Белая душа

Белая душа

(Автор картины:  Нико Пиросмани)

Белая душа

-Ай, сынок, долго нельзя лежать, давай-ка вставай, - сквозь сон Айбек услышал мамин недовольный тон, - вставай, куча дел ждет. Надо коров накормить, подоить, яйца собрать и за водой сходить. Давай-давай.

Мальчик лег на спину, сонно зевнул и на мгновение погрузился в мысли. Где-то глубоко внутри, он противился тому огромному списку дел на грядущую неделю, он не любил утро или день, когда мама вываливала, будто камни с гор этот список, и, уж точно, не выдерживал ее строго сведенных бровей в этот момент. Обычно он отворачивался и продолжал смотреть толи куда-то в даль, толи внутрь самого себя выискивая чему улыбнуться. В такие мгновения, ему казалось что он мог бы жить иной жизнью, но тем не менее, Айбек со смирением и покорностью поднимался, улыбался холодному, все еще сумеречному утру и быстро натягивал кофту, штаны и выбегал во двор в калошах. Любимый пёс уже встречал его на пороге и виляя хвостом, пытался с ним поиграть. Ребенок был не против, лишь только бы мама не заметила, а то опять скажет, что бездельник.

-Тише, Актёш, ты разбудишь всех, - говорил он четвероногому другу, и чесал заушком от чего он смотрел на него с еще большим обожанием.

Айбек шел к сараю под его ногами на дорожке привычно скрежетал гравий. Понемному начинало светать. Забравшись на кануру пса, он огляделся. Этот момент, был любимым - наблюдать, как одна мелкая струйка дыма появляется в одном доме, потом в другом, зажигаются лампы, просыпаются люди, да и вообще, целое село оживает.

Все струйки дыма, тонкими извивающимися линиями тянулись к самому небу и порой складывались в одну большую серую тучу над поселением. Особенно это было видно с пастбища, на которое мальчик водил своих трех подопечных коз.

Этим днем он уже предвкушал, как отдастся своему уединнию и покою на склоне, пока живность будет на выпасе. Он думал о том, как вновь будет сражаться с бурным потоком реки, когда будет набирать воду в сосуды из верблюжьей шкуры, выделанные отцом. 

В животе заурчало и Айбек легко отвлекся. Он взял ведро и подошел к Жануке. Так они ласково называли свою молочную кормилицу. Корова была у них одна, но такая, какую нигде не отыскать. Жануке ее прозвали, потому что она была белой и доброй, как ее чистая душа. Молоко было жирным, сладким и из него получались вкусные творог, сыр и масло. Бегаим, мать Айбека, всегда находила время на уход за скотиной, то спинку ей расчешет, то влажной тряпкой глаза протрет, чтобы мухи лишний раз не приставали. Она и сама не знала от чего, так привязалась к животному. Частенько Бегаим приходила и просто так, подумать  о чем-то своем, о доле своей женской, пока приберается в сарае. Не теряя времени, в делах, она и поплакать могла, да чтобы дети не видели, одна Жануке была свидетельницей, единственным живым существом рядом с которым она позволяла себе слабость.

С тех пор, как ее мужа Тилека не стало, весь труд по содержанию семьи свалился на ее плечи. Женщиной Бегаим была сильной, упрямой, по своему красивой, с густыми бровями, широкими скулами и смуглой кожей. Глаза у нее были редкого синиго цвета, а губы тонкими не выразительными. А стоило ей запеть, у всех замирало сердце. Голос у нее был мелодичным и звонким, Бегаим закрывала глаза и полностью отдавалась чувствам.

В деревне за ней пытались ухаживать соседские мужчины - сельчане, богатые и видные, но Бегаим была неприклонна. Тилека она любила больше жизни и решила для себя больше замуж не выходить и только совместно нажитая корова, теперь была ее помощницей и опорой, пока дети не подрастут. С мужем они мечтали, что Айбек пойдет в школу, а Усён в садик, тогда они смогут больше работать, поставить быт на ноги, но все их планы обрушились. Одной ей стало тяжело возвращаться в мечты о бущущем. И то, радость, что старший сын пока помогает ей дома, пропустив начальный класс. Родственники слишком далеко, на родине в соседней области на Иссык-Куле, старые уже совсем, да и стыдно очень просить помощи. "Пусть доживают век спокойно", думала Бегаим отправляя им добрые письма по почте. Вся надежда только на себя одну, да на белую. 

         Айбек, как учила его мать, подвел теленка к Жануке и дал ему по праву крови, быть первым утром на очереди за молоком. А потом, вытерев тряпкой вымя, которое уже не казалось разбухшим, принялся доить. Одна, вторая струйка, с характерным звуком, как выстрелы, ударялись о стенки пока еще пустого железного ведра. Процесс был монотонным, успокаивающим, но руки Айбека привыкли, он всегда с осторожностью, но в тоже время сноровкой прикосался к вымю. Дворняга ненадолго прилегла рядом, но не спала, а покорно ждала, на каждый звук в округе, она с интересом поднимала голову и долго смотрела на источник звука.

-Ты тоже хочешь кушать, Актёш? - спросил Айбек, чтобы повеселить себя.

Собака тут же поднялась и стала подходить к мальчику, чтобы поднять передние лапки в знак согласия.

-Дурашка, видишь, я занят делом, вот, как буду свободен, тогда мы и поедим. Вот, почти уже полное ведро, надо еще Бозьке оставить, а то вон, как глаза на меня вытаращил.

Айбек посмотрел на теленка, а тот просунул голову в пространство между сухих деревяных веток в ограждении и промычал.

-Сейчас, не кипятись! Оставлю тебе, конечно же, - улыбался мальчик, сверкая зубами. Щеки у него стали еще румянее, а скозь короткую стрижку на голове можно было увидеть в свете поднимающегося солнца, выступившие капельки пота. В округе словно по очереди кукарекали петухи, приветствуя лучи солца, сквозь тучи.

 -Ай, Айбек! Ну, куда ты там запропостился? Неси скорее яйца!- звала сына Бегаим, с окна на кухне. Для Айбека это означало, что младший брат проснулся, что за ним надо присмотреть, и что мама поедет в город продавать кисломочку. А пока все дома, надо вместе попить чай.

-Иду! - ответил Айбек и двумя руками, аккуратно, чтобы не расплескалось белое богаство, понес ведро с молоком в маленький коридор кухни. Там он взял корзинку и вместе с Актёшем они направились в курятню. Собака с удовольсвтием начала помогать, виляя хвостом и следуя по пятам за мальчиком, она лаяла и высовывала слюнявый язык. Задержав дыхание, Айбек на скорость собирал яички, сбрасывая наседок с их мест. Они мягко приземлялись, хоть и с нескрываемым свозмущением кудахтали. Кур было немного, поэтому он собрал только дюжину серо-пятнистых яиц. Только выбежав из курятни, он начинал дышать и улыбаться своему помощнику. Вот чего-чего, запаха кур он не выносил. 

-Ой, Айбек, бестыжий, где ты ходишь! - звонко ругалась Бегаим.

-Айбек, ну дает мать, и мертвого разбудит, - говорил сосед, проходя с лопатой около забора.

-Дядя, Батырбек, здравствуйте! - на лету поздоровался Айбек, забегая домой.

          Мать звала второй раз, а это означало, что если не ускориться, можно получить оплеуху. Мальчик радостно скинул калоши и зашел в зал. Еще утром та же комната, служила ему спальней, а теперь подушки и одеяла были сложены стопкой на сундуке в углу. В центре комнаты была расстелена скатерть с едой. Приготовленные маминой рукой свежие лепешки манили своим запахом, а медовые нотки топленого масла ударили в ноздри и закружили голову Айбеку. Он радостно схватил один кусочек и с полным счастьем на лице сделал большой укус.

-Что за чертенок? А руки, кто будет мыть? - спросила по доброму она, кормя грудью младшего.

         Усён был копией отца, беленький, да светленький, но глаза унаследовал материнские, тоже синие. Краснощекий малыш с аппетитом причмокивал и вновь с удовольствием засыпал.

-Да, я помыл, то есть помою.. - ответил он пережевывая лепеху и мимоходом глядя на свои огрубевшие ладони.

            Айбек же был смуглым, худеньким и шустрым ребенком, внешне не похожим ни на мать ни на отца, его это никогда не смущало, разве что в редкие моменты, когда надо было как сейчас моя руки, смотрться в зеркало. Он смотрел на свои черные глаза и думал, почему они не синие, как глубины Иссык-Куля, как у мамы или почему они не карие, как соты меда, как у папы? Свой цвет глаз Айбек мог сравнить только с углем или разве, что с почвой. 

-Чай, остынет! - звала Бегаим.

А ведь сама только-только наливала ему одной рукой кипяток из самовара, а другой баюкала Усёна.

       Когда наконец все собрались, они коротенько поблагодарили всевышнего за трапезу, за здоровье и с удовольствием и небольшой спешкой, которая вошла в привычку, они стали есть. Айбек сидел на месте отца, и воображал себя главой семейства, глаза его бегали от матери и брата куда-то в окно, а потом делали петлю и возвращались к ромбикам на наполных одеялах, набитых шерстью. Он думал о том, что школа может и подождать, ведь он выполнял важные дела по дому и следил за братом, пока тот ползал или лежал в люльке, ухаживал за скотом и командовал Актёшем.

      На улице повалил снег. Большими воздушными хлопьями, медленно начинал покрывать крыши домов, сараев, дороги с электро - столбами. Актёш начал радостно лаять, ловить снежинки носом.

     На лице Бегаим отразилась какая-то тревога, брови ее сошлись на лбу, образовав глубокие морщины. Она думала о том, хватит ли запасов сена животным, как будет дорога в город больше времени отнимать и боялась, что кизяка на зиму мало. Ее нижняя губа задрожала от мелькнувшей мысли, что вновь придется просить соседа Темира, занять немного, а он конечно, будет упрямиться, будет ждать когда она будет умолять, и все это из-за проклятой гордыни, ведь отказалась от ухаживаний, от предложения выйти за него. Темир стал упрекать ее при каждом случае, что мол, а вот была бы с ним, Айбек бы уже с новым портфелем в школу ходил, ни в чем бы не отказывали, одаривал бы ее красными платками, да игрушками для Усёна. Женщина глубоко и протяжно вздохнула, почти успокоившись, а потом посмотрела на Айбека с малышом и ей вдруг очень захотелось плакать. Грудь сдавило неимоверной тоской по Тилеку, ощущение беспомощности и безнадежности собралось твердым комком в горле. Была бы ее воля она бы прям там завыла от страха, который смешивался с горем. Но она лишь прикрыла лицо и дрожащие губы пьялкой. Воображение рисовало ей страшные картины. Прошло полтора года со смерти супруга, а казалось целая вечность, которая изо дня в день заставляет ее словно солдата бороться, защищаться, выживать и нести ношу одной.

       В голове Бегаим возник образ матери, которая вдруг, строго сказала:

"Не плачь, молоко скиснет. Женщина должна кормить с чистым сердцем и легкой душой, чтобы ребенок ее вырос здоровым и крепким"

         Она тут же тихонько проглотила свои горячие слезы и словно чай все еще горячий, стала потягивать его с шумом, а потом запела.

Айбек очень любил, когда мама пела. В этот раз она пела про Жануке и про то, как она ей благодарна, что та тоже мать и может понять ее. Что обе они, держатся, чтобы кормить своих малюток. Пела она о своих родных, пела о берегах озера на которое садится солнце, где прошло ее детсво, о знакомстве с Тилеком, на моменте о любви она запнулась и привычно строгим голосом сказала, что пора собираться.

-Дела ждут, цыплятки мои, - сказала она и уложила малыша в люльку.

Часы проведенные в доме около братишки проходили иногда скучно, иногда интересно, Айбек подкивывал дрова с печку, чтобы брату было тепло. Сам-то он убирал дома, чистил картофель к ужину, брал в руки папины газеты, делал вид, что читает, но потом ложил их на место и засыпал с фотографией отца в шинели и просыпался от плача Усёна. 

         На закате, когда мама приходила с базара и садилась кормить Усёна, Айбек одевался теплее и шел на гору. В этот раз он послушал маму о том, как она продавала, но словно не слышал слов, только видел ее бледное лицо и опухшие грустные глаза от которых он не мог отвести взгляда. Лишь только, когда она накинула шерстяной платок на свои плечи и согревшись начала улыбваться, мальчик пошел гулять и без коз, и Актёша не захотел брать с собой.

       Он поднимался высоко, шел не останавливаясь, под ногами хрустел снег, изо рта валил пар и как-то отвлекал его от мыслей, которые как-то повисли в голове. Думы, которые он не мог прочитать, были, как те слова в Букварях соседских ребят, которые было не разобрать. Мальчик нашел свой любимый выступ и присел. Он слушал тишину, ветерок, лай собак в отдалении, карканье ворон. Его охватывало странное чувство, а перед глазами стояло лицо матери, ее заплаканные глаза и самая добрая улыбка.

Селение было объято бурой тучей, в воздухе пахло жженым кизяком. Небо сумеречной синевой падало на селение, а в домах по очереди гасли огоньки, сначала в одном, потом другом, пока селение польностью не погрузилось в сон. 

АБМ

(Автор картины:  Нико Пиросмани)