Снежное утро

Я приехал к нему около двух ночи. Оставил машину у мрачной девятиэтажки, быстро забежал в подъезд вслед за пьяным мужчиной. Он что-то недовольно пробормотал, подтягивая штаны. Кажется, я уже видел его когда-то. Или все алкаши города на одно лицо? Зашёл в лифт и поморщился от запаха мочи и сладковатой гнили.
Знакомый, но всё-таки непривычный «аромат».
Егор не сразу открыл дверь, и я едва не начал паниковать. Он появился в проёме в одних трусах, бледный и измученный, лохматый и небритый.

— Может, пустишь? — спросил я, протягивая ему мешок с едой.
Егор кивнул и отступил назад. Мешок не взял. Я закрыл за собой дверь, небрежно бросил продукты на пол и крепко обнял его. Он нехотя ответил на объятия.

— Зачем ты это сделал? Идиот! — произнёс я с надрывом в голосе. — Мог бы позвонить на телефон доверия или как это там называется… Идиот! — я поднял мешок с продуктами и пошёл на кухню.

— Я не знаю. Мог бы не приезжать, мне одному лучше, — тоскливо протянул Егор, следуя за мной.

— Ага, заметно, что без меня лучше, — я начал разбирать мешок. Тут была любимая еда Егора: сыр косичка, белый шоколад, персики, бананы и питьевой йогурт. Купил всё это, естественно, в круглосуточном магазине. — И ты сам позвонил, между прочим.

— Спасибо, — тихо произнёс Егор, глядя на продукты. — Знаешь, мне было тяжело. Я не знал, как избавиться от этого чувства, — он потрогал забинтованное запястье. — Я слабак. Давно думал о своей смерти, но в очередной раз попытка провалилась. Даже дьяволу я не нужен, — грустно усмехнулся он.

Я подошёл к нему и схватил за плечо, слегка дёрнув.

— Так значит, это не первая попытка? Ты ходил к врачу? Если нет, то сходи, понял? Или я тебя насильно отведу.

— Не нужно к врачу. А то меня запрут в палате с какими-нибудь психопатами.

— Так иди к частному психиатру. Я дам денег, если надо. Игорь, ты же знаешь, как я дорожу тобой. Как родители дорожат тобой.

Я совершенно не знал, как его успокоить. Слова сочувствия словно ускользали от меня. На душе стало паршиво. Наверно, Егора раздражает моё неумение утешать.
— Никто мной не дорожит. Ты при первой же возможности трахнешь другого парня. Зачем я тебе? Ты меня не любишь. Ты просто хочешь поиграть с моими чувствами. Я для тебя как цирковая собачка, не так ли?

Пару месяцев назад я изменил Егору. Да, это отвратительный поступок. Но у меня по хотя бы хватило совести для признания. Я развлекался в клубе. Напился. Рядом со мной крутился симпатичный парень (забыл его имя). Я будто забыл о существовании Егора. Привёз нового знакомого к себе домой. Мы переспали. Утром он с улыбкой спросил, встретимся ли мы ещё. Меня охватило отвращение. Я резко ответил: «Нет. Собирайся и уходи, мне пора на работу». Кажется, этот парень обиделся. Но мне было всё равно.

— Слушай. Мы ведь уже обсуждали это. Я клянусь, больше никаких измен. Да и изменил я всего один раз.
Егор вновь усмехнулся, накручивая прядь волос на палец.
— Вот это я понимаю, повод для гордости! Всего одна измена! А потом что скажешь? Всего лишь две измены? Или может, захочешь свободных отношений?
— Перестань. Я люблю тебя. Ты можешь не прощать мне измену. Я бы тоже не простил. Но прошу, не отворачивайся от меня. Ты мой самый близкий человек. Таких как ты больше нет.

Я подошёл к нему и попытался обнять. Егор оттолкнул меня.

— Хватит. Мне не нужна твоя жалость.
— Тогда зачем ты мне позвонил? Зачем начал ныть, что тебе плохо и что ты хочешь убить себя? — я начинал злиться.
Егор вздохнул и отвернулся. Видимо, не знал, что ответить.
— Не молчи. Если я тебе не нужен, могу уйти, — зачем-то сказал я и испугался этих слов. Уходить не хотелось. Нельзя было оставлять любимого одного.
Егор открыл окно и закурил. В кухню тут же занесло декабрьский холод. Почти обнажённый Егор будто не чувствовал его.
— Не уходи. Мне надо с кем-то разделить коньяк. Достань рюмки.
Мы сели пить. Егор закусывал белым шоколадом. Я не отводил от него взгляда.

Почему-то именно сейчас он показался мне особенно красивым и нежным. Мне стало очень стыдно. Я чувствовал себя виноватым в том, что мой возлюбленный пытался убить себя. Как мне уберечь его от таких мыслей? Как доказать свою бесконечною преданность? От алкоголя в голове словно поплыл туман. Я и так был сонным, а теперь спать захотелось ещё сильнее.

— Они ненавидят меня, — произнёс Егор, растягивая слова. — Я признался в том, что встречаюсь с мужчиной. Сколько было криков, ты бы знал! Мать плачет и винит себя. Отец орёт, что меня испортил Интернет. Ты представляешь? Интернет! Ха-ха. Короче, с родоками я увижусь не скоро.

 — Не переживай. Они однажды смиряться с этим.

Я вырос в детдоме. Не знаю, что лучше. Жить с родителями-гомофобами или вообще без них. Первый вариант казался мне более подходящим. Я бы не рассказывал о своей «нетрадиционной» ориентации. А для прикрытия нашёл бы какую-нибудь подружку-лесбиянку.

— Не знаю. Тебе завтра на работу?
— Не-а, — протянул я. — Завтра воскресение.
— А-а, хорошо. Пойдём спать. А завтра…  Завтра можно погулять. И поговорить.

Я не ответил. Егор быстро успокоился, что меня нисколько не удивило. Но к психиатру его отвести надо. Пусть пропишет какие-нибудь антидепрессанты. Завтра мы пойдём в парк. Попьём карамельный капучино, который так нравится Егору. Купим каких-нибудь новогодних украшений. Возможно, даже ёлку. Егор простит меня и своих родителей. Он умеет прощать. И поэтому я немного завидовал ему. Никогда не прошу тех, кто отдал меня в детский дом. Не прощу детей. Которые ненавидели и унижали меня без причины. С этой тяжёлой обидой я и умру. Интересно, считается ли это грехом?

Мы легли спать. Я обнял Егора сзади, уткнулся лицом в его спутанные волосы. Ощутил запах шампуня. Такой родной запах. Поцеловал родинку на шее любимого. Егор уснул раньше меня. Я слышал его неторопливое дыхание, пока сам не провалился в уютный сон.

Утром город накрыло новым слоем снега. Мы стояли у окна и заворожённо смотрели на танец метели. Егор пил зелёный чай, а я — кофе с молоком.

— Шоколад остался? — спросил Егор.
— Три дольки, — произнёс я, взяв упаковку со стола. — Могу сходить до магазина.
— Не нужно, я сам схожу. Отдохни, — улыбнулся Егор, и эта улыбка показалась мне невероятно тёплой и доброй.

Он всё же простил меня. Но тяжёлое беспокойство всё ещё давило на мою душу. Я знал, что Егора ещё мучают мысли о смерти. Он всё ещё опасен для самого себя. И если я не защищу его, никто не защитит.