Нескромное письмо

ЭЛИНОР ХЭЛЛОУЕЛЛ ЭББОТТ

Автор «Молли заставляют поверить», «Больной на кровати» и т. Д., И т. Д.

Нью-Йорк The Century Co. 1915







НЕИСКРИТНОЕ ПИСЬМО


Путешествие по железной дороге было очень долгим и медленным. Коммивояжер
был довольно коротким и быстрым. А молодой электрик, валявшийся
поперек автомобильного прохода, не был ни той длины, ни другой, но
чрезвычайно гибок, как комплект кольчужных доспехов.

Коммивояжер был более чем невысоким и быстрым, он был явно
толстым и безошибочно одетым в нарочито новом и чистом на вид
костюме желтовато-коричневого цвета, а верхнюю часть блестящего черного ящика для образцов
, охватывающего его колени, он рассортировал и повторно отсортировал. с бесконечным
Серьезность большая и разнообразная партия "
женских розовых и голубых рубчатых нижних жилетов". Несомненно, ни один другой человек во всем
канадском поезде, направлявшемся на юг, не мог быть одновременно таким простодушным и беспечным.

Однако в молодом электрике не было ничего нарядного. От
его огромных ботинок из воловьей кожи до свинцовой косы, которая тянулась от грубого
квадратного подбородка до самых краев его удивительно светлых кудрей, он представлял собой
восхитительный беспорядок тяжелого труда, старой одежды и улыбающегося голубоглазого
безразличия. И каждый раз, когда он пожал плечами или скрестил
колени, он неуместно звенел и звенел среди катушек
и изоляторов, как какой-то великолепный молодой викинг в старину, наполовину потемневший
для современного шоу менестрелей.

У молодого
электрика было не просто абсурдно светловолосое и до абсурдно беспорядочное лицо, у него было одно из тех необычайно милых, необычайно
жизненных, странно таинственных, совершенно необъяснимых мужских лиц,
которые наполняют ваши чувства странным, безличным беспокойством, зудящим
беспокойством, как туманное, дразнящее напоминание о каком-то предыдущем существовании в
доисторической пещере или, что еще более мучительно, с покалывающим,
психическим пророчеством о каком-то удивительном эмоциональном переживании, которое еще предстоит.
Роды лицо, на самом деле, что почти неизбежно разгораются в женском
пораженное зрение на один важный момент в ее жизни , когда она не
должна рассматривать возможности чужеродных.

Он
пристально смотрит со служебных плеч какого-то говорящего на язык Официанта , в испуганные расширяющиеся зрачки Белой Атласной Невесты,
сжимая своей обещанной рукой рукав Жениха. Выйдя из
гравия, ковки и лопатки в новой могиле, он поднимает свои
странно притягательные глаза на слезы Вдовы. Спустившись с
седельной лошади какого-то гладкого князя, он улыбается своей наэлектризованной,
задумчивой улыбкой мокрой усталости Крестьянина. Через тонкий
белый перила вечно уходящего парохода он вонзается в ваше
серое, не имеющее выхода к морю сознание, как резкий запах алых брызг. И
секрет лица, конечно же, «Приманка»; но чтобы спасти свою душу,
вы ни в коем случае не могли решить, соблазн - соблазн
личности, или соблазн физиогномики - просто случайная, случайная
, случайная гармония лба и скул и
щебетание лицевых мышц.

Что-то, действительно, в своеобразной челюсти молодого электрика
совершенно определенно предупреждало вас, что, если вы хоть раз
намекнете ему на маленькое сентиментальное слово «заманить», он наверняка
«прихлопнет» вас при первом же импульсе и нанесет удар. маньяк, и во втором порыве
лжеца - все время улыбаясь тебе в странной морщинистой
ткани вокруг глаз.

Голос «Поездки по железной дороге» был глухой, расплывчатой, конгломератной,
пахнущей золой лепетом шлифовальных кругов и дрожащих оконных рам;
но голоса Коммивояжера и Молодого Электрика
были пронзительными, резкими, пронзительными, инертными, вечно изменчивыми, на
манер человеческих голосов, обсуждающих дела
вселенной.

«Каждый человек», - сентенционально подтвердил коммивояжер, - «каждый человек
за свою жизнь написал одно нескромное письмо!»

"Единственный?" - усмехнулся Молодой Электрик с поразительной отчетливостью,
перекрывающей даже самый громкий рев и грохот поезда.

С довольно слабым, довольно задыхающимся смехом веселья Юная
девушка на сиденье сразу за Коммивояжером протянула руку
и очень нежно коснулась его плеча.

"О, пожалуйста, могу я послушать?" - откровенно спросила она.

С улыбкой столь же доброжелательной, как и удивленной, Коммивояжер
обернулся на своем сиденье и вопросительно посмотрел на нее через
золотую оправу своих очков.

"Почему, конечно, ты можешь слушать!" он сказал.

Коммивояжер не был дураком. Его
специальностью были не только нитки, но и люди. Даже в его самой первой улыбке, оценивающей лицо
Юной девушки, ни яркие светлые волосы, ни роскошно
украшенные меха ни на мгновение не вводили его в заблуждение. Подобно тому, как высокий
жилет проповедника передает его, как официальный знак достоинства и чести,
в любую мыслимую ситуацию, так и высокий
лоб женщины с восхитительной безнаказанностью вводит ее во многие разговоры
, которые вряд ли были бы разумными для ее более низкого ранга. -забрачная сестра.

С особой манерой продавец снял аккуратную коричневую
шляпу-дерби и осторожно положил ее на свободное место перед собой.
Затем, ловко переставив чемодан с образцами в соответствии с его новым извращенным
положением, он начал втыкать жестокие маленькие колючие ценники через
чередующиеся сетки розового и синего листка.

"Почему, конечно, ты можешь слушать!" - мягко повторил он. «Путешествовать в одиночку
ужасно глупо, не так ли? Думаю, вы обрадовались, когда сломавшийся обогреватель
в спальном месте позволил вам зайти сюда и оценить
несколько новых лиц. Конечно, вы можете слушать! Хотя, благослови свое сердце «Мы
не говорили ни о чем столь особо интересном», -
сознательно объяснил он . «Видите ли, я просто спорил со своим
молодым другом здесь, что, если женщина действительно любит вас, она пойдет за вами
через любую вину или позор - пойдет за вами куда угодно, я
сказал - куда угодно!»

«Ни в каком месте», - с усмешкой возразил молодой электрик. «Не
поднимайся на телеграфный столб!» - робко переспросил он.

«Да, я это слышала», - с беспечным
бесстыдством признала Юная Девушка .

«Следуй за тобой« везде », - вот что я сказал», -
почти раздраженно настаивал коммивояжер. «Следуй за тобой '_anywheres_'! Беги! Иди! Ползай
на ее четвереньках, если это действительно необходимо. И все же ..." Словно косматая
коричневая линия, проведенная в нижней части колонки цифр, его
брови сузились до последнего расчета. «И все же…» -
осторожно оценил он , - «и все же - бывают моменты, когда я не настолько уверен,
что ее следование за тобой особенно лестно для тебя, чем если бы
ты был грабителем. Она так не следит за тобой. много, я думаю, потому что ты
_не_ ее любовь, как _за_ ее любовь. Бог знает, что это не
только вы, вы, она боится потерять. Это то, что она уже
вложила в вас, что ее беспокоит! Весь ее мизинец- сладкие, хитрые
детские мечты о любви и женитьбе, может быть; и довольно
взрослой зимой она, возможно, боролась с вами с вопросом о виски;
и летом у вас, скорее всего, был брюшной тиф; а весной
юноша родился - о, конечно, весной родился мальчик!
Гы! Если, проглотив еще одну пряжу, вы скажете ей, она сможет только
удерживать все старые пряжи, которые вы ей когда-либо рассказывали - если,
простив вас еще одно прощение - ты, она может лишь как бы держаться
за первоначальную ценность всего проклятого
дела - если…

- О, это ж что вы имели в виду под "этим проклятым делом"? "
- внезапно воскликнула Юная Девушка, отодвигаясь на переднее
сиденье. По изгибу ее щек пробежала озорная улыбка
. "О да! Я тоже это слышал!" - весело призналась она.
«Но что было началом всего этого? Самым началом? Что
вы сказали в первую очередь? Что вы начали говорить об этом? О,
пожалуйста, извините, что я вообще что-то слышу», - резко закончила она;
"но я путешествую один уже пять ужасных дней, весь путь
из Британской Колумбии, и - если - вы - будете - упорствовать - говорить
интересные вещи - в поездах - вы должны принять последствия! "

В ее
голосе не было никакого оттенка покровительства или снисходительности , а вместо этого было ухабистое, наивное дружелюбие, поскольку
одинокая королевская семья, временно спускающаяся со своего трона, могла
разумно бороться с каждой шишкой: «Король может смотреть на кошку. ! Он может!
Он может! "

По краю скул юного электрика
яростно покраснел край . Казалось, он как-то забавно покраснел
перед тем, как заговорить, а его физические манеры придавали абсурдно выделенный
курсивом вид даже самой банальной вещи, которую он
сказал.

«Думаю, тебе придется пойти дальше и рассказать ей о« Рози »», - с
ухмылкой предложил он коммивояжеру.

«Да! Ах, расскажите мне о« Рози », - с
причудливым рвением умоляла Юная Девушка . "Кем в творении была Рози?" она настаивала,
смеясь. «Я был без ума от« Рози »последние
полчаса!»

«Да ведь« Рози »- это вообще никто - наверное, - сказал коммивояжер
слегка иронично.

"Ой, пшо!" - вспыхнул молодой электрик, сморщив
маленькую улыбку-ткань вокруг своих голубых глаз. «Ой, пшо! Давай,
расскажи ей о« Рози »».

«Да ведь, я же говорю тебе, что это не было чем-то особенно интересным»,
- робко возразил Коммивояжер. "Мы просто сначала
немного повеселились по поводу количества совершенно бессмысленного
грузовика без счета, который соберется в карманах парня; а потом какой-
то выжженный листок бумаги или что-то в этом роде заставил его
рассказать мне о неприятном, шипящем близком разговоре, который он имел сегодня с
проводом под напряжением; а затем я рассказал ему здесь о
моем друге - и очень хорошем парне, - который
однажды упал замертво на улице летом с безадресным машинописным письмом в
кармане, начинавшимся «Дорогая маленькая Рози», называвшим ее «Милая»,
«Долли-девочка» и «Драгоценная девочка с розовыми пальцами», назначил довольно глупую
встречу за ужином в четверг в Нью-Хейвене. , и было подписано - в
свое время - в конце четырех страниц: «Твоя навеки, а потом еще
несколько. ТОМ». Теперь жену покойного назвали - Марфа ».

Вопреки всякому намерению, смех Юной Девочки вырвался взрывной рябью и вызвал
скрытое веселье на
лице Юного Электрика. Затем так же неожиданно она
немного откинулась на свое место.

«Я не называю это« нескромным письмом »!» - запротестовала она почти
возмущенно. «Вы могли бы назвать это мошенническим письмом. Или глупым письмом.
Потому что его наверняка написал либо мошенник, либо дурак! Но« нескромный »?
Умм, нет!»

"Ну ради бога!" - сказал Коммивояжер.
«Если - вы - не называете - это - нескромное письмо, как бы вы его
назвали?»

«Да, конечно, - выдохнул Молодой Электрик, - как бы вы его назвали?»
То, как его губы произносили этот вопрос, придавало ему почти трагический смысл
.

«Что бы я назвал« нескромным письмом »?»
медленно размышляла Юная Девушка . «Почему - почему - я думаю, что я бы назвал« нескромное письмо »письмом,
которое было в значительной степени - возможно, рискованным, но письмом, которое было
совершенно, абсолютно законным для вас, потому что это было бы
вашим собственные интересы и собственная жизнь, которыми вы играли, а не
счастье вашей жены или честь вашего мужа. Письмо,
возможно, было бы немного рискованным, но письмо, я имею в виду, что оно
абсолютно на площадь!"

«Но если это абсолютно« на площади », - обеспокоенно возразил
Коммивояжер, - то где же в творении« нескромность »
?»

У Юной девушки отвисла челюсть. «Да ведь здесь возникает« нескромная »часть
, - возражала она, - потому что вы не можете заранее доказать,
знаете ли, что ставки, на которые вы играете, абсолютно«
чисты ». Я не знаю точно, как это выразить, но почему-то кажется,
что только самые мелкие вещи Жизни предлагаются в открытых
упаковках - что все большие вещи запечатаны очень плотно. Вы можете
немного ткнуть их и сделать угадайте форму, и вы можете
немного пощекотать их и предположить размер, но вы никогда не сможете их открыть и
доказать, пока деньги не будут выплачены и навсегда уйдут из ваших
рук. " - воскликнула она, заметно просветлея; "если бы вы
разместили в самой большой газете крупнейшего
города мира рекламу, в которой говорилось бы:" Каждый человек, который когда-либо писал
нескромное письмо в своей жизни, настоящим приглашается на
массовое собрание "- и если люди действительно пошли бы -
вы бы увидели самое выдающееся общественное собрание, которое вы когда-либо видели в своей жизни! Епископы,
и судьи, и государственные деятели, и красивые светские женщины, и маленькие старые
седые матери - фактически, все, кто когда-либо был крови
хотя бы раз в жизни хватило, чтобы записать холодным черным по белому
тот один жизненно важный, трепещущий, сомневающийся факт, который имел
для него наибольшее значение в тот момент! Но твое «Дорогая», твоя «Долли-девочка» и
твое » Чепуха Pink-Fingered Precious! Да ведь
это нереально ! Да ведь это даже не имеет смысла! "

И снова смех Юной девушки зазвучал легкой, радостной, совершенно
поверхностной признательностью.

Даже серьезный коммивояжер наконец сдался.

«О, да, я знаю, это звучит комично», - криво признал он. «Звучит как
что-то из летнего водевильного шоу или дешевого воскресного
дополнения. Но я не думаю, что
вдове это прозвучало так особым комическим . Я думаю, она сочла это достаточно нескромным, чтобы
ей подойти. О, конечно , - поспешно добавил он, - я знаю, и Марта знает,
что Томкинс вовсе не был таким дураком. И все же, в конце
концов - когда вы действительно успокаиваетесь, чтобы подумать об этом,
имя Томкинса было легко » Томми », и четверг, несомненно, был его днем в Нью-
Хейвене, и это был ярд красной фланели, которую Марта попросила его
принести ей домой, а не алую автомобильную вуаль, которую они нашли в
его кармане. Но« Марта, Я, конечно, говорю: `` Марта, это действительно лучше
всех, как мы, ребята, которые так много путешествуют в машинах и поездах
, всегда и навсегда
собираем автомобильные вуали - их десятки, _ дюжины _-- красные, синие, розовые, желтый - почему, я бы не удивился, если бы у моей жены
было целых тридцать четыре, спрятанных в верхнем ящике комода! »-« Я
не удивлюсь, - говорит Марта, сутулясь. все ниже и ниже, над
синей хлопковой рубашкой Томкинс, которую она пытается сократить до
комбинезонов для ребенка. «И, Марта, - говорю я, - это письмо просто
шутка. Один из мальчишек наверняка его накинул! »-« Ну конечно, - говорит
Марта, скривив рот, как будто ребенок
пришил его на машине. 'Почему конечно! Как ты посмел подумать ... '"

Подняв густую бровь, Продавец повернулся и вопросительно посмотрел
в пространство.

" Но все же, только между вами и мной, - продолжил он судя по
всему , - все же, держу пари, что бы вы ни называли , это не просто
смерть тянет Марту день за днем и ночь за ночью,
хромая, долговязая и неуклюжая. У Марты больная мысль.
Вот что ее беспокоит. И да поможет господи криттуру с больной мыслью!
Боже, помоги любому, у кого есть какая-то одна-единственная больная идея, которая
постоянно думает над собой, снова и снова, снова и снова, скучая в
прошлое, натыкаясь на будущее, суетясь, беспокойно, вечно
гноясь. Ой! По сравнению с этим тесная обувь - это легкие тапочки, а
капля воды на голову - совершенный покой! - Посмотри внимательно на Марту, -
говорю я. Каждую ночь, когда сладкая старая луна сияет, как
время ухаживания , каждый день, когда счет мясника приходит домой размером с опухшего
слона, когда искалеченный пасынок снова пытается перерезать себе горло,
когда младший ребенок забавно чихает, как его отец ... КТО БЫЛА
РОЗИ? КТО БЫЛА РОЗИ? »

« Ну, а кто такая Рози? »- рассеянно настаивала Юная Девушка.

« Да ведь Рози была ничем! »- отрезал Коммивояжер;« Совсем ничего
- вероятно ». В общем, вопреки самому себе, - его голос
стал подозрительно второстепенным. - Но все же, - продолжал он
более яростно, - все равно - это просто проклятое слово
«вероятно», которое создает весь беспорядок и беспокоит его - потому что, а
насколько я могу считать, что женщина может стоять абсолютно ничего под Божьим
небом, она знает; но она просто встала и терпеть не может даже самых маленьких,
крохотных, ничем не примечательных вещей, в которых она не уверена. Ответы могут
убить их достаточно мертвыми, но живыми их поедают вопросы ».

На долгое, задумчивое мгновение золотые глаза Продавца,
хмурясь, смотрели на заснеженный пейзаж. Затем он снял
очки и сильно запотел. мягко с его дыханием.

«Теперь ... я ... не ... какой-либо ... святой, -
задумчиво размышлял Коммивояжер , - а мне ... не на что смотреть, и я уже в
пути. бизнес, который как раз повысил бы мою оценку в
глазах женщины, которая действительно искала безопасное место, чтобы
сберечь свои чувства; но я никогда не рассчитывал сотрудничать с какой-либо
фирмой, которая не выполняет свои рекламные обещания, и если
ухаживания мужчины не являются его личным рекламным
предложением - тогда я ничего не знаю о ... _что-нибудь_! Так что, если я
внезапно хриплю в любой момент во время железнодорожной аварии, пожара в отеле или
лома в салоне, я не рассчитываю, что оставлю жене какие-либо очень
большие «болезненные мысли». Когда мужчина хочет сохранить
зеленую память , он не имеет в виду - гангрена!

«О, конечно, - продолжал продавец бодрее, - внезапное
карканье оставляет дела любого товарища в довольно плохом состоянии - много
странных, горьких на вкус вещей, которые, вероятно, были бы
достаточно хороши, если бы у них было только время. Я не
сомневаюсь, что многое разозлило бы мою жену, но ничего, я
рассчитываю, что она не поймет. Из
офиса не будет вопросов. Я имею в виду, и никаких свежих разговоров с дороги о
том, что у нее нет информации под рукой, чтобы встретиться. По
моему мнению, страхование жизни ни в коем случае не является единственным видом защиты, которую
мужчина должен своей вдове. Обеспечьте для ее Будущего - если сможешь! - Это мой
девиз! - Но мужчина просто бездельник, который не заботится о своем
прошлом! У нее может быть много проблем в ближайшие годы, чтобы оплатить свои
собственные счета, но она не будет беспокоиться о том, чтобы уладить мои.
Говорю вам, на моих
похоронах не будет женщин , которых моя жена не знает по имени! "

С внезапным поразительным хохотом Веселье Коммивояжера
радостно заглушило рев машины.

«Расскажи мне о своей жене», - сказала Юная девушка немного задумчиво.

Из щедрого рта Коммивояжера громкий смех
сменился застенчивой усмешкой школьника.

"Моя жена?" - повторил он. «Рассказывать вам о моей жене? Да ведь
и рассказывать особо нечего. Она маленькая. И молода. И была школьной учительницей. И я
женился на ней четыре года назад».

«И были счастливы - навсегда», - поддразнивающе сказала Юная Девушка.

"Нет!" - откровенно возразил коммивояжер. «Нет! Мы
вообще не знали, как быть счастливыми до последних трех лет!»

Его смех снова раздался по машине.

"Небеса! Посмотри на меня!" - сказал он наконец. «А потом подумай о
ней! - Маленькая, юная, тоже школьная учительница, и читающая стихи
в поезде, как ты или я возьму газету! Гы! Чего
ты ждешь?» Его рот снова начал немного подергиваться. «И я думал, что
это ее вина -« почти весь первый год », - радостно признался он
. «А потом, внезапно, - нетерпеливо продолжал он,
- внезапно, однажды, более озорно-злобный, чем что-либо еще, я говорю
ей:« Кажется, у нас не все так хорошо, мы? И
она медленно качает головой: «Нет, мы этого не делаем!» - говорит она. - Может,
ты думаешь, что я плохо к тебе отношусь? Я спросила, немного
рассердившись: «Нет, ты не знаешь! Это не совсем правильно», - говорит она и
зарылась головой мне в плечо настолько уютно, насколько это возможно.
мог бы показать мне, как обращаться с вами - правильнее, - говорю я немного
приятнее. - Я совершенно уверен, что смогу! - говорит она, наполовину смеясь и
наполовину плача. «Все, что тебе нужно сделать, - говорит она, - это просто смотреть на
меня!» - «Просто посмотри, что ты делаешь?» - сказал я,
снова слегка ощетинившись . - Нет, - говорит она красиво и мягко, - все, что я хочу, чтобы вы
делали, это смотрели, что я _не_ делаю! »

Слегка нервными пальцами Путешественник Продавец протянул руку и
потянул за галстук, как будто воротник внезапно душил его.

«Вот как я научился своим манерам за столом, - усмехнулся он, - и так
я научился бросать ругательства, когда злился по дому, и
вот как я научился - о, очень многому - и вот как я
узнал - «ухмыляясь все шире и шире -» так я научился не
приходить домой и все время говорить о «персике», которого я видел в
поезде или на улице. Видите ли, у моей жены маленький шрам на ее
лице - ничего не видно, но она ужасно чувствительна к этому, и
«Джонни, - говорит она, - ты никогда не замечаю, что я никогда не
спешу домой и не рассказываю тебе о прекрасном худом парне». кто сидел рядом со
мной в театре, или просто элегантная грамматика, которую я слышала на
лекции? Я могу узнать худощавого парня, когда вижу его, Джонни, -
говорит она , - и мне нравится хорошая грамматика, как и следующая Но хвалить
их тебе, дорогой, мне не кажется таким уж вежливым. Хвастаться
красивыми женщинами простой жене, Джонни, - говорит она, - так же
грубо, как хвастаться богатыми мужчинами перед мужем, который о сломался.

«О, я говорю вам, что парень дурак, - рассудительно рассуждал коммивояжер
, - дурак парень, когда женится на тех, кто не идет на работу
специально, чтобы изучить и понять свою жену. Женщин ужасно можно
понять, если вы все сделаете правильно. Да ведь единственное, что
их бесит во всем мире, - это страх, что мужчина, за которого они
вышли замуж, не совсем умный. Когда я впервые женился, я
думал, что моя жена ужасно пренебрежительно относится к другим женщинам. Но, Господи!
когда вы указываете девушке в машине и говорите: «Ну, разве у этой девушки
не самая великолепная шевелюра, которую вы когда-либо видели в своей жизни?» и
твоя жена говорит: «Да, Джордан продает им
этой зимой пуховок шесть за семьдесят пять долларов» , - она вовсе не собиралась показаться изящной.
Нет! - Просто, говорю вам, женщине просто
глупо думать, что ее муж даже не знает столько, сколько она.
Почему, Господи! ее не волнует, насколько вы хвалите
стиль дочери бакалейщика или орфографию вашей стенографистки, лишь бы вы показали,
что вы «одинаково мудры» в отношении того факта, что у дочери бакалейщика
определенно скверный нрав, а у стенографистки орфография -
самое лучшее в ней.

«Да ведь мужчина пойдет и заплатит каждый цент за хорошую охотничью
собаку - а затем пренебрежет своей женой за то, что она лучший нетренированный ретривер
в мире. Да, сэр, она такая - ретривер; верный ,
умный, абсолютно unscarable, нет другого объекта в жизни , кроме как для
отслеживания и принести ее мужу каждый возможный интересный факт в
мире , что он уже не знает. а потом она так возбуждалась и
доволен тем , что у нее во рту что ее
сердце больше всего разбивается, если ее мужчина, кажется, не заботится об этом. Теперь секрет ее
обучения заключается в том, что она никогда не потрудится выследить
и сообщить вам любые новости, которые она уже видит знаю. И как
только мужчина однажды все это оценит - тогда в Дом приходит Радость!

«Вот, например,
Элла, - задумчиво продолжил Коммивояжер . - Элла тоже странствующий человек. Продает дробовики через
Aroostook. Да, дробовики! Забавно, не правда ли, я продаю
нижнее белье? Элла ужасно умная девочка. Как золото. Но нахальный? Ах, боже
мой! - Ну, однажды я бы привел ее к себе в дом на воскресенье
и рекламировал ее как «персиковую» и «прекрасную молодую женщину», и
похвалил ее глаза, и похвастался ее умом, и в общем, старался как можно
больше сгладить все ее мелкие недостатки
. И этот мой маленький ретривер
сразу же приступил бы к работе и вытащил бы все до единого, нелестного в
Элле, что только смог найти, и принес бы
их мне довольным и гордым, как щенок, ожидая, что все
мир, ласка и похлопал ее удивительную проницательность. И
в субботу наверняка было бы мрак.

"Но теперь - сейчас - то, что я говорю сейчас, это: 'Жена, я собираюсь приехать с Эллой
на воскресенье. Ты никогда ее не видел и наверняка возненавидишь ее. Она
большая, эффектная и просто иногда немного грубовато, и она
слишком краснет свои щеки, и она, скорее всего, подставит меня под
подбородок. Но вашему старику очень поможет в бизнесе, если вы будете
с ней очень милы. Я собираюсь отправить ее сюда в пятницу, на
день раньше меня ''. И о, черт! Я всего лишь спрыгнул из
машины в субботу вечером, когда моя маленькая жена вышла на
углу улицы. с завязанным на голове свитером, она скачет вверх и вниз сначала
на одной ноге, а затем на другой - она так взволнована, что сунула свою руку
в мою и все мне расскажет. прежде чем
я сниму перчатку ... «Джонни, - говорит она, - правда, ты знаешь, я
думаю, что ты поступил с Эллой несправедливо. Да, правда. Да, она такая
же добрая! И ее показали мне, как разрезать свое прошлогоднее пальто на
самое красивое Весенняя куртка! И она сделала нам
шоколадный торт размером с кастрюлю. Да она имеет! И Джонни, не
смей сказать ей, что я сказал тебе - но ты знаешь, что она отправляет
сына своего брата через Дартмут? А ты, старый Джонни Клиффорд, мне
плевать, краснеет она немножко или нет - да и тебе это тоже
наплевать! Так вот! »

С внезапным, запоздалым раскаянием, веселые глаза
Продавца метнулись к раскрытой книге на коленях у Юной девушки.

« Я, конечно, слишком много говорю, - пробормотал он. - Думаю, может быть, тебе захочется хоть немного
прочитать свой рассказ. .»

выражение на лице моложавой Девушки была любопытная смесь
юмора и серьезности.„Там нет никакого специального объекта в чтении,“она
сказала„ когда вы можете услышать яркие человек говорить!“

Как unappreciatingly , как утка может поколебать шампанское из спиной,
Коммивояжер стряхнул комплимент со своих плеч.

«О, я достаточно умен, - проворчал он, - но я не утонченный». Медленно
до кончиков его ушей поднялся темно-красный румянец настоящего
унижения. .

«Теперь, есть некоторые путешествия людей,» скорбел он, «кто в гладком и
штрафа , как любой президент колледжа вы когда - либо видел. Но я? Я выгляжу грубо,
потягивая теплое молоко из ложки с позолотой. У меня не было никакого
образования. К тому же я толстый! »Он почти жалобно повернулся и
на секунду смотрел от смущенной усмешки Юного Электрика до
более тонкой улыбки Юной девушки.« Да ведь мне почти пятьдесят лет
, - сказал он, - и с тех пор. Мне было пятнадцать, единственное, что я когда-либо
узнал, - это то, что я узнал в поездах, разговаривая с теми, кто сидит рядом со
мной. Иногда я узнаю о курицах. Иногда это национальная
политика. Однажды молодой фермер из Кэнака, просидевший всю ночь со мной,
приехав из Сент-Джона, узнал мне все о Французской революции.
И время от времени школьники дают мне пару баллов по
астрономии. И на том самом месте, на котором я сейчас сижу,
женщина Даго в красном платке, которая работала на анютиной ферме недалеко от
Бостона, каждый вечер в течение месяца каталась со мной по городу, и она
тренировала меня. довольно много разговоров о Даго, и я заплатил ей за
это пять долларов » .«

О, боже мой! »- сказала Юная Девушка с безошибочной искренностью.
« Боюсь, ты ничему не научился у меня! »

«О, да, я тоже!» - воскликнул Коммивояжер, и его круглое
лицо внезапно осветилось настоящим удовольствием. «Я узнал о
совершенно новом типе женщин, которых стоит пойти домой и рассказать жене. И я
готов поспорить на сотню долларов, что вы намного больше «леди»,
чем вы даже готовы нам сказать. Нет никакого провинциального ...
«Не смей-говорить-со-мной - это-я-впервые-я-был-в-поезде»
о тебе! Держу пари , вы много путешествовали - все вокруг
мира. - заморозили глаза на айсбергах и выжженная «Em некоторые на тропиках„

„Да,“ засмеялся моложавый Girl.

“И я буду держать пари , вы имеете встречался с генерал-губернатором хотя бы раз в своей
жизни ».«

Да », - сказала Девушка, все еще смеясь.«
Вчера он обедал со мной в моем доме неделю назад ».

« И я готов поспорить с вами, в большинстве случаев, -
проницательно сказал Коммивояжер , - что ты надменнее, чем надменен с такими же людьми
. Но с такими людьми, как мы - я и электрик, или
солдатская вдова из Южной Африки, которая стирает тебе белье, или эскимос
в цирке - ты прост, как котенок. Все
люди вашего типа - для вас не что иное, как взрослые люди, и вы относитесь к ним как к
взрослым - сто центов за доллар, - но все наши
люди для вас товарищи по играм, а вы Отнеситесь к нам так же легко и приятно,
как если бы вы скатились по полу и играли с любым другим
ребенком. Ой,
Вы можете взяться за другое предложение - танцы, балы и вообще золотые кружева славы; но это не хорошие бездельники, сидящие
в гостиной и говорящие о погоде, которая задержит вас
надолго, когда все время ваше сердце бьется над задним забором
с детьми, которые играют в игры. И, о, скажи! - он
резко оборвался, - ты подумал бы, что я ужасно нахальный, если бы я спросил тебя,
как ты так укладываешь волосы? Потому что, вернее, чем дым, после того, как я приду
домой и ужин закончится, посуда будет вымыта и мне нужно будет только
спать, моя маленькая жена разбудит меня и скажет: «О, еще
кое-что. Как та дама в поезде укладывала волосы? ».

Ее подбородок внезапно
поднялся в порыве тихого шумного восторга, Юная девушка наполовину повернула голову и подняла
свои узкие руки в черных перчатках, чтобы толкнуть черепаху ... оболочки штифт в
месте.

«Почему, это очень просто,» объяснила она. «это всего лишь три облачка,
и два локонов, а затем твист» .

«А потом поворот?» выспрашивал коммивояжер серьезно, памятка
вниз меморандума очень осторожно на блестящей черной поверхности его
чемодана с образцами. «О, я надеюсь, что я не был слишком знаком», - добавил он с
внезапным сокрушением. «Может быть, мне следовало сначала представиться.
Меня зовут Клиффорд. Я барабанщик Sayles & Sayles. Мэн и
Приморские провинции - это мой маршрут. Бостон - домашний офис. Вы когда-нибудь
были в Галифаксе? - с гордостью спросил он, - ведите ужасно большой
бизнес в Галифаксе! Приходилось знать магазин Emporium? Лондонский,
Ливерпульский и Галифаксский

торговые центры ? » Девушка на секунду закусила губу, прежде чем ответить. Затем
очень тихо:« Да », - сказала она, -« Я знаю Торговый центр - немного. То
есть - я - владею блоком, в котором находится Торговый центр »

.« Ну и дела! Теперь я знаю, я тоже говорю
много! »

В нервно-извиняющемся согласии молодой электрик протянул
тощую, умную, механическую руку и провел еще одну черную полосу
по лбу в отчаянной попытке сделать свои взлохмаченные желтые
волосы особенно гладкими, подобающими присутствию
женщины. который принадлежит бизнес - блок в любом городе бы то ни было.

«Мой отец владел магазином в Malden, однажды,» пробормотал он, просто пустяк
тоской « , но она сгорела, и не было никакого страхования. Мы
всегда были сильно незадачливой семьей. Ничего особенного никогда не встречалось на нашем
пути! »

Даже когда он говорил, маленький мальчик с переполненного сиденья в
передней части вагона пробирался по проходу после
покачивающейся, цепляющейся манеры усталых, раздражительных детей в поездах. Немного поколебавшись
, она совершенно
без улыбки смотрела на сияющее лицо Продавца, не обращая внимания на приглашающую руку Девочки,
и, внезапно посмеиваясь, удовлетворенно вздохнула,
неуклюже вскарабкалась на пустое место рядом с Молодым Электриком и принялась рыться
руками и ногами в поисках чего-нибудь мгновенно, в
раздражительной попытке устроить себе удобное гнездышко, а затем
, наконец, прижалась к нему, повиснув на полпути на
совершенно странных коленях юного электрика , и заснула со всем
восхитительным, дружелюбным, беззаботным хладнокровием усталый щенок.Почти
бессознательно молодой электрик потянулся и расстегнул
удушающий воротник тяжелого, душного пальто; но ни один
взгляд с его лица не соблазнил его. Я ласкал странного ребенка
одну секунду. И лишь на мгновение его улыбающиеся глаза
успокоили измученную, болтающую франко-канадскую мать, которая повернулась
с вытянутой шеей впереди машины.

"С ней здесь все в порядке. Оставьте ее в покое!" он жестикулировал
от ребенка к матери.

Затем, повернувшись к коммивояжеру, он
задумчиво подумал: «Разговор - хорошо. Но где в творении у вас есть время, чтобы
_подумать_? Есть ли дети?» - резко спросил он.

«Нет, - сказал коммивояжер. «Моя жена, я думаю,
для меня достаточно ребенок ».

Причудливая улыбка-морщинка вокруг глаз молодого электрика стала
с удивительной яркостью. "Ха!" он сказал. «У меня шесть».

"Ну и дела!" усмехнулся Продавец. "Мальчики?"

Брови юного электрика приподнялись от удивления. "Конечно, они
мальчики!" он сказал. "Почему конечно!"

Коммивояжер выглянул куда-то в окно и
присвистнул протяжным хрипловатым свистком. «Как, черт
возьми, ты собираешься о них позаботиться?» он спросил. Затем его лицо внезапно посерьезнело. «Нас
было только двое, ребята, дома - только Дэниел и я, - и даже в этом
случае - никогда не было достаточно чего-либо, чтобы пройти весь путь
».

Всего на мгновение Девушка немного скептически посмотрела на пухлый, полный благоденствия
коммивояжера.

«Ты не выглядишь - в точности как человек, которому никогда не хватало», - сказала она с
улыбкой.

"Еда?" - сказал Коммивояжер. Я
думал не о еде . Это было образование. О, конечно, - добавил он
сознательно, - конечно, когда урожай был не слишком тяжелым
или слишком светлым, Па обычно удавалось так или иначе, чтобы привести нас с
Дэниелом в школу. И учеба была для меня
безумием , и ни одного орешка, такого твердого или такого зеленого, чтобы я не прогрыз и не укусил
свой путь к нему. Но Дэниел - Дэниел почему-то не мог понять,
как попасть в мягкую грушу Бартлетта без ножа или вилки - в
пальцах другого человека. С ним все было в порядке, понимаете - но он просто
не мог найти свой собственный путь один во что бы то ни стало. Итак, когда
пришло время - «усмешка на губах коммивояжера стала
немного кривой в одном углу -» и поэтому, когда пришло время - это была
ужасно хорошая, сладко пахнущая июньская ночь , Я помню, и я пришел домой
рано - я вошел на кухню красивую, как пирог, где папа
дремал в кошачьем кресле-качалке, в своих серых чулках на ногах, и я
бросил Верни ему мой школьный отчет за полный год. Это был розовый, я
помню, который должен был быть розовым цветом успеха в нашей
школе; и я говорю: «Па! Вот мой отчет! А папа, - говорю я дерзко
и надменно, как медный флюгер на новой церкви, - Па! Учитель говорит,
что один из ваших мальчиков должен поступить в институт! И я
все это время улыбался , я помню, хуже, чем любой Шесси-кот.

«И папа взял мой отчет в обе свои возбужденные старые руки и
изложил все очень осторожно, медленно и уважительно, как будто это
была кружевная валентинка, и« Хороший мальчик! » он говорит, и "хулиган!" и
«Итак, Учитель говорит, что один из моих мальчиков должен поступить в колледж? Один из
моих мальчиков? Ну, а какой? Иди принеси мне отчет Дэниела». Я пошел и
принес ему отчет Даниэля. Он был серым, я помню - предполагаемым
цветом неудач в нашей школе, - и я стоял с
застывшей ухмылкой на лице, пока папа записывал грязный отчет о
годе бедного Даниэля. А потом: «Ой, черт возьми!» - говорит папа. - Беги и поезжай спать.
Я должен подумать. Но сначала, - говорит он внезапно осторожно и
бережливо, - сколько стоит поступить в институт? И почти так же
деликатно и небрежно, как миссионер, намекнувший на новую часовню, я
выпалил вслух, как бык: `` Ну, если я пойду в наш собственный
колледж и получу шанс поработать частью своего совета, это будет стоить
мне всего 255 долларов в год, или, может быть, - запнулся я, - может быть, если я буду
очень осторожен, скажем, всего 245,50 доллара. За четыре года это всего 982 доллара «Я
закончил с триумфом».

_G-awd ! _ ', - говорит папа. Ничего подобного, кроме как:' _G-awd! _ '

"Когда я спустился завтракать на следующее утро, он все еще сидел
в кошачьем кресле-качалке с лицом, таким же серым, как его носки. ,
. , а все остальные его - голубые джинсы и мой розовый школьный отчет, я
помню, соскользнул вниз под печкой, и черепаховый кот
хлестал ее за хвост, но отчет Даниэля, серый , как его лицо,
все еще был зажат в роговой старой руке Па. Всего секунду мы
смотрели друг на друга тупо, а потом, я говорю
вам, я впервые увидел слезы на его глазах ».

« Джонни, - говорит он. 'Это Даниэль должен будет уйти в колледж.
Умные люди, - говорит он, - не нуждаются в образовании ».

Даже по прошествии тридцати лет у коммивояжера слегка дрожала рука
от воспоминаний, и его возбужденный ум заставлял его с необычной
небрежностью прикреплять ценовую отметку за ценой в одном и том же мягкая,
хрупкая сетка из розового листка. Но ухмылка на его губах не
исчезла.

«У меня и раньше были боли в животе, - добродушно признал он,
- но то утро с папой было впервые в моей жизни». что у меня когда-либо
были какие-то затруднения в моих планах! - Итак, мы заложили дом, коровник
и кленовые сахарные деревья, - продолжал он все более и более весело,
- и Даниил закончил учебу - по воле Господа время - и пошел
в колледж. »

С еще одним внезапным громким смехом веселья весь румянец
снова вспыхнул на его тяжелом лице.

« Ну, Дэниелу определенно требовалось все образование, которое он мог получить », -
сердечно подтвердил он. священник-методист сейчас где-то в
Джорджии - и, получив высшее образование, он зарабатывает не больше
650 долларов. год. 650 долларов! - о, слава! Пьяцца Даниэля в его новом
доме стоила ему 175 долларов, а последний счет за больницу его жены составлял 250 долларов, и
только один дантист наложил на него шестьдесят пять долларов за поправку
зубов старшей девочке! »

« Не шестьдесят пять? »- ахнул Молодой. Электрик в ужасном смятении. «Да ведь
двоим из моих детей надо это сделать! Да
ладно, вы шутите! »

« Я тоже не шучу, - воскликнул коммивояжер. - Конечно,
шестьдесят пять долларов. Вот квитанция об этом прямо здесь, в моем
кармане. Он резко протянул руку и снова забрал бумагу.
«О, нет, прошу прощения. Это квитанция на площадь. Что?
Это не так? Тогда на счет за больницу? Ладно, не суть. Это
было шестьдесят пять долларов. Я говорю вам, что у меня это где-то есть ».«

О - ты - заплатил - за - их - все, не так ли? »- спросила Юная девочка
прежде, чем она успела подумать.

« Нет, действительно! » лояльно солгал Коммивояжер. «Но 650 долларов в год?
Что с этим делать семьянину? Да ведь я столько заработал до
двадцати одного года! Почему после того, как я бросил школу и
пошел на работу, не было момента, чтобы я не зарабатывал настоящие деньги! С первой ночи, когда я
стоял на углу с бензиновым фонариком, продавая сеялок с изюмом,
до прошлой ночи, когда мне повысили зарплату на восемьсот долларов,
в моей жизни не было ни единого мгновения, чтобы Я не
мог продать тебе свои сапоги; и если бы ты забрал у меня мои ботинки, я бы
продал тебе свои чулки; и если бы ты отодрал
от меня мои чулки , я бы дал тебе право прыгнуть на мои голые пальцы ног.
И я еще ни разу не пропустил обед - хотя однажды в жизни я
опоздал на один на сорок восемь часов! - О, я достаточно сообразителен, - горевал он,
- но я говорю вам, что я не уточнено.»

при внезапной остановке поезда маленького ребенок в молодых
коленах электриков просыпался капризно. Тогда, как неровные автомобили перешли
кропотливы в сайдинг, и двигатель пошел надувая одиночку на
каком - то уклончивое поручении самостоятельно, Молодёжи Электрик встал,
потянулся, выглянул из окна на гектары и
акры снега, внезапно нагнулся и перевернул ребенка на
плечо, затем, неспеша по проходу к двери, спрыгнул
в снег и начал исследовать край небольшого,
засыпанного снегом пруда, который десятки детей в красных рукавицах
отчаянно пытались очистить огромными желтыми метлами.Из толпы
бездельников, висящих вокруг станции,
бесцельно вылезла тощая желтая гончая , а затем внезапно, с большим подхалимством и множеством
каперсов, присоединилась к Йо по пятам Электрика, как собака
, которая только что заново открыла своего давно потерянного хозяина. На полпути к машине
франко-канадская мать и ее дети прижались
лицом к окну и думали, что смотрят на снег.

И вдруг машина показалась очень пустой. Юная девочка подумала, что это
ее книга стала на удивление лишенной интереса. Только
коммивояжер, казалось, точно знал, в чем
дело. Вытянув шею, пока уши не покраснели, он осмотрел и снова осмотрел
машину, жалуясь: «Что сталось со всеми людьми?»

Девушка немного нервно рассмеялась. «Никто не
ушел, - сказала она, - кроме молодого электрика».

С недоверием хмыкнув, Коммивояжер подошел к
окну и выглянул сквозь сгущающуюся наледь на стекле.
Девушка с любопытством проследила за его взглядом. Уже на фоне
холодного, белого, однообразного, заснеженного пейзажа бледный послеполуденный
свет начал угасать, и на фоне опускающихся красных и пурпурных
полос зимнего заката
вырисовывалась фигура молодого электрика с маленьким комочком на плече. смутно, с
почти поразительной мистикой, как фигура неземного путешественника,
отправляющегося в неземное путешествие на неземной Запад.

"Разве он не хороший мальчик!" - воскликнул Коммивояжер почти
страстно.

"Почему, я уверен, что не знаю!" - холодно сказала Молодая Девушка.
«Почему - мне потребовалось бы довольно много времени - чтобы решить, насколько - хорошим он
был. Но -» с быстрым смягчением ее голоса - «но он определенно
заставляет думать о - хороших вещах- -Синие горы и зеленые леса,
и иглы коричневой сосны, и длинная, трудная тропа, плечом к
плечу - с возможностью наконец согреть сердце у
костра - больше, чем закат! "

В целом бессознательно ее маленькие руки потянулись захват на край
своего места, как будто только что ручка на плюшевом могла держать ее
воображение спину от парения в чудесный, незнакомый мир ,
где женщина не бездельничать весь день на коврах , ожидающие людей , которые
пришли на - тротуары.

"Боже мой!" она вскрикнула с внезапной страстью. «Я хотел бы
прожить хотя бы один день, когда мир был новым. Я бы хотел - я хотел бы
пожать хотя бы одну-единственную, большую Эмоцию, прежде чем мир
уловил ее и - оценил - и обложил налогом - и лицензировал это - и
_установил_ это! "

"Ой-хо!" - сказал Коммивояжер, немного резко втянув
дыхание. «О-о-о! - Так вот о чем… Молодой Электрик заставляет вас
думать, не так ли?»

На мгновение Коммивояжер подумал, что Молодая
Девушка собирается ударить его.

«Я вообще не думал о молодом электрике!» -
сердито заявила она . «Я думал совсем о другом - о другом».

«Да. Вот и все», - спокойно пробормотал Коммивояжер.
«Что-то - вообще - другое. Каждый раз, когда я смотрю на него, это
ужаснейшая вещь! Каждый раз, когда я смотрю на него, я - забываю о нем. Моя
голова начинает покачиваться, и моя нога начинает стучать - и я нахожу я пытаюсь
- напевать ему - как будто это были слова мелодии, которую я когда-то знал ".

Когда Коммивояжер снова
оглянулся, на глазах у Юной девушки стояли слезы, и через мгновение после этого ее плечи
опустились вперед, так что ее лоб уперся в спинку
сиденья Коммивояжера.

Но только когда молодой электрик вернулся на
свое место и завернулся в складку большой газеты, и
только после того, как поезд снова тронулся и прошел еще одну
шумную милю или около того, Путешественник Продавец заговорил снова, но на этот
раз немного тайком.

"Что - ты - плачешь - по?" - спросил он с невероятной нежностью.

«Я не знаю, я уверена», - фыркнувшая призналась Юная Девушка. «
Думаю, я, должно быть, устал».

«Умм, - сказал Коммивояжер.

Через мгновение или две он услышал резкий щелчок часов.

"О, боже мой!" - возмутился несколько приглушенный голос Молодой девушки.
«Я не осознавал, что мы опоздали почти на два часа. Почему
, когда мы приедем в Бостон , будет темно, не так ли?»

«Да, конечно, будет темно», - сказал коммивояжер.

Еще через мгновение Юная Девушка приподняла лоб на самую
мелочь со спинки сиденья Коммивояжера, так что
ее голос звучал определенно и бодрее.
«Я - никогда - не была - в - Бостоне - раньше, -
небрежно протянула она .

"Какие!" воскликнул коммивояжер. «Побывал во всем
мире - и никогда не был в Бостоне? - О, я понимаю, - поспешно добавил он,
- ты боишься, что твои друзья не встретят тебя!»

Из прежнего безутешного рта Юной девушки вырвался самый
удивительный смех. «Нет! Боюсь, они встретятся со мной»,
- сухо сказала она .

Подобно тому, как ступня солдата поворачивается только от его пятки, так
и все лицо Коммивояжера, казалось, внезапно вылетало из его подбородка, пока
его удивленные глаза не смотрели прямо в удивленные глаза Девочки.

"Мои небеса!" он сказал. "Вы не имеете в виду, что _вы _-- писали ...
" нескромное письмо "?"

«Да, боюсь, что слышала», - вежливо ответила Юная девушка.
Теперь она села очень прямо и
упрямо прищурила глаза, глядя на явное удивление Странствующего Продавца.
«И более того, - продолжила она,
снова щелкнув по корпусу часов, - и более того, я уже еду, чтобы встретить последствия этого
нескромного письма».

«В одиночестве?» ахнул Коммивояжер.

Огонь в глазах Юной девушки заметно посветлел, но
твердость не исчезла с ее губ.

«Склонны ли люди идти в толпу, чтобы встретить последствия?» - очень любезно спросила она
.

"О - ну, а теперь!" - сказал самый убедительный голос коммивояжера.
«Ты же не хочешь пойти и запутаться в какой-нибудь сенсационной чепухе,
а твоя фотография застрянет в воскресной газете?»

Поведение Юной девушки немного напряглось. «Я похож на
человека, который замешан в сенсационной чепухе?» -
спросила она довольно строго.

«Неу», - сознательно признал Коммивояжер. «Нет,
но тогда никогда нельзя сказать, что вы, спокойные, тихие, спокойные
люди, пойдете вперед и сделаете - как только вы начнете
». С тревогой он вынул часы и начал поспешно складывать
образцы обратно в чемодан. «Осталось всего двадцать пять минут
», - серьезно возражал он. «О, я говорю сейчас, не уходи и не делай
глупостей! Моя жена придет на вокзал, чтобы встретить меня.
Тебе нужна моя жена. Ты бы хотела, чтобы она была в порядке! - О, я говорю а теперь пойдем
с нами домой на воскресенье и немного обдумаем ».

С таким же восторгом, как когда коммивояжер спросил ее, как она
уложила волосы, лихорадочная нервозность Юной девушки сменилась
искренним смехом. «Да, - поддразнила она, - я вижу, насколько ваша
жена была бы рада, если бы вы привели домой на
воскресенье совершенно незнакомую женщину !»

«Моя жена всего лишь ребенок, - серьезно сказал коммивояжер, - но ей
нравится то, что мне нравится - хорошо, - и она протянула бы вам самую проницательную,
самую маленькую« руку помощи », которую вы когда-либо получали в своей жизни. - если бы вы
только дали ей шанс помочь вам - в чем бы вы ни были
. "

«Но у меня нет никаких проблем», - с бодростью настаивала Юная Девушка
. «Почему, у меня вообще нет никаких проблем! Почему, я не знаю,
но что я бы сразу вам всем рассказал об этом. Может быть, мне действительно стоит
рассказать об этом кому-нибудь. Может - в любом случае, это Намного легче
рассказать незнакомцу, чем другу. Может быть, мне действительно было бы полезно
услышать, как это звучит вслух. Видите ли, я никогда не делал ничего, кроме как
шептал это - только себе - раньше. Вы помните крушение на
канадской тихоокеанской дороге в прошлом году? А вы? Ну, я был в нем! "

"Ну и дела!" - сказал Коммивояжер. «Это было на самом краю
Канады, не так ли? И три пассажирских вагона сошли с
рельсов? И спящий вылетел через мост? И упал в
ужасный овраг? И, кроме того, загорелся?»

«Да», - сказала Юная девочка. «Я был во сне».

Даже не глядя на нее вообще, Коммивояжер
мог совершенно отчетливо видеть, что колени Юной Девочки довольно сильно сбились,
и что плоть вокруг ее рта внезапно стала
серой и натянутой, как у старика. Но небольшое настойчивое желание
посмеяться над всем все еще мерцало в уголках ее губ.

«Да, - сказала она, - я спала, и двое людей прямо
передо мной были убиты; и потребовалось почти три часа, я думаю,
прежде чем они вытащили кого-нибудь из нас. И пока я лежала там в
темноте, в беспорядке и все такое , я плакал - и плакал - и плакал.
Я знаю, что это было неприятно с моей стороны, ни храбрости, ни чего-то еще, но я не мог ничего
с этим поделать - под всем этим куча сломанных сидений, стоек,
балок и прочего ».

И довольно скоро мужской голос - просто голос, без лица или чего-то еще, вы
знаете, но просто голос откуда-то совсем рядом со мной, проговорил прямо
и сказал:« Что в творении ты так плачешь? Вам ужасно
больно? И я сказал - хотя я вовсе не хотел этого говорить, но это сразу прозвучало
- «Нет, я не думаю, что мне больно, но мне не нравится, когда все
эти сиденья и окна завалены грудой». сверху меня », и я
снова заплакал . «Но никто другой не плачет, - упрекнул Голос. - И
есть вполне веская причина, почему нет», - сказал я. «Они все
мертвы!» - «О-о», - сказал Голос, а затем я заплакал сильнее, чем
когда-либо, и в основном на этот раз, я думаю, я заплакал, потому что ужасные
старые красные плюшевые подушки пахли. такой несвежий и пыльный, прижатый к моему
носу.

«А потом, спустя долгое время, Голос заговорил снова, и он сказал: 'Если
я спою тебе песенку, ты перестанешь плакать?' И я сказал: «Нет,
не думаю, что смогу!» И спустя долгое время Голос снова заговорил
и сказал: «Что ж, если я расскажу тебе историю, ты перестанешь плакать?»
И я долго обдумывал это и, наконец, сказал: «Что ж, если вы
расскажете мне совершенно правдивую историю - историю, которую никогда, никогда
никому раньше не рассказывали - я постараюсь остановиться! _ "

«Таким образом, Голос дал смешной смешок почти как у женщины
истерика, и я перестал плакать сразу короток, и Голос сказал,
только немного насмешливо: «Но только совершенно правдивая история , что я
знаю - единственная история это никогда - никогда никому не рассказывалось,
это история моей жизни ». «Хорошо, - сказал я, - скажи мне это! Конечно,
я планировал дожить до старости и узнать немного о
очень многих вещах; но до тех пор, пока я, очевидно, не доживу
до своего двадцать девятого дня рождения - завтра - вы не представляете, как
невыразимо меня
утешила бы мысль, что по крайней мере я знал _все_ о чём-то одном ! '

"А потом Голос снова задохнулся, совсем чуть-чуть, и сказал:
'Ну, вот, тогда. Давным-давно - но сначала ты можешь пошевелить
правой рукой? Поверните ее еще немного в эту сторону . Вот! Обнимите его
! Теперь, видите ли, я сделал для него небольшой домик в своем. Ой!
Не дави слишком сильно! Мне кажется, у меня сломано запястье. Все готово
? Плачь еще один крик? Обещать? Хорошо.
Ну вот. Давным-давно ... -

Не обращайте внимания на эту историю, - кратко сказала Юная Девушка. - Это
началось с первого, что он вспомнил в своей жизни,
увидев ... - что-то забавное в коричневом парике бабушки, свисавшем с
края белых перил площади - и он рассказал мне свое имя и адрес,
и все о своих людях, и все о своем бизнесе, и в каких банках были
его деньги, и еще кое-что о какой-то земле в Панхандле,
и обо всех плохих вещах, которые он когда-либо делал в своей жизни, и обо всех
хороших вещах, которых он хотел бы, чтобы их было больше, и обо всех вещах,
о которых никто бы не мечтал рассказать Я люблю тебя, если он когда-либо ожидал снова
увидеть Дневной свет - такие интимные вещи - такие ...

- Но, конечно, я хотел тебе рассказать не о его истории.
Речь шла о «доме», как он его называл, его сломанная рука сделала
для моей… напуганной. Я не знаю, как это выразить; Я даже не могу
придумать никаких слов, чтобы это объяснить. Да ведь я был
по всему миру, говорю вам, и изрядно бездельничал и валялся во всевозможных
удобствах и роскоши, но моя Душа - дикая,
беспокойная, задыхающаяся, недовольная моя душа - никогда сидел
раньше за всю свою жизнь _-- говорю я, пока моя испуганная рука не сжалась в
его сломанной. Я говорю вам, что не пытаюсь объяснить это, я не
претендую на то, чтобы объяснить это; все, что я знаю, это то, что я задыхаюсь под
всеми этими ужасными обломками и всем остальным - как только моя рука
вернулась к его руке, меня охватило абсолютное чувство безмятежности и удовлетворения
. Вы когда-нибудь видели молодых белых лошадей, прогуливающихся по белоберезному
лесу весной? Ну, по ощущениям это
_looks _! - Вы когда-нибудь слышали голос альта, поющий при свечах?
Ну, это было похоже на _sounds_! Последнее видение, которым вы хотели бы
затмить глаза, прежде чем слепота поразит вас! Последний звук, которым вы хотели
бы заткнуть уши, пока вас не притупила глухота! Последний
штрих - перед нематериальностью! Что-то окончательное, законченное,
высшее - невыразимо удовлетворяющее!

"А потом пришли люди и спасли нас, и я
несколько недель болел в больнице. А потом я уехал в Персию. Я
знаю, это звучит глупо, но мне казалось, что запах
Персии будет способный прогнать даже воспоминания о красной плюшевой пыли
и палящем дереве. И на пароходе был человек, которого я
знала дома - человек, который почти всегда хотел на мне жениться. И
был человек, который присоединился к нам вечеринка в Тегеране - который мне
немного понравился . И земля была подобна шелку, серебру и аттару роз. Но
все время, казалось, я не мог думать ни о чем, кроме того, как
совершенно ужасно, что такой "чужой", как я, должен быть бегать
по миру, неся все большие, пугающие секреты человека,
который даже не знал, где я. А потом я
внезапно понял, в один довольно тревожный день, что ни одна женщина, которая знала столько о
человеке, как я, был для него в точности "чужим". А потом, вдвойне
внезапно, к большим, взрослым, хладнокровным, деньгам - укрощенный, прирученный
книгой _me _ - меня пронесло, как циклон, что я никогда не смогу
решить что-либо большее за всю свою жизнь - ни ширину мишурной ленты,
ни цель путешествия, ни ценность любовника - пока я не увидел
Лицо, принадлежавшее Голосу, в обломках железной дороги.

"
И я сел - и написал этому человеку письмо - у меня были его имя и адрес. И там - в довольно безумной лунной ночи на
Каспийском море - все ужасы и ужасы того другого - канадская
ночь вернулась ко мне и полностью затопила всю засушливую робость
и гладкую условность, которыми такие женщины, как я, скованы
всем. их жизни, и я написал ему - этому неизвестному, невидимому,
невообразимому - ЧЕЛОВЕКу - совершенно свободное, совершенно откровенное, совершенно
честное письмо, которое любая храбрая душа напишет любой другой храброй
душе - каждый день в мире - -если бы не было плоти. Это не было
любовным письмом. Это даже не было сентиментальным письмом. Неважно, что я
ему сказал. Ничего подобного, кроме того, что там, той тропической
ночью на залитом лунным светом море, я попросил его встретиться со мной здесь, в Бостоне, восемь
месяцев спустя - в том же канадском поезде, направлявшемся в Бостон, - в
это - годовщину нашего другая трагическая встреча. »

« И вы думаете, он будет на станции? »ахнул
Коммивояжер.

Ответ Юной Девочки был удивительно спокойным.« Я не знаю,
я уверена », - сказала она. это не мое дело. Все, что я знаю, это
то, что я написал письмо - и отправил его по почте. Следующий ход Судьбы. »

« Но, может быть, он так и не получил письмо! »- возразил
Коммивояжер, отчаянно

сгибая ремни своего чемодана с образцами . « Очень вероятно », - спокойно ответила Юная Девушка.« И если он никогда не получит
его. , то Судьба наверняка все решила совершенно определенно для
мне - туда. Единственная проблема с этим будет, - добавила она
причудливо, - что письмо без ответа всегда во многом похоже на
крючок без крючка. Любой вид щели может быть неудобным, а крючок
, который не зацепляется за предназначенную ему ткань, может
позже порвать то, что вы не хотели порвать ».

« Я ничего об этом не знаю, - настаивал Коммивояжер,
нервно отряхивая золу на своей шляпе. - Все, что я говорю, - может, он
женат.

- Ну, все в порядке, - улыбнулась Девушка. - Тогда Судьба все
уладила бы за меня. совершенно удовлетворительно _that_ способом. Я
бы совсем не возражал, чтобы его не было на вокзале. И я бы совсем не
возражал против его брака. И я был бы не против того
, чтобы он оказался очень и очень старым. Понимаете, ничто из этих вещей
ни в малейшей степени не повлияет на память о - Голосе или
о рыцарстве сломанной руки. ЕДИНСТВЕННОЕ
, ЧТО Я ДУМАЮ, Я СКАЗЫВАЮ ВАМ, БУДЕТ ДУМАТЬ, ЧТО ОН ДЕЙСТВИТЕЛЬНО И ДЕЙСТВИТЕЛЬНО БЫЛ ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ СДЕЛАН
ДЛЯ МЕНЯ, - И Я НЕ НАЙТИ ЭТО! - О, конечно, я
волновался Болен последние несколько месяцев, думая о смелости того,
что я сделал. У меня такая «болезненная мысль», как вы ее называете, что
я почти готов кричать, если кто-нибудь
в моем присутствии упомянет слово «нескромный» . И все же, и все же - в конце концов, это не так, как если бы я
тянулся в темноту за неопределенным объектом. Я
обращаюсь к _light_, чтобы я мог точно сказать, какой
объект там. И, в любом случае, "она процитировала немного неуверенно:

    " Он либо слишком боится своей судьбы,
      либо его заслуги малы,
    Кто не осмеливается прикоснуться к нему,
      Чтобы получить или потерять все это! "

" Разве ты не боишься просто чуть-чуть? »- спросил Коммивояжер.

Вокруг них внезапно начали суетиться люди со своими пальто
и сумками. Девушка нетерпеливым жестом вскочила и
начала застегивать шубы. Глаза, которые повернулись, чтобы ответить на взгляд
Коммивояжера. вопрос был полон мокрых слез.

«Да - я - до смерти напугана!» она нелепо улыбнулась.

Почти властно продавец протянул пустую руку к ее
дорожной сумке. «Что вы собираетесь делать, если он не будет? «Там?» - спросил он.

Брови девушки приподнялись. «Что же я буду делать, если он _is_
там?» - ответила она совершенно определенно. «Я собираюсь сегодня
вечером вернуться в Монреаль. Кажется, в
восемь тридцать снова отходит поезд . Даже сейчас, когда мы опаздываем, у меня будет полтора часа
на вокзале ».«

Ну и дела! »- сказал коммивояжер.« И вы ехали пять дней,
чтобы просто посмотреть, как выглядит мужчина - на час. полтора? »

« Я бы ехала дважды по пять дней, - прошептала она, - просто чтобы посмотреть, как
он выглядит… на… полторы секунды! »

« Но как, черт возьми, ты собираешься его узнать? ? »- возмутился
Коммивояжер.« И как в грозу он узнает вас? »

« Может быть, я не узнаю его, - признала Юная Девушка, - и,
скорее всего, он не узнает меня; но разве вы не видите? - разве вы не
понимаете? - что вся эта дерзость, все беспокойства по поводу этого -
абсолютно ничто по сравнению с одним маленьким шансом из десяти тысяч,
что мы _узнаем_ друг друга? «

Ну, в любом случае, - упрямо сказал Коммивояжер, - я пойду
медленно за тобой и проведу тебя через все это хорошо».

«О, нет, ты не такой!» - воскликнула Девушка. "О нет, это
не так! Разве вы не видите, что если он там, я бы не стал так сильно возражать;
но если он не придет, разве вы не понимаете, что, может быть, я просто, как
только вы не узнали об этом? »

« О, - сказал Коммивояжер.

С легким нетерпением он повернулся и выгнал Молодого Электрика.
«Разве ты не узнаешь Бостон, когда видишь его?» -
крикнул он немного раздраженно.

На мгновение сонные глаза молодого электрика тупо смотрели на
возбужденное лицо девушки. Затем он немного неловко споткнулся и
протянул руку. за все его катушечные коробки и изоляторы.

"Спокойной ночи вам. Весьма признателен вам, - любезно кивнул он.

Мгновение спустя он и Странствующий продавец прокладывали себе путь
вперед через переполненный проход. Подобно преходящему, безличному,
совершенно таинственному стимулятору музыкального штамма,
Молодой Электрик исчез в космосе Но как раз на краю
трапа машины Коммивояжер потратил секунду, чтобы подождать Молодую
девушку.

«Скажи, - сказал он, - скажи, я могу рассказать жене то, что ты мне сказал?»

«Да», - сказал он. Трезво кивнула Девушка.

«И скажи, - сказал Коммивояжер, - скажи, я не очень люблю
идти этим путем, и даже не знаю, как все вышло». Случайно
его взгляд упал на большую рысь. «Скажи, -
сказал он, - если я пообещаю, честный индеец, уйти на другой конец
станции, не могли бы вы просто поднять свою муфту высоко, один раз, если
все получается так, как ты хочешь? »

« Да », - почти неслышно прошептала Юная Девушка.

Затем Коммивояжер поспешил присоединиться к Юному
Элю. эктрицианец и Юная девочка отставали от
толпы, как застенчивый ребенок, волочащийся за юбки своей матери.

Из групп нетерпеливых людей, стоявших по обеим сторонам тропы, она увидела
с десяток маленьких клюющих воссоединений, где кто-то дико бросился в
длинный узкий поток путешественников и утащил своего любимого друга или
родственника, как добродушную хищную птицу. Она увидела, как усталая, измученная,
терпеливого вида женщина вышла вперед с четырьмя шумными маленькими мальчиками, а
затем тупо остановилась, ожидая, пока молодой электрик
прижмет к груди свое буйное детище. Она увидела, как коммивояжер ухмыляется,
как застенчивый школьник, в то время как к нему подбежала девушка в красном плаще
и торжествующе увела его на улицу.

А затем внезапно из тумана, пыли, головокружения
и
полуслепого сияния огней прямо и неукротимо вырисовывалась фигура Человека, стоящего на пути Юной девушки - Мужчина,
стоящий с непокрытой головой и слабо улыбающийся, как человек, приветствующий
почитаемого гостя - Высокого, стойкого, трезвого человека с
серым оттенком на висках, Человека, которого любая женщина гордилась бы, если бы
поджидала ее в конце любого праздника. поездка. И прямо там, перед всей
этой торопливой, суетливой, эгоцентричной, невидящей толпой, он
протянул к ней руки и сжал ее испуганные пальцы в
своих.

"Ты - заставила - меня - ждать - долгое время", - упрекнул он ее.

"Да!" она запнулась. «Да! Да! Поезд опоздал на два часа!»

«Я думал не о часах, - очень
тихо сказал Человек . "Это был --_ год_!"

А потом так же внезапно Девушка почувствовала, что ее дернули за пальто,
и, быстро обернувшись, обнаружила, что смотрит ошеломленными глазами
на нетерпеливое детское лицо жены Коммивояжера в красном плаще
. Не далее чем в тридцати футах от нее
бесстыдная, невозмутимая спина коммивояжера , казалось, загораживала главный выход
на улицу.

"О, вы леди из Британской Колумбии?" - спросил взволнованный
голосок. Речь шла о растерянности, веселье и, тем не менее, божественной супружеской
уверенности.

«Да, конечно, я», - мягко сказала Девушка.

На лице маленькой жены сильная волна
нежности на мгновение скрыла все следы жестокого тонкого шрама
, испорченного идеальным контуром одной щеки.

«О, я вообще не знаю, в чем дело, - засмеялась маленькая
жена, - но муж просил меня вернуться и поцеловать тебя!»


ELEANOR HALLOWELL ABBOTT

Author of _Molly Make Believe_, _The Sick-A-Bed Lady_, etc., etc.

New York The Century Co. 1915







THE INDISCREET LETTER


The Railroad Journey was very long and slow. The Traveling Salesman
was rather short and quick. And the Young Electrician who lolled
across the car aisle was neither one length nor another, but most
inordinately flexible, like a suit of chain armor.

More than being short and quick, the Traveling Salesman was distinctly
fat and unmistakably dressy in an ostentatiously new and pure-looking
buff-colored suit, and across the top of the shiny black sample-case
that spanned his knees he sorted and re-sorted with infinite
earnestness a large and varied consignment of "Ladies' Pink and Blue
Ribbed Undervests." Surely no other man in the whole southward-bound
Canadian train could have been at once so ingenuous and so nonchalant.

There was nothing dressy, however, about the Young Electrician. From
his huge cowhide boots to the lead smouch that ran from his rough,
square chin to the very edge of his astonishingly blond curls, he was
one delicious mess of toil and old clothes and smiling, blue-eyed
indifference. And every time that he shrugged his shoulders or crossed
his knees he jingled and jangled incongruously among his coil-boxes
and insulators, like some splendid young Viking of old, half blacked
up for a modern minstrel show.

More than being absurdly blond and absurdly messy, the Young
Electrician had one of those extraordinarily sweet, extraordinarily
vital, strangely mysterious, utterly unexplainable masculine faces
that fill your senses with an odd, impersonal disquietude, an itching
unrest, like the hazy, teasing reminder of some previous existence in
a prehistoric cave, or, more tormenting still, with the tingling,
psychic prophecy of some amazing emotional experience yet to come. The
sort of face, in fact, that almost inevitably flares up into a woman's
startled vision at the one crucial moment in her life when she is not
supposed to be considering alien features.

Out from the servient shoulders of some smooth-tongued Waiter it
stares, into the scared dilating pupils of the White Satin Bride with
her pledged hand clutching her Bridegroom's sleeve. Up from the
gravelly, pick-and-shovel labor of the new-made grave it lifts its
weirdly magnetic eyes to the Widow's tears. Down from some petted
Princeling's silver-trimmed saddle horse it smiles its electrifying,
wistful smile into the Peasant's sodden weariness. Across the slender
white rail of an always _out-going_ steamer it stings back into your
gray, land-locked consciousness like the tang of a scarlet spray. And
the secret of the face, of course, is "Lure"; but to save your soul
you could not decide in any specific case whether the lure is the lure
of personality, or the lure of physiognomy--a mere accidental,
coincidental, haphazard harmony of forehead and cheek-bone and
twittering facial muscles.

Something, indeed, in the peculiar set of the Young Electrician's jaw
warned you quite definitely that if you should ever even so much as
hint the small, sentimental word "lure" to him he would most certainly
"swat" you on first impulse for a maniac, and on second impulse for a
liar--smiling at you all the while in the strange little wrinkly
tissue round his eyes.

The voice of the Railroad Journey was a dull, vague, conglomerate,
cinder-scented babble of grinding wheels and shuddering window frames;
but the voices of the Traveling Salesman and the Young Electrician
were shrill, gruff, poignant, inert, eternally variant, after the
manner of human voices which are discussing the affairs of the
universe.

"Every man," affirmed the Traveling Salesman sententiously--"every man
has written one indiscreet letter during his lifetime!"

"Only one?" scoffed the Young Electrician with startling distinctness
above even the loudest roar and rumble of the train.

With a rather faint, rather gaspy chuckle of amusement the Youngish
Girl in the seat just behind the Traveling Salesman reached forward
then and touched him very gently on the shoulder.

"Oh, please, may I listen?" she asked quite frankly.

With a smile as benevolent as it was surprised, the Traveling Salesman
turned half-way around in his seat and eyed her quizzically across the
gold rim of his spectacles.

"Why, sure you can listen!" he said.

The Traveling Salesman was no fool. People as well as lisle thread
were a specialty of his. Even in his very first smiling estimate of
the Youngish Girl's face, neither vivid blond hair nor luxuriantly
ornate furs misled him for an instant. Just as a Preacher's high
waistcoat passes him, like an official badge of dignity and honor,
into any conceivable kind of a situation, so also does a woman's high
forehead usher her with delicious impunity into many conversational
experiences that would hardly be wise for her lower-browed sister.

With an extra touch of manners the Salesman took off his neat brown
derby hat and placed it carefully on the vacant seat in front of him.
Then, shifting his sample-case adroitly to suit his new twisted
position, he began to stick cruel little prickly price marks through
alternate meshes of pink and blue lisle.

"Why, sure you can listen!" he repeated benignly. "Traveling alone's
awful stupid, ain't it? I reckon you were glad when the busted heating
apparatus in the sleeper gave you a chance to come in here and size up
a few new faces. Sure you can listen! Though, bless your heart, we
weren't talking about anything so very specially interesting," he
explained conscientiously. "You see, I was merely arguing with my
young friend here that if a woman really loves you, she'll follow you
through any kind of blame or disgrace--follow you anywheres, I
said--anywheres!"

"Not anywheres," protested the Young Electrician with a grin. "'Not up
a telegraph pole!'" he requoted sheepishly.

"Y-e-s--I heard that," acknowledged the Youngish Girl with blithe
shamelessness.

"Follow you '_anywheres_,' was what I said," persisted the Traveling
Salesman almost irritably. "Follow you '_anywheres_'! Run! Walk! Crawl
on her hands and knees if it's really necessary. And yet--" Like a
shaggy brown line drawn across the bottom of a column of figures, his
eyebrows narrowed to their final calculation. "And yet--" he estimated
cautiously, "and yet--there's times when I ain't so almighty sure
that her following you is any more specially flattering to you than if
you was a burglar. She don't follow you so much, I reckon, because you
_are_ her love as because you've _got_ her love. God knows it ain't
just you, yourself, she's afraid of losing. It's what she's already
invested in you that's worrying her! All her pinky-posy, cunning
kid-dreams about loving and marrying, maybe; and the pretty-much
grown-up winter she fought out the whisky question with you, perhaps;
and the summer you had the typhoid, likelier than not; and the spring
the youngster was born--oh, sure, the spring the youngster was born!
Gee! If by swallowing just one more yarn you tell her, she can only
keep on holding down all the old yarns you ever told her--if, by
forgiving you just one more forgive-you, she can only hang on, as it
were, to the original worth-whileness of the whole darned
business--if by--"

"Oh, that's what you meant by the 'whole darned business,' was it?"
cried the Youngish Girl suddenly, edging away out to the front of her
seat. Along the curve of her cheeks an almost mischievous smile began
to quicken. "Oh, yes! I heard that, too!" she confessed cheerfully.
"But what was the beginning of it all? The very beginning? What was
the first thing you said? What started you talking about it? Oh,
please, excuse me for hearing anything at all," she finished abruptly;
"but I've been traveling alone now for five dreadful days, all the way
down from British Columbia, and--if--you--will--persist--in--saying
interesting things--in trains--you must take the consequences!"

There was no possible tinge of patronage or condescension in her
voice, but rather, instead, a bumpy, naive sort of friendliness, as
lonesome Royalty sliding temporarily down from its throne might
reasonably contend with each bump, "A King may look at a cat! He may!
He may!"

Along the edge of the Young Electrician's cheek-bones the red began to
flush furiously. He seemed to have a funny little way of blushing just
before he spoke, and the physical mannerism gave an absurdly
italicized sort of emphasis to even the most trivial thing that he
said.

"I guess you'll have to go ahead and tell her about 'Rosie,'" he
suggested grinningly to the Traveling Salesman.

"Yes! Oh, do tell me about 'Rosie,'" begged the Youngish Girl with
whimsical eagerness. "Who in creation was 'Rosie'?" she persisted
laughingly. "I've been utterly mad about 'Rosie' for the last
half-hour!"

"Why, 'Rosie' is nobody at all--probably," said the Traveling Salesman
a trifle wryly.

"Oh, pshaw!" flushed the Young Electrician, crinkling up all the
little smile-tissue around his blue eyes. "Oh, pshaw! Go ahead and
tell her about 'Rosie.'"

"Why, I tell you it wasn't anything so specially interesting,"
protested the Traveling Salesman diffidently. "We simply got jollying
a bit in the first place about the amount of perfectly senseless,
no-account truck that'll collect in a fellow's pockets; and then some
sort of a scorched piece of paper he had, or something, got him
telling me about a nasty, sizzling close call he had to-day with a
live wire; and then I got telling him here about a friend of
mine--and a mighty good fellow, too--who dropped dead on the street
one day last summer with an unaddressed, typewritten letter in his
pocket that began 'Dearest Little Rosie,' called her a 'Honey' and a
'Dolly Girl' and a 'Pink-Fingered Precious,' made a rather foolish
dinner appointment for Thursday in New Haven, and was signed--in the
Lord's own time--at the end of four pages, 'Yours forever, and then
some. TOM.'--Now the wife of the deceased was named--Martha."

Quite against all intention, the Youngish Girl's laughter rippled out
explosively and caught up the latent amusement in the Young
Electrician's face. Then, just as unexpectedly, she wilted back a
little into her seat.

"I don't call that an 'indiscreet letter'!" she protested almost
resentfully. "You might call it a knavish letter. Or a foolish letter.
Because either a knave or a fool surely wrote it! But 'indiscreet'?
U-m-m, No!"

"Well, for heaven's sake!" said the Traveling Salesman.
"If--you--don't--call--that--an--indiscreet letter, what would you
call one?"

"Yes, sure," gasped the Young Electrician, "what would you call one?"
The way his lips mouthed the question gave an almost tragical purport
to it.

"What would I call an 'indiscreet letter'?" mused the Youngish Girl
slowly. "Why--why--I think I'd call an 'indiscreet letter' a letter
that was pretty much--of a gamble perhaps, but a letter that was
perfectly, absolutely legitimate for you to send, because it would be
your own interests and your own life that you were gambling with, not
the happiness of your wife or the honor of your husband. A letter,
perhaps, that might be a trifle risky--but a letter, I mean, that is
absolutely on the square!"

"But if it's absolutely 'on the square,'" protested the Traveling
Salesman, worriedly, "then where in creation does the 'indiscreet'
come in?"

The Youngish Girl's jaw dropped. "Why, the 'indiscreet' part comes
in," she argued, "because you're not able to prove in advance, you
know, that the stakes you're gambling for are absolutely 'on the
square.' I don't know exactly how to express it, but it seems somehow
as though only the very little things of Life are offered in open
packages--that all the big things come sealed very tight. You can poke
them a little and make a guess at the shape, and you can rattle them a
little and make a guess at the size, but you can't ever open them and
prove them--until the money is paid down and gone forever from your
hands. But goodness me!" she cried, brightening perceptibly; "if you
were to put an advertisement in the biggest newspaper in the biggest
city in the world, saying: 'Every person who has ever written an
indiscreet letter in his life is hereby invited to attend a
mass-meeting'--and if people would really go--you'd see the most
distinguished public gathering that you ever saw in your life! Bishops
and Judges and Statesmen and Beautiful Society Women and Little Old
White-Haired Mothers--everybody, in fact, who had ever had red blood
enough at least once in his life to write down in cold black and white
the one vital, quivering, questioning fact that happened to mean the
most to him at that moment! But your 'Honey' and your 'Dolly Girl' and
your 'Pink-Fingered Precious' nonsense! Why, it isn't real! Why, it
doesn't even _make sense_!"

Again the Youngish Girl's laughter rang out in light, joyous, utterly
superficial appreciation.

Even the serious Traveling Salesman succumbed at last.

"Oh, yes, I know it sounds comic," he acknowledged wryly. "Sounds like
something out of a summer vaudeville show or a cheap Sunday
supplement. But I don't suppose it sounded so specially blamed comic
to the widow. I reckon she found it plenty-heap indiscreet enough to
suit her. Oh, of course," he added hastily, "I know, and Martha knows
that Thomkins wasn't at all that kind of a fool. And yet, after
all--when you really settle right down to think about it, Thomkins'
name was easily 'Tommy,' and Thursday sure enough was his day in New
Haven, and it was a yard of red flannel that Martha had asked him to
bring home to her--not the scarlet automobile veil that they found in
his pocket. But 'Martha,' I says, of course, 'Martha, it sure does
beat all how we fellows that travel round so much in cars and trains
are always and forever picking up automobile veils--dozens of them,
_dozens_--red, blue, pink, yellow--why, I wouldn't wonder if my wife
had as many as thirty-four tucked away in her top bureau drawer!'--'I
wouldn't wonder,' says Martha, stooping lower and lower over
Thomkins's blue cotton shirt that she's trying to cut down into
rompers for the baby. 'And, Martha,' I says, 'that letter is just a
joke. One of the boys sure put it up on him!'--'Why, of course,' says
Martha, with her mouth all puckered up crooked, as though a kid had
stitched it on the machine. 'Why, of course! How dared you think--'"

Forking one bushy eyebrow, the Salesman turned and stared quizzically
off into space.

"But all the samey, just between you and I," he continued judicially,
"all the samey, I'll wager you anything you name that it ain't just
death that's pulling Martha down day by day, and night by night,
limper and lanker and clumsier-footed. Martha's got a sore thought.
That's what ails her. And God help the crittur with a sore thought!
God help anybody who's got any one single, solitary sick idea that
keeps thinking on top of itself, over and over and over, boring into
the past, bumping into the future, fussing, fretting, eternally
festering. Gee! Compared to it, a tight shoe is easy slippers, and
water dropping on your head is perfect peace!--Look close at Martha,
I say. Every night when the blowsy old moon shines like courting
time, every day when the butcher's bill comes home as big as a swollen
elephant, when the crippled stepson tries to cut his throat again,
when the youngest kid sneezes funny like his father--'WHO WAS
ROSIE? WHO WAS ROSIE?'"

"Well, who was Rosie?" persisted the Youngish Girl absent-mindedly.

"Why, Rosie was _nothing_!" snapped the Traveling Salesman; "nothing
at all--probably." Altogether in spite of himself, his voice trailed
off into a suspiciously minor key. "But all the same," he continued
more vehemently, "all the same--it's just that little darned word
'probably' that's making all the mess and bother of it--because, as
far as I can reckon, a woman can stand absolutely anything under God's
heaven that she knows; but she just up and can't stand the littlest,
teeniest, no-account sort of thing that she ain't sure of. Answers may
kill 'em dead enough, but it's questions that eats 'em alive."

For a long, speculative moment the Salesman's gold-rimmed eyes went
frowning off across the snow-covered landscape. Then he ripped off his
glasses and fogged them very gently with his breath.

"Now--I--ain't--any--saint," mused the Traveling Salesman
meditatively, "and I--ain't very much to look at, and being on the
road ain't a business that would exactly enhance my valuation in the
eyes of a lady who was actually looking out for some safe place to
bank her affections; but I've never yet reckoned on running with any
firm that didn't keep up to its advertising promises, and if a man's
courtship ain't his own particular, personal advertising
proposition--then I don't know anything about--_anything_! So if I
should croak sudden any time in a railroad accident or a hotel fire or
a scrap in a saloon, I ain't calculating on leaving my wife any very
large amount of 'sore thoughts.' When a man wants his memory kept
green, he don't mean--gangrene!

"Oh, of course," the Salesman continued more cheerfully, "a sudden
croaking leaves any fellow's affairs at pretty raw ends--lots of
queer, bitter-tasting things that would probably have been all right
enough if they'd only had time to get ripe. Lots of things, I haven't
a doubt, that would make my wife kind of mad, but nothing, I'm
calculating, that she wouldn't understand. There'd be no questions
coming in from the office, I mean, and no fresh talk from the road
that she ain't got the information on hand to meet. Life insurance
ain't by any means, in my mind, the only kind of protection that a
man owes his widow. Provide for her Future--if you can!--That's my
motto!--But a man's just a plain bum who don't provide for his own
Past! She may have plenty of trouble in the years to come settling her
own bills, but she ain't going to have any worry settling any of mine.
I tell you, there'll be no ladies swelling round in crape at my
funeral that my wife don't know by their first names!"

With a sudden startling guffaw the Traveling Salesman's mirth rang
joyously out above the roar of the car.

"Tell me about your wife," said the Youngish Girl a little wistfully.

Around the Traveling Salesman's generous mouth the loud laugh
flickered down to a schoolboy's bashful grin.

"My wife?" he repeated. "Tell you about my wife? Why, there isn't
much to tell. She's little. And young. And was a school-teacher. And I
married her four years ago."

"And were happy--ever--after," mused the Youngish Girl teasingly.

"No!" contradicted the Traveling Salesman quite frankly. "No! We
didn't find out how to be happy at all until the last three years!"

Again his laughter rang out through the car.

"Heavens! Look at me!" he said at last. "And then think of
her!--Little, young, a school-teacher, too, and taking poetry to read
on the train same as you or I would take a newspaper! Gee! What would
you expect?" Again his mouth began to twitch a little. "And I thought
it was her fault--'most all of the first year," he confessed
delightedly. "And then, all of a sudden," he continued eagerly, "all
of a sudden, one day, more mischievous-spiteful than anything else, I
says to her, 'We don't seem to be getting on so very well, do we?' And
she shakes her head kind of slow. 'No, we don't!' she says.--'Maybe
you think I don't treat you quite right?' I quizzed, just a bit
mad.--'No, you don't! That is, not--exactly right,' she says, and came
burrowing her head in my shoulder as cozy as could be.--'Maybe you
could show me how to treat you--righter,' I says, a little bit
pleasanter.--'I'm perfectly sure I could!' she says, half laughing and
half crying. 'All you'll have to do,' she says, 'is just to watch
me!'--'Just watch what _you_ do?' I said, bristling just a bit
again.--'No,' she says, all pretty and soft-like; 'all I want you to
do is to watch what I _don't_ do!'"

With slightly nervous fingers the Traveling Salesman reached up and
tugged at his necktie as though his collar were choking him suddenly.

"So that's how I learned my table manners," he grinned, "and that's
how I learned to quit cussing when I was mad round the house, and
that's how I learned--oh, a great many things--and that's how I
learned--" grinning broader and broader--"that's how I learned not to
come home and talk all the time about the 'peach' whom I saw on the
train or the street. My wife, you see, she's got a little scar on her
face--it don't show any, but she's awful sensitive about it, and
'Johnny,' she says, 'don't you never notice that I don't ever rush
home and tell _you_ about the wonderful _slim_ fellow who sat next to
me at the theater, or the simply elegant _grammar_ that I heard at the
lecture? I can recognize a slim fellow when I see him, Johnny,' she
says, 'and I like nice grammar as well as the next one, but praising
'em to you, dear, don't seem to me so awfully polite. Bragging about
handsome women to a plain wife, Johnny,' she says, 'is just about as
raw as bragging about rich men to a husband who's broke.'

"Oh, I tell you a fellow's a fool," mused the Traveling Salesman
judicially, "a fellow's a fool when he marries who don't go to work
deliberately to study and understand his wife. Women are awfully
understandable if you only go at it right. Why, the only thing that
riles them in the whole wide world is the fear that the man they've
married ain't quite bright. Why, when I was first married I used to
think that my wife was awful snippety about other women. But, Lord!
when you point a girl out in the car and say, 'Well, ain't that girl
got the most gorgeous head of hair you ever saw in your life?' and
your wife says: 'Yes--Jordan is selling them puffs six for a dollar
seventy-five this winter,' she ain't intending to be snippety at all.
No!--It's only, I tell you, that it makes a woman feel just plain
silly to think that her husband don't even know as much as she does.
Why, Lord! she don't care how much you praise the grocer's daughter's
style, or your stenographer's spelling, as long as you'll only show
that you're _equally wise_ to the fact that the grocer's daughter sure
has a nasty temper, and that the stenographer's spelling is mighty
near the best thing about her.

"Why, a man will go out and pay every cent he's got for a good hunting
dog--and then snub his wife for being the finest untrained retriever
in the world. Yes, sir, that's what she is--a retriever; faithful,
clever, absolutely unscarable, with no other object in life except to
track down and fetch to her husband every possible interesting fact in
the world that he don't already know. And then she's so excited and
pleased with what she's got in her mouth that it 'most breaks her
heart if her man don't seem to care about it. Now, the secret of
training her lies in the fact that she won't never trouble to hunt out
and fetch you any news that she sees you already know. And just as
soon as a man once appreciates all this--then Joy is come to the Home!

"Now there's Ella, for instance," continued the Traveling Salesman
thoughtfully. "Ella's a traveling man, too. Sells shotguns up through
the Aroostook. Yes, shotguns! Funny, ain't it, and me selling
undervests? Ella's an awful smart girl. Good as gold. But cheeky? Oh,
my!--Well, once I would have brought her down to the house for Sunday,
and advertised her as a 'peach,' and a 'dandy good fellow,' and
praised her eyes, and bragged about her cleverness, and generally
done my best to smooth over all her little deficiencies with as much
palaver as I could. And that little retriever of mine would have gone
straight to work and ferreted out every single, solitary,
uncomplimentary thing about Ella that she could find, and 'a' fetched
'em to me as pleased and proud as a puppy, expecting, for all the
world, to be petted and patted for her astonishing shrewdness. And
there would sure have been gloom in the Sabbath.

"But now--now--what I say now is: 'Wife, I'm going to bring Ella down
for Sunday. You've never seen her, and you sure will hate her. She's
big, and showy, and just a little bit rough sometimes, and she rouges
her cheeks too much, and she's likelier than not to chuck me under the
chin. But it would help your old man a lot in a business way if you'd
be pretty nice to her. And I'm going to send her down here Friday, a
day ahead of me.'--And oh, gee!--I ain't any more than jumped off the
car Saturday night when there's my little wife out on the street
corner with her sweater tied over her head, prancing up and down first
on one foot and then on the other--she's so excited, to slip her hand
in mine and tell me all about it. 'And Johnny,' she says--even before
I've got my glove off--'Johnny,' she says, 'really, do you know, I
think you've done Ella an injustice. Yes, truly I do. Why, she's _just
as kind_! And she's shown me how to cut my last year's coat over into
the nicest sort of a little spring jacket! And she's made us a
chocolate cake as big as a dish-pan. Yes, she has! And Johnny, don't
you dare tell her that I told you--but do you know she's putting her
brother's boy through Dartmouth? And you old Johnny Clifford, I don't
care a darn whether she rouges a little bit or not--and you oughtn't
to care--either! So there!'"

With sudden tardy contrition the Salesman's amused eyes wandered to
the open book on the Youngish Girl's lap.

"I sure talk too much," he muttered. "I guess maybe you'd like half a
chance to read your story."

The expression on the Youngish Girl's face was a curious mixture of
humor and seriousness. "There's no special object in reading," she
said, "when you can hear a bright man talk!"

As unappreciatingly as a duck might shake champagne from its back, the
Traveling Salesman shrugged the compliment from his shoulders.

"Oh, I'm bright enough," he grumbled, "but I ain't refined." Slowly
to the tips of his ears mounted a dark red flush of real
mortification.

"Now, there's some traveling men," he mourned, "who are as slick and
fine as any college president you ever saw. But me? I'd look coarse
sipping warm milk out of a gold-lined spoon. I haven't had any
education. And I'm fat, besides!" Almost plaintively he turned and
stared for a second from the Young Electrician's embarrassed grin to
the Youngish Girl's more subtle smile. "Why, I'm nearly fifty years
old," he said, "and since I was fifteen the only learning I've ever
got was what I picked up in trains talking to whoever sits nearest to
me. Sometimes it's hens I learn about. Sometimes it's national
politics. Once a young Canuck farmer sitting up all night with me
coming down from St. John learned me all about the French Revolution.
And now and then high school kids will give me a point or two on
astronomy. And in this very seat I'm sitting in now, I guess, a
red-kerchiefed Dago woman, who worked on a pansy farm just outside of
Boston, used to ride in town with me every night for a month, and she
coached me quite a bit on Dago talk, and I paid her five dollars for
that."

"Oh, dear me!" said the Youngish Girl, with unmistakable sincerity.
"I'm afraid you haven't learned anything at all from me!"

"Oh, yes, I have too!" cried the Traveling Salesman, his whole round
face lighting up suddenly with real pleasure. "I've learned about an
entirely new kind of lady to go home and tell my wife about. And I'll
bet you a hundred dollars that you're a good deal more of a 'lady'
than you'd even be willing to tell us. There ain't any provincial--
air about you! I'll bet you've traveled a lot--all round the
world--froze your eyes on icebergs and scorched 'em some on tropics."

"Y-e-s," laughed the Youngish Girl.

"And I'll bet you've met the Governor-General at least once in your
life."

"Yes," said the Girl, still laughing. "He dined at my house with me a
week ago yesterday."

"And I'll bet you, most of anything," said the Traveling Salesman
shrewdly, "that you're haughtier than haughty with folks of your own
kind. But with people like us--me and the Electrician, or the
soldier's widow from South Africa who does your washing, or the Eskimo
man at the circus--you're as simple as a kitten. All your own kind of
folks are nothing but grown-up people to you, and you treat 'em like
grown-ups all right--a hundred cents to the dollar--but all our kind
of folks are _playmates_ to you, and you take us as easy and pleasant
as you'd slide down on the floor and play with any other kind of a
kid. Oh, you can tackle the other proposition all right--dances and
balls and general gold lace glories; but it ain't fine loafers sitting
round in parlors talking about the weather that's going to hold you
very long, when all the time your heart's up and over the back fence
with the kids who are playing the games. And, oh, say!" he broke off
abruptly--"would you think it awfully impertinent of me if I asked you
how you do your hair like that? 'Cause, surer than smoke, after I get
home and supper is over and the dishes are washed and I've just got to
sleep, that little wife of mine will wake me up and say: 'Oh, just
one thing more. How did that lady in the train do her hair?'"

With her chin lifting suddenly in a burst of softly uproarious
delight, the Youngish Girl turned her head half-way around and raised
her narrow, black-gloved hands to push a tortoise-shell pin into
place.

"Why, it's perfectly simple," she explained. "It's just three puffs,
and two curls, and then a twist."

"And then a twist?" quizzed the Traveling Salesman earnestly, jotting
down the memorandum very carefully on the shiny black surface of his
sample-case. "Oh, I hope I ain't been too familiar," he added, with
sudden contriteness. "Maybe I ought to have introduced myself first.
My name's Clifford. I'm a drummer for Sayles & Sayles. Maine and the
Maritime Provinces--that's my route. Boston's the home office. Ever
been in Halifax?" he quizzed a trifle proudly. "Do an awful big
business in Halifax! Happen to know the Emporium store? The London,
Liverpool, and Halifax Emporium?"

The Youngish Girl bit her lip for a second before she answered. Then,
very quietly, "Y-e-s," she said, "I know the Emporium--slightly. That
is--I--own the block that the Emporium is in."

"Gee!" said the Traveling Salesman. "Oh, gee! Now I _know_ I talk too
much!"

In nervously apologetic acquiescence the Young Electrician reached up
a lean, clever, mechanical hand and smouched one more streak of black
across his forehead in a desperate effort to reduce his tousled yellow
hair to the particular smoothness that befitted the presence of a
lady who owned a business block in any city whatsoever.

"My father owned a store in Malden, once," he stammered, just a trifle
wistfully, "but it burnt down, and there wasn't any insurance. We
always were a powerfully unlucky family. Nothing much ever came our
way!"

Even as he spoke, a toddling youngster from an overcrowded seat at the
front end of the car came adventuring along the aisle after the
swaying, clutching manner of tired, fretty children on trains.
Hesitating a moment, she stared up utterly unsmilingly into the
Salesman's beaming face, ignored the Youngish Girl's inviting hand,
and with a sudden little chuckling sigh of contentment, climbed up
clumsily into the empty place beside the Young Electrician, rummaged
bustlingly around with its hands and feet for an instant, in a
petulant effort to make a comfortable nest for itself, and then
snuggled down at last, lolling half-way across the Young Electrician's
perfectly strange knees, and drowsed off to sleep with all the
delicious, friendly, unconcerned sang-froid of a tired puppy. Almost
unconsciously the Young Electrician reached out and unfastened the
choky collar of the heavy, sweltering little overcoat; yet not a
glance from his face had either lured or caressed the strange child
for a single second. Just for a moment, then, his smiling eyes
reassured the jaded, jabbering French-Canadian mother, who turned
round with craning neck from the front of the car.

"She's all right here. Let her alone!" he signaled gesticulatingly
from child to mother.

Then, turning to the Traveling Salesman, he mused reminiscently:
"Talking's--all--right. But where in creation do you get the time to
_think_? Got any kids?" he asked abruptly.

"N-o," said the Traveling Salesman. "My wife, I guess, is kid enough
for me."

Around the Young Electrician's eyes the whimsical smile-wrinkles
deepened with amazing vividness. "Huh!" he said. "I've got six."

"Gee!" chuckled the Salesman. "Boys?"

The Young Electrician's eyebrows lifted in astonishment. "Sure they're
boys!" he said. "Why, of course!"

The Traveling Salesman looked out far away through the window and
whistled a long, breathy whistle. "How in the deuce are you ever going
to take care of 'em?" he asked. Then his face sobered suddenly. "There
was only two of us fellows at home--just Daniel and me--and even
so--there weren't ever quite enough of anything to go all the way
round."

For just an instant the Youngish Girl gazed a bit skeptically at the
Traveling Salesman's general rotund air of prosperity.

"You don't look--exactly like a man who's never had enough," she said
smilingly.

"Food?" said the Traveling Salesman. "Oh, shucks! It wasn't food I was
thinking of. It was education. Oh, of course," he added
conscientiously, "of course, when the crops weren't either too heavy
or too blooming light, Pa usually managed some way or other to get
Daniel and me to school. And schooling was just nuts to me, and not a
single nut so hard or so green that I wouldn't have chawed and bitten
my way clear into it. But Daniel--Daniel somehow couldn't seem to see
just how to enter a mushy Bartlett pear without a knife or a fork--in
some other person's fingers. He was all right, you know--but he just
couldn't seem to find his own way alone into anything. So when the
time came--" the grin on the Traveling Salesman's mouth grew just a
little bit wry at one corner--"and so when the time came--it was an
awful nice, sweet-smelling June night, I remember, and I'd come home
early--I walked into the kitchen as nice as pie, where Pa was sitting
dozing in the cat's rocking-chair, in his gray stocking feet, and I
threw down before him my full year's school report. It was pink, I
remember, which was supposed to be the rosy color of success in our
school; and I says: 'Pa! There's my report! And Pa,' I says, as bold
and stuck-up as a brass weathercock on a new church, 'Pa! Teacher says
that one of your boys has got to go to college!' And I was grinning
all the while, I remember, worse than any Chessy cat.

"And Pa he took my report in both his horny old hands and he spelt it
all out real careful and slow and respectful, like as though it had
been a lace valentine, and 'Good boy!' he says, and 'Bully boy!' and
'So Teacher says that one of my boys has got to go to college? One of
my boys? Well, which one? Go fetch me Daniel's report.' So I went and
fetched him Daniel's report. It was gray, I remember--the supposed
color of failure in our school--and I stood with the grin still half
frozen on my face while Pa spelt out the dingy record of poor Daniel's
year. And then, 'Oh, gorry!' says Pa. 'Run away and g'long to bed.
I've got to think. But first,' he says, all suddenly cautious and
thrifty, 'how much does it cost to go to college?' And just about as
delicate and casual as a missionary hinting for a new chapel, I
blurted out loud as a bull: 'Well, if I go up state to our own
college, and get a chance to work for part of my board, it will cost
me just $255 a year, or maybe--maybe,' I stammered, 'maybe, if I'm
extra careful, only $245.50, say. For four years that's only $982,' I
finished triumphantly.

"'_G-a-w-d!_' says Pa. Nothing at all except just, '_G-a-w-d!_'

"When I came down to breakfast the next morning, he was still sitting
there in the cat's rocking-chair, with his face as gray as his socks,
and all the rest of him--blue jeans. And my pink school report, I
remember, had slipped down under the stove, and the tortoise-shell cat
was lashing it with her tail; but Daniel's report, gray as his face,
was still clutched up in Pa's horny old hand. For just a second we
eyed each other sort of dumb-like, and then for the first time, I tell
you, I seen tears in his eyes.

"'Johnny,' he says, 'it's Daniel that'll have to go to college.
Bright men,' he says, 'don't need no education.'"

Even after thirty years the Traveling Salesman's hand shook slightly
with the memory, and his joggled mind drove him with unwonted
carelessness to pin price mark after price mark in the same soft,
flimsy mesh of pink lisle. But the grin on his lips did not altogether
falter.

"I'd had pains before in my stomach," he acknowledged good-naturedly,
"but that morning with Pa was the first time in my life that I ever
had any pain in my plans!--So we mortgaged the house and the cow-barn
and the maple-sugar trees," he continued, more and more cheerfully,
"and Daniel finished his schooling--in the Lord's own time--and went
to college."

With another sudden, loud guffaw of mirth all the color came flushing
back again into his heavy face.

"Well, Daniel has sure needed all the education he could get," he
affirmed heartily. "He's a Methodist minister now somewhere down in
Georgia--and, educated 'way up to the top notch, he don't make no more
than $650 a year. $650!--oh, glory! Why, Daniel's piazza on his new
house cost him $175, and his wife's last hospital bill was $250, and
just one dentist alone gaffed him sixty-five dollars for straightening
his oldest girl's teeth!"

"Not sixty-five?" gasped the Young Electrician in acute dismay. "Why,
two of my kids have got to have it done! Oh, come now--you're
joshing!"

"I'm not either joshing," cried the Traveling Salesman. "Sure it was
sixty-five dollars. Here's the receipted bill for it right here in my
pocket." Brusquely he reached out and snatched the paper back again.
"Oh, no, I beg your pardon. That's the receipt for the piazza.--What?
It isn't? For the hospital bill then?--Oh, hang! Well, never mind. It
_was_ sixty-five dollars. I tell you I've got it somewhere."

"Oh--you--paid--for--them--all, did you?" quizzed the Youngish Girl
before she had time to think.

"No, indeed!" lied the Traveling Salesman loyally. "But $650 a year?
What can a family man do with that? Why, I earned that much before I
was twenty-one! Why, there wasn't a moment after I quit school and
went to work that I wasn't earning real money! From the first night I
stood on a street corner with a gasoline torch, hawking rasin-seeders,
up to last night when I got an eight-hundred-dollar raise in my
salary, there ain't been a single moment in my life when I couldn't
have sold you my boots; and if you'd buncoed my boots away from me I'd
have sold you my stockings; and if you'd buncoed my stockings away
from me I'd have rented you the privilege of jumping on my bare toes.
And I ain't never missed a meal yet--though once in my life I was
forty-eight hours late for one!--Oh, I'm bright enough," he mourned,
"but I tell you I ain't refined."

With the sudden stopping of the train the little child in the Young
Electrician's lap woke fretfully. Then, as the bumpy cars switched
laboriously into a siding, and the engine went puffing off alone on
some noncommittal errand of its own, the Young Electrician rose and
stretched himself and peered out of the window into the acres and
acres of snow, and bent down suddenly and swung the child to his
shoulder, then, sauntering down the aisle to the door, jumped off
into the snow and started to explore the edge of a little,
snow-smothered pond which a score of red-mittened children were trying
frantically to clear with huge yellow brooms. Out from the crowd of
loafers that hung about the station a lean yellow hound came nosing
aimlessly forward, and then suddenly, with much fawning and many
capers, annexed itself to the Young Electrician's heels like a dog
that has just rediscovered its long-lost master. Halfway up the car
the French Canadian mother and her brood of children crowded their
faces close to the window--and thought they were watching the snow.

And suddenly the car seemed very empty. The Youngish Girl thought it
was her book that had grown so astonishingly devoid of interest. Only
the Traveling Salesman seemed to know just exactly what was the
matter. Craning his neck till his ears reddened, he surveyed and
resurveyed the car, complaining: "What's become of all the folks?"

A little nervously the Youngish Girl began to laugh. "Nobody has
gone," she said, "except--the Young Electrician."

With a grunt of disbelief the Traveling Salesman edged over to the
window and peered out through the deepening frost on the pane.
Inquisitively the Youngish Girl followed his gaze. Already across the
cold, white, monotonous, snow-smothered landscape the pale afternoon
light was beginning to wane, and against the lowering red and purple
streaks of the wintry sunset the Young Electrician's figure, with the
little huddling pack on its shoulder, was silhouetted vaguely, with an
almost startling mysticism, like the figure of an unearthly Traveler
starting forth upon an unearthly journey into an unearthly West.

"Ain't he the nice boy!" exclaimed the Traveling Salesman with almost
passionate vehemence.

"Why, I'm sure I don't know!" said the Youngish Girl a trifle coldly.
"Why--it would take me quite a long time--to decide just how--nice he
was. But--" with a quick softening of her voice--"but he certainly
makes one think of--nice things--Blue Mountains, and Green Forests,
and Brown Pine Needles, and a Long, Hard Trail, shoulder to
shoulder--with a chance to warm one's heart at last at a
hearth-fire--bigger than a sunset!"

Altogether unconsciously her small hands went gripping out to the edge
of her seat, as though just a grip on plush could hold her
imagination back from soaring into a miraculous, unfamiliar world
where women did not idle all day long on carpets waiting for men who
came on--pavements.

"Oh, my God!" she cried out with sudden passion. "I wish I could have
lived just one day when the world was new. I wish--I wish I could have
reaped just one single, solitary, big Emotion before the world had
caught it and--appraised it--and taxed it--and licensed it--and
_staled_ it!"

"Oh-ho!" said the Traveling Salesman with a little sharp indrawing of
his breath. "Oh-ho!--So that's what the--Young Electrician makes you
think of, is it?"

For just an instant the Traveling Salesman thought that the Youngish
Girl was going to strike him.

"I wasn't thinking of the Young Electrician at all!" she asserted
angrily. "I was thinking of something altogether--different."

"Yes. That's just it," murmured the Traveling Salesman placidly.
"Something--altogether--different. Every time I look at him it's the
darnedest thing! Every time I look at him I--forget all about him. My
head begins to wag and my foot begins to tap--and I find myself trying
to--_hum_ him--as though he was the words of a tune I used to know."

When the Traveling Salesman looked round again, there were tears in
the Youngish Girl's eyes, and an instant after that her shoulders went
plunging forward till her forehead rested on the back of the Traveling
Salesman's seat.

But it was not until the Young Electrician had come striding back to
his seat, and wrapped himself up in the fold of a big newspaper, and
not until the train had started on again and had ground out another
noisy mile or so, that the Traveling Salesman spoke again--and this
time it was just a little bit surreptitiously.

"What--you--crying--for?" he asked with incredible gentleness.

"I don't know, I'm sure," confessed the Youngish Girl, snuffingly. "I
guess I must be tired."

"U-m-m," said the Traveling Salesman.

After a moment or two he heard the sharp little click of a watch.

"Oh, dear me!" fretted the Youngish Girl's somewhat smothered voice.
"I didn't realize we were almost two hours late. Why, it will be dark,
won't it, when we get into Boston?"

"Yes, sure it will be dark," said the Traveling Salesman.

After another moment the Youngish Girl raised her forehead just the
merest trifle from the back of the Traveling Salesman's seat, so that
her voice sounded distinctly more definite and cheerful.
"I've--never--been--to--Boston--before," she drawled a little
casually.

"What!" exclaimed the Traveling Salesman. "Been all around the
world--and never been to Boston?--Oh, I see," he added hurriedly,
"you're afraid your friends won't meet you!"

Out of the Youngish Girl's erstwhile disconsolate mouth a most
surprising laugh issued. "No! I'm afraid they _will_ meet me," she
said dryly.

Just as a soldier's foot turns from his heel alone, so the Traveling
Salesman's whole face seemed to swing out suddenly from his chin, till
his surprised eyes stared direct into the Girl's surprised eyes.

"My heavens!" he said. "You don't mean that _you've_--been writing
an--'indiscreet letter'?"

"Y-e-s--I'm afraid that I have," said the Youngish Girl quite blandly.
She sat up very straight now and narrowed her eyes just a trifle
stubbornly toward the Traveling Salesman's very visible astonishment.
"And what's more," she continued, clicking at her watch-case
again--"and what's more, I'm on my way now to meet the consequences of
said indiscreet letter.'"

"Alone?" gasped the Traveling Salesman.

The twinkle in the Youngish Girl's eyes brightened perceptibly, but
the firmness did not falter from her mouth.

"Are people apt to go in--crowds to--meet consequences?" she asked,
perfectly pleasantly.

"Oh--come, now!" said the Traveling Salesman's most persuasive voice.
"You don't want to go and get mixed up in any sensational nonsense
and have your picture stuck in the Sunday paper, do you?"

The Youngish Girl's manner stiffened a little. "Do I look like a
person who gets mixed up in sensational nonsense?" she demanded rather
sternly.

"N-o-o," acknowledged the Traveling Salesman conscientiously. "N-o-o;
but then there's never any telling what you calm, quiet-looking,
still-waters sort of people will go ahead and do--once you get
started." Anxiously he took out his watch, and then began hurriedly to
pack his samples back into his case. "It's only twenty-five minutes
more," he argued earnestly. "Oh, I say now, don't you go off and do
anything foolish! My wife will be down at the station to meet me.
You'd like my wife. You'd like her fine!--Oh, I say now, you come
home with us for Sunday, and think things over a bit."

As delightedly as when the Traveling Salesman had asked her how she
fixed her hair, the Youngish Girl's hectic nervousness broke into
genuine laughter. "Yes," she teased, "I can see just how pleased your
wife would be to have you bring home a perfectly strange lady for
Sunday!"

"My wife is only a kid," said the Traveling Salesman gravely, "but she
likes what I like--all right--and she'd give you the shrewdest,
eagerest little 'helping hand' that you ever got in your life--if you'd
only give her a chance to help you out--with whatever your trouble
is."

"But I haven't any 'trouble,'" persisted the Youngish Girl with brisk
cheerfulness. "Why, I haven't any trouble at all! Why, I don't know
but what I'd just as soon tell you all about it. Maybe I really ought
to tell somebody about it. Maybe--anyway, it's a good deal easier to
tell a stranger than a friend. Maybe it would really do me good to
hear how it sounds out loud. You see, I've never done anything but
whisper it--just to myself--before. Do you remember the wreck on the
Canadian Pacific Road last year? Do you? Well--I was in it!"

"Gee!" said the Traveling Salesman. "'Twas up on just the edge of
Canada, wasn't it? And three of the passenger coaches went off the
track? And the sleeper went clear over the bridge? And fell into an
awful gully? And caught fire besides?"

"Yes," said the Youngish Girl. "I was in the sleeper."

Even without seeming to look at her at all, the Traveling Salesman
could see quite distinctly that the Youngish Girl's knees were fairly
knocking together and that the flesh around her mouth was suddenly
gray and drawn, like an old person's. But the little persistent desire
to laugh off everything still flickered about the corners of her lips.

"Yes," she said, "I was in the sleeper, and the two people right in
front of me were killed; and it took almost three hours, I think,
before they got any of us out. And while I was lying there in the
darkness and mess and everything, I cried--and cried--and cried. It
wasn't nice of me, I know, nor brave, nor anything, but I couldn't
seem to help it--underneath all that pile of broken seats and racks
and beams and things.

"And pretty soon a man's voice--just a voice, no face or anything, you
know, but just a voice from somewhere quite near me, spoke right out
and said: 'What in creation are you crying so about? Are you awfully
hurt?' And I said--though I didn't mean to say it at all, but it came
right out--'N-o, I don't think I'm hurt, but I don't like having all
these seats and windows piled on top of me,' and I began crying all
over again. 'But no one else is crying,' reproached the Voice.--'And
there's a perfectly good reason why not,' I said. 'They're all
dead!'--'O--h,' said the Voice, and then I began to cry harder than
ever, and principally this time, I think, I cried because the horrid,
old red plush cushions smelt so stale and dusty, jammed against my
nose.

"And then after a long time the Voice spoke again and it said, 'If
I'll sing you a little song, will you stop crying?' And I said, 'N-o,
I don't think I could!' And after a long time the Voice spoke again,
and it said, 'Well, if I'll tell you a story will you stop crying?'
And I considered it a long time, and finally I said, 'Well, if you'll
tell me a perfectly true story--a story that's never, never been told
to any one before--_I'll try and stop!_'

"So the Voice gave a funny little laugh almost like a woman's
hysterics, and I stopped crying right off short, and the Voice said,
just a little bit mockingly: 'But the only perfectly true story that I
know--the only story that's never--never been told to anybody before
is the story of my life.' 'Very well, then,' I said, 'tell me that! Of
course I was planning to live to be very old and learn a little about
a great many things; but as long as apparently I'm not going to live
to even reach my twenty-ninth birthday--to-morrow--you don't know how
unutterably it would comfort me to think that at least I knew
_everything_ about some one thing!'

"And then the Voice choked again, just a little bit, and said:
'Well--here goes, then. Once upon a time--but first, can you move your
right hand? Turn it just a little bit more this way. There! Cuddle it
down! Now, you see, I've made a little home for it in mine. Ouch!
Don't press down too hard! I think my wrist is broken. All ready,
then? You won't cry another cry? Promise? All right then. Here goes.
Once upon a time--'

"Never mind about the story," said the Youngish Girl tersely. "It
began about the first thing in all his life that he remembered
seeing--something funny about a grandmother's brown wig hung over the
edge of a white piazza railing--and he told me his name and address,
and all about his people, and all about his business, and what banks
his money was in, and something about some land down in the Panhandle,
and all the bad things that he'd ever done in his life, and all the
good things, that he wished there'd been more of, and all the things
that no one would dream of telling you if he ever, ever expected to
see Daylight again--things so intimate--things so--

"But it wasn't, of course, about his story that I wanted to tell you.
It was about the 'home,' as he called it, that his broken hand made
for my--frightened one. I don't know how to express it; I can't
exactly think, even, of any words to explain it. Why, I've been all
over the world, I tell you, and fairly loafed and lolled in every
conceivable sort of ease and luxury, but the Soul of me--the wild,
restless, breathless, discontented _soul_ of me--_never sat down
before in all its life_--I say, until my frightened hand cuddled into
his broken one. I tell you I don't pretend to explain it, I don't
pretend to account for it; all I know is--that smothering there under
all that horrible wreckage and everything--the instant my hand went
home to his, the most absolute sense of serenity and contentment went
over me. Did you ever see young white horses straying through a
white-birch wood in the springtime? Well, it felt the way that
_looks_!--Did you ever hear an alto voice singing in the candle-light?
Well, it felt the way that _sounds_! The last vision you would like to
glut your eyes on before blindness smote you! The last sound you would
like to glut your ears on before deafness dulled you! The last
touch--before Intangibility! Something final, complete,
supreme--ineffably satisfying!

"And then people came along and rescued us, and I was sick in the
hospital for several weeks. And then after that I went to Persia. I
know it sounds silly, but it seemed to me as though just the smell of
Persia would be able to drive away even the memory of red plush dust
and scorching woodwork. And there was a man on the steamer whom I used
to know at home--a man who's almost always wanted to marry me. And
there was a man who joined our party at Teheran--who liked me a
little. And the land was like silk and silver and attar of roses. But
all the time I couldn't seem to think about anything except how
perfectly awful it was that a _stranger_ like me should be running
round loose in the world, carrying all the big, scary secrets of a man
who didn't even know where I was. And then it came to me all of a
sudden, one rather worrisome day, that no woman who knew as much about
a man as I did was exactly a 'stranger' to him. And then, twice as
suddenly, to great, grown-up, cool-blooded, money-staled, book-tamed
_me_--it swept over me like a cyclone that I should never be able to
decide anything more in all my life--not the width of a tinsel ribbon,
not the goal of a journey, not the worth of a lover--until I'd seen
the Face that belonged to the Voice in the railroad wreck.

"And I sat down--and wrote the man a letter--I had his name and
address, you know. And there--in a rather maddening moonlight night on
the Caspian Sea--all the horrors and terrors of that other--Canadian
night came back to me and swamped completely all the arid timidity
and sleek conventionality that women like me are hidebound with
all their lives, and I wrote him--that unknown, unvisualized,
unimagined--MAN--the utterly free, utterly frank, utterly
honest sort of letter that any brave soul would write any other brave
soul--every day of the world--if there wasn't any flesh. It wasn't a
love letter. It wasn't even a sentimental letter. Never mind what I
told him. Never mind anything except that there, in that tropical
night on a moonlit sea, I asked him to meet me here, in Boston, eight
months afterward--on the same Boston-bound Canadian train--on
this--the anniversary of our other tragic meeting."

"And you think he'll be at the station?" gasped the Traveling
Salesman.

The Youngish Girl's answer was astonishingly tranquil. "I don't know,
I'm sure," she said. "That part of it isn't my business. All I know is
that I wrote the letter--and mailed it. It's Fate's move next."

"But maybe he never got the letter!" protested the Traveling
Salesman, buckling frantically at the straps of his sample-case.

"Very likely," the Youngish Girl answered calmly. "And if he never got
it, then Fate has surely settled everything perfectly definitely for
me--that way. The only trouble with that would be," she added
whimsically, "that an unanswered letter is always pretty much like an
unhooked hook. Any kind of a gap is apt to be awkward, and the hook
that doesn't catch in its own intended tissue is mighty apt to tear
later at something you didn't want torn."

"I don't know anything about that," persisted the Traveling Salesman,
brushing nervously at the cinders on his hat. "All I say is--maybe he's
married."

"Well, that's all right," smiled the Youngish Girl. "Then Fate would
have settled it all for me perfectly satisfactorily _that_ way. I
wouldn't mind at all his not being at the station. And I wouldn't
mind at all his being married. And I wouldn't mind at all his turning
out to be very, very old. None of those things, you see, would
interfere in the slightest with the memory of the--Voice or
the--chivalry of the broken hand. THE ONLY THING I'D MIND, I TELL
YOU, WOULD BE TO THINK THAT HE REALLY AND TRULY WAS THE MAN WHO WAS
MADE FOR ME--AND I MISSED FINDING IT OUT!--Oh, of course, I've
worried myself sick these past few months thinking of the audacity of
what I've done. I've got such a 'Sore Thought,' as you call it, that
I'm almost ready to scream if anybody mentions the word 'indiscreet'
in my presence. And yet, and yet--after all, it isn't as though I were
reaching out into the darkness after an indefinite object. What I'm
reaching out for is a _light_, so that I can tell exactly just what
object is there. And, anyway," she quoted a little waveringly:

    "He either fears his fate too much,
      Or his, deserts are small,
    Who dares not put it to the touch
      To gain or lose it all!"

"Ain't you scared just a little bit?" probed the Traveling Salesman.

All around them the people began bustling suddenly with their coats
and bags. With a gesture of impatience the Youngish Girl jumped up and
started to fasten her furs. The eyes that turned to answer the
Traveling Salesman's question were brimming wet with tears.

"Yes--I'm--scared to death!" she smiled incongruously.

Almost authoritatively the Salesman reached out his empty hand for her
traveling-bag. "What you going to do if he ain't there?" he asked.

The Girl's eyebrows lifted. "Why, just what I'm going to do if he _is_
there," she answered quite definitely. "I'm going right back to
Montreal to-night. There's a train out again, I think, at
eight-thirty. Even late as we are, that will give me an hour and a
half at the station."

"Gee!" said the Traveling Salesman. "And you've traveled five days
just to see what a man looks like--for an hour and a half?"

"I'd have traveled twice five days," she whispered, "just to see what
he looked like--for a--second and a half!"

"But how in thunder are you going to recognize him?" fussed the
Traveling Salesman. "And how in thunder is he going to recognize you?"

"Maybe I won't recognize him," acknowledged the Youngish Girl, "and
likelier than not he won't recognize me; but don't you see?--can't you
understand?--that all the audacity of it, all the worry of it--is
absolutely nothing compared to the one little chance in ten thousand
that we _will_ recognize each other?"

"Well, anyway," said the Traveling Salesman stubbornly, "I'm going to
walk out slow behind you and see you through this thing all right."

"Oh, no, you're not!" exclaimed the Youngish Girl. "Oh, no, you're
not! Can't you see that if he's there, I wouldn't mind you so much;
but if he doesn't come, can't you understand that maybe I'd just as
soon you didn't know about it?"

"O-h," said the Traveling Salesman.

A little impatiently he turned and routed the Young Electrician out
of his sprawling nap. "Don't you know Boston when you see it?" he
cried a trifle testily.

For an instant the Young Electrician's sleepy eyes stared dully into
the Girl's excited face. Then he stumbled up a bit awkwardly and
reached out for all his coil-boxes and insulators.

"Good-night to you. Much obliged to you," he nodded amiably.

A moment later he and the Traveling Salesman were forging their way
ahead through the crowded aisle. Like the transient, impersonal,
altogether mysterious stimulant of a strain of martial music, the
Young Electrician vanished into space. But just at the edge of the car
steps the Traveling Salesman dallied a second to wait for the Youngish
Girl.

"Say," he said, "say, can I tell my wife what you've told me?"

"Y-e-s," nodded the Youngish Girl soberly.

"And say," said the Traveling Salesman, "say, I don't exactly like to
go off this way and never know at all how it all came out." Casually
his eyes fell on the big lynx muff in the Youngish Girl's hand. "Say,"
he said, "if I promise, honest-Injun, to go 'way off to the other end
of the station, couldn't you just lift your muff up high, once, if
everything comes out the way you want it?"

"Y-e-s," whispered the Youngish Girl almost inaudibly.

Then the Traveling Salesman went hurrying on to join the Young
Electrician, and the Youngish Girl lagged along on the rear edge of
the crowd like a bashful child dragging on the skirts of its mother.

Out of the groups of impatient people that flanked the track she saw
a dozen little pecking reunions, where some one dashed wildly into the
long, narrow stream of travelers and yanked out his special friend or
relative, like a good-natured bird of prey. She saw a tired, worn,
patient-looking woman step forward with four noisy little boys, and
then stand dully waiting while the Young Electrician gathered his
riotous offspring to his breast. She saw the Traveling Salesman grin
like a bashful school-boy, just as a red-cloaked girl came running to
him and bore him off triumphantly toward the street.

And then suddenly, out of the blur, and the dust, and the dizziness,
and the half-blinding glare of lights, the figure of a Man loomed up
directly and indomitably across the Youngish Girl's path--a Man
standing bare-headed and faintly smiling as one who welcomes a
much-reverenced guest--a Man tall, stalwart, sober-eyed, with a touch
of gray at his temples, a Man whom any woman would be proud to have
waiting for her at the end of any journey. And right there before all
that hurrying, scurrying, self-centered, unseeing crowd, he reached
out his hands to her and gathered her frightened fingers close into
his.

"You've--kept--me--waiting--a--long--time," he reproached her.

"Yes!" she stammered. "Yes! Yes! The train was two hours late!"

"It wasn't the hours that I was thinking about," said the Man very
quietly. "It was the--_year_!"

And then, just as suddenly, the Youngish Girl felt a tug at her coat,
and, turning round quickly, found herself staring with dazed eyes
into the eager, childish face of the Traveling Salesman's red-cloaked
wife. Not thirty feet away from her the Traveling Salesman's
shameless, stolid-looking back seemed to be blocking up the main exit
to the street.

"Oh, are you the lady from British Columbia?" queried the excited
little voice. Perplexity, amusement, yet a divine sort of marital
confidence were in the question.

"Yes, surely I am," said the Youngish Girl softly.

Across the little wife's face a great rushing, flushing wave of
tenderness blocked out for a second all trace of the cruel, slim scar
that marred the perfect contour of one cheek.

"Oh, I don't know at all what it's all about," laughed the little
wife, "but my husband asked me to come back and kiss you!"