Просто Жить Сон размышление

-Ты понимаешь,-сказал я, подбираясь к обьяснению своего, почти непреодолимого стеснения, поделиться своим творчеством так, чтобы прикрыть его подобающим образом, - я писал это так, словно это пишет кто-то другой. Словно бы,во мне, говорил персонаж из книги, внезапно ночью подошедший к окну и,завороженный видом ясного звездного неба, задумавшийся над смертностью всего и над значимостью этого всего.

Я хотел,чтобы ей понравилось и одновременно с этим, я совершенно отчетливо осознавал всю глупость написанного. Как обычно.
-Давай, читай уже, - кивнула Мира, -понимаю.
Я начал читать.
-Человек смертен. И забываем.
И что такое человек, если не предрассветный туман, осевший росой на холодную траву?
Ведь, в конце-концов, все страдания и трагедии, все драмы и вся боль, съеживаются до нескольких печатных строчек.
    Вот жил человек, любил, совершал ошибки, рвался к свободе и было ему больно и обидно, было ему непонятно за что и непонятно как, и он совершал подлости из лучших побуждений, а его благородство истолковывали завистью и выгодой, а потом умер он и вся история его исканий, его становления, его мудрости и глупости, и его необьятной неповторимости, становится вдруг равнодушной записью на полях существования, которую можно, небрежно прочитав наискосок, поставить на дальнюю полку.
Он остается, какое-то время, в памяти  тех, кто его знал лично, и с разных сторон, но уже искаженным, не таким, как он был, многогранным кристаллом, состоявщим из событий и мыслей, и предстает он очень плохим или очень хорошим, становится плоским и безжизненным, и уже совершенно готовым к тому, чтобы влили его неповторимость в типографскую краску и поместили на страницах из рядов отпечатанных знаков.
В некролог, в газетную статейку или даже в книгу.
Он становится размытой абстракцией. Растаявшей, и ставшей капелькой на асфальте, снежинкой...
И больше нет этого человека.
Нет его истории.
Не остается ничего более осязаемого, кроме, пожалуй, некоторых отрывков опыта переживания своей жизни, которые он передал другим, так или иначе, поучаствовав в их судьбах.
Все мы - такие строчки в книге жизни и смерти.
Но ведь если есть книга, значит есть и тот, кто читает её?
Есть тот, кто переворачивает страницы, кто вносит эту запись о прошедшем...
Я сделал паузу.
-Вот. Как тебе?
-И все?
-Пока да.
-Ерунда,-сказала Мира, - начало классное, а потом все у тебя поехало в сторону. Эпитеты хорошие, а содержание так себе.
Самолюбие моего внутреннего графомана было уязвлено. Пришло время стоически принимать критику.
-Почему?
-Ну вот эти размышления человека, который, как бы уже умерев, считает, что за ним, после него, ничего не остается. Никто его не помнит и не вспомнит и, вообще, все пропало.
-А разве это не так?

Мира пожала плечами.
-Самое смешное, что человек, рассуждая о таком, варится в собственном эгоизме и совершенно не думает о том, что остается после него. То, что его забудут, этому ушедшему, как бы совершенно не важно. Это важно только оставшимся. Однако ушедшему несмотря на то, что он думает о том, что ждет его полное забвение, всё еще важно что останется после него. Важно.
Важна ему и история окончания, которой он не увидел. Как будто бы, ты ушел на рекламной паузе,  не досмотрев фильм и тебе интересно, чем он кончится.
В целом я бы сказала, что человек...
Человек остается.
Навсегда.
С теми, кого он знал и кого не знал тоже. Вся его жизнь не прошла бесследно. Он останется в памяти, пусть даже искаженным, это понятно, но останется и даже, как контекст для судеб других. Понимаешь?

Я задумался. С крыши высотки, на которой мы сидели, прямо перед нами просматривались маленькие фигурки гуляющих, по набережной людей, дорога и справа огромный гроб нового стеклянного небоскреба, возвышающегося над мшистой поляной деревьев и домиков вокруг. Чуть поодаль, за небоскребом, виднелся большой городской лесистый холм. Там детьми мы ездили зимой на санках с горы вниз, доезжая почти до самой дороги, а на склонах жили в землянках бомжи.
И еще там были входы, в какие-то, старые катакомбы, происхождение которых, никто толком не знал.
На мгновение я не знал что ответить.
Она тоже была права.
 
-Понимаю. Но тут скорее подвод к тому, что всё так сказать, суета сует. Временно и преходяще. И потом, в таком ключе человек начинает, так сказать, сливаться внутрь себя, в том смысле, что его начинает занимать внутренняя жизнь гораздо больше,чем жизнь внешняя.
Мира повернула ко мне голову.
-Жизнь какая? Внутренняя?
-Да.
-А его жизнь внутренняя это что?
Я растерялся. Вопрос был настолько простым, что не имел четкого ответа. Я совершенно ясно и беспомощно увидел, скажи я, что это его мысли и переживания, я потеряюсь в тумане определений внешнего и внутреннего.
-Ну, - сказал я,пожав плечами и стараясь сохранить знающий вид, - это то, что он переживает, его мотивы, и вообще, его мысли и размышления о нем самом и о мире. Можно сказать так.
 
Ответ прилетел немедленно.
-А мысли, переживания, размышления, они откуда взялись? Из него самого что ли?
-К чему ты ведешь?
-Ни к чему особенному. К тому, что вся твоя внутренняя жизнь, это отражение жизни внешней, вот и все.
-То есть мы по твоему как собаки Павлова, стимул и рефлекс? И больше ничего?
Она кивнула.
-Похоже на то. Откуда ты думаешь все свои мысли? Не из мира ли они пришли? Не из впечатлений ли?
И тут я понял, что окончательно запутался. Бихевиористы и материалисты, по всей видимости, были безжалостно и удручающе правы.
И выхода не было.
Мы просто мясо.
Это факт.
Мясо, неизвестно каким образом,появившиеся на этой планете, в холодной и неприветливой вселенной и обреченное на болезни, страдания и смерть.
Сказка про царевича Гаутаму не оправдала себя.
Я не находил в себе ничего, что помогло бы мне воспрять и опрокинуть узколобость материализма потому, что я дышал воздухом, ел пищу и регулярно получал в спаррингах по морде.
Поэтому, с этими аргументами трудно было спорить. Наступил момент растерянности и честности.
Я выдохнул желание выиграть этот спор, и тихо, с отчаянием обреченного на казнь,  сказал:
-Да понимаю я все. Но ведь должно же быть что-то ещё? Неужели, кроме вот этого, вот, - в сердцах, я хлопнул себя обеими руками по груди, - и вот этого, обвел я широким жестом панораму города, больше ничего нет?
Она затронула мою самую больную струну.
Я много читал и почти верил в то, что мир этот иллюзия, майя, и,что каким-то образом, есть мы настоящие и что, однажды,  можно увидеть все "как оно есть". Что-то должно было быть. Высший разум. Душа. Тонкие планы. Я читал Агни-Йогу и Розу Мира и,затаив дыхание, слушал рассказы тренера по у-ушу о бессмертных мудрецах и великих йогинах, совершавших чудеса, но всякий раз, начиная вдохновенно рассказывать об этом кому-нибудь из взрослых, слушал их смех и соглашался с незыблемостью миропорядка, в таком виде, как он представал передо мною каждый день.
Хотя и не до конца... И вот сейчас, отчаяние копившееся во мне, выплеснулось наружу, зло и жестоко.
-Почему нет, - улыбнулась она, видя мою растерянность. Её смеющиеся глаза на красивом благородном, чувственном лице, искрились озорством , - конечно, есть.
-Что есть-то? - спросил я в недоумении, начиная улыбаться сам и принимая правила её игры. Легко было забыть о чем угодно, когда перед тобой...
Один ее взгляд и мне было уже совершенно неважно, что есть а чего нет.
Всё было прямо передо мной.
Была она.
В джинсах, облегавших сочные и плавные формы длинных стройных ног. Её волосы. Её губы. И желание её. Желание вдохнуть запах ее волос, желание повалить её прямо здесь и заняться с ней любовью, погрузиться в неё... Глаза в глаза...
-А вот всё и есть.
Она засмеялась, заметив, как я повернулся к ней.
Я вскочил на ноги.
-Идем, - сказал я стоя над ней и протягивая ей руку.
Мира не отрываясь, смотря на меня, поднялась грациозно приняв помощь и я рывком заключил ее в объятия, положив руки туда, где им было самое место.
Она обняла меня за шею поверх моих рук и улыбаясь, прошептала:, - а если кто-нибудь увидит?
-Да какая кому разница, ответил я, пожав плечами. - Все слишком заняты своим, чтобы еще обращать на нас внимание.
-Да? - полувопросительно, полуутверждающе проворковала она.
Её глаза сияли, поглощая все мои мысли...
Мы нежно коснулись друг друга носами и в предвкушении чего-то томительно сладкого я...
А впрочем неважно...
Высотки не стало.
Под нами больше ничего не было, только мы, стоящие в воздухе, высоко над раскинувшимся рисунком улиц.
Но почему-то это не было удивительным.
Она поцеловала меня и сказала, - идем. Я должна тебе кое-что показать.

И мы пошли.
Сначала мы шли по воздуху, болтая, словно бы гуляли по аллее парка, а потом, как-то естественно и незаметно, пространство вокруг нас сгустилось в сумрак, приняв форму бистро, где мы стояли, опершись о прилавок, за которым стояло существо в шапочке, отдаленно напоминавшее Рериха, превратившегося в  рептилию.
Существо важно поклонилось Мире и отвернулось от нас в сторону стены, уставленной различными бутылками.
Мира поздоровалась, заказала напиток, название которого не включало в себя ни один из знакомых мне звуков и вдруг повернувшись, голосом психоаналитика, задала мне вопрос, который я услышал, словно бы лежа на кушетке, где я и обнаружил себя.
Видимо я отвлекся потому, что господин, чей голос я слышал, сказал:
-Итак, я повторю вопрос: Что вы испытываете каждый раз,  закрывая за собой дверь?
Я задумался. Что же я испытываю?
-Говорите все что приходит вам в голову.
Не пытайтесь создать связную картину.
Это совершенно не нужно. Отпустите свое воображение и говорите абсолютно всё.
-Плоскость, - сказал я секунду подумав, - ключ, коробка, ботинки, гул, ухожу, вниз, лестница, неизвестность, отчаяние..
Из меня хлынул поток образов.
-Опора, оставил все позади, свобода, ожидание меня...
-Стоп. - послышался голос. - Поясните пожалуйста термин "ожидание меня."
-Это, когда меня ожидают те, что остались там, за дверью. Они остаются в моей голове, они ждут меня, они всегда чего-то от меня хотят.
-Эти они, кто это? это ваши родственники, ваш партнер, кто-то еще?
-Наверное, это все, что я оставляю позади, - сказал я. - Все, к чему я хочу вернуться...

Послышался шорох переворачиваемого блокнотного листа и, вместе с этим, перевернулась и сама комната.
Очертания её расплылись и на белом фоне, четко отрисовался невидимой рукой подъезд, в котором я теперь стоял. Это был подъезд моей бабушки, нарисованный в стиле комикса Марвела, торговая марка которого  четко угадывалась в каждом штрихе.
Почему из комикса Марвела, мне было абсолютно неважно,так же как неважно название строительной компании тем, кто живет в домах, ими выстроенными.
Все было и так понятно.
Наверх, в ее квартиру, вела детективного вида лестница , но она заканчивалась на четвертом этаже площадкой, огороженной перилами.
И в этом была своя понятная месту логика.
Потому что,  вот так и никак иначе.
Вот почему.
Пролета наверх не было.
Вместо лестничных ступеней, через зияющий черный проем, было проложено несколько палок, по которым надо было вскарабкаться.
Забравшись на пятый, я увидел соседей бабушки по лестничной клетке,вышедших из своих нарисованных дверей.
Они, нисколько,  не изменились за те тридцать лет, что я не был в этом доме, всё такие же старые и живые, хотя я знал, что они мертвы, но знание об этом было похоже на прочитанную заметку о жертвах какой-нибудь очередной катастрофы, за тысячи километров от меня.
Оно не имело абсолютно никакого отношения к тем,кого я видел прямо перед собой.
Я вежливо  поздоровался с застывшими, в молчаливой беседе, фигурами и вошел в знакомую с детства дверь налево, к бабушке,
Дверь открылась и шагнув через нее, я уверенно пошел по длинному длинному, почти бесконечному, просторному коридору из стекла, какие бывают в аэропортах между зданиями.
Наигрывала приятная музыка.
А навстречу мне шел Христос.
И этому я тоже нисколько не удивился.
Поравнявшись, я поздоровался с ним ,а он, легко развернувшись, и кивнув мне в ответ, зашагал рядом.
Так мы шли какое-то время.
Молча и понимающе.
Я слышал шелест его одежд и все собирался спросить его о чем-то важном, но формированию вопроса мешал сам коридор, поглощающий всё мое.. внимание.
Внимание?
Ах да.
Внимание.
Внимание.
Внимание.
Динамики сверху эхом начали повторять это слово снова и снова женским голосом бездушного ИИ из голливудских фильмов.
Четкий квадрат коридора поплыл и исказился,
меня стало трясти, а свет мигать,... Шелест шин..
вздрогнув, я проснулся на заднем сиденье машины, мчащейся по ночному шоссе...
За окном, мокро шелестел дождь и живые, дрожащие капли, извилисто двигались по стеклу, соединялись в ручейки и горизонтальные реки текли и исчезали вдоль...
Какого хера подумал я.
Что это был за бред??
И снова проснулся.
... а мы,  все так же, сидели на той же самой крыше.
Мира смотрела на реку и молчала.
Ошалело, я попытался примирить эти матрешечные... сны с тем, что происходило вокруг.
Каким то образом я понял, что это связано с ней.
-Мира, что это было?
-Было что?
Пересказав ей произошедшее, я замолк, ожидая ответа.
Она нисколько не удивилась и внимательно выслушав меня, глянула на меня и отвернулась в сторону реки, освещенной закатным маревом.
-Посмотри как красиво...
-Мира, это не смешно! Что это было??
-А, да. Это. Такое бывает. Да и не такое тоже бывает.
Это все от того, что ты слишком серьёзно относишься ко всем этим размышлениям о природе бытия... У каждого отчаяния, как сказал бы Фома, наступает предел...
-А как надо? Жить не задумываясь ни о чем?
Откуда всё это?
Ты что подмешала мне в сигарету какую-нибудь дурь?
Проигнорировав мои последние возмущенные вопросы,  она взглянула на меня спокойно и как-то успокаивающе, словно всё уже давно было понятно и я об этом знал, но просто забыл.
-Нет,-сказала она покачав головой, -надо просто жить...