Ираклий в процессе

   От Ираклия можно было ожидать всё, что угодно. И граждане - как, впрочем, и гражданки, - которым посчастливилось пребывать с ним в тесном контакте, которые знали его, так сказать, не по наслышке, общались, то бишь, на короткой ноге, вот эти самые люди могли в один голос, сиречь в унисон, опять же как под копирку заявить: от Ираклия можно было ожидать всего.
   Посудите сами... С одной стороны, это - весельчак-балагур, сердцебиение любой компании, раскатисто смеющийся добряк, рубаха-парень, если излагать двумя словами. С другой,- кто бы мог предположить? - у Ираклия нередко случались нервные срывы, эдакие эмоциональные всплески, своеобразные приступы ярости, ну очаги гневного возгорания, если информировать развёрнуто. В оные дивные мгновения, чудные секунды, с перехлёстом миротворческие минуты на Ираклия было страшно смотреть, а уж слушать и слышать его, в принципе, становилось невыносимо. Из ноздрей валил не то что бы какой-то заурядный пар - клубы дыма пёрли. Из глаз блистали огнедышащие молнии. Голос уподоблялся громовым раскатам. Вообщем, как говорится, картина Репина "Приплыли", правда, в контексте отдельно взятого противоречивого человека... И чем, скажите, не натуральнейший фильм ужасов? Чем не Хичкок? Не Стивен Кинг? И кто там у них ещё по данной душещипательной линии? Да только вот ведь какой нюанс. Вот ведь каковский парадокс. Вот ведь эдакие непонятки нарисовались... По странному стечению обстоятельств Ираклия-то ( даже в таком амплуа ) никто особо и не боялся, не страшился, не бежал галопом по Европам. Потому что - что? Пра-а-вильно... Бойся не того, кто в гневе кричит, бойся того, кто в гневе молчит. Вот и Ираклий, навыпускавши дымовой завесы, посверкав очами, погромыхав шикарным баритоном, уходил в своё предыдущее измерение. То есть - удалялся в себя самого. Захлопывал дверь перед мирозданием.  Запирал её на все замки, всяческие засовы и-и-и... Пребывал в оном состоянии неизвестно сколько, то есть а шут его знает, то бишь - спроси что полегче, в смысле - да отвалил бы ты в степь. Ужели ничегошеньки да непонятно?
   Да-да, уважаемый читатель! Ираклий являлся ещё и интровертом. И причём - не лишь бы для показухи - интровертом с большой буквы, со стажем, проверенным, махровым интровертом жил-был Ираклий - ну, то есть тем субъектом на планете людей, который внутреннее предпочитает внешнему, которому интересно с самим собой, который много думает, часто от оных мыслей нервничает и ещё чаще сомневается. Во как...
   Каким образом в нём сочетались целые три вышеуказанные ипостаси? Думаю и шут уже знает, и ёжику в тумане давненько-о понятно. Внутренний мир Ираклия занимал его процентов на девяносто, если не на девяносто с гаком. Его собственность была чуток да побогаче мирка потребительской корзины, идиотских кредитов, дебильной типа ипотеки, то есть всей прелести, что именуется "купи-продай" или по идейному синониму: "всё на продажу!".
   Ему, повторяю, с собой-то было куда-а интересней, хотя - порою - и невыносимо. А только он же ж - человек. Хоть и на малую толику, а нужно выходить на арену. Подавай её, родимую. Гоните Ираклию в руки, в ручонки-то золотые. Гоните как те дореволюционные червонцы, что из аналогичного металла... Иными словами, а засиделся человек да в собственноличных интересах. Надо чуток да встряхнуться.
   С чего начать? Да с компании дружеской. С чего ж ещё? Хоть всего-то несколько процентов на внешнее, а хватало с лихвой на застолье и общение там всяческое. Последующее, так сказать. Многообразное. Хоть порою и одноразовое... Был ведь Ираклий большой душевной теплоты мужчина. Имел сердце жаркое да чувства благородные. Согревал друзей-приятелей да подруг всяческих персональной широтой. Шутил, балагурил. Анекдоты там всякие. Историй прелюбопытных море. На гитаре опять же. Разговоры о театре, живописи, книгах. И оно, конечно, а народец-то разный попадался. Публика, что называется, не табуретки на фабрике. Есть такие, что тьфу-тьфу-тьфу. Отдай, что называется, врагу. А только у большинства складывалось непреодолимое впечатление, что уж у кого, у кого, а у Ираклия - всё тип-топ, тру-ля-ля, суперски донельзя, что в переводе - зашибись конкретно.
   И вот тут, дорогой читатель, происходила с Ираклием с ног шибательная метаморфоза. То ли втемяшится ему в голову мыслишка какая презабавная. То ли заноет душа пречистая. А может - сердце взбрыкнёт горячее. От обстановочки вокруг-то. А чего ж не взбрыкнуть? Ну и пошло-поехало. В добрый, как говорится, путь. Скатертью дороженька... Начнёт эдак куролесить, буянить, бунтовать. А что делать? Видно, что-то там внутри не слабо затеребило. Может, заскребло. Может, просто - заорало благим матом. Да во всю ивановскую... И повод-то, главно дело, какой-то ничтожный нужен. Та-а-к... Ерундистика. Чушь. Ересь... А только сорвётся лавина и-и-и... Ты уже ознакомился, читатель. Да в самом начале. По что повторяться? Надо бы закругляться.
   При всей своей противоречивости, странности, а может, в какой-то степени кому-то и ненормальности, а любил Ираклий книги. Да-да! Самые настоящие книги. Не электронные как сегодня. Не в мониторе. А такие... Ну-у... Может, кто-нибудь да вспомнит. Со страницами. В обложке. С картинками. С картинками, потому что ещё для ребёнка. А оные художества, как известно, а способствуют развитию детского воображения... Запоем прочитывал. До дыр, что называется. Мог часами сидеть. И читать-читать-читать... Потом, ясен перец, пошла юношеская литература. Потом классика. Наша. Зарубежная. Всё чин чинарём.
   Шло время. Как у нас любят излагать... Посев был сделан. Оставалось лишь насладиться долгожданными всходами, а потом - если повезёт - и урожая отведать. А почему,собственно говоря, и нет? Кто запретит человеку вкусить дело рук своих? И вот в один прекрасный день Ираклий взял карандаш - первое что подвернулось! - и вывел в единый присест дебютные строки стихотворного содержания. Потом ещё, ещё, ещё... Они пёрли как угорелые. Неслись быстрее ветра, но-о... были, конечно, сыроватые... По смыслу-то всё отлично. Задумка очень неплохая. Но вот форма... упаковочка, так сказать, несколько да отставала. А куда ж у нас без этого? Без этого, как знаешь, здесь  никуда... Ираклий-то упёртый оказался. Стал ходить по поэтическим вечерам. Там-сям. Туда-сюда. Иных послушать. Себя показать. Ну и... доходился товарищ. Строчки-то шлифовались. Заиграли неведомым цветом. Зазвучали по-другому и-и-и... Вдруг понял Ираклий, точнее - ощутил. Почувствовал под кожей - пора. Вот теперича пора. В самый раз тот самый час.
   Отобрал творений эдак сотню ( за тридцать-то годков, чай, накопилось! ). Ещё раз разочков по десять перечитал. Какие-то словечки убрал. Другие строченьки вычеркнул. Иное озарение добавил. Что-то поменял местами. Повозился со знаками препинания. Взмок как сволочь, хотя на дворе, улице и в городе вьюжила зима лютая, зимушка московская. Скомпоновал творения не по времени, а по звучанию. Попил... крепкого чайку с лимоном. И-и-и... взял-таки да и выпустил книгу. Собственную. Первую. Настоящую. Неподдельную.
   И-и-и... закрутилось, завертелось, понеслось. Перво-наперво решил одарить шедевром оным друзей дорогих да подруг дорожайших. А вот потом... Пото-о-м... Как давай разъежать по конкурсам да обалденным, фестивалям дерзновенным. Там призёр, здесь лауреат. То кубок почётный от спонсоров, то, вообще, приз зрительских симпатий... Докатились, блин. Это что ж делается? А? Что творится-то такое? Ого-го! Ого-гошеньки-ого... Не зря, значит, вся байда? Не задаром весь маразм? Не псу под хвост годы добровольной самоизоляции? Ведь он был лишним для всех. Понимаете? Лишни-и-м... Даже когда был душою компании. Даже когда наяривал с роскошными бабами. Даже когда получал повышение по службе, повышение с прекрасными перспективами и финансовой свободою