одного представления. Потому что понимал, что почувствую себя униженным, униженным точно так же, как и все эти несчастные, выставляющие напоказ, на потеху другим, здоровым и правильным, свое уродство.

Пикапом управляла женщина. Стояла глубокая ночь и шел сильный дождь. Женщина вела машину уже несколько часов и очень хотела спать. Наверное, и заснула на мгновение, потому что не заметила, что шоссе впереди разрушено. Пикап болтнуло и прицеп вильнул в сторону, одно из изношенных колес не выдержало рывка и отвалилось. Что с одной стороны было несомненной удачей, фургон перекосился на одну сторону, но не перевернулся, а встал, как копанный, с визгом притормозив и автомобиль. Благо скорость была невелика.

Мари-Роз вскрикнула и проснулась, Лили тоже пошевелилась. С вечера сестры чувствовали себя неважно, и сейчас Мари-Роз ощущала, как лихорадка плавно перетекает из тела сестры прямо в ее кровь. Лили вообще была слабее и подхватывала заразу на лету. И попробуй не заболеть, когда имеешь с сестрой частично сросшуюся печень и несколько крупных сосудов, в которых смешивается кровь?

Ты не ошибся, сестры были сиамскими близнецами. К тому же Лили имела нормальное расположение органов, а Мари-Роз – зеркальное. Такое близкое родство нисколько не мешало, точнее они даже не мыслили жизни по отдельности, потому что никогда не расставилось с самого рождения до нынешних своих семнадцати лет.
Обстановка в фургоне была скудной. Мебель прикручена к полу, поэтому от толчка с места не сдвинулась, но безделушки и игрушки, которые так любят девушки, посыпались на пол.

- Где мы? – спросила Лили. – Посмотри в окно.

Между тонкими алюминиевыми пластинами жалюзи пробивался свет фонаря. Мари-Роз приподнялась и прильнула глазом к щели.

- Вижу табличку «Добро пожаловать в Вормхолл», - ответила она, - а больше ничего не вижу, какие-то яркие фонари светят вокруг. Не уличные. И ливень.

- Мама, - вскрикнула Лили, - она там. Мы попали в аварию. Может быть, она погибла?

Но Альбина не погибла, она лишь на секунду лишилась чувств не столько от удара, сколько от ужаса, потому что безумно боялась аварий и всего, что с ними связано. А когда открыла глаза, то увидела двух полицейских под одним большим черным зонтом, которые сочувственно смотрели на нее через залитое водой стекло.

- С вами все в порядке? – спросил один из них, но звук не пробился через шум дождя и она, прочитав вопрос по губам – кивнула. и приоткрыла дверцу.

- Я еду на ферму Рыжей Коровы, - крикнула им Альбина, - у меня дети в фургоне. Дочери.

- Вы находитесь на территории аэропорта Вормхолл. Но дорога на Барнеби разрушена, несколько часов назад здесь упал самолет. Поэтому, вам всем нужно выйти наружу и поискать укрытие до утра.

- Девочки больны, - пробормотала Альбина.

- Очень жаль, но у вашего фургона отвалилась колесо. Здесь на окраине сохранилось несколько домов, мы поможем вам перейти в один из них. Только до утра. Как зовут ваших детей?

- Мари-Роз и Лили. Ой, погодите! – спохватилась она. – Я с вами пойду, иначе могут случиться проблемы.

Когда она вывела дочерей из фургона, никто даже и не заподозрил об их уродстве. Девочки были закутаны в двуспальное серое одеяло и казалось, что они просто жмутся друг к другу, чтобы не замерзнуть. Этому приему их научила женщина-ящерица, еще в те давние времена, когда обе были малышками.  Девочки гуляли, обняв друг друга за талию, и их вид не вызывал ужаса и отвращения, а только умиление. В самом деле, ведь даже двойняшки часто ссорятся и творят невообразимое, а эти просто обожали друг друга.

Кто такая женщина-ящерица? Какая разница? Она уже умерла. И для этой истории я хочу ограничиться лишь парой слов об этой достойной яще…мммм… женщине. И Альбина, и обе девочки остались живы благодаря ей. Когда-то, восемнадцать лет назад, Альбина – дочь фермера, хозяина Рыжей Коровы обнаружила, что беременна. Забылась на несколько минут в объятиях коренастого работника, даже и не заметила сама, как так получилось. И благополучно выкинула бы этот случай из головы, мало ли, что там в сене может случиться, всего и не упомнишь.

Больше всего на свете девушка, тогда уже бывшая девушка, боялась своего отца. Поэтому почувствовав недомогание и убедившись, что аспирином такое не лечится, собрала дорожную сумку и отправилась в Барнеби, в надежде найти помощь. Там она попала в приют для одиноких матерей и даже успела некоторое время поработать посудомойкой. Я точно знаю, что в приюте она прожила до самых родов, а потом еще три месяца. После чего горожане попечители приюта обратились к управляющему с просьбой избавить их заведение от «сиамских уродов», дабы не портить репутацию и не отпугивать другие заблудшие души. Ведь всем известно, что негоже беременным смотреть на всякую пакость. Мало ли, что они там нарожают из-за такого соседства. Еще не хватало весь Барнеби заселить уродами.

На счастье Альбины, в город пожаловал бродячий цирк, где она и нашла убежище вместе с детьми. Их взяла в свой фургон женщина-ящерица. Альбину она выучила гадать на картах Таро и тем зарабатывать на жизнь. А девочки со временем обещали стать настоящими жемчужинами. Из них в будущем можно было бы сделать акробаток или балерин, или еще что-то интересное. А пока они росли – детство у них было не хуже, чем у любых других детей. Циркачи их баловали, приносили игрушки, книжки. А как весело было перед представлением помогать женщине-ящерице наклеивать чешую на руки и лицо. Ведь ящерицей она была ненастоящей, зато очень гибкой и талантливой акробаткой.

Но моя сказка не о цирке, вовсе нет. О чем же? Узнаешь в свое время, я еще до этого дойду.

Так прошло десять лет. Научив близнецов всему, что умела сама, женщина-ящерица внезапно подхватила воспаление легких и тихо скончалась, оставив в наследство Альбине фургон и целую кучу незаменимых в быту умений и навыков.
Альбина уже не мыслила себе другой жизни, понимая, что дочери никогда не смогут создать семью, а поэтому лучше всего, если они так и будут жить при цирке. Самой же ей уже ничего не хотелось, и ни в какое счастье она не верила. Но однажды, счастье, все-таки, случилось.

Вот скажи мне, почему любое счастье непременно связано с горем? Наверное, его так мало выделяется для человечества и не хватает на всех, что нужно долго стоять в очереди и ждать, пока оно освободится. Иногда оно приходит слишком поздно, но что поделаешь, значит ты встал в конец самой длинной очереди.
Так вот, однажды, какими-то неведомыми путями Альбина узнала, что ее отец приказал долго жить, но в завещании оставил ферму своей ветреной дочери, а также «ее потомкам, если таковые имеют место быть». Тогда она и решила поселиться со своими девочками на ферме. Место там было уединенное, прокорма достаточно. Тогда же она решила не заниматься всем обширным хозяйством, а выбрать что-то попроще. Например, разводить кроликов или индюков. А землю сдать в аренду. Разумное решение. Она распрощалась с коллегами, которые отпустили ее не без слез, и отправилась в путь.

И вот надо же было так случиться, что уже почти в самом конце путешествия произошла такая неприятность. Историю с самолетом ты, конечно, помнишь. Аэропорт поглотил городишко на сто пятьдесят жителей Вормхолл. Его расселили, но один сумасшедший старик – хозяин лавки древностей решил не уезжать, а выбрал альтернативный путь, сделал бомбу, которую упаковал в светильник. Как же его звали? Странное такое имя. Иезекиил. Я делал репортаж об этой катастрофе. Бомба в светильнике почему-то продалась иностранцу, а в ней был часовой механизм. Очень плохо, что раньше почти не проверяли багаж, только билет и паспорт. Помню, что городишко Вормхолл тогда разворотило знатно, хотя несколько домов на окраине уцелело. Вот в такой дом и проводили полицейские Альбину, а также Мари-Роз и Лили.

Тут и начинается самое интересное. Ты знаешь, что я обожаю писать про дома, читать про дома, смотреть фильмы про дома и вообще изучать чужие дома. Дома, а не квартиры, в квартирах нет ничего любопытного – она стандартные. Наши героини получили в свое распоряжение большой дом о двух этажах. Прежние жильцы оставили немного мебели, а в старом рассохшемся шифоньере обнаружились даже простыни и подушки, правда немного пропахшие плесенью. Только электричества не было, и вечер был прохладным – дождь продолжал лить. Уложив и укутав дочерей, Альбина отправилась к фургону, чтобы взять одеяло для себя, а также бутылку джина, надеясь хотя бы так согреться. А заодно и вызвать на утро бригаду автослесарей. Понятно, что все эти невинные вещи ей пришлось сначала согласовать с полицейскими, поэтому она и задержалась надолго.

Лили чувствовала себя совсем плохо. Лихорадка усилилась, простуда уже целиком захватила ее, и борясь с ознобом, сотрясавшим ее слабое тело, она все больше погружалась в зыбкое состояние между сном и явью. Сквозь дрему Мари-Роз ощущала, как от сестры пышет жаром и обреченно думала, что вскоре болезнь завладеет и ею, хотя, скорее всего не в такой степени. Лили переносила все болезни тяжелее, и поэтому неудивительно, что вскоре в пустой комнате раздался ее голос – она постоянно бредила от температуры.

- Иди сюда, - явственно произнесла она.

- Я же здесь, - откликнулась Мари-Роз, думая, что сестра обращается к ней.
Но та, словно и не слышала.

- Иди сюда. Просто распахни окно и заходи, - говорила Лили. – Чего ты зря стучишь?

- Лили, это ветка стучит по стеклу, там ветер. Давай спать, я устала.

- Мари, - вдруг зашептала сестра прямо в ухо, - смотри, за окном кто-то стоит. Посмотри какой он красивый, и он смотрит на меня. Мари, позови его тоже. Пусть войдет.

Но Мари-Роз не ответила, она просто уснула, устав от всего пережитого за этот день.

Стоял ли кто-то за окном на самом деле, мы можем только предполагать, хотя я думаю, что там, действительно, был некто любопытствующий. Ведь как бывает – иногда смотришь на кого-то и будто бы сон видишь, не веришь ни собственным глазам, ни самому себе. Всего миг, но ты уже другой, словно бы вошло что-то в твою жизнь, чего там сроду не было. Люди говорят, что так начинается любовь.
Вот теперь я и могу сказать тебе, что эта сказка о любви. А уж какой она окажется ты узнаешь позже. Потому что разновидностей любви полно, честно говоря, они, любови, почти все разные, одинаковых не бывает.

С той ночь Лили изменилась. Она словно бы начала отдаляться от сестры. Конечно, физически это сделать было невозможно, но иногда девушка погружалась в собственные мысли так глубоко, что будто бы исчезала, и в такие моменты Мари-Роз начинала испытывать самое настоящее одиночество. Если раньше им нравились одинаковые вещи, одни и те же книги, то теперь Лили начала проявлять странное отвращение ко всему, что нравилось сестре. Она даже запретила шить одинаковые платья. О, эти странные двойные платьица, зеркальные отражения друг друга. Мари-Роз помнила, как женщина-ящерица шила для них ночами наряды, а утром долго прилаживала и отстрачивала так, чтобы не дай бог никто не заметил, что близнецы связаны между собой не только таинственной ментальной связью, а еще и телом. Теперь платья шились из разных тканей и разного фасоны, что, конечно, добавляло хлопот Альбине. А уж когда Лили вдруг затребовала джинсы, то пришлось в штаны нарядиться и Мари-Роз, поскольку на решение подобных проблем у Альбины не хватало инженерного образования.

И еще, Лили теперь постоянно разговаривала с кем-то ночами. Все звала к себе, отвечала на вопросы, задавала свои. Только вот кому? Сколько Мари-Роз не прислушивалась – второго голоса она не слышала. Поэтому решила, что сестра сходит с ума, и даже однажды за завтраком нашептала о своих опасениях на ухо матери.
Но наступил и самый страшный день. В последнее время Лили с упоением читала медицинские журналы, которые покупала во время редких семейных вылазок в Барнеби. В городе уже знали о близнецах, несмотря на все усилия Альбины скрыть правду. Не то, чтобы от девочек шарахались, ведь они были такими милыми и разумными, но старались улыбнуться издали, ответить на приветствие и отойти на безопасное расстояние. Оно и понятно.  Здоровый человек и к простому инвалиду относится с брезгливостью, а тут такое. И доброта, душевность и прочие атрибуты тут не при чем. Это внутреннее состояние, идущие с самых древних времен, когда человек еще и человеком-то не был, а был обычным стайным животным, и как же отягощали стаю всякие одноногие особи – ни охотиться не могли, ни бегать. Хорошо, что хоть они первыми становились добычей хищников. Естественный отбор.

- Нас не любят, - с горечью говорила Альбина. – Вот за что? Мы же ничего плохого не делаем.

- Они нас боятся, - отвечала Мари-Роз, - потому что мы другие.

А Лили ничего не говорила, но обдумывала какую-то постоянную мысль и однажды она ее высказала, улучив удобный момент, когда мать с сестрой плакались на свою жизнь.

- Зря переживаете, - сказала она. – Мы живем не в каменном веке, и я знаю, что нас можно разделить.

- Как? – удивилась Мари-Роз.

- Хирургически, - ответила сестра таким тоном, каким говорят с идиотами.

- Идти под нож? – перепугалась Альбина.

- И что же такого? – спросила Лили. – Чем так мучиться, можно и под нож. К тому же, будет наркоз. Никаких противопоказаний нет. Я вообще не понимаю, - накинулась она на мать, - почему ты не решила этот вопрос раньше? Уже лет двадцать, как делаются самые сложные операции, а у нас – пустяк.
Лили театральным жестом бросила на стол раскрытый журнал, который тут же схватила Мари-Роз. Наверное, и она втайне мечтала отделаться от сестры, хотя никогда об этом не говорила даже себе самой.

- Боже мой, - прошептала она, то ли одобрительно, то ли наоборот, - но это же так страшно, мы перестанем быть одним целым, мы отдалимся.

- Ничего, выйдешь замуж и будешь одним целым с кем-то другим. – Буркнула Лили. – Я, например, непременно выйду замуж. Ах, он такой красивый!

- Кто? – насторожилась Альбина.

- Мой жених. У него такие длинные черные волосы, такие глубокие темные глаза, такое бледное лицо. Он такой умный, и знает все на свете.

- Не слушай ее, - махнула рукой Мари-Роз. – Нет никакого жениха, иначе я бы знала.

- А вот и есть, - крикнула Лили, - его зовут Иштван!

Альбина покачала головой:

- Фантазии. В городе есть какой-то Иштван, он сказочно богат. Только не помню, чтобы он захаживал на ферму. Ох, Лили, тебе бы романы писать, а мы бы почитали.
Вот ты будешь смеяться, но я прекрасно знаю этого Иштвана. Он венгр. Когда я с ним говорил, мне иногда казалось, что это я сам сижу прямо напротив себя.  Я про него написал целый роман, про который критики так и говорят – «читая роман, я понял, что говорю с самим Иштваном Беркеши». Да, харизма у него удивительная, и я очень надеюсь, что сумел передать хотя бы часть очарования этого удивительного человека. Нисколько не удивляюсь, что он очаровал и Лили. Хотя, честно говоря, обоюдная любовь вряд ли могла бы случиться между ними.

Вечером Мари-Роз вдруг сказала свое решительное «нет» хирургическому разделению. Мол, она все обдумала и поодиночке им не выжить.

- Тогда я удушу тебя ночью, - ответила Лили. – И твой труп все-равно от меня отрежут.

И впервые в жизни Мари-Роз поняла, что Лили не шутит, и что их сестринскому взаимопониманию и дружбе пришел конец.

Все это было страшно и не очень понятно. Поэтому, несмотря на тягостные предчувствия и душевную тоску, Мари-Роз согласилась на операцию.

Тут я позволю себе сделать паузу в повествовании и немного порассуждать. Очень часто люди видят благо в том, чтобы оставить в своей жизни все, как есть. Почему их пугают перемены? Вот я никогда не боялся перемен и много раз начинал жизнь заново с чистого листа. В самом прямом, а не переносном смысле. Я оставался единицей в пространстве, а все, что обычно нарастает вокруг каждого человека исчезало, точнее, я сам все это отбрасывал. Исчезала собственность, личные вещи, люди, живущие со мной определенный период времени. Ах, как мне нравилось это ощущение полной душевной и телесной свободы. Я был волен идти куда хочу, с кем хочу, я мог создать себе новый мир. И единственное, что забирал с собой – свои способности и желание творить. Этого я бы никому не отдал. И причиной такого сбрасывания кожи был обычно дискомфорт, появляющийся в прежней жизни. А доставить дискомфорт может даже камушек в башмаке. Камушек вытряхнуть просто, но я обычно выбрасывал и башмак. Наверное, это тоже крайность, но я не брал с собой даже сожалений о том, что там, на самом деле, было бы уютнее, чем теперь здесь. Сожаления я тоже оставлял в прошлом. Жизнь сиамских близнецов не была сладкой. Но для Мари-Роз физическая свобода и ощущение своего тела, только как своего и ничьего больше, являлись пугающей перспективой. Она привыкла никогда не принадлежать себе полностью, отождествляя Лили со своим ангелом хранителем, который, как известно, постоянно обнимает человека, прикрепленный к нему невидимыми связями. И если, когда и покидает его, то совсем ненадолго, потому что сразу начинает испытывать тоску и чахнет прямо на глазах. Это такое же болезненное чувство, которое я испытываю временами к тебе, хотя и отдаю себе отчет в своей отдельности. Если бы ты меня спросил – «какая из сестер мне ближе и с которой из них я бы себя отождествил», то я бы ответил – «обе». Причем одновременно. И как это получается я и сам не понимаю, ведь нельзя одновременно бежать вперед и пятиться назад.

Когда Мари-Роз открыла глаза после наркоза, то по привычке хотела разбудить Лили, всегда бывшую страшной соней. Но тут же и обнаружила себя одну на узенькой односпальной больничной кровати, а пространство слева - пустым. Потом она увидела, что Лили лежит на точно такой же кровати у противоположной стены. Это было странно. А самым странным оказалось внезапное ощущение легкости в левом боку, словно с него сняли груз. И только тогда Мари-Роз вдруг поняла, какую же тяжесть она проносила на себе все свои семнадцать лет.
Если я рассказываю сумбурно, то только потому, что мне трудно подобрать слова, чтобы описать это ощущение, ведь я никогда не был ничьим сиамским близнецом, поэтому могу только дать волю своему воображению. А воображение подсказывает мне, что физическое тело девушки вполне могло бы испытать легкость и пустоту, какие иногда испытывает душа внезапно почувствовав, что любовь, которую она долго носила в себе, утеряна в один день. Так бывает.

Вскоре Лили тоже пришла в себя, открыла глаза и почти сразу же заговорила слабым голосом:

- Ты пришел? А я знала, что ты сразу же придешь ко мне…

Мари-Роз повернулась к сестре, желая узнать, кто же пришел ее навестить после операции, но в палате никого не было. А Лили все говорила:

- Не ходи вокруг кровати, мне тяжело следить за тобой, а я должна тебя видеть постоянно. Зачем ты это делаешь?

Она вертела головой, ее глаза словно и вправду следили за каким-то невидимым, но очень непоседливым существом, которое ни минуты не желало оставаться на месте. И когда оно оказалось за пределами видимости, Лили попыталась перевернуться на бок, на тот самый бок, где еще была свежа рана от скальпеля. Конечно, ей это не удалось, но Мари-Роз вдруг с ужасом заметила, что сквозь бинты проступила капля крови, потом еще одна, и еще одна. А потом отдельные алые капли слились в большое пятно. Бинты набухли, намокли и кровавая роса заструилась на постель, на пол, и собралась в лужицу.

Мари-Роз хотела позвать на помощь, но как-то оцепенела и пошевелиться даже не могла.

- Иди ко мне, - в последний раз вскрикнула Лили. И в ту же секунду с потолка прямо к ней на постель спустилось что-то, похожее на черную вуаль. Постепенно оно приняло очертания огромной летучей мыши с полупрозрачными крыльями, которыми и укрыло несчастную Лили, и припало ртом к свежей ране, с глухим треском раздирая бинты острыми зубами.

Мари-Роз наблюдала эту жуткую сцену, но ничего не могла поделать, пальцем шевельнуть не могла. И только, когда существо оторвалось, наконец, от своей жертвы, выпив до капли всю ее кровь, оно обернулось, блеснуло ярко-красными глазами и бархатным голосом произнесло:

- А ты – все забудь.

Мари-Роз выжила. Когда-нибудь я расскажу тебе и о ее судьбе. Ты спрашиваешь, о какой же любви эта сказка? Ты не понял? О безответной. О самой сильной и страстной любви, о самой жертвенной, сметающей все преграды, но о самой одинокой и печальной, делающей человека игрушкой в руках другого, имеющего целью только одно – выпить из тебя всю кровь. До капли.

Ты чего вздрагиваешь? Кто шуршит? Да это еж забрался под скамейку и кого-то там ловит. Как думаешь, не стоит ли для таких ночей, как эта, поселить на деревьях несколько летучих мышей? Они бы бесшумно летали над нами, и мы любовались бы их силуэтами, черными на фоне огромной круглой луны.